Глава 23
– Воры! – воскликнула я.
– Без публикаций в науке нет продвижения, – резюмировал Коробок. – Самому не пробиться, необходим тяжеловес, который придаст новичку ускорение. Возьми в научной библиотеке каталог и увидишь: мало кто из ученых пишет в одиночестве. Да вот сейчас…
Коробок пошевелил мышкой.
– Далеко за примером не пойдем. Некий Соловчук, психолог. Первая книга: Андреева, Григорьев, Соловчук. Вторая, третья в том же составе. Затем изменение в авторах: Григорьев, Соловчук, Мякин. Небось Андреева умерла, и Григорьев стал у них там завкафедрой.
– Не по алфавиту их поставили, – заметила я, – надо Григорьев, Мякин, Соловчук.
– Нет, тут играет роль статус, – объяснил Димон. – Мякин явно совсем зеленый, ему и замыкать тройку. Ну и что мы имеем? Новый шедевр появился в прошлом году – Соловчук, Мякин, Бондаренко.
– Полагаешь, Люба дружила с Галиной из утилитарных соображений? Ей требовались публикации, а Бутров их обеспечивал? – спросила я.
Димон отодвинул ноутбук:
– Глаза устали. А что еще заподозрить, если вся ее научная деятельность в кармане у бывшего любовника? Не обратила внимания на интересный факт? Трио Бутров, Казакова – теперь Доброва – Файфман оставалось неизменным, но некоторое время назад Руфина Яковлевна откололась от коллектива.
– Умерла? – быстро предположила я.
– Нет, она теперь сотрудничает с Медведевой и Филипповым, – уточнил Коробок. – Кстати! Вот тебе новая карта: Файфман Эсфирь Мироновна – ее родная мама, а заодно лучшая подруга свекрови Любы. Руфина работала раньше в одном отделе с Любой, пахала под руководством Алексея Николаевича. Сейчас она служит в другом музее. По статусу оба заведения одинаковы – образно говоря, Файфман променяла шило на мыло. Зачем срываться с насиженного места на такое же?
– Между Руфиной и соавторами пробежала черная кошка, – предположила я.
Коробок прикрыл глаза:
– Само собой напрашивающийся вывод. До сих пор мы получали сведения о Любе и Бутрове от них самих или рылись в документах.
– Надо поговорить с Файфман, – оживилась я, – бывшая коллега – кладезь информации. Я не верю в самоубийство Любы, мне не нравится история с дедом Назаром, не говоря уже о шокирующей информации про изнасилование несчастной Галины. Что-то тут все очень плохо. Надо доложить Приходько, пусть разрешит мне покопаться в навозной куче.
Димон зевнул:
– Шеф уже отдал приказ, причем использовал те же слова, что и ты, заявил: «Дима, поройтесь с Танечкой в мусоре, не нравится мне ситуэйшен, внутренний голос нашептывает: «Федор, тут нечисто».
Я встала, пошла к двери и обернулась:
– Помнишь, как Приходько, только появившись у нас в образе практиканта, постоянно твердил: «Спиной чую, она у меня неприятности улавливает»? Слава богу, он забыл свою присказку, зато теперь обзавелся внутренним голосом.
Коробок кашлянул:
– Тань, почему он тебе не нравится?
– Потому, – топнула я ногой, – что у меня тоже имеется внутренний голос, совсем не тихий, а очень даже громкий, и он кричит: «Приходько противный».
– Он профессионал и пытается с нами подружиться, – неожиданно встал на защиту нового начальника Димон. – Чеслав не вернется. Попробуй отнестись к Федору объективно. Хоть раз назови его по имени. А то он с тобой очень мил, даже за глаза называет тебя Танечкой, а ты его иначе как Приходько не величаешь. Невежливо получается.
– Воспользуюсь твоим советом, – прошипела я. – С завтрашнего дня примусь именовать выскочку «господин шеф».
Димон улыбнулся:
– Еще парочка таких заявлений, и я подумаю, что ты в него влюбилась!
Мои ноги приросли к полу.
– Я? Влюбилась? В Приходько?
– Иногда человек гонит от себя неожиданно возникшее чувство, – тоном профессионального психотерапевта замурлыкал хакер. – Человек стесняется эмоций, маскирует их под агрессию. Хочешь поговорить об этом?
– Лучше пойду спать, – процедила я. – Спасибки, теперь я отлично поняла: обожаю Приходько, он мой супермен, человек-паук и… этот… ну… как его…
– Спонж Боб, – подсказал хакер, – Губка Боб по-нашенски. Смотрела мультик?
– Нет, но всенепременно ознакомлюсь, – ответила я, уходя.
Значит, Приходько тоже почувствовал нечто странное в ситуации с Любой. Димон прав: наш новый начальник профессионал, мне следует затоптать неприязнь и выработать спокойный рабочий стиль общения. Я же не подросток, который говорит гадости неприятному преподавателю. Если стану упорствовать в своей отрицательной оценке Приходько, это может помешать работе. Надо быть объективной, поискать в боссе нечто хорошее. У любого человека есть положительные стороны.
