Глава 27
Холл квартиры Калистраты Егоровны был завешан пожелтевшими афишами «Заслуженная артистка РСФСР, лауреат конкурса чтецов Сазонова…»
– Давно это было, – закатила сильно накрашенные глаза хозяйка, увидав, что я изучаю настенные украшения, – я теперь плюсквам перфектум, а когда-то была… Сюда, сюда…
Маленькая, юркая, с абсолютно седыми, но модно постриженными волосами, она белой мышкой скользнула в комнату и захлопотала около большого круглого стола, накрытого свисающей до полу скатертью.
– Садитесь, голубушка.
– Какой у вас голос! – восхитилась я. – Хоть сейчас на сцену!
– Да уж, – рассмеялась Калистрата Егоровна. – Господь наградил, а я подарок использовала, Колонный зал запросто озвучивала, без микрофона. Моя литературная композиция по Твардовскому была в тысяча девятьсот семьдесят пятом году признана лучшей на концерте, посвященном тридцатилетию нашей Победы над фашизмом. В зале сидело правительство. Мне так аплодировали! Овации! А потом пригласили в ложу, и лично Леонид Ильич Брежнев поцеловал мне руку, высказывая восхищение. Уж, поверьте, Брежнев знал толк в красивых женщинах и очень ценил таланты. В тот день на мне было синее платье… Душенька, а почему вы ничего не записываете? Все журналисты сидят с блокнотами.
Я вытащила мобильный и положила на стол.
– Вот, он включен.
– Но это же телефон! – удивилась Калистрата Егоровна.
– В него встроен диктофон, – выкрутилась я, – очень удобно, вместо двух вещей носите в сумочке одну!
– Прогресс идет вперед семимильными шагами, – восхитилась бойкая старушка и принялась описывать концертный наряд.
Речь ее, безукоризненно правильная, плавная, текла словно глубокая река, торжественно несущая свои воды мимо крутых берегов. Через пять минут я впала в странное состояние: то ли сон, то ли явь. Вроде сижу с открытыми глазами, а сил нет никаких, красивый голос хозяйки опутал меня с головы до ног, хотелось покачиваться в такт его легким колебаниям. Наверное, те же ощущения возникают у змеи, когда факир играет на флейте. Понимая, что сейчас засну, я огромным усилием воли стряхнула оцепенение и спросила:
– Наверное, ваши родители были актеры?
– Ну что вы! – воскликнула Калистрата Егоровна. – В прежние времена профессия актера считалась стыдной. Папенька мой работал инженером, а маменька вела домашнее хозяйство. Родители рано умерли, мы с сестрой Аполлинарией остались сиротами, сами пробивались в жизни. Поля, к сожалению, особого успеха не добилась, она была младше меня на десять лет, очень избалована, знала лишь одно слово: «Хочу». Когда матушка умерла, я пыталась Поле заменить ее, но она не слушалась, учиться не желала… Ну и каков результат? Вышла замуж за совершенно не подходящую личность – Сергея Кутепова, уехала из Москвы в богом забытое место Вяльцы, нарожала детей, обабилась, жила в нищете и рано умерла.
– Вы, наверное, дружите с племянниками. – Я осторожно приступила к самой интересной теме.
Калистрата Егоровна поджала губы.
– Мне господь детей не дал, но, глядя на то, что получилось у Полины, честно говоря, радовалась. Хотя, с другой стороны, ну кто мог родиться у лентяйки и мужчины, возомнившего себя философом? Сергей полагал, что он Сократ, имел в кармане диплом МГУ, писал какие-то статьи в научные журналы и вечно говорил о своей гениальности… Мальчик Родион получился ничего. Поступил в институт, здесь, в Москве, выучился, работал, женился… Но мы с ним особо связи не поддерживали. Когда он студентом был, я по гастролям моталась, времени не то что на племянника, на родного мужа не оставалось. Родя ко мне пару раз приходил, чайку попить. Супруг мой начал было ему деньги совать, но я сразу пресекла ненужную инициативу. Ничто так не портит молодых людей, как благотворительность. В жизни нужно добиваться всего самому. Но Родион выбился, а вот Раиса…
Калистрата Егоровна тяжело вздохнула.
