Глава 27

— Ну не это же вам понадобилось? — прищурилась я.

Поповкин попятился к двери.

— Где я?

Мне стало противно.

— Да перестаньте, умейте проигрывать. Если вы не уйдете, я прямым ходом отправлюсь к Софье и расскажу о своих подозрениях в ваш адрес.

Я говорила и раскручивала ручку.

— Хорош больной, — бубнила я при этом.

Я указала на «потроха» ручки.

— Интересная штукенция. Обычные шариковые самописки состоят из стержня, пружинки, корпуса и пупочки, нажав на которую вы приводите письменный прибор в боевую готовность. Но в этой есть еще небольшая пуговица. Или это не пуговица, а?

Николай Ефимович втянул голову в плечи, а меня понесло:

— Отлично помню вчерашний вечер. Собаки заметили в саду тень, я поехала посмотреть, кто там, и нашла в дупле эту ручку. Спросите, почему ее прихватила, не отвечу. Просто взяла, пошла в дом и неожиданно обнаружила в шкафу… вас. Тогда я испытывала к вам исключительно жалость, поэтому захотела проводить вас в вашу спальню и обнаружила: кто-то запер изнутри дверь в просторный тамбур, но при этом не посмотрел, что наружная дверь открыта. Мне бы насторожиться, но голова была заполнена мыслями об инвалидной коляске, поэтому я просто вывела вас в сад, мы обогнули дом и вошли через центральный вход. Ну и как развивались события дальше?

Я положила ручку на стол, а утром, убегая из дома, сунула ее в свою сумку — так, на всякий случай. Я предусмотрительная, ношу с собой бумажные салфетки, конфетки и кучу разной дребедени. На что хотите спорю: вы в отсутствие хозяйки зашли в мою комнату, обыскали ее и сообразили, что ручка отсутствует. Вам элементарно не повезло, а я сейчас поняла суть вчерашних событий.

Я села на стул, Николай Ефимович по-прежнему стоял около кресла. Вид у него был самый разнесчастный, но жалость давно покинула меня.

— В саду были вы! Пришли за ручкой, то ли положили ее в дупло, то ли собирались забрать, но вам помешали собаки. Вы не хотели быть обнаруженным в саду, поэтому кинулись к задней двери дома, думая вернуться. Однако вышел облом! Створка была заперта. Снова выскочить на улицу и пойти к центральному входу вы не успели, я уже была на пороге тамбура. Вам оставалось одно — залезть в шкаф, затаиться и надеяться, что я пройду мимо. И снова ваши планы нарушили псы. Я вас нашла и поверила бедному безумному старику, который перепутал спальню с шифоньером. А вы упорно хотели заполучить ручку. Когда Костя упал с лестницы, почти все обитатели приюта, кроме вас, Лены и Светланы, побежали наверх. Привалова появилась позднее, она, как обычно, отъезжала тайком за бутылкой в город. Света полная пофигистка, она не захотела вставать, а вот где были вы? Можете не врать! Я знаю ответ! Вы поторопились в мою спальню и стали обшаривать ее в поисках ручки. Ну откуда вам было знать, что я, наводя порядок в сумке, увижу, что стержень высох, и решу его выбросить? Мусорной корзинки в спальне не оказалось, кучу фантиков и ручку я положила в карман халата и ушла. Думаю, вы поняли: единственное, что не успели обыскать, — это домашнее одеяние госпожи Васильевой. Подождали, полагая, что утром у людей самый крепкий сон, и притопали сюда. Вы молодец, сообразили, что ручка в кармане. Но и я не дура, разом вспомнила все нестыковки. Ну и зачем вы заявились в приют? Не стоит считать всех блондинок идиотками. Снимаю шляпу: диктофон — замечательная придумка. Больной старичок открыто держит его у всех на виду и записывает их слова. Но как объяснить наличие у маразматика видеокамеры? Мобильного у вас по легенде быть ну никак не может, поэтому вы закамуфлировали объектив под авторучку. Отличное оборудование. Вы шпион?

Лицо Николая Ефимовича изменилось, с него испарилась заискивающая улыбка.

— Черт бы тебя побрал, — выпалил дедок, — приперлась в недобрый час. Забудь про спецслужбы. Я из программы «Офис частного детектива», у нас лучший рейтинг среди дециметровых каналов.

— Журналист! — подпрыгнула я. — Сколько же вам лет? Теперь ясно, что не шестьдесят! Не тяжело ходить с килограммом краски на лице и рисовать на нем отметины времени?

Поповкин бесцеремонно сел в кресло и закинул ногу на ногу.

— Особого грима мне не понадобилось. Выкрасил волосы под седину, втер в лицо специальный крем, он стягивает кожу и изменяет ее здоровый цвет на болезненный. Люди не любят разглядывать стариков, это не молодые красивые девочки. Ты права, мне не седьмой десяток. До пенсии еще пахать и пахать! Не всем же так повезло с наследством, как Дарье Васильевой, кое-кому приходится заниматься непростой работой, чтобы иметь возможность есть три раза в день.

