Глава 27

Зуев начал ходить по комнате.

– Устраивается аукцион в дорогом ресторане, куда приглашаются пресса и богатые люди вперемежку с так называемыми звездами. Последние рисуют картины, расписывают глиняные фигурки, а их поделки выставляются на торги. Олигархи приобретают работы певцов-артистов-скоморохов, и в конце аукциона ведущий радостно вопит: «Мы собрали для бедных деток два миллиона рублей». Все аплодируют, журналисты в восторге – они сделали кучу фото. Потом фуршет и концерт, в котором участвуют все те же селебрити. На следующий день газеты, радио и телевидение сообщают о собранной сумме в своих публикациях-программах, называют фамилии благотворителей. Через две-три недели появляются глянцевые журналы с той же информацией, а пресс-секретари всех участников действа по каждому поводу и без оного повторяют: «Мы занимаемся благотворительностью. Вот недавно пожертвовали два миллиона для больных деток». Но на самом-то деле несчастным сиротам достались копейки, потому что из собранных денег заплатили за аренду ресторана, за фуршет, организацию аукциона, плюс гонорар ведущего и зарплата сотрудников милосердной организации, коим нет числа. Вот так-то! А мама ничего подобного не затевает, она просто добывает средства, где может. И у нас мало кто получает зарплату. Собственно говоря, одна Лариса.

– Еще она, – ткнул в меня пальцем Михаил.

– Лампа работает в нашем бюро по оформлению интерьеров на ставке секретаря, – возразил ему Зуев. – А твоя мать управляющая домом Доброй Надежды, ей платят из средств проекта «Жизнь заново».

Я удивилась. Вроде Лариса жена очень богатого бизнесмена, по какой причине она берет деньги у Нины Феликсовны? Навряд ли Зуева может платить большую сумму. До сих пор я считала, что супруга олигарха работает из милосердных побуждений.

– Хотя не знаю, останется ли она у нас, – неожиданно закончил Вадим.

– Что ты имеешь в виду? – встрепенулся Миша.

Вадим отошел к двери.

– Только пока ничего не говори матери. Моя мать еще не приняла окончательного решения, но обескуражена тем, что Лариса Евгеньевна заявила полицейским о пропаже перстня, не поставив ее в известность о своих намерениях.

– А как она должна была поступить? – вскипел Миша. – Исчезла дорогая вещь, антикварная, сразу стало понятно: спер ее кто-то из своих!

Вадим, промолчав, отвернулся.

– Вот она, ваша благодарность! – продолжал возмущаться парень. – Да если б не мамины оперативность и настойчивость, не видать бы Нине Феликсовне своего кольца – скупка могла его продать. Да ей надо сто раз спасибо сказать, а не дуть губу! Ну все, я ухожу!

Михаил выскочил из комнаты, не забыв хорошенько хлопнуть дверью.

– Моя мать сторонник мирного урегулирования конфликтов, – устало произнес, глядя на меня, Вадим и опять стал чесать кисти рук, покрывшиеся красными пятнами. – Поэтому всегда твердит: «Сами разберемся, нельзя, чтобы вокруг фонда роились нехорошие слухи. То, что случилось в общежитии, должно оставаться за крепко запертыми дверьми». А тут она на следующий день после кражи перстня приезжает в дом Доброй Надежды, чтобы собрать всех участников проекта в гостиной, поговорить с ними… Понимаете, мама, несмотря на возраст, сохранила детскую наивность, она хотела сказать подопечным, что того, кто польстился на ее собственность, не накажет, нужно лишь отдать кольцо. Причем совсем необязательно прилюдно признаваться в краже, можно положить перстень назад на рукомойник. Мама решила спокойно, без шума разрулить ситуацию. И что увидела у подъезда? Полицейскую машину, соседей с горящими глазами. А в квартире опера уже допрашивали жильцов. Лариса не посоветовалась с мамой, не сказала ей о своих намерениях. Кстати, на вопрос, по какой причине она так поступила, Малкина отреагировала так же, как ее сын сейчас, зашумела: «Колечко раритетное, бешеных денег стоит! Надо было действовать оперативно, иначе его продадут, и оно с концами пропадет!» Лампа, ты где-то испачкала пальцы, они в черных пятнах.

Я посмотрела на руку.

– Ой, правда. Пойду вымою.

Первым, на что натолкнулся мой взгляд, когда я подошла к раковине, оказалось большое кольцо, так и кричавшее о своей непомерной цене. В оправе из платины красовался крупный, причудливо ограненный бриллиант, вокруг него сверкала россыпь мелких камушков. Нина Феликсовна опять забыла свое украшение в санузле. Я бы на месте Зуевой не носила каждый день доставшееся по наследству кольцо, а, памятуя о своей привычке бросать раритет где попало, спрятала его в сейф.

Тщательно вымыв руки, я поискала полотенце или сушку, не нашла ни того ни другого и потрясла кистями. Потом взяла колечко, а оно неожиданно выскользнуло из влажных пальцев и упало на никелированную мусорницу, закрытую крышкой.