– Много она мне горя принесла…
– Вы дружили?
– Я ее облагодетельствовала, – возмутилась старушка, – вот, послушайте, как обстояло дело…
Хоть Калистрата Егоровна и прикидывается молоденькой, а годы брали свое, и в один далеко не прекрасный день она сломала шейку бедра. Сначала бывшая актриса перепугалась, она думала, что с подобным диагнозом люди остаются неподвижными и тихо угасают в постели. Но в НИИ Склифосовского ей объяснили, что в нынешние времена перелом шейки бедра совсем даже не приговор, делают операцию и в прямом смысле ставят больных на ноги. Однако реабилитационный период сложный, в доме должен быть человек, ухаживающий за выздоравливающим.
Калистрата Егоровна призадумалась. Муж ее давно умер, детей нет, а пускать в дом постороннего человека очень не хотелось. И тут ей в голову пришла просто гениальная мысль. В Вяльцах-то живет племянница, молодая девушка, которая сочтет за счастье переехать в столицу, поухаживать за тетей, получить прописку, а потом, в отдаленной перспективе, и квартиру с нажитым имуществом.
Раиса моментально согласилась на предложение Калистраты Егоровны и перебралась в Москву. Сначала она показалась старушке просто идеальной: скромная девочка с голубыми глазами и облачком пушистых волос над головой. Внешне у нее не было ничего общего со смуглым Родионом. И это очень понравилось Калистрате Егоровне. Раечка пошла в их родню, а Родя в отца, цыганистого мужика. Калистрата недолюбливала Сергея, поэтому Родион ей решительно не нравился. А вот Раечка виделась совсем своей. Прошел год, прежде чем Калистрата поняла: она фатально ошибалась, в тихом омуте черти водятся. Рая оказалась совсем не такой невинной.
Первое время все шло хорошо. Девушка исправно ухаживала за тетей, варила суп, убирала квартиру и почтительно выслушивала рассказы старушки. И тут Калистрата Егоровна сделала самую большую ошибку в своей жизни. Впрочем, пожилую даму можно понять, операция подорвала здоровье, захотелось, чтобы кто-то ухаживал, гладил по голове, присюсюкивал…
– Давай, деточка, прописывайся ко мне, – предложила старушка, – станем вместе куковать.
Став полноправной москвичкой, Раечка изменилась до неузнаваемости. Мигом сдружилась с одногодками, начала бегать по гостям, а потом и вовсе привела мужика, заявив: «Это мой жених Вася, он тут жить будет».
Калистрата Егоровна, женщина в высшей степени интеллигентная и тонкая, сначала даже обрадовалась. Квартира у нее, хоть и расположенная не в элитном доме, была четырехкомнатной, места хватало, а с мужчиной спокойней. Глядишь, молодые сыграют свадьбу, появятся детки. Не желавшая обременять себя в молодости заботами, Калистрата к старости стала сентиментальной, могла заплакать от умиления, увидав на улице коляску с пухлощеким младенцем. Уж не знаю, как бы ей понравилось жить на одной площади с крикливым ребенком, появись он и в самом деле на свет, но только никакие ее планы на счастливую жизнь не сбылись, потому что Вася выпал из окна, которое в недобрый час решил помыть. Не успела Калистрата пережить эту неприятность, как ей на голову рухнул дамоклов меч. Оказывается, Василия вытолкнули, и сделал это не кто иной, как Раиса. Калистрата Егоровна попала в больницу с сердечным приступом, когда узнала всю правду про племянницу.
