ГЛАВА 16

Я не заметила, как пролетела от клиники Фаины до дома Алисы — так занята была своими мыслями.

«Что же это получается? — гадала я. — Нюрка знает об анонимке, и она же была в Мексике. Если верить словам Фаины, а им чаще всего можно верить, особенно если дело не касается лично ее, то Нюрка просто не вылазит из Мексики».

Из этого можно было сделать два вывода. Первый: Нюрка знает об анонимке потому, что сама ее написала. Герман загулял, Нюрка как-то прознала и подружке сообщила. Все очень просто.

Второй вывод сложней: Нюрка в Мексике встречается с Германом, в страстном порыве они решают соединить свои тела и судьбы. Герман, как большинство мужчин, нерешителен, впадает в сомнения, рассказывает Нюрке про анонимки и попытки Алисы покончить с собой. Он опасается, что эти попытки могут повториться, не хочет перегружать свою совесть и тянет с разводом. Нюрка, желая поскорей избавиться от соперницы, потихонечку травит Алиску.

«Второй вывод более похож на правду, — думала я. — И красота Нюрки, и ее поездки в Мексику, и то, что она знает про анонимку, — все в пользу второго вывода, но… Но почему тогда Нюрка сказала, что Фаина целый год ходила счастливая? Если это ее личные наблюдения, то выходит, что анонимку послала она сама. Но, почему бросает тень на Фаину? Из женской вредности?»

Приехав к Алисе, я вытолкала из холла диверсантку Марго и тут же вывалила всю полученную информацию. Когда Алиса узнала, что Нюрка была в Мексике, она вознегодовала.

— Что такое? — закричала она. — Почему надо было от меня это скрывать? Нюрка хвастается, даже если съездит в Москву, а тут такие тайны, такие тайны!

— Тайны эти в пользу второго варианта, — прокомментировала я.

— А что у нас во втором варианте? — спросила Алиса.

Ясное дело: столько информации ей просто не переварить, пусть радуется, что я у нее имеюсь.

— Во втором варианте Нюрка любовница Германа, — напомнила я. — Но в этом варианте появились вопросы. Если Герман рассказал Нюрке про анонимки, то почему она говорит лишь об одной? И если про анонимки она узнала только сейчас и от Германа, то почему делится собственными впечатлениями? Дело давнее, откуда она знает, в каком настроении в тот период ходила Фаина?

К моему удивлению, Алиса рассмеялась.

— Это не вопросы, — проговорила она, — это уже ответы. Теперь я убеждена, что травит меня Нюрка. Вот если бы она сказала: «Анонимки», — тогда бы я задумалась, а теперь нет. Теперь знаю точно: Герман рассказал ей, а он знал лишь про одну анонимку.

Я была потрясена:

— Ты не сказала ему о второй?

— Почему, сказала и даже показала, только он не поверил мне. У него прекрасная зрительная память, а текст второй анонимки был точь-в-точь скопирован с первой и также набран буквами из газетных заголовков. Увидев вторую анонимку, Герман рассмеялся и сказал, что это та же, которую я ему уже показывала. Помнится, он даже обиделся на меня. Получалось так, что он и признался, и повинился, а я бессмысленно колю ему глаза. Он подумал, что из мести, из мести.

Дело прошлое, а меня пробрало. Передать не могу, как разозлилась. Ничто так не бесит, как мужская наглость: сам же жене изменял, сам же еще и обиделся, когда заподозрил, что ему колют глаза. Да это женское неотъемлемое право — колоть мужчинам глаза, когда они того заслуживают.

— Алиса! — возмутилась я. — Ты что, не могла показать этому наглецу вторую анонимку? Пускай бы на обе полюбовался, пускай увидел бы, что они близнецы, близнецы.

— В том-то и дело. Соня, что первую анонимку я найти не могла, а потом уже, когда нашла, поезд ушел — мы с Германом помирились и зажили душа в душу. Не ворошить же старое. Так он с уверенностью, что анонимка одна, и живет, и живет.

— Это и в самом деле все круто меняет! — воскликнула я. — Раз Герман знает про одну анонимку, тогда, выходит, Нюрка травит тебя!

— Увы, да, — смахивая слезу, согласилась Алиса. — А я так ее люблю-ю.

— Ничего, я тоже люблю Юльку, но это не мешает мне ее ненавидеть. Хорошую идею Нюрка подала, надо бы и мне отравить Юльку, вот только как?

— Ах, Соня, не говори глупостей, — рассердилась Алиса. — Если ты и способна кого отравить, так только своим ядовитым языком.

