Глава 32
Скромное пятиметровое пространство выглядело стандартно. Мойка, плита, простецкий, небольшой холодильник, обшарпанные шкафчики и никакого уюта, похоже, Шнеер живет холостяком, если, конечно, это его личная жилплощадь.
Николай опустился на табуретку и без всяких преамбул, типа «Хотите чай или кофе», деловито сказал:
– Я дам вам одну вещь, отнесете ее следователю и скажете…
– Нет, – прервала я его.
– Нет? – удивился Шнеер. – Насколько я понял, вы потратили кучу времени, сил и нервов, чтобы найти убийцу Милы.
– Кто он?
– Ну… боюсь, сложно будет понять суть дела. Короче говоря, это не Константин и не вы!
– Спасибо, в последнем я и не сомневалась.
Внезапно Николай усмехнулся одними губами.
– А зря, иногда даже себе доверять нельзя, есть разные методы, позволяющие…
– Мне не нужна лекция о способах убийства, назовите имя преступника. Мила умерла в нашем доме. Никто из домашних не способен уничтожить человека, да и не было у нас конфликтов со Звонаревой, никаких и никогда, значит, яд, особый, хитрый, попал в ее организм до визита к нам…
– Нет, отрава действует быстро, просто мгновенно, и в большинстве случаев, в особенности, если умерший является человеком пожилым, его кончина считается естественной, вскрытие не делают, да… не делают, – размеренно сообщил Шнеер.
– Вы с ума сошли! – подскочила я. – В доме находились лишь свои, потом пришел Костя, если Звонарев не убийца…
– Сто процентов не он.
– Тогда преступник кто-то из наших?! Это невероятно. Быстро говорите все!!!
Шнеер сцепил пальцы в замок.
– Я немного изучил ваш характер и понимаю, что должен полностью ввести вас в курс дела, иначе не понесете улики следователю.
– Точно. Не понесу. Вначале хочу точно знать, что случилось, из-за кого или из-за чего.
– Вы ведь дружили с Эммой Дамкиной? – неожиданно спросил Николай.
Я растерялась.
– Да, но при чем тут она? Эмма давным-давно живет в Америке, мы потеряли друг друга из вида.
– Эмма теперь жена очень богатого человека, Лиса Рифенваля, живет счастливо.
– Это здорово.
– Так вот, сообщу вам то, что вы столь желаете узнать в обмен на информацию об Эмме. Что случилось очень давно, когда вы с ней ездили отдыхать на море?
Мои щеки охватило жаром. Откуда милый дедушка мог узнать об этом случае? В августе бог знает какого года, будучи студентками, мы поехали в Крым. Я, тощая девица, не имела успеха у местных парней, а высокая блондинка Эмма, счастливая обладательница бюста пятого размера, шла по улицам курортного городка, сопровождаемая возгласами: «Красавица, постой».
Эмме очень нравилось внимание кавалеров, и, несмотря на мои предостережения, она отправилась с одним из парней на романтическое свидание.
Около часа ночи перепуганная насмерть Эмма влетела в комнату и забилась в истерическом припадке. Еле-еле я выдавила из нее связный рассказ о произошедшем. Кавалер отвел даму в горы, и сначала они мирно любовались закатом, но потом парень буквально налетел на девушку, сорвал с нее платье и изнасиловал. Когда мерзавец начал надевать брюки, зареванная Эмма что есть силы пнула его под колени. Насильник упал и скатился в пропасть, а Эмма убежала.
– Я убила его, – кричала она, – давай уедем.
Но у меня в момент опасности мозг начинает работать с утроенной силой.
– Нет, – ответила я, – мы заплатили до понедельника, и будет странно, если внезапно сорвемся с места, сидим тихо, если станут спрашивать, я отвечу: «Эмма перекупалась и никуда не ходила, я нахожусь с ней безвылазно».
Подруга и впрямь свалилась в кровать с температурой, хозяйка, цокая языком, заварила ей какие-то коренья. Вечером та же хозяйка, качая головой, сказала:
– Добаловался Ильдар, вечно к приезжим приставал, вот и допрыгался, в пропасть рухнул и помер, небось спихнули его за нехорошее поведение.
Милиция в наш дом так и не пришла, в понедельник мы отправились в Москву и более никогда не беседовали с Эммой о том ужасном случае. Так откуда Николай Шнеер узнал об убийстве? Вот мерзавец!