Я умостилась на кровати и закуталась в одеяло. Ну, Танюша, начинай, сейчас ты наедине с собой, никого рядом нет, попытайся похвалить шефа. Он… он… он… вежливо здоровается с членами коллектива. Молодец, Таня, продолжай. Он… вежливо здоровается с членами коллектива! Это уже было. Надо найти что-то новенькое. Ну? Он… вежливо здоровается с членами коллектива!
Я натянула пуховую перинку на голову. Не стоит себя насиловать. Начало положено. Теперь каждый вечер перед сном буду открывать в шефе нечто приятное, авось оно в нем появится. Или еще лучше! Завтра, общаясь с Приходько, попытаюсь увидеть в нем умного, доброго, опытного агента, настоящего мужчину, помесь мачо и автомата Калашникова. Ну не зря же древние китайцы утверждали: «Хочешь отомстить врагу – полюби его».
– Тань, а Тань! – раздалось над головой. – Танечка, ты спишь?
Меня обуял ужас. Говорят, мысли материальны. Неужели в комнате волшебным образом материализовался Приходько? И что за вопрос: «Ты спишь?» Он как раз в духе нашего босса! Какого ответа он ждет? «Да, сплю?»
Я резко села и тут же рассердилась на себя за глупость. Приходько мирно кемарит в своей или чужой постели, уж не знаю, есть ли у него любовница, да и мне личная жизнь начальника не интересна, а вот я, похоже, надолго лишусь сна. В комнате стоит Лапуля. На плечах у нее розовый халатик с опушкой из искусственных перьев фламинго, ножки обуты в тапочки, при виде которых любая Барби умрет от зависти, вьющиеся локоны незваная гостья заплела в косу, а на мордочке у нее самое разнесчастное выражение.
– Что случилось? – зевнула я.
Лапуля стиснула край халатика.
– Танечка, как сказать человеку новость?
Я не поняла проблему.
– Очень просто, подойти и сообщить ее.
– Не могу, – простонала Лапуля.
– Почему? – задала я дурацкий вопрос.
– Он подумает, что я думаю сделать так, чтобы он подумал и задумался, – пропищала «Барби».
Я не первый день живу с Лапулей в этой квартире, успела привыкнуть к ее манере вести беседу и отлично знаю, что она постоянно произносит вслух одно, а подразумевает другое, и обычно не меньше часа обсуждает сложный вопрос, допустим: какие колготки надеть под джинсы. Светлые? Но они очень тонкие. Темные? Но они очень теплые! С лайкрой? Тогда ноги приобретут блеск. Без лайкры? Тогда пропадет утягивающий эффект. Разумные доводы типа: «Под брюками колготы не видны, натягивай любые», не срабатывают. С Лапулей необходимо беседовать в другом ключе, использовать ее же логику.
Я подсунула под спину подушку:
– Говори так, чтобы он не подумал и не задумался.
Лапуля села на мою кровать:
– Не получится. Новость задумывательная, она особенная, жизнеломательная, тут даже обезьяна задумается и мозгом поедет. Я не ожидала! Ну что за люди странные! Написали, что розовое лучше зеленого, я поверила, купила это, моего любимого цвета, Дима думал, что я взяла зеленое. Я ему всегда говорю: «Моя проблема, котик, не мысли в эту сторону, там уже мои мысли сидят. Зачем двум мыслям в одном коридоре скапливаться?»
Меня стало укачивать, но я все же попыталась разобраться:
– Хочешь выкрасить наши коридоры в другой цвет?
– Ой, Танечка, как ты сообразила? – заулыбалась Лапуля. – Вообще я про ремонт во сне не видела.
– Ты упоминала коридор, – вздохнула я.
Лапуля постучала себя пальцем по лбу:
– В мозгу они есть, извилистые. Котик много работает, какой смысл ему зеленым заморачиваться? Я всегда его запасала. А тут дали розовые! Они дороже, значит, лучше.
Меня неумолимо тянуло в сон.
– Кто?
– Что? – в рифму спросила Лапуля.
– Кто лучше?
– Розовые, – трагическим шепотом уточнила гостья, – не зеленые. Я поверила, а они… ну… того… сказать не могу. Никому неудобно. Еще чего подумают. Люди, когда про такое слышат, всегда думают. А сказать-то надо! Вдруг он поймет? Молча!
– Если молчать, то никто ни в чем не разберется, диалог намного лучше, – сказала я.
– Диалог? А как его начать? – вздохнула Лапуля.
– Подойди к Димону и скажи: «Нам надо поговорить», – посоветовала я.
– Он отвечает: «Не сейчас, не хочу ссориться», – всхлипнула Лапуля. – Такой странный!
Я опять легла.
– Мужчины боятся выяснения отношений, забудь: розовый, зеленый, голубой… Ложись спать, утром все выяснится.
