Глава 18
Официальной причиной смерти был назван рак, но уже через день после гибели Ирины тучами зароились слухи.
– Какая ерунда! – восклицали сплетники. – Она ничем не болела. Вон Сергей Петрович был у Юрского третьего дня дома, Ирина, как всегда, улыбалась.
– Она ему изменяла, – с горящими глазами шептали дамы, – Юрский жену убил.
Еще сильней возбудили толки похороны несчастной, Ирину закопали почти тайком, на второй день после кончины, не предупредив никого о церемонии.
– Ну дела, – разводила руками Ада Марковна, всегда занимавшаяся в Союзе писателей скорбными ритуалами, – мне ничегошеньки не сказали. Может, со стороны художников помогали?
Тема смерти Ирины Юрской стала главной на кухнях, в салонах и ресторанах, где собиралась творческая интеллигенция. Через две недели после смерти жены Алексей Николаевич явился на открытие очередной выставки, не обращая внимания на множество косых взглядов, он разрезал красную ленточку и пошел пить шампанское. Естественно, живописца за глаза осудили, но Юрский приготовил сплетникам новую порцию жареного.
Десятого ноября в Дубовый зал Дома литераторов влетела Роза Дадаева и заорала:
– Вера! Знаешь новость?
Жена писателя Сергеева, мирно жевавшая у камина фирменного цыпленка-табака, подавилась и сердито ответила:
– Что случилось? Отчего такой крик?
– Оренбургов-Юрский женился, – завизжала забывшая о приличиях Роза.
Все присутствующие замерли и повернули головы к Дадаевой.
– Врешь! – выпалила Сергеева.
– Нет, – гордая тем, что стала первой вестницей потрясающей новости, замотала кудлатой головой Роза, – только что расписались.
Зал загудел.
– Это неприлично, – старалась перекричать всех Роза, – даже трех месяцев не прошло после кончины бедной Ирочки.
Еще через день стали известны новые подробности. Оказывается, второй мадам Юрской стала некая Варвара, дальняя родственница Ирины, привезенная из провинции в качестве домработницы.
К Новому году не осталось ни одного человека, который бы сомневался в произошедшем, теперь все знали суть дела: Ирина застала Алексея в одной постели с прислугой и выбросилась из окна.
Эта версия объясняла все: поспешность похорон первой жены Алексея Николаевича, нежелание вдовца устраивать пышные проводы и неприлично быструю вторую женитьбу. Еще сильнее языки замололи после того, как у Варвары родилась дочь. Младенца объявили шестимесячным, чем вызвали улюлюканье толпы.
– Он нас держит за идиотов! – возмущалась Ада Марковна. – Поймал меня вчера и давай рассказывать про девочку всякие подробности, как ее в специальном ящике доращивают.
– Вы сложите месяцы, и все сойдется, – забилась в экстазе Роза Дадаева. – Ребенку, он говорит, шесть месяцев?
– Врет! – перебила Ада Марковна.
– Ну все равно! Шесть?
– Да.
– Прибавим три месяца со смерти Ирочки, имеем девять. Все верно, она их в койке поймала и выбросилась, – резюмировала Роза.
Но сколько ни обсуждай новость, она скоро всем надоест. Появились новые интересные поводы для бесед, и об Алексее Николаевиче и Варваре перестали судачить. Новая волна интереса к Оренбургову-Юрскому поднялась после шокирующего известия: сын живописца от первого брака, мальчик Юрий, подрос и убил отца вместе с его новой женой. Сводную сестру парень не тронул, Лира спокойно спала в своей комнате, пока брат опускал на головы ближайших родственников топорик для разделывания мяса.
На суде убийца держался нагло, он ничего не отрицал и сделал шокирующее заявление.
На момент смерти Ирины ее сыну Юрию исполнилось десять лет, и он очень хорошо помнил страшный день. Накануне мама уехала поздно вечером на дачу, она поцеловала мальчика и сказала:
– Будь умницей, не мешай папе, слушайся Варю, ложись вовремя спать, я вернусь во вторник.
– Ой, как долго, – заныл Юра.
– Ты же хочешь осенние каникулы провести на воздухе? – улыбнулась Ира.
Юра тихо вздохнул: учебный год только начался.
– Значит, надо успеть с ремонтом, – нежно закончила мама и ушла.