Негодование затопило меня с головой. Я встала.
– Откройте дверь.
– Уходите?
– Да.
– Не желаете рассказать правду?
– Я не выдаю чужих тайн, – спокойно ответила я, – и считаю, что дружба, даже если вы перестали общаться с человеком, не прерывается. Сама найду убийцу Милы, ваши условия для меня не приемлемы.
– Сядь, – вдруг перешел на «ты» Шнеер, – это была проверка, сейчас доверю тебе некую информацию, но ты должна поклясться, что никто и никогда не узнает ее от тебя.
– Готова хранить чужие секреты, – кивнула я, – но не могу покрывать негодяев и мерзавцев.
Шнеер кашлянул.
– Хорошо. Что ты знаешь о преследовании евреев?
Я снова удивилась. Похоже, Николай любитель задавать ошарашивающие вопросы.
– Ну, к сожалению, пока в нашем мире живет много людей, не приемлющих евреев, так называемые антисемиты есть, увы, во всех слоях общества. В СССР, кстати, имея в паспорте в графе «национальность» слово «еврей», было порой трудно попасть на учебу в институт или устроиться на работу.
Не понимаю, почему, но и в царской России люди, исповедовавшие иудаизм, подвергались гонениям, при самодержцах существовала так называемая черта оседлости, семитам предписывалось жить лишь в строго определенных местах.
Но страшнее всего евреям досталось во время Второй мировой войны. Бабий Яр, гетто в Киеве, Минске, Ровно, лагеря смерти Освенцим, Бухенвальд, Майданек… Везде первыми погибали евреи: дети, старики, женщины, мужчины. Есть пронзительная книга «Дневник Анны Франк», она написана еврейской девочкой, которая пыталась спрятаться от фашистов. А почему вы меня об этом сейчас спрашиваете? Лично я никогда не обращала внимания на национальную принадлежность людей. Сволочи, мерзавцы, преступники, негодяи и благородные, светлые личности встречаются в любой национальной группе. Нельзя утверждать, что все арабы террористы, французы страстные любовники, американцы идиоты, чеченцы воры, русские пьяницы, а украинцы поголовно едят сало! Это же глупо!
Шнеер кивнул.
– Да, но не о том речь. О Нюрнбергском процессе слышала?
– Конечно. Главарей фашистской Германии судило все человечество. Кто-то из подсудимых, например, Геринг, были казнены, другие получили разные сроки, нацистов наказали.
– Но не всех! – тихо сказал Николай. – Кое-кому удалось скрыться. Особо хитрые, поняв, что Германии конец, поменяли документы и рванули прочь, впрочем, бесследно исчезали не только нацисты, но и их пособники.
Вот, допустим, в городе Мотове, не так уж далеко от Москвы, всего-то каких-нибудь семьдесят километров к северу, жил парень. Ему в сорок первом году стукнуло шестнадцать. Такой спокойный мальчик из хорошей семьи, мама врач, папа – директор школы. Звали юношу простым именем Федор, а фамилия у него была тоже не бог весть какая – Соколов. Федя Соколов отлично учился, говорил на немецком языке, потому что папа-директор нашел для своей школы преподавателя, немца по национальности. Не начнись война, Федя бы поехал в Москву, поступил в университет, но судьба выбросила ему иную карту. В Мотово вошли немцы. Первым делом они расстреляли двух местных евреев, врачей городской больницы Сусанну и Якова Кантор, потом взялись за тех, кто при Советах имел вес: погибли все, секретарь партячейки, ее члены, директор местного завода, передовые рабочие, расстреляли и Соколовых – отца с матерью, Федя успел скрыться. Немцы открыли комендатуру и установили «Ordnung» .
Представьте себе удивление оставшихся в живых мотовцев, когда они увидели, что в помощниках у местного коменданта служит… Федор Соколов. Парень блестяще говорил по-немецки и использовал свои знания на все сто. Фашисты оказались довольны помощником. Федор был крайне жесток и лично расстреливал тех, кто казался новой власти неугодным.
Местные жители боялись Федора больше захватчиков, тех еще можно было обмануть, а на вопрос: «Коммунист?» – быстро ответить: «Нет, нет, я ненавидел Советы», – и остаться в живых.
А как обвести вокруг пальца Соколова, который знал людей с детства?