— Ты наводил обо мне справки? — возмутилась я.

Поповкин хмыкнул.

— Наша программа — провокация, поэтому и пользуется бешеным успехом. Корреспондент внедряется в кукую-нибудь фирму с безупречной репутацией, начальник которой на всех углах кричит о необходимости вести здоровый образ жизни, вопит о семейных ценностях и называет сотрудников любимыми детьми. Очень приятно такую личность на чистую воду вывести. Послушаешь разговоры в курилке, покопаешься в сплетнях и такого нароешь о членах коллектива и их директоре, что сам диву даешься.

— «Приют доброй Клары» — объект журналистского расследования, — протянула я.

— Именно, — кивнул Поповкин, — в свое время мы хотели делать программу про Аркадия. Твой сын слишком уж верный семьянин и правильный адвокат. Начали подготовительный сбор материалов, и тут нам перекрыли кислород. Кое-кто конкретно объяснил продюсеру: тряхнете эту семью, огребете люлей, ваще эфира навсегда лишитесь. Пришлось отступить. Представь, как я удивился, увидав тебя тут.

— У нас, однако, есть тайный всемогущий покровитель, — буркнула я, — интересно узнать его имя!

Николай скорчил рожу.

— Перестань паясничать. Если спишь с полковником милиции, который вась-вась с начальником структуры, название которой даже во времена отвязной демократии вслух произносить не стоит, то можешь спать спокойно. Однако неплохой каламбур я сказанул! На телевидении полно стукачей, донесли Александру Михайловичу про проект, а он быстро среагировал.

— У нас с полковником нет интимных отношений! — возмутилась я. — Мы просто давнишние друзья.

— Расскажите, цветы золотые, — дурашливо пропел Поповкин, — шила в мешке не утаишь. Я был с тобой честен, теперь твой черед. Зачем сюда приперлась? Дегтярев прислал?

— Честен? — усмехнулась я. — Ну да, когда тебя к стене приперли и за руку у халата схватили! Почему ты не признался, когда я тебя в шкафу обнаружила? Здоровские порядки в интернате! Одну дверь закрыли, на вторую не посмотрели!

— Здесь двери не запирают, — пояснил Николай, — они никого не боятся, а может, просто дураки! Мне элементарно не повезло. Ветер дунул, и створка захлопнулась. Видишь, я предельно откровенен. А тебя кто в приют отправил? У Александра Михайловича насчет кого-то возникли серьезные подозрения? Ну и кто объект слежки? Софья? Эдуард?

Я вздохнула.

— Мне тоже не повезло. Вывихнула ногу и…

Поповкин махнул рукой.

— Остановись. Я уже слышал про жениха-изменщика и пьяную Лену за рулем. Но хочется знать правду, Дегтярев свой лучший кадр зазря на дело не пошлет.

Я закатила глаза.

— Пойми, я не сплю с Александром Михайловичем, сейчас мы вообще живем в разных домах, он переселился к сыну .

— Ну вы с ним прямо Дольче и Габбана, — без улыбки произнес Николай.

— Интересное сравнение, — хихикнула я. — Позволь напомнить, ни малейшего отношения к моде я не имею, и вообще родилась женщиной.

— Дольче с Габбаной долго жили вместе, — нараспев произнес Николай, — потом убили амура, закопали, а рабочие отношения сохранили. Предлагаю тебе дружбу.

— Худой мир лучше доброй ссоры, — согласилась я. — Но еще раз повторяю: мы с Дегтяревым просто друзья, никогда не работали вместе! Я не сотрудник Александра Михайловича.

Николай прижал руку к груди.

— Давай не держать камень за пазухой.

— Согласна, — кивнула я, — тяжело таскать при себе булыжник.

Поповкин не улыбнулся.

— У меня свое задание, у тебя свое. Если мы их завалим, по голове нас не погладят. Тебя отчитает Дегтярев, я слышал, у него крутой нрав, а мне насуют по зубам и продюсер, и режиссер, и хозяин канала. Давай шагать рука об руку. Я уже признался, что рою тут компромат. Хочешь, поделюсь инфой?

— Начинай, — велела я.

Николай сложил руки на животе.

— В архивах есть упоминание о «Приюте доброй Клары», Софья Мурмуль не врет, ее семья не одно столетие помогает нищим и обездоленным. Я нашел людей, которых Софья и Эдик устроили на работу, дали возможность начать новую жизнь. Приют не фикция.

Я кивнула:

— Я тоже поняла, что у них древние корни, хотя и не рылась в документах.

— И как же ты это сообразила? — удивился Поповкин.

Я показала на толстый том, лежащий на тумбочке.

— Тут написано, как можно состарить современное полотно. Грубо говоря, его покрывают специальным лаком и сушат в духовке. Через определенное время появляется сеть трещин, как на старинных произведениях. Одна беда — кракелюры выходят ровными, а на подлинниках они разные. Метод примитивен, им перестали пользоваться. Так вот, картина, что висит в столовой, — сцена из жизни доброй Клары — состарена не в печке, она действительно древняя. Завтра присмотрись — и поймешь: трещинки похожи на оренбургский платок, словно уникальное вязание. Значит, живописи много лет.