На следующий день мальчика в десять вечера отправили спать. Юра провертелся под одеялом, потом на цыпочках пробрался в мамину комнату и лег на кровать. У Алексея и Ирины Юрских были разные спальни. Исходивший от подушек запах любимых духов мамы успокаивал, мальчик натянул на голову пуховое одеяло, оставил лишь небольшую щель для воздуха и мирно заснул.
Разбудил его резкий стук, Юра раскрыл глаза и сквозь небольшое пространство между одеялом и матрацем увидел Ирину. Он хотел воскликнуть: «Мамочка! Ты уже вернулась!» – но слова застряли в горле, вид у мамы был страшный.
Шагая словно робот, она подошла к окну, распахнула его, влезла на подоконник… И тут в спальню вбежали папа и Варя.
– Стой, – закричал Алексей Николаевич, бросаясь к жене, – надо поговорить!
Ирина обернулась, помахала мужу и родственнице рукой, а потом шагнула вниз. Через несколько секунд послышался глухой удар и чей-то крик:
– Люди! Сюда-а-а!
Отец добрел до окна, глянул вниз и велел Варе:
– Иди оденься.
– Надо милицию вызвать, – лязгая зубами, предложила нянька, замотанная в простыню.
– Сам разберусь, – рявкнул отец и, схватив прислугу за плечи, выпихнул ее в коридор. Кстати, Алексей Николаевич тоже был почти голый, в одних трусах.
Юра, плохо осознавший, что произошло, выкарабкался из-под одеяла и побежал в детскую. Сначала он испугался, решил, что папа и Варвара начнут его ругать за то, что он улегся спать в маминой спальне. Мальчик юркнул на свою софу, и проделал он это весьма вовремя.
Не успел он натянуть одеяло, как в комнату вошел отец, одетый в пижаму и халат.
– Юра, – тихо позвал он, потом настойчивее добавил: – Эй, Юрий!
– Не буди, он спит, – сказала Варя, тоже успевшая влезть в домашнее платье.
– Думаешь, он ничего не заметил? – прошептал отец.
– Нет, конечно, квартира большая, где ее комната и где его детская! Что теперь будет? – всхлипнула Варя.
– Ничего, – тихо ответил отец, – пошли пока в кабинет.
Пара удалилась, Юра вскочил и кинулся в столовую. Когда-то кабинет отца и столовая представляли собой единое целое. Но потом Ирина добыла «стенку», и из одной комнаты вышло две. Никаких кирпичных преград возводить не стали, поэтому, если сидеть в столовой тихо-тихо, то легко станешь невидимым участником беседы, которую ведут в кабинете.
Юра был, с одной стороны, мал, с другой – уже достаточно вырос и понял суть происшедшего. Папа не любит маму, вернее, он ее разлюбил, теперь у Алексея Николаевича сильное чувство к Варе, более молодой и красивой, чем Ира. Мама ни о чем не подозревала, она доверяла и мужу, и родственнице, начала ремонт дачи, хотела закончить его к осенним каникулам сына. Почему мама вернулась раньше времени, Юра не знал, но только Ира вошла в дом в момент, когда ее совершенно не ждали, и застукала мужа вместе с прислугой.
Юра, оцепенев, слушал, как Алексей Николаевич поучает Варю:
– Скажешь, что спала.
– Да, – отзывалась нянька.
– Услышала мой крик.
– Да.
– Пошла посмотреть, что случилось.
– Да.
– Ничего не знаешь.
– Хорошо.
– Ира была в климаксе. У нее случались депрессии.
– Да.
– Она говорила о самоубийстве часто, каждый день.
– Хорошо, – монотонно твердила Варя.
У Юры начала кружиться голова, и он сумел незамеченным вернуться в кровать. Что отец объяснял милиции, как удалось замять историю, мальчик не знал. Его через две недели после смерти мамы отправили в Ленинград, где у папы жила сестра, Валентина Николаевна.
– Ребенок не может находиться в квартире, где погибла мать, – мотивировал свой поступок отец, – идет следствие, сюда без конца ходят посторонние люди, через полгода я заберу Юру.
Полгода вылились в десять лет. Алексей Николаевич не торопился ехать за сыном, может, он не хотел постоянно видеть перед собой мальчика, до удивления похожего на покойную мать. А может, против присутствия ребенка в семье возражала Варя, Юра правды не знал. У них очень скоро родилась дочь, и пара, похоже, была счастлива. А вот отрочество Юры никак нельзя назвать радостным.