Признаться, я не ожидала.

— Вот это да! Что за новость? Аля, ты осуждаешь меня?

— Ни в коем случае, просто глупости слушать не хочу. Лучше скажи, как быть с Нюркой?

Я тут же задумалась — мне всегда это давалось легко.

— Алиска, с Нюркой остался один вопрос, — напомнила я. — Как она может помнить настроение Фани в тот год, когда ты получила анонимку? Времени-то прошло много.

— Да нет никаких вопросов. Если она сказала, что Фаня ходила счастливая целый год, значит, сопоставила время и вспомнила. Год не месяц, легко сопоставить.

Меня это не убедило.

— Ты можешь вспомнить, какая ходила Фаня в тот год, когда ты получила первую анонимку? — поинтересовалась я.

Алиса отрицательно покачала головой.

— Но это ничего не доказывает и ничего не опровергает, — сказала она. — Я не помню, у меня была тогда не жизнь, а кошмар, а Нюрка помнит. Связала это событие с каким-то своим и запомнила. Такое возможно, это я тебе как психолог говорю.

Когда Алиска пытается казаться умней меня, это невыносимо. Я взбесилась:

— Что у вас с Розой за привычка? Она всю жизнь как гинеколог говорит, ты — как психолог. Глупое объяснение. Наверняка Нюрка не помнит — ходила Фаина счастливая или не ходила. Брякнула сгоряча, чтобы бросить на Фаню тень, потому что страшно была на нее зла. Еще бы, покусились на ее фигуру!

— И такое возможно, — согласилась Алиса. — И все же мне грустно, что это именно Нюра затеяла с Германом роман. Соня, а может, не она?

В глазах Алисы было столько надежды, что мне стало обидно, ишь, как за Нюрку свою переживает.

— Она-она, — заверила я. — Кстати, что там было в анонимках? Ты помнишь текст? Алиса задумалась:

— Нет, не помню. Да я их сейчас покажу. Они в моем сейфе, в мастерской.

Мы немедля поднялись в мастерскую. Пока Алиса перебирала бумаги, я, меряя бескрайнюю комнату шагами, строила логические цепи, с помощью которых Нюрка должна была угодить в мои сети. Строила, строила, да так увлеклась, что не заметила картин, стоящих изображением к стене, зацепила одну, остальные поехали за ней, я попыталась их остановить, но не удержала и закричала:

— Алька! Помогай!

Алиса пришла на помощь, но две картины успели упасть, рамки разбились. Чувствуя вину, я бросилась их поднимать, перевернула и ахнула:

— Рука мастера!

Необычный, фантастический пейзаж завораживал. Невозможно было оторвать от него глаза. Будто бы сверху, из поднебесья, я всматривалась в гармоничные, но совсем не свойственные этому миру линии. Казалось, смотришь сразу на все. И видишь сразу все. Одинаково отчетливо и ясно.

— Бесподобно! — воскликнула я. Алиса оживилась:

— Правда? Тебе нравится?

Не отвечая, я выдвинула другую картину, еще и еще. Все они были восхитительно прекрасны. Ни у кого не видела я такой редкостной манеры, такой легкости кисти. Словно в черном зеркале отразился, упав на полотна, неведомый мир. Картины притягивали. Темные, даже мрачные, они обладали невероятным очарованием. На них хотелось смотреть снова и снова.

Но все же я заставила себя оторвать от картин взгляд. Посмотрела на Алису и спросила:

— Что это? Откуда это у тебя?

— Это мои картины, — скромно призналась она.

Я перевела глаза на глупую пятнистую корову, на кособокий Казанский собор, потом снова взглянула на необычные пейзажи и онемела. Я была поражена.

— Мне кажется, что это слишком примитивно, — пропищала Алиса, кивая на пейзажи. — Никакой оригинальности, пишу себе и пишу, а где же мысли? Такое я могу писать столько, сколько захочу. Это и так живет внутри меня. А где же мысли?

— Алька! — закричала я. — Ты гений! Какие мысли? Тебе это не идет! У тебя потрясающе легкая рука и восхитительная фантазия! Ты должна писать только такие картины и выставлять только их! Это будет фурор!

— Ладно тебе, — отмахнулась она, — лучше посмотри на анонимки.

Анонимки и в самом деле оказались близнецами, из чего я сделала вывод, что писал их один человек, точнее не писал, а складывал из газетных букв. Содержание удивило меня.

«Рассказывать жене о похождениях мужа — бочка Данаид, и все же расскажу. Герман любит другую, хоть и читает на ночь сказки тебе», — гласила анонимка и подпись внизу: «Доброжелательница».