Потом гитлеровцев прогнали прочь, в Мотово вернулись советские войска. Сначала они торжественно повесили несколько полицаев, местных жителей, которые продались немцам, затем двинулись дальше, впереди красноармейцев ждал Берлин.
Я тяжело вздохнула.
– Все-таки в древние времена было лучше заведено. Коли один правитель желал заполучить земли другого, он просто вызывал его на бой. Князья, или уж не знаю, как они назывались правильно, дрались лично между собой, народ лишь глазел на сражение, мирные люди оставались в живых, потом ситуация стала намного хуже, при любых столкновениях начали убивать простой народ. Вошли в город фашисты – убили всех неугодных, вернулись Советы – снова резня.
– Красная Армия при всех ее недостатках свой народ не трогала, – спокойно парировал Николай, – уничтожались лишь пособники фашистов.
– Зато, войдя в Германию, большевики развернулись, – покачала я головой, – стоит почитать воспоминания немцев, и мороз по коже бежит.
Шнеер пожал плечами.
– Война – всегда ужасно. Но я сейчас говорю не о страданиях народа вообще, а о конкретных личностях. Федор Соколов ушел из Мотова вместе с немцами, дальнейший его путь был усеян трупами. Молодой человек, жестокий, злобный, убивал всех, кто ему по какой-то причине не нравился. Потом он оказался комендантом небольшого детского концлагеря в Польше и там уничтожил десятки, сотни еврейских малышей. Немцы, аккуратисты и педанты, тщательно вели бумажную бухгалтерию, сохранилось множество документов, подтверждающих вину Соколова, остались и фотографии, некоторые из них ужасны: ряд детей, стоящих на коленях, напротив несчастных, перепуганных крошек Федор с револьвером. Затем другой снимок: часть ребят уже мертва, Соколов, улыбаясь, заряжает оружие.
После войны нацистов и их пособников начали разыскивать, судить и наказывать. Среди добровольных помощников фашистов имелись и поляки, и чехи, и болгары, и французы, и русские и, как это ни прискорбно звучит, евреи. Представляете, какая ненависть горела в душах тех, кто потерял детей, родителей, братьев или сестер? Люди моментально выдавали властям предателей, а потом обязательно шли на суд. В зале часто начинался крик, оставшиеся в живых родственники требовали смертной казни для убийц своих родных. Но суд руководствуется не эмоциями, а фактами. Фраза: «Все говорили, что он лично расстрелял колонну евреев у оврага» – не является уликой. Служители Фемиды принимались дотошно выяснять ситуацию, а защитники начинали задавать вопросы: «Вы лично присутствовали при расстреле? Нет? Тогда не можете выступать свидетелем».
И кое-кто из мерзавцев сумел-таки избежать наказания, другие получили маленькие сроки и, отсидев, могли начать жизнь с чистого листа. Нет, большинство преступников все же оказалось сурово наказано, но по заслугам получили не все. А еще случались моменты, когда человека, заподозренного в содействии фашистам, приводили, допустим, в комендатуру, а он потом непонятным образом оказывался на свободе.
Но время шло вперед, и в начале шестидесятых годов во многих странах, пострадавших от фашизма, охота на тех, кто убивал своих соотечественников, постепенно стала ослабевать. После окончания войны прошло пятнадцать лет, начало подрастать поколение, которому посчастливилось не хлебнуть большим глотком из чаши несчастий. Да и оставшиеся в живых преступники постарели, изменились внешне и перестали бояться, что их моментально узнают на улицах. Большинство бывших убийц жило по поддельным документам в других странах, на своей Родине они считались мертвыми, кое-кого держали за героев.
Вот, допустим, Степан О ушел служить народным ополченцем и пропал без вести. Его жена получила соответствующую бумагу, но, надеясь, что в канцелярии ошиблись, довольно долго ждала супруга. В начале 60-х ей стало наконец ясно: любимый не вернется, он пал смертью храбрых, тело похоронено безымянным. Женщине оставалось лишь гордиться тем, что ее Степан погиб героем, защищая Родину. В конце 60-х годов вдова Степана, как одна из лучших доярок страны, была отправлена в Канаду, на международную выставку «ЭКСПО», ей предстояло рассказывать о достижениях родного сельского хозяйства. Посмотреть на советский павильон канадцы ходили толпами, представьте теперь ужас вдовы, когда в одном из посетителей она узнала… Степана. Бедная женщина, простая крестьянская натура, плохо умеющая сдерживать свои эмоции и порывы, подняла такой крик, что гостя выставки задержали. Он предъявил паспорт на имя болгарина Ивана Василева и сказал:
– Дама ошиблась, претензий к ней не имею, очень хорошо понимаю ее горе.