Отца он видел раз в году, Алексей Николаевич приезжал на денек к сестре и всегда говорил сыну дурацкую фразу:
– Господи, как ты вырос.
На этом их общение заканчивалось, Юрский убегал по делам, а после сразу ехал на Московский вокзал. Тетка Валентина Николаевна была не замужем, своих детей не завела, работала патологоанатомом и характер имела соответствующий, никаких сюсюканий или нежностей в отношении Юры она не допускала и подчас бывала жестокой.
Один раз подросток в ночь перед своим днем рождения разрыдался и решил покончить с собой. Около трех утра он прошел на кухню, схватил нож и начал резать вены на ногах. Юра не имел понятия об анатомии человека, ему казалось, что кончина от любого поврежденного сосуда должна наступить почти сразу. Лезвие ранило кожу, кровь текла, потом останавливалась, Юра в полном отчаянии уродовал ноги, и тут появилась Валентина.
Она отняла у племянника нож и с презрением воскликнула:
– Идиот. Возьми пластырь и залепи порезы, а потом вымой пол.
Юра, впавший от этих слов в еще большее отчаяние, со всей силы воткнул нож в голень, вот тут кровь взметнулась фонтаном.
Валентина отвесила парню оплеуху, потом принесла инструменты, поколдовала над ногой и сказала:
– Ты такой же дурак, как Ирина, слабый, безвольный, аморфный. Жизнь дана для борьбы, а не для лежания в вате. Выбрось глупости из головы, тебе еще повезло, у других ни отца, ни матери, ни теток нет, лезут из дерьма к солнцу. Шрам на ноге останется, ну да ты не девка, в короткой юбке тебе не ходить. Впрочем, все равно идиот. Помнишь хоть, как большого пальца на стопе лишился?
Юра мрачно ответил:
– Да, я сунул ногу в решетку водослива, маленьким был, вытащить не сумел. Я заорал, никто не слышал, палец распух, и совсем плохо стало. Когда взрослые пришли, я сознание потерял, дальше не помню, очнулся в больнице, палец пришлось ампутировать.
– Хватит дурью маяться, теперь еще и шрам, мало тебе было отсутствия пальца, лучше готовься к поступлению в институт! Алексей деньги на твое содержание регулярно перечисляет, но на взятки не отсчитывает, тебе самому стараться придется! – перебила мальчика тетка.
Юра внял ее совету и попал в медицинский институт. Ему было все равно куда идти, а перед глазами маячила Валентина, с постоянством повторявшая:
– Лишь человек в белом халате, даже если он служит в морге, способен делать людям добро.
Когда Юра перешел на третий курс, Валентина умерла. Завещания она не оставила, квартира была муниципальной, прописку в ней юноша имел временную, и его попросили освободить жилплощадь.
Юра даже обрадовался подобной коллизии, за пару лет обучения в медвузе он понял, что совершенно не хочет быть врачом, его стезя – актерство. В институте имелся студенческий театр, вот там парень впервые вышел на подмостки и заболел сценой.
Подхватив сумку с нехитрым скарбом, Юра приехал к отцу, прибыл, так сказать, по месту прописки. Алексей Николаевич встретил сына приветливо, Варвара была безукоризненно вежлива, сводная сестра, которую не в меру романтичная мать назвала странным именем Лира, не проявила агрессии. В принципе знакомство с новыми родственниками прошло удачно, но Юра испытал настоящий шок.
Валентина не была нищей, только она выживала на зарплату. В Питере Юра жил в мрачной квартире, обставленной со спартанской простотой, а отец обитал во дворце, набитом золоченой мебелью на резных ножках. На стенах в богатых рамах висели картины, в коридоре тянулись массивные дубовые шкафы, набитые книгами. Но особенно поразил Юру накрытый к обеду стол. Перед юношей положили много приборов, поставили штук шесть фужеров, и еду подавала горничная, одетая в черное платье и белый фартук. До сих пор подобный антураж Юра встречал лишь в кино, парень вспотел от напряжения и испытал унижение, глядя, как маленькая Лира ловко управляется со всеми ножами, вилками и ложками.
Во время еды Алексей Николаевич прочитал сыну проповедь на тему: «Профессия актера зависима, не дури, учись дальше на врача».
Юра уперся:
– Нет, хочу в театральное, в Москве.
– Езжай в Ленинград, – завела мачеха, – неужели тебе не жаль потерянных лет? Два курса за плечами, иди на третий, не глупи.