— Алька! — воскликнула я. — А ведь эту анонимку написала твоя подруга. Теперь в этом не может быть сомнений.

— Думаешь? — испугалась Алиса.

— Уверена! Откуда знает чужой человек, что Герман читает тебе на ночь сказки? Бедняжка схватилась за голову:

— Какой ужас! Ты права!

Еще бы. Я многократно перечитала обе анонимки и спросила:

— Кто-нибудь из твоих родственников или подруг употребляет выражение «бочка Данаид»? Алиса задумалась.

— Если честно. Соня, сама толком не знаю, что это за бочка, — призналась она. Я пояснила:

— Бочка Данаид — не имеющий конца труд, бесполезная работа, но кто из твоих подруг так говорит?

— Не припомню. По-моему, этим выражением не пользуется никто из моих знакомых. Впрочем, не исключено, что кто-то из подруг и употребляет это выражение.

— О чем ты говоришь? — не поняла я, Радуясь, что появилась возможность продемонстрировать свои знания, Алиса начала мне объяснять:

— Понимаешь, Соня, здесь дело в ролях, в социальных ролях. И Фаня, и Карина, и Нюрка, и Лора общаются со мной как с близким человеком, то есть запросто. Следовательно, у них задействован лишь тот лексикон, который не требует демонстрации ума, эрудиции, интеллигентности, поэтому я слышу от них упрощенные фразы, примитивные словечки, сленг, все то, что они не допускают в официальном общении. Там, где им надо показать себя совсем с другой стороны, вполне может появиться и «бочка Данаид», и многое другое. Пришлось возразить.

— Вполне допускаю, — сказала я, — что анонимку могла и Фаня написать, но трудно представить, что она способна на какие-то социальные роли. Фаня всегда одинакова, хоть с подругами, хоть с сослуживцами. Лепит, что в голову придет, и плевать ей на интеллигентность.

Пока я говорила, Алиса аж подпрыгивала от нетерпения, так хотелось ей поскорей убедить меня, что я не права.

— Нет-нет, Соня, — закричала она сразу же, как появилась у нее такая возможность, — речь любого человека, подчеркиваю, любого, без исключений, меняется в зависимости от обстановки и среды. Не только речь, но и поведение. В одном случае мы абсолютно нетерпимы, в другом способны проявить гибкость, здесь вежливы, там грубы, где-то выражаемся грамотно, едва ли не книжно, а где-то позволяем себе и нецензурные выражения и грубые ошибки. Уверяю тебя, Фаня не исключение. Некоторые люди, переходя от одной социальной роли к другой, становятся неузнаваемыми, одни меняются умеренно, другие — почти незаметно. Фаня относится к последним.

Мне было трудно представить Фаину другой, поэтому я буркнула:

— Вряд ли Фаня меняется, разве что только со своими психами.

— И все же, уверяю тебя, с посторонним человеком она совсем не так груба, как с тобой. И слова ей на ум приходят другие. Уверена, любая из моих подруг могла в официальной беседе сказать «бочка Данаид» или нечто подобное.

— Что-то не верится.

— Да-да, Соня, возможно, кто-то употребляет это выражение в официальной беседе, это я тебе как психолог говорю, — воскликнула Алиса и испуганно осеклась. — Ой, сейчас ты снова начнешь упрекать меня, что говорю как Роза, как Роза.

— Ладно, — успокоила я ее, — а как психолог ты мне не скажешь, могу ли я заставить автора анонимки проговориться? Могу заставить произнести при мне эту фразу, ну эту «бочку Данаид»?

— Конечно, можешь, если создашь видимость официальной беседы и вызовешь те ассоциации, которые склонят автора анонимки к употреблению этого выражения. При твоих упрямстве и изобретательности, думаю, это, не сложно, — заверила меня Алиса.

Польщенная похвалами, я вдохновилась:

— Завтра же утром этим и займусь. Вот только с кого начать?

— Начни с Карины, — посоветовала Алиса. Я удивилась:

— Думаешь, она автор?

— Нет, просто ее имя первое в алфавитном порядке. За ней идет Лора, потом Нюра, потом Фаина.

Подивившись странному образу мышления Алисы, я согласилась:

— Хорошо, начну с Карины. Отправлюсь к ней и замордую повторением одного и того же. Уж что-что, а толочь воду в ступе я умею. Если Карина писала анонимку, то рано или поздно помянет «бочку Данаид».

— Учитывая твои способности, и я так думаю, — согласилась Алиса.