Но вдова не успокаивалась, она перечисляла шрамы, родинки «погибшего» супруга. И власти более тщательно проверили Василева. Выяснилась шокирующая информация, паспорт поддельный, а его владелец и впрямь Степан О. Он попал в плен, чтобы выжить, стал служить в зондеркоманде , убежал потом в Канаду, где и зажил спокойно под чужим именем.
И сколько таких Иванов Василевых ходит до сих пор по земле? Но, повторюсь, с течением времени их стали ловить с меньшим пылом, чем сразу после войны, а на исходе шестидесятых поиски в массовом порядке прекратились вообще.
Но остались на Земле люди, в основном еврейской национальности, которые никак не хотели примириться со сложившейся ситуацией. И они сделали смыслом своей жизни поиск бывших военных преступников. Нет страны, где бы ни жили граждане, исповедующие иудаизм, поэтому и в Америке, где после войны поселилось много евреев, и в Англии, и в России, и в Европе, и в Африке имелись группы энтузиастов, которые выискивали тщательно законспирировавшихся убийц. Иногда в руки сыщиков попадали крупные фигуры, вроде начальника гетто в городе Белая Церковь, порой вылавливалась мелкая рыбешка. Все подозреваемые личности изучались дотошно. Очень многие из «охотников» специально шли на работу в полицию или в службы безопасности, дабы иметь открытый доступ к документам.
До середины восьмидесятых годов, из-за «железного занавеса», существовавшего между мирами капитализма и социализма, группы эти работали порознь. Вернее, они были объединены в две армии, общение между которыми было очень затруднено, но потом в Советском Союзе произошла революция и появился общий центр управления с богатой казной. Многие евреи не могли сами участвовать в поисках, но охотно жертвовали огромные суммы на благое дело.
– Середина восьмидесятых! – всплеснула я руками. – Да все преступники давно вымерли! И их преследователи, кстати, тоже!
Николай сурово кашлянул.
– Нет. В Россию война пришла в сорок первом году, в армию брали даже тех, кто родился в двадцать пятом, незаконно, конечно, но шестнадцатилетние воины не были редкостью, и предатели того же возраста тоже. А тем, кто появился на свет в двадцатом, сейчас чуть больше восьмидесяти. Да, многие умерли, но кое-кто жив, и наше дело найти и наказать его. Что же касается самих «охотников»… Мой дед, Исаак Шнеер, был одним из активных участников движения. Его сын, мой отец, погиб в лагере, и вообще, у Исаака был длинный счет к гитлеровцам. Понимаете, евреи особый народ, мы ощущаем трагедию нации в целом, не деля ее на судьбы отдельных людей. Если именно у вас в семье никто не погиб в печах Освенцима, то все равно пепел сожженных единоверцев будет стучать в сердце. Кстати, мы разоблачили и тех, кто убивал русских, поляков, французов, болгар, украинцев, белоруссов. Мы ищем преступников и никогда не говорим: «Ага! Вот этот не обижал иудеев, он жег лишь католиков».
Деды и отцы завещали нам бороться с убийцами, и мы будем делать это, пока на Земле не останется ни одного нацистского преступника.
– Следует понимать так, что вы являетесь членом законспирированной организации, – тихо уточнила я.
– Да, – кивнул Николай.
– Но вы же служили в КГБ!
– Так.
– И вас не раскрыли? Не обнаружили?
Шнеер слегка улыбнулся.
– Есть вещи, о которых говорить не стоит. Впрочем… От начальства ничего скрыть было нельзя.
– Оно знало о вашей деятельности?
Николай посмотрел в окно.
– Давайте оставим ваш вопрос без ответа, – наконец сказал он, – почти каждая семья России пострадала от нацизма. Меня пригласили на работу в КГБ в начале шестидесятых годов, а тогда людская память о преступлениях войны была ярче, да и в комитете служили иные личности.
– Хотите сказать, что вас одобряли и поддерживали?
– Сейчас уже ответ на сей вопрос не нужен, – спокойно парировал Николай.
– Так кто убил Милу? – подскочила я. – Она с какого бока примыкает к этой истории?
