41. Улитки

Доктор выглянул в окно и увидел капитана Корелли – тот подкрадывался к Лемони, чтобы сделать ей сюрприз. Одновременно Кискиса вскочила прямо на страницу, где он писал о французском нашествии, и благодаря этому сочетанию обстоятельств его осенила великолепная идея. Он положил трубку и ручку и отважился выйти на раскаленный солнцепек раннего полудня.

– Fischio! – воскликнул капитан, и Лемони завизжала.

– Прошу прощенья, детки, – сказал доктор.

– А, доктор, калиспера, – смущенно проговорил Корелли, выпрямляясь, – я просто…

– Играли? – доктор повернулся к девочке. – Корициму, помнишь, когда ты нашла Кискису, ну, когда она была совсем маленькой и висела на изгороди? И ты заставила меня идти спасать ее?

Лемони важно кивнула, а доктор спросил:

– А улитки всё еще там?

– Там, – ответила она. – Много. Большие. – Она показала на Корелли. – Больше его даже.

– А когда лучше всего их искать?

– Пораньше и попозже.

– Понятно. Ты сможешь заглянуть вечерком и снова показать мне их?

– Лучше, когда стемнеет.

– Нам нельзя выходить, когда стемнеет: комендантский час.

– Пока не стемнело, – согласилась она.

– О чем вы говорили? – спросил капитан, когда Лемони отбыла.

– Благодаря вам продуктов почти нет, – холодно ответил доктор. – Вечером мы пойдем искать улиток.

Капитан вскинул голову.

– Блокаду держат англичане. Они полагают, что наилучшим образом помогут вам, уморив вас голодом. И вы прекрасно знаете – я делаю всё, что могу, чтобы помочь.

– Мы весьма ценим ваши заимствования из армейских запасов, но ситуация, к сожалению, усугубляется. Нам необходим белок. Вот до чего нас довели, понимаете?

– У нас дома улитки – дорогостоящая роскошь.

– А здесь они – прискорбная необходимость.

Капитан отер со лба пот и проговорил:

– Позвольте мне пойти с вами и помочь.

Вот так тем же вечером, за час до захода солнца и вскоре после наступления прохлады, Пелагия с отцом, Лемони и капитан очутились там, где пришлось пробираться через невероятную путаницу звериных ходов и вереска, карабкаться по осыпающейся стене и прокладывать путь под ветвями древних заброшенных олив.

Доктор пробирался позади Лемони, а та вдруг остановилась и, обернувшись, взглянула на него.

– Вы говорили, – с упреком сказала она, – вы говорили, что если бы пошли искать улиток, то вас куда-то там забрали бы и заперли.

– В Пирей, – сказал доктор. – Я говорил, что меня отвезли бы в Пирей. Как бы там ни было, нас всех сейчас заперли.

В этом сумеречном свете обнаружилось, что на обратной стороне нижних листьев живут легионы жирных улиток, соревнующихся друг с другом в пестроте раскраски. Рыжевато-коричневые с почти неразличимыми отметинками, светлые с завитками полосок, охряно-желтые и ярко-лимонные, улитки с красными крапинками и черными точками. Перепархивая с одной верхней ветки на другую, сицилийские певчие птицы настороженно прислушивались, как в ведерки с глухим стуком и пощелкиванием падает урожай.

Ребенок и трое взрослых настолько увлеклись этим занятием, что сами не заметили, как разделились. Доктор и Лемони исчезли в одном проходе, а капитан и Пелагия – в другом. В какой-то момент капитан оказался один и остановился на минутку, размышляя: странно – он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь был так удовлетворен. Он беззаботно махнул рукой на плачевное состояние брюк на коленях и, прищурившись, посмотрел на солнце, чей малиновый свет смягчался среди тонких веток и листьев. Расслабленно присев на землю, он сделал глубокий вдох и выдох. Сбросил пальцем улитку, пытавшуюся выползти из ведерка.

– Плохая улитка, – сказал он и с облегчением подумал, что никто не услышит, как он говорит подобные глупости. В отдалении треснула зенитка, и он передернул плечами. Наверное, просто палят.