– Ни за что, – мотал головой Юра.
Отец рассердился, вскипел, и мирный вечер перетек в скандал. Спать юношу положили в столовой на диване. Едва он лег, как маленькая тень скользнула в комнату.
– Кто там? – прошептал юноша.
– Лира, – ответил нежный голосок, – не сердись на папочку. Он тебя любит, просто всегда кричит.
– Ладно, – нехотя ответил Юра, который лежал в трусах поверх одеяла, парень не испытывал ни малейшего желания сближаться с девочкой, – иди в кровать.
– И я тебя люблю, – прошептала Лира, – ты мой единственный братик. Ой, а что у тебя с ногой? Пальчика нет, и шрам! Больно, да?
Не успел юноша пошевелиться, как девочка наклонилась, поцеловала его и убежала, оставив аромат детского шампуня и варенья. А еще на подушке у Юры появились небольшая помятая шоколадка и плюшевый мишка. У парня защипало в носу, до сих пор ему не делали подарков, желая продемонстрировать добрые чувства. Юра сел, он решил зайти в детскую к Лире и поболтать с ней, сестра оказалась доброй и совсем не противной. За столом она улыбалась не для того, чтобы унизить брата, а по привычке, приобретенной с младенчества. И когда она увидела уродливую ногу Юры, то чуть не заплакала.
Тут внезапно за стенкой раздался голос Варвары:
– Он не может здесь жить!
– И куда Юре деваться? – нервно воскликнул отец.
– Назад, в Ленинград, следует убедить парня продолжать обучение там.
– И где ему жить?
– Иногородним обязаны давать общежитие.
– Валентина умерла.
– И что?
– Он будет один в чужом городе.
– Ленинград ему родной.
– Может, Юра и правда хочет в театральный.
– Глупости, – отрезала Варя.
На мгновение голоса замолкали, потом мачеха с жаром продолжила:
– Предположим, он останется в Москве, будет жить у нас.
– М-да, – проронил отец.
– Я уже не говорю о том, что Юрий абсолютно невоспитан, – цедила сквозь зубы Варвара. – Я чуть со стыда не сгорела во время обеда, рыбным ножом полез в супе мясо резать, сахар пальцами хватал. Чай пил из блюдечка, отличный пример для Лиры. Но это еще цветочки, урожай созреет через годик. Что станем делать, если он женится? Сюда жену приведет, родит ребенка, ужас! Квартира превратится в коммуналку.
– Он здесь прописан, – напомнил отец.
– Вот, – разозлилась Варвара, – сто раз говорила, займись решением вопроса, определи его официально к Валентине. Так нет, тянул кота за хвост. А результат? Жилплощадь ушла, и Юрий здесь. В общем, как угодно избавь нас от него! Не желаю иметь в своей семье постоянный укор. И вообще, ты уверен, что сын от тебя? Ничего от Юрских в нем нет. Ирка могла и налево сходить! Ну-ка вспомни, у нее был роман с Прилежиным, потом он ее бросил, и она тебя зацапала, живехонько родила, штамп в паспорте получила. Точно, он от Прилежина, похож на него до тошноты. И теперь чужой мужик тут в трусах разгуливать станет, еще Лиру изнасилует.
– Что ты хочешь? – глухо спросил Алексей Николаевич.
– Верни его в Ленинград.
– Он не уедет.
– Боже! Хитрей надо быть, – зачастила Варвара, – ты же знаком со всеми. Позвони ректорам театральных институтов, всем, их не так много в Москве, и скажи: «Сын с ума сошел, возомнил себя великим актером, но никаких данных не имеет. Ни красоты, ни таланта, даже ростом не вышел. Если он провалится на экзаменах, то вернется к профессии врача и забудет о дури, поставьте голубчику самый низкий балл».
Обломается Юра везде и отвалит в Ленинград, а с квартирой ты ситуацию решишь. Но смотри, до Нового года он должен быть выписан, вдруг с нами беда случится, умрем разом?
– Типун тебе на язык, – возмутился Юрский.
– Человек должен все предусматривать, – менторски продолжала Варвара, – мы живые люди, значит, смертны. Если погибнем вместе, Юрий получит право на эту квартиру и имущество, на сберсчет в банке и на многое другое, ограбит Лиру, выгонит ее вон. Сообразил? Парня нужно выписать завтра, а еще немедленно составь завещание в пользу дочери.
– Ты права, – ответил отец.
