Глава 25
Понимаете теперь, почему Файфман не пришла в восторг, узрев в аудитории Любу? Когда до Руфины дошло, что стройная блондинка за первым столом – та самая Казакова, она твердо решила сразу после окончания семинара пойти в учебную часть и попросить перевести ее в другую группу. Но осуществить задуманное не успела. Едва прозвенел звонок, как Казакова подскочила к Руфе и застрекотала:
– Узнаешь меня? Я Люба, дочка Марии Николаевны! Изменилась, да? На диете сидела, волосы отрастила!
– Привет, – осторожно ответила Файфман, на всякий случай делая шаг назад.
Люба заметила это движение и засмеялась:
– В подростковом возрасте я была не подарок! Да? Помнишь, как тебя чернилами в ванной облила?
– Нет, – на всякий случай соврала Руфина.
– Сейчас назад оглядываюсь и понимаю – я с седьмого по десятый класс творила дикие вещи. Так стыдно! Слушай, давай после занятий сходим в кафе, отметим первый учебный день. Еще раз прости меня за мое поведение, – попросила Люба.
– Хорошо, – согласилась Руфина, решив, что Казакова повзрослела и стала нормальным человеком.
Переходить в другую группу Файфман не стала, но и заводить тесную дружбу с Любой не захотела. Между девушками установились ровные отношения, с виду вполне приятельские, но после лекций они разбегались в разные стороны, каникулы тоже проводили порознь, не секретничали, не болтали часами по телефону, не бегали вместе по магазинам. Люба пользовалась популярностью на курсе, она хорошо училась, модно одевалась, всегда пребывала в отличном настроении и была звездой всех институтских вечеринок. Сначала Руфа настороженно приглядывалась к подруге детства, потом сделала вывод: некоторые люди способны кардинально измениться. Из мрачной злопамятной девчонки выросла очаровательная девушка.
В самом начале пятого курса студентам предстояло определиться с темой дипломной работы и найти себе научного руководителя. Руфина хотела пойти в аспирантуру и решила во что бы то ни стало попасть к Бутрову. Весь вуз знал: под крылом Алексея Николаевича ты стопроцентно удачно минуешь все научные рогатки и препоны и получишь степень кандидата наук. Но для того чтобы попасть к профессору в качестве соискательницы, требовалось сначала получить диплом о высшем образовании. И опять все были в курсе: Алексей Николаевич возьмет к себе в аспирантки лишь того, кто у него писал диплом. Бутров мог одновременно заниматься только с двумя студентами, другие преподаватели брали пять, шесть, десять человек и весьма формально относились к обязанностям научного руководителя. Алексей Николаевич возился с дипломниками, как со своими детьми, шлифовал их работы до совершенства. Не было ни одного случая, чтобы его подопечные получили на защите четверку, им ставили исключительно «отлично». И при отборе своих дипломников Бутров пользовался лишь одним критерием – личным впечатлением от человека.
Любочка понравилась Бутрову, а Руфина нет. Алексей Николаевич взял Казакову и Веру Романову. Файфман приуныла. В аспирантуре всего два места, ясно, кому они через год достанутся.
В конце декабря Люба сказала Руфе:
– У меня для тебя будет здоровский подарок! Вручу его тебе тридцать первого числа.
Руфина изобразила восторг, а Люба спросила:
– Где ты встречаешь праздник?
Файфман вздохнула:
– С друзьями, на даче.
– Возьми меня с собой, – попросила Любочка. – Я хотела пойти к одной приятельнице, но у той возникли проблемы, и она не будет собирать компанию.
– Вообще-то у нас складчина, – начала осторожно отнекиваться Руфа. – Надо с собой еду принести и выпивку, а еще мы подарки друг другу вручаем, ничего особенного, простенькие сувениры, но нас двенадцать человек.
– Я испеку пироги, прихвачу шампанское и презенты, – пообещала Люба. – Ну пожалуйста, иначе придется мне ехать вместе с мамой в дурацкий подмосковный санаторий. Ей на работе путевку дали, они всей конторой тридцатого туда отправляются. Представляешь веселье? Там ни одного человека моложе сорока пяти не будет. Честное слово, я не испорчу вашу вечеринку.