— Здорово! — похвалил меня Николай и на всякий случай грубо польстил: — Не зря тебя считают профи, я до этого не додумался. Так зачем ты тут?

— Прячусь от Бурдюка, — ответила я.

Поповкин закатил глаза.

— Ну не надо!

Я не смогла удержаться и зевнула во весь рот. Много лет назад я, затеяв генеральную уборку дома, совершила глупость. Насыпала в ведро с водой стиральный порошок, намочила в растворе тряпку и начала мыть полы. Тапочки я сняла, решив, что босиком удобнее. На беду, мне захотелось пить. Чтобы не испачкать уже чистую часть линолеума, я на цыпочках пошла к мойке и упала, голые ступни поехали на намыленной поверхности. Шлепнулась я крайне «удачно», угодив бровью об угол обеденного стола.

В считаные секунды глаз отек, а к утру на моей физиономии расцвел редкой красоты бланш. Пропускать работу в советские годы без бюллетеня не разрешалось, а подбитый глаз не являлся причиной для освобождения от службы. Попытки замазать его подручными средствами не имели успеха. Дело было зимой, и в вагоне метро на меня, нацепившую на нос солнечные очки, показывали пальцем. Граждане тогда не носили темные очки в декабре.

В институте я сразу превратилась, как сейчас принято говорить, в ньюсмейкера. Коллеги подходили и задавали один и тот же вопрос:

— Что случилось?

Я честно отвечала:

— Мыла пол и ударились о стол.

Но они округляли глаза и бормотали:

— А! Бытовая травма!

В их голосах звучало сомнение. В конце концов я не выдержала и заявила Катьке Уфимцевой:

— Любовник побил!

Катюха ойкнула, я опомнилась и быстро добавила:

— Шутка. Извини, просто любопытные надоели, упала на мокром линолеуме.

Уфимцеву всегда отличала сердобольность, Катюня обняла меня и жарко зашептала:

— Дашка! Не плачь! Мне тоже доставалось от Тольки. Переживи это молча, сегодня побил, завтра подарок принесет, вот такие они, мужики!

Я возмутилась:

— Эй, ты не поняла, я просто упала.

— Ну конечно, — кивнула Катюха, убежала и через секунду вернулась с невероятным раритетом в руках — толстым томом под названием «Современный английский детектив».

— Вот, — заявила Уфимцева, выкладывая передо мной книгу. — Толька добыл, ему кто-то в благодарность за ремонт машины подарил. Забирай, тебе надо расслабиться.

— Ты даришь мне эту книгу? — поразилась я. — Да за ней надо в очереди год стоять.

— Уноси домой, — запела Катюха, — читай, наслаждайся, синяк пройдет, обида утихнет. Поверь, уж я-то знаю.

К концу рабочего дня мой письменный стол напоминал торговый центр, причем не советский. В универмагах Москвы в начале восьмидесятых не было ничего хорошего. А я стала обладательницей болгарского дезодоранта «Роза», двух керамических мисочек югославского производства из магазина «Ядран», набора косметики польской фирмы «Полена», кухонного фартука с изображением собачек, произведенного в ГДР, десяти пакетов приправы «Красная паприка», шести банок зеленого горошка и стеклянного баллона маринованных огурчиков из Венгрии, латвийских шпрот, куска российского сыра, батона докторской колбасы, пачки халвы и пакета конфет «Белочка». Никто из коллег не поверил версии про намыленный пол, зато никто не усомнился в правдивости сообщения про рукоприкладство любовника.

Окончательно добил меня наш декан, профессор и академик Колышев. Леонид Петрович вызвал меня в свой кабинет и забубнил:

— Ты еще молодая, неопытная, послушай старика. Если мужчина распустил руки, он непременно повторит сей подвиг. Это характер. Или терпи драчуна, или уходи. Подумай, нужен ли тебе хам!

— Леонид Петрович, я всего-то шлепнулась, — заблеяла я.

Колышев смутился.

— Ладно, ладно, прости, я полез не в свое дело. Но сделай правильный вывод! Помни, у тебя впереди вся жизнь! И вот еще, на, держи! Уж не знаю, хорошо ли пахнут!

В моих руках оказалась упаковка «Клима». Я онемела: французские духи стоили бешеных денег и никогда открыто не стояли на прилавке.

— Иди, иди, — замахал руками декан, — недосуг лоботрясничать! Ступай, составь график зачетов, да не наделай ошибок!

Сын Аркадий встретил меня воплями восторга, он тут же вскрыл банку шпрот и, орудуя вилкой, сказал:

— Если за простой синяк столько подарков дали, представляешь, что бы ты получила за сломанную шею!

Мне оставалось лишь удивляться тайнам человеческой психики. Правда вызывает недоверие, а ложь считают истиной…

Я вздохнула и сказала Поповкину:

— Ну ладно, откровенность за откровенность, сообщу тебе цель моего пребывания здесь.