Я нагнулась, подняла талисман Зуевой и ойкнула – перстень больно уколол палец. Мне пришлось снова вернуть его на полочку и сунуть руку под холодную воду. Из крохотной, едва заметной ранки неожиданно долго сочилась кровь, но в конце концов я ее остановила, закрутила кран и с запозданием удивилась: чем же я так глубоко порезала палец? Неужели перстнем? Вот уж странность! Надо пристально изучить его…

Не понадобилось много времени, чтобы разглядеть: от самого крупного бриллианта отлетел кусочек, образовались острые, как бритвы, края.

Я присела около мусорного ведра, осторожно поводила ладонью по крышке и нащупала крохотный осколок. Я наконец поняла, в чем дело, и пошла искать Вадима. А когда обнаружила его на кухне общежития, тихо сказала:

– Нам с твоей мамой необходимо поговорить без посторонних. Сейчас я попрощаюсь и сделаю вид, что уезжаю домой. Вы поступите точно так же. Встретимся в кафе «Лаванда». Сразу предупреждаю – новость не из приятных.

Надо отдать должное Вадиму, он не стал задавать вопросов, а молча кивнул.

Нина Феликсовна, узнав, что произошло с ее талисманом, заметно растерялась.

– Настоящий бриллиант не мог разбиться, упав с небольшой высоты. Даже если камень и попал на железную крышку, он должен был остаться целым.

– Я тоже так думаю, – кивнула я. – Но я не считаю себя экспертом по ювелирке. Когда полиция вернула перстень, вам ничего не показалось странным?

– Да вроде нет, – пробормотала Зуева. – Вот здесь у одного мелкого камушка есть небольшой дефект. Это точно моя вещь! И на пальце так же сидит.

– Вы уверены, что семейная драгоценность не бижутерия? – после небольшого колебания поинтересовалась я.

– Кольцо подарок, его мой прадедушка преподнес жене на первую годовщину брака, – вспыхнула Нина Феликсовна. – В тот век, да еще в том обществе, к которому принадлежал дворянин и богатый землевладелец Зуев, было не принято выдавать страз за алмаз чистой воды.

– Бриллиант могли подменить позднее, – не уступала я, – всякое случается. Вы когда-нибудь оценивали перстень?

Зуева посмотрела на Вадима.

– Я родила ребенка вне брака и всегда сама несла за него ответственность. Биологический отец моего сына испарился, когда узнал, что я беременна. Конечно, у меня возникали финансовые трудности, но я их успешно преодолевала. Когда Вадик стал старшеклассником, я решила открыть собственное дело и основала дизайн-бюро.

– До этого мама работала художником на кондитерской фабрике, рисовала этикетки для конфет, – пояснил Вадим.

Нина Феликсовна улыбнулась.

– Бьюсь об заклад, ты ела сладости, для которых я придумала обертку. Мне нравилась моя работа, но предприятие захирело, и нужно было уходить, пока оно окончательно не развалилось и не погребло сотрудников под обломками. Тогда я отнесла все полученные от мамы украшения к ювелиру, старому другу семьи. Яков Аронович назвал мне их примерную стоимость, помог найти покупателей. Одним словом, в мое дизайнерское агентство вложены средства от продажи семейных реликвий. Единственное, что я не отдала, – вот это кольцо.

– Значит, в начале нулевых о фейке речи не было, – подвела я итог.

Вадим вынул телефон и набрал какой-то номер.

– Добрый вечер, дядя Яша. Извините, я знаю, вы не любите, когда вас вечером беспокоят, но нам очень срочно, прямо сейчас, необходима ваша помощь. Можно мы приедем? Я, мама и одна милая женщина, наша сотрудница.

Зуев положил трубку в карман и встал.

– Давайте сначала выясним, подлинный ли бриллиант в оправе. Может, зря переживаем и строим догадки, вдруг камень от старости стал хрупким.

– Разве такое возможно? – удивилась я.

Нина Феликсовна тоже поднялась.

– Понятия не имею. Вадик прав, поехали к Михельсону.

Когда очень пожилой, прямо-таки дряхлый ювелир, внимательно осмотрев изделие, положил его на обитый черным бархатом подносик и выключил микроскоп, я по выражению лица Якова Ароновича поняла, что сейчас услышу.

– Прекрасно, даже, я бы сказал, гениально исполненная подделка, – закряхтел старик. – Работал уникальный мастер. Хотел бы я с ним познакомиться, никогда не встречал ничего похожего. Нина, деточка, я чудесно помню твое кольцо. Как все изделия, оно имело ряд индивидуальных особенностей, присущих только ему.

Яков Аронович чуть опустил морщинистые веки и стал до изумления похож на черепаху. Думаю, умей это пресмыкающееся разговаривать, оно бы произносило фразы с теми же интонациями, что и Михельсон.

– Некоторые дамы тайком от семьи продают «золотой запас», потому что муж дает им мало денег, а хочется пошиковать. Навидался я разных копий, но эта великолепна, то есть она сама по себе произведение искусства. Ты, деточка, судя по твоему лицу, не заметила подмены?

– Нет, Яков Аронович, – через силу произнесла Нина.

– И ни один обычный человек никогда бы не понял, что перед ним стекляшка! Надо быть Михельсоном, чтобы в этом разобраться, – медленно вещал ювелир. – Можешь познакомить меня с мастером?

Зуева отвернулась и промолчала, а Вадим пробормотал:

– Дядя Яша, мы его не знаем.

– Если когда-нибудь повстречаетесь, передайте респект от самого Михельсона, – прокряхтел старик.