– Он будет больше, – испугалась Лапуля. – И котик испугается – получится, я нарочно про розовые молчала, чтобы он о зеленых думал. Не хочу котика пугать. Я люблю котика. Но как его не пугать?
– Не пугай котика, – сонным эхом отозвалась я, – отличная идея – не пугать котика.
Лапуля подпрыгнула на матрасе.
– Я сегодня решилась. Подошла к нему и объяснила: «Котик, я тебе уже говорила, сто раз повторяла, забыла, что говорила, но ты помнишь, да?» А он ответил: «Нет» – и ушел. Ужасно. Я больше не смогу. У меня всегда так! Один раз оттолкнут – во второй я стесняюсь. Некоторые по сто заходов за день делают, когда своего отжать хотят. Вот Зоя, она о шубе мечтала, а ее котик ну ни в какую! Все ей повторял: «Зойка, мы с тобой в Зимбабве живем, на фиг в Африке норка?»
– Логично, – прошептала я, погружаясь в дремоту, – полагаю, в Зимбабве и без дохи тепло.
– Ну ты прямо как ее котик, – надулась Лапуля, – шубка – статусная вещь! В шкафу обязана висеть шиншилла или леопард, чтобы подружки от зависти полысели! Зоя давай своего котика трепать, без остановки про манто говорила и получила его! Ее котик сломался. Но ее котик – не мой котик, мой котик не такой! Как ему сказать, что розовые плохие оказались?
Я, почти уплыв в страну Морфея, с трудом выдавила:
– Отправь эсэмэску.
– Танечка! Ты умная! – обрадовалась Лапуля. – Кошечка-пусечка. Дай поцелую. Чмок-чмок, заинька. Розовые…
Речь Лапули стихла, мне стало тепло. Одеяло напоминало облако, матрас казался невероятно удобным. И я заснула без задних ног. Так всегда говорила моя бабушка, укладываясь в постель:
– Устала, как барбос, сейчас буду спать без задних ног.
Руфина Яковлевна Файфман оказалась худенькой женщиной с роскошной копной мелковьющихся каштановых волос.
– Я не ждала сегодня гостей, – с ходу начала она извиняться, – взялась за уборку. Совершенно не понимаю, чем могла заинтересовать органы правопорядка. Когда вы позвонили и сказали, что являетесь начальником оперативно-следственного отдела, я очень удивилась! Разве женщин на подобную работу берут?
Я достала из сумки удостоверение:
– В наше время нет деления профессий по половому признаку. Хотя мне кажется, что дама – сотрудник ГИБДД, летающая по МКАДу на мотоцикле, теряет присущие женщинам нежность и мягкость.
Руфина прикрыла рот рукой:
– Ой! Вы из-за сломанного знака! Мне так неудобно! Понимаете, шел дождь, я не заметила, что там установили столбик! Машину занесло! Непременно оплачу ремонт! Только не отбирайте права. Моя мама живет в санатории под Москвой, я туда через день катаюсь, без колес никак.
– Руфина Яковлевна, я не имею ни малейшего отношения к автоинспекции, – поспешила я успокоить взволнованную Файфман, – и сильно сомневаюсь, что гаишники из-за сломанного дорожного указателя помчатся домой к нарушительнице.
– Фу! – выдохнула Файфман. – У страха глаза велики! Я всегда скрупулезно соблюдаю правила и… ой! А что случилось?
Я решила не ходить вокруг да около:
– Вам знакома Любовь Доброва?
Лицо хозяйки вытянулось:
– И что? Мы давно не общаемся!
– Но раньше, похоже, дружили, совместно писали научные статьи, – продолжала я.
Руфина Яковлевна опустила взгляд.
– Мы работали в одном отделе, поэтому имели общие публикации. Да что происходит? Звоните с раннего утра, приезжаете в мой законный библиотечный день, не даете заниматься домашними делами!
Файфман нервничала все сильнее, а мне стало понятно: упоминание о Любе слишком болезненно, я сейчас со всего размаха наступила на больную мозоль.
– Может, нам лучше пройти в какую-нибудь комнату? – попросила я после того, как Руфина замолчала. – Хочется задать вам пару вопросов о Любе. Что она за человек?
Файфман проигнорировала мою просьбу.
– Понятия не имею!
– Вы служили бок о бок, – напомнила я.
Руфина сдвинула брови:
– Это не значит, что я лезла к ней в душу.
– Неужели вам неизвестно ничего о коллеге? – продолжала я. – Добрая, злая, эгоистичная, самолюбивая? Ну, какая она была? С кем дружила? Имела ли врагов?
– Она сама себе злейший враг, – ляпнула Руфина и сделала шаг назад. – А почему вы говорите о ней в прошедшем времени?
Я старалась поймать взгляд Файфман.
– Не хотела сразу сообщать горькую новость, но раз вы не дружили с Любой, то известие о ее смерти не должно вас потрясти. Доброва скончалась.