– Ну чего ей не хватало? – запоздало удивлялась сейчас старушка. – Я одевала ее, обувала, иногда на кино деньги давала…
Я молча смотрела на разволновавшуюся актрису. Решила сделать из племянницы домработницу… Хороша благодетельница. А Раисе хотелось веселой жизни! И никакая престарелая тетя не смогла бы ее удержать от развлечений. Но на развлечения нужны деньги, вот девица и нашла способ их «заработать».
– Ужасно, – картинно вздыхала Калистрата Егоровна, – ее осудили, отправили в лагерь, люди в меня пальцем во дворе тыкали. Да еще сосед, наш участковый, посмел заявиться в дом и начал проводить воспитательную работу. Дескать, я во всем виновата, не усмотрела за мерзавкой. Отвратительно! Слава богу, она умерла и позор смыт!
– Ваша племянница скончалась? Когда?
– Давно, я еще на старой квартире жила, год не вспомню, – весьма равнодушно обронила Калистрата Егоровна.
– А как вы узнали о ее смерти?
Старушка сделала гримасу.
– Этот сказал.
– Кто?
– Родион, имел наглость приехать и пустился в объяснения. Но я его живо оборвала и сказала: «Ступай себе, вы мне не племянники, я вам не тетя, забудь сюда дорогу. А что Рая умерла – это очень хорошо, теперь я могу людям в глаза спокойно смотреть».
Так и не узнав ничего нового, я, несмотря на поздний час, понеслась в больницу к Саше. Если кто и может пролить свет на загадочную историю, так это она, и я не уйду из палаты, пока не вытрясу из бабы правду!
Секьюрити у входа был нейтрализован десятью долларами, а медсестра мирно спала на посту и даже не вздрогнула, когда я пронеслась мимо нее.
Сашенька по-прежнему была одна в палате, вторая кровать стояла незастеленной. Свет не горел, женщина спала. Не в силах больше сдерживаться, я ухватила ее за плечи и затрясла.
– Вставай!
Саша резко села и обалдело вскрикнула:
– Кто? Пожар? Горим?
Видно было, что она еще окончательно не проснулась.
– Ты в больнице, Раиса, – сурово сказала я, – в клинике.
Лицо Сашеньки сравнялось цветом с застиранным больничным бельем, и она пробормотала:
– При чем тут Раиса? Она что, ко мне пришла? Сделайте одолжение, скажите ей, что нам не о чем разговаривать… И вообще, сейчас ночь!
– Не так уж и поздно, – прошипела я, бесцеремонно плюхаясь на кровать, – самое время поболтать, имей в виду, я все знаю!
– Что? – попробовала изобразить удивление пакостница.
– Все, одно неясно, каким образом Раиса Кутепова трансформировалась в Сашеньку, а?
– Что за чушь, – срывающимся голосом завела было мошенница, но я резко прервала ее:
– Не старайся! Очень глупо дальше врать. Во-первых, имеется архив, где хранится твое дело, а в нем фотография и отпечатки пальцев. Во-вторых, жива и вполне здорова Калистрата Егоровна, в-третьих, в отделении милиции сидит участковый Марк Михайлович, он тоже опознает тебя в пять секунд. Поэтому отвечай на мои вопросы, если, конечно, не хочешь, чтобы я пошла в милицию. Кстати, ты отсидела срок до конца или метаморфоза с Раисой произошла раньше?
Надо отдать должное Саше, она справилась с удивлением, разгладила одеяло и делано спокойным тоном поинтересовалась:
– Что тебе надо?
– Ты – Раиса Кутепова?
– Была, ее теперь нет. Раиса умерла, родилась Александра, я переломила карму…
Я подняла руки.
– Дорогуша, давай без глупостей по поводу судьбы, кармы и астральных двойников. Отвечай: кто эта женщина, что заявилась в наш дом под именем Кутеповой?
– Понятия не имею.
– Не ври.
– Правда не знаю, в первый раз увидела ее в Ложкине.
– Почему же не изобличила обманщицу?
Саша откинула тонкое одеяло, сунула ноги в уродские тапки из клеенки и спросила:
– И каким образом я могла это сделать?
– Сказать, что Раиса Кутепова – ты.
Саша ухмыльнулась.
– Интересное предложение, я уже много лет Александра и не собиралась раскрываться. Хотя сейчас, после смерти Лизы, мне уже все равно. Пыталась похоронить прошлое из-за дочери, чтобы она не чувствовала себя ребенком преступницы, ради Лизоньки…
– Вот что, – прервала я Сашу, – немедленно рассказывай, как обстояло дело в действительности, или прямо сейчас я вызываю сюда Дегтярева. Боюсь, Александр Михайлович не станет с тобой церемониться!
Внезапно Саша улыбнулась, спокойно, без тени страха.
– Знаешь, теперь, когда Лизы нет, мне, ей-богу, все по фигу, хоть ты сюда все МВД приведи.
На секунду я опешила, Саша тем временем продолжала:
– Но тебе я все расскажу, знаешь почему?
– И почему же? – осторожно поинтересовалась я.
Саша села повыше в подушках.
– Наивная ты, добрая без меры и, прости, глуповатая. Веришь всем, думаешь, вокруг люди на тебя похожи, ан нет, другие мы, хитрые. Честно говоря, очень ты мне задачу упростила…
– Какую? – Я перестала что-либо понимать.
– Дай-ка сигаретку, – попросила Саша.
– Ты же не куришь!
– Еще как дымлю.
– Но у нас дома ни разу…
– Из-за Лизочки, не хотела девочке дурной пример подавать. Я больше жизни ее любила.
Внезапно я поверила ей, да, похоже, Саша ради дочери была способна на все. Если вы курите, то поймете, как тяжело прикидываться, что никогда не брали сигареты в руки.
– Рождение Лизочки разделило мою жизнь, – тихо начала Саша, – на две части: до и после. До – я наделала много ошибок.
Я спокойно выслушала уже известную мне информацию про торговлю продуктами и Василия, выпавшего из окна. Правда, в пересказе Саши она звучала слегка иначе, чем из уст Калистраты Егоровны и Марка Михайловича.
Сейчас Рая-Саша уверяла, что идея обманывать несчастных стариков целиком и полностью принадлежала Василию. Рая ничего плохого не подозревала, просто расфасовывала принесенную любовником крупу по пакетам и даже пыталась ее перебирать, отмывала от плесени колбасу, чистила масло.
– Говорила ему, что продукты плохие, а он только отмахивался, дескать, пенсионеры и таким рады будут, стоят-де копейки, как раз им по карману, – вздыхала Рая-Саша.
И с пятого этажа Василий сам выпал, влез на подоконник босыми ногами, поскользнулся и был таков. Всем ясно, что произошел несчастный случай, только милиционерам виноватый понадобился, и им сделали Сашеньку, уж извините, чтобы не путаться, стану называть ее этим именем.
– Денег не было заплатить, – пояснила она, – вот и получила больше большего, десять лет дали, бабы в камере прямо ахнули, как услышали. Круче трешки никто не ждал, видно же, что дело белыми нитками шито.
Сашу отправили в лагерь, и первое время ей пришлось совсем плохо, но потом начал навещать сестру Родион.
– Он меня не бросил, порядочный очень, – рассказывала Саша, – даже не ругал, просто жалел.
Многие женщины, чтобы улучшить свое положение в местах заключения, беременеют. Казалось бы, в сугубо бабском коллективе такое невозможно. Но это лишь на первый взгляд. На зоне полно мужчин, охранники, отрядные, врачи, слесарь… Естественно, они не имеют права общаться с зэчками как с женщинами, но жизнь берет свое.
Будущая мать мгновенно получает льготы. Ее не будят в шесть утра, освобождают от тяжелой работы, выписывают дополнительное питание… Кое-кто ухитряется на все девять месяцев улечься в больницу, где кайфует на койке почти в санаторных условиях. Да и потом, после появления на свет младенца, женщина-мать ведет совсем иной образ жизни, нежели ее товарки по бараку.
К сожалению, дети, рожденные в неволе, абсолютно не нужны своим матерям. Чаще всего они до года живут в колонии, а потом их отправляют в детские дома. И, если на зоне бабы хоть изредка да наведываются к детишкам, то, оказавшись на воле, совершенно про них забывают. Да и не радуют их лишние рты, не собирались они всю жизнь опекать отпрысков, просто хотели облегчить свою участь. Очень редко из зэчек получаются хорошие матери.
Сашенька принадлежала к уникальному меньшинству. Она переспала с потным охранником из тех же соображений, что и другие бабы, но когда в больнице ей показали кулек, из которого торчала сморщенная, красная мордашка, сердце Саши перевернулось. В мгновение ока из безалаберной девицы с криминальными задатками она превратилась в образцово-показательную, совершенно сумасшедшую мамашу, готовую ради дочки на все.
Теперь она просила у Родиона не сигарет, чая и сахара для себя, а ползуночки, распашонки и детские смеси для Лизочки. Вес передачи для заключенного в лагере строго ограничен. И Сашенька писала в письмах:
«Родя, у меня все есть, не клади тушенку, обойдусь, лучше купи Лизочке чернослив, у нас животик плохо работает».
Начальник колонии ставил Сашу в пример всем женщинам, врач и медсестра, приглядывавшая за детьми, не уставали повторять:
– Эх, кабы все такие были…
Быстро пролетел первый год, Лизочка, купавшаяся в материнской любви, очень отличалась от остальных, заброшенных детей. Она бегала, начала говорить, показывала пальчиком глазки, носик, ротик, ушки, понимала абсолютно все и уморительно «делала ежика». Услышав вопрос: «Ну-ка, кто в лесу живет?» – девочка смешно морщилась и громко фыркала.
При виде этого зрелища не оставалось равнодушных. Даже смотрящая зоны мужеподобная бабища по кличке Федор и то иногда заходила в детский барак, выуживала из кармана мятую карамельку, сдувала с нее табачные крошки и, протянув девочке, басила:
– Эй, Лизка, покажь ежа.
Сашенька обожала дочь, гордилась ею, и расставание с девочкой даже на пару часов причиняло матери физическую боль. Теперь представьте, что она испытала, когда узнала, что Лизу переводят из зоны в детский дом. Закон гласит: ребенок может быть около матери только двенадцать месяцев. Дальнейшая его судьба – приют.
Увидав горе матери, врач, с согласия начальника зоны, объявил девочку больной. И еще полгода ее удалось продержать возле Саши. Карточка Лизы распухла от «диагнозов», чего ей только не понаписали: краснуха, ветрянка, скарлатина, дизентерия.
Но сколь веревочка ни вейся, а конец будет. Лизочку отправили в детдом. Когда «рафик», за стеклом которого маячила рыдающая девочка, миновал автоматические цельножелезные ворота и заскакал по ухабам сельской дороги, Саша легла на землю. Поднимали ее всей зоной. Федор принес коробку шоколадных конфет, а начальник лагеря решился на неслыханное дело, предложил Саше сходить в город, в кино! Но она словно впала в летаргию, перестала есть, разговаривать, просто спала день и ночь.
Потом откуда ни возьмись взялся Родион. Сашу перевезли в город, в психиатрическую больницу, лечили какими-то таблетками.
Однажды ночью произошло непонятное. Сашу разбудил брат, вывел из здания, но не через парадный вход, а через подвал, посадил в машину. Ехали долго, оказались на вокзале, затем тряслись в поезде, потом снова в автомобиле. Саша, одурманенная таблетками, плохо понимала происходящее. Наконец брат ввел ее в незнакомую квартиру и подтолкнул к детской кроватке.
– Смотри.
На чистой простынке, прижав к себе плюшевую собачку, спала Лизочка.
