Глава 13
Целый час я пыталась «расколоть» Волка, но режиссер, словно намыленный уж, выскальзывал из рук.
Потом он хлопнул себя ладонью по лбу.
– Господи, ангел небесный! Совсем забыл, меня же Андрей Семенович ждет! Как же я так запамятовал. Лена, Лена! Куда подевалась!
За дверью кабинета послышался шорох и быстрый, тихий разговор.
– Подвиньтесь, Илья Никитович.
– Куда прешь, дура-баба!
– Меня хозяин зовет.
– Это еще не повод, чтобы остальных людей с ног сшибать.
– Да пустите, тороплюся!
– Не фига, подождет, не барин.
Никита нахмурился, потом решительным шагом подошел к двери, распахнул ее и велел:
– Елена! Сколько тебя звать можно?
– Так Илья Никитович…
– Замолчи и проводи гостью, она спешит, – велел хозяин.
– Вовсе нет, – быстро ответила я, – я совершенно свободна, мы еще не договорили.
– Увы, душенька, у меня назначена встреча с очень важным человеком, готовым дать денег на проект.
– Так я тоже не с пустыми руками пришла!
– Ваши условия неприемлемы!
– Мила Звонарева…
– Она умерла, – перебил меня Волк и протянул руку. – Прошу!
Я машинально пожала повисшую перед носом длань и в ту же секунду оказалась выхваченой из кресла и дотащенной до выхода.
– Прощайте, ангел, – улыбался Волк.
Я попыталась сопротивляться, но уже давно не молодой режиссер обладал просто чудовищной силой. И куда было деваться? Пришлось признать полное поражение и спуститься во двор. Сами понимаете, в каком настроении я оказалась около «Пежо». Садится за руль совершенно не хотелось, оглядевшись по сторонам, я увидела небольшое кафе и решительно направилась в его сторону.
– Мадам, – послышался за спиной сиплый бас, – мадам! Остановитесь. Вас зову! Ау! Куда летите!
Я обернулась, ко