Ну и что было делать Руфе? Пришлось согласиться:
– Отлично, тридцать первого в полдень встречаемся на вокзале у электрички.
В назначенный час компания студентов, обвешанных большими сумками, влезла в электричку, и Руфина стала знакомить Любу с приятелями. Когда дело дошло до Ивана, Казакова засмеялась:
– Ну, с Ваней-то нас друг другу представлять не надо. Надеюсь, он меня помнит! Правда, мы давно не встречались, но, думаю, Ваня не забыл противную девчонку, которую ему мама приказывала развлекать.
– Ты так изменилась, – пробормотал Иван. – Совсем другой человек!
– Главное, я осталась красавицей, – отшутилась Люба.
Но Добров неожиданно серьезно ответил:
– Верно, ты шикарно выглядишь.
Руфина ощутила тревогу. Ей не понравилось, как друг детства смотрел на Любу.
К полуночи все успели основательно выпить и стали дурачиться. Ваня ни на шаг не отходил от Любы, и у Руфины испортилось настроение. Добров использовал каждую минуту, чтобы привлечь к себе внимание Казаковой, он совершенно забыл про девушку, с которой приехал на дачу, и откровенно приударил за Любой. Справедливости ради следует отметить, что последняя не поощряла Ваню, уделяла ему столько же внимания, сколько и остальным.
Когда часы пробили двенадцать и народ начал разворачивать подарки, Любочка неожиданно обняла, поцеловала Руфу и, протягивая ей конверт, сказала:
– Давно хотела тебе сказать: мне очень повезло иметь такую подругу, как ты. Я счастлива, что нахожусь здесь. Открывай, надеюсь, тебе понравится.
Руфина распечатала конверт, вынула лист бумаги, прочитала текст и взвизгнула. У нее в руках была копия приказа ректора вуза: «В связи с отчислением из института студентки пятого курса В. Романовой назначить научным руководителем дипломного проекта студентки Р.Файфман профессора А.Н.Бутрова».
– Как ты это проделала? – закричала Руфа.
– Секрет, – округлила глаза Люба, – но тебе придется пахать и пахать. Я пообещала Бутрову, что ты проявишь усердие. Времени мало, я с сентября материал набираю, а тебе с января стартовать.
– С ума сойти, – не успокаивалась Руфа, – а что случилось с Веркой? С пятого курса никогда не выгоняют.
Люба приложила палец к губам:
– Тсс-с! Еще один секретик. Приказ о Романовой вывесят в начале января. Верку арестовали, она убила своего парня. Ректор не хочет, чтобы народ знал про преступление, поэтому там указано: «В связи с болезнью по собственному желанию».
– Как! – ахнула Руфа. – Они с Гришей жениться собирались!
– Гришка уже никого в загс не поведет, – заявила Люба. – Верка поехала с матерью на два дня на дачу, а Гриша решил налево сходить. У него родители за границей работают, парень один жил в большой квартире, ну и позвал к себе другую девчонку. Легли они в койку, а тут Верка в спальню врывается. У нее ключи имелись, это и понятно, они с Григорием три года вместе, Вера в его квартире постоянно жила. Здорово, да?
– Ваще, – выдохнула Руфина.
– Отец Гриши коллекционирует холодное оружие, – продолжала Люба, – у них на стенах кинжалы висят. Верка один схватила, ну и ударила сначала жениха, а потом его партнершу. В результате Григорий труп, а девка в больнице. Я, как об этом услышала, сразу поняла: у Бутрова освободилось место, ну и подсуетилась! Я всегда помогаю верным друзьям, никогда не забываю ни плохое, ни хорошее и умею извиняться. Как ты полагаешь, теперь я искупила то испорченное чернилами платье?
На секунду Руфина испугалась. Ей вдруг показалось, что Люба лишь притворяется веселой и доброй, а на самом деле на дне души Казаковой живут такие демоны, что лучше держаться от такой подружки на многокилометровом расстоянии. Но это было секундное замешательство. Руфа еще раз взглянула на приказ и бросилась Любе на шею.
Студентки удачно защитили дипломы, попали в аспирантуру, стали через пару лет молодыми кандидатами наук и параллельно работали в музее. Бутров патронировал Казакову с Файфман, помогал им публиковать научные работы. Девушки ездили с профессором в экспедиции, потом совместно изучали собранный материал. Люба и Руфа стали практически неразлучны. Ваня, влюбленный в Казакову до беспамятства, ходил за дочкой Марии Николаевны хвостом и не раз делал предложение Любане, но та всегда отказывалась:
– Я не готова к замужеству.
Руфине было жаль Ваню. Она отлично понимала: у него нет шансов. У Любы есть кто-то другой, очевидно женатый мужчина, раз она никогда не появляется с кавалером на людях и не рассказывает о нем даже ей. Руфина попыталась свести Ваню с другими женщинами, но Добров не хотел ни на кого смотреть, и подруге детства оставалось лишь переживать, наблюдая за его мучениями. Иван, правда, не терял надежды заполучить Казакову в жены.
– Вот увидишь, – говорил он Руфе, – я добьюсь своего, она поймет, что лучше меня никого нет.
Файфман кивала, но отлично знала, что Люба никогда не пойдет за Доброва, не ее типаж. В конце концов Любаша под влиянием своей матери согласилась на помолвку, и целый год Иван ходил в женихах. Люба ему не разрешала поцеловать себя. А потом внезапно назначила день бракосочетания, и ошалелый от счастья Добров устроил пир на весь мир. У Ивана тогда отлично шли дела, он зарабатывал большие деньги и закатил роскошную свадьбу. Руфина, естественно, была подружкой невесты.
Когда безмерно счастливый молодой муж закружил в вальсе наконец-то обретенную жену, к Руфе подошла Анна Егоровна и воскликнула:
– Красивая пара!
– Очень, – покривила душой Файфман, которая на протяжении всего праздника ощущала необъяснимое беспокойство.
– Невеста хороша, – вздохнула новоиспеченная свекровь, – но я всегда надеялась, что увижу возле сына тебя в белом платье с фатой.
– Тетя Аня, мы просто друзья, – улыбнулась Руфа. – Ваня мне как брат, а расписываться с ближайшим родственником невозможно.
– Ну да, – кивнула Доброва.
– Они будут счастливы, родят вам внуков, – оптимистично пообещала Руфа.
– Люба уже беременна, – без особой радости сказала Анна Егоровна.
Руфина удивилась, но постаралась не показывать своих чувств, а мать Ивана продолжала:
– Мне никто пока эту новость не объявлял, но я слышала, как вчера невесту в туалете тошнило, а еще ей плохо от запахов. Думаю, поэтому они со свадьбой и поспешили.
На секунду Руфе стало обидно, что Люба не сообщила ей о беременности, но она подавила это чувство и воскликнула:
– Вот видите! Скоро вы станете счастливой бабушкой.
Лицо Анны Егоровны исказилось.
– Не знаю, не знаю, в ребенке половина крови матери. Я, Руфочка, никогда не прощу Любе того, как она издевалась над моим сыном. Ваня сам не свой ходил, чуть в петлю не полез. Целый год она его в женихах держала и дату бракосочетания не назначала. Видела бы ты, как ему плохо было! А потом вдруг сама прибежала и на шею к Ванюше кинулась. Потребовала расписаться буквально через неделю. Чего, спрашивается, торопиться, а? С чего в ней страсть к моему сыну проснулась? Я в догадках терялась: что ее заставило мармеладкой стать? Такие женщины долго к свадьбе готовятся, платье шьют, а Любка! Схватила первую попавшуюся тряпку – и вперед! Но вчера горшок нашел крышечку. Я услышала, как ее в сортире наизнанку выворачивает, и поняла: беременна невеста. Готова спорить, что не от Вани младенец! Охмурила она моего наивного влюбленного мальчика, а тот и рад.
Руфа испугалась:
– Тетя Аня, вы никому о своих подозрениях не рассказывайте!
– Уж не дура, – вздохнула старшая Доброва, – буду молчать, но Любу никогда дочерью считать не смогу.
Руфина замолчала и начала суетливо передвигать на столе предметы.
– И что случилось дальше? – тихо спросила я.
Файфман сгорбилась.
– Много всякого, жизнь, знаете ли, многоликая. И… ну… и… А Люба правда умерла?
– Да, – кивнула я, – можете больше ее не бояться. Я правильно поняла? Вы по какой-то причине невероятно испугались, убежали из музея, перестали писать совместные научные статьи с Любой и Алексеем Николаевичем. Что случилось?
Руфина уронила на пол ложку, но не стала ее подбирать.
– Анна Егоровна подозревала, что Надя не от Вани, а потом получила неопровержимое доказательство. Понимаете, ребенок наследует от родителей…
– Палец, – перебила я, – на ноге!
– Вы знаете! – ахнула Руфа. – Откуда?
– Неважно, – отмахнулась я. – Слышала и про скандал на поминках Анны Егоровны!
Руфина кивнула:
– Мама не сдержалась. Тетя Аня ей правду рассказала и спросила: «Фира, как мне поступить? Сообщить Ване? Он должен знать правду».
Мудрая Эсфирь Мироновна ответила:
– Аня, не лезь, они сами разберутся. Если вмешаешься, Иван тебя потом в развале своей семьи обвинит. Может, он давно правду выяснил и молчать предпочитает. Чужая жизнь потемки, даже если это жизнь твоего сына!
Но Анна Егоровна, похоже, спрашивала у лучшей подруги совета исключительно для проформы, она воскликнула:
– Ох! Нет! Я обязана просветить своего мальчика!
Руфина исподлобья посмотрела на меня.
– Понимаете? В понедельник вечером тетя Аня беседовала с мамой, а во вторник утром нам уже стало известно о ее смерти. Помню глаза моей мамы, когда она услышала это известие! Понимаете, да?
Я кивнула:
– Конечно. Вы обвиняете Любу в убийстве Анны Егоровны.
– Да, – прямо призналась Руфа, – именно так. Думаю, тетя Аня не сдержалась и выложила Любе в лицо все, что о ней думает. Анна Егоровна была очень импульсивна. Вани дома не оказалось, свекровь не сдержала эмоций, а невестка поняла, что ее хорошей жизни может настать конец, и подсуетилась. Люба способна на ужасные поступки, причем сама она их считает вполне приемлемыми.
– Серьезное, но бездоказательное обвинение, – вздохнула я, – прямых-то улик у вас нет, одни догадки. И есть маленькая логическая неувязка. Если, по вашим словам, Люба была готова пойти на убийство ради сохранения своей тайны, то почему она не позаботилась о вашей матери? Эсфирь Мироновна представляла для нее не меньшую опасность, чем Анна Егоровна. Она могла разболтать Ивану правду про пальчик без сустава.
– Мать разбушевалась на поминках, – всхлипнула Руфина. – Я пыталась ее остановить, но куда там! Она кричала прилюдно, потом ей стало плохо.
Люба проявила заботу, она уложила мать подруги в спальне покойной, спешно вызвала «Скорую» и, пока врачи толкались по пробкам, объявила гостям:
– Мы все знаем, какая дружба связывала Анну Егоровну и Эсфирь Мироновну. Очень вас прошу, давайте забудем об истерике, которая приключилась с ней. Я не в обиде на тетю Фиру, она от горя потеряла рассудок.
Присутствующие согласились с Любой, спустя некоторое время прибыла машина с красным крестом и увезла Эсфирь Мироновну с предварительным диагнозом: резкое нарушение мозгового кровообращения.
Руфина встала, дошла до подоконника, оперлась о него спиной и тихо спросила:
– Мама перенесла инсульт, лишилась речи, сейчас она постоянно живет в подмосковном санатории, где пытаются реабилитировать паралитиков. Ее состояние стабильно, но ни малейшей надежды на возвращение к нормальной жизни нет. Она осталась жива, потому что не представляла опасности для Любы. Обвинения мамы, брошенные в лицо невестке умершей подруги, все присутствующие посчитали проявлением подкрадывающегося инсульта. Ну помутился у нее разум от резко подскочившего давления. Можно сказать, мамочке повезло, остальных-то Люба убила.