– Ох! Ой! – раздался поблизости голос – несомненно, Пелагии. – Господи!

Ужаснувшись чудовищной мысли, что ее могло задеть осколком шрапнели, капитан упал на четвереньки и быстро пополз по своему проходу туда, откуда донеслись восклицания.

Пелагия застыла, изогнувшись и откинув назад голову. Она стояла на четвереньках, длинная тонкая струйка крови пересекала наискось ее щеку, и она была явно крайне раздражена.

– Che succede? – спрашивал он, подползая к ней. – Che succede?

– Я зацепилась волосами, – негодующе ответила она. – Колючка оцарапала мне щеку, я голову отдернула и зацепилась за этот вереск, а распутаться не могу. И нечего смеяться!

– Я не смеюсь, – сказал он, смеясь. – Я испугался, что вас ранило.

– Меня и ранило. У меня щеку саднит.

Корелли достал из кармана носовой платок и приложил к царапине. Показав ей кровь, он беспечно сказал:

– Я навсегда сохраню это как сокровище.

– Если вы не распутаете меня, я вас убью! Сейчас же перестаньте смеяться!

– Если я не распутаю вас, вы никак не сможете поймать меня, чтобы убить, правда? Ладно, не двигайтесь.

Ему пришлось просунуть руки ей за плечи и заглядывать за ухо, чтобы видеть, что делает. Ее лицо прижалось к его груди, и она чувствовала шероховатость материи и запах пыли от его формы.

– Вы мне нос расплющите, – пожаловалась она.

Корелли с удовольствием втянул воздух – от Пелагии всегда пахло розмарином. Юный свежий запах, он напомнил ему о праздничных застольях дома.

– Может быть, придется отрезать, – сказал он, безуспешно дергая черные пряди, запутавшиеся вокруг колючки.

– Ой-ой-ой, хватит дергать, осторожнее! И не смейте отрезать!

– Вы в весьма уязвимой позиции, – заметил он, – поэтому не будьте неблагодарной. – Он вытаскивал волосок за волоском, следя за тем, чтобы не пропустить ни одного и не причинить ей боль. Руки у него начали ныть, из-за того что он долго держал их на весу, и он положил локти ей на плечи.

– Готово, – сказал он, довольный собой, и стал отодвигаться. Она с облегчением потрясла головой, и в тот момент, когда губы капитана оказались у ее щеки, он нежно поцеловал ее возле уха – там, где был едва приметный мягкий пушок.

Она коснулась кончиками пальцев места поцелуя и сказала с упреком:

– Не нужно было этого делать.

Он отодвинулся на коленях, не сводя с нее взгляда.

– Я не мог удержаться.

– Вы воспользовались преимуществом.

– Прошу прощения.

Долгое мгновенье они смотрели друг на друга, а потом, по непонятной для нее самой причине, Пелагия заплакала.

– В чем дело? Что случилось? – спрашивал Корелли, сморщившись от испуга. Слезы катились у Пелагии по щекам и капали в ведерко на улиток.

– Вы их утопите, – сказал он, указывая на ведерко. – Ну, что случилось?

Она жалобно улыбнулась и снова зарыдала. Он обнял ее и погладил по спине. Почувствовав, что у нее потекло из носа, она забеспокоилась, что обсопливит ему погон, и сильно шмыгнула. А потом внезапно выпалила:

– Не могу я этого больше терпеть, совсем не могу!

Простите меня!

– Все паршиво, – согласился капитан, раздумывая, нельзя ли и ему поддаться соблазну поплакать.

Он нежно взял в руки ее лицо и коснулся губами слезинок. Пелагия удивленно посмотрела на него долгим взглядом, и неожиданно оказалось, что под зарослями вереска в лучах заходящего солнца, с двумя ведерками расползающихся улиток по бокам, со стертыми и испачканными коленками, они бесконечно слились в своем первом, непатриотичном и тайном поцелуе. Изголодавшиеся и отчаявшиеся, наполненные светом, они не могли оторваться друг от друга, и когда наконец уже в темноте вернулись домой, их объединенная добыча позорно и обличительно не достигала доли, собранной одной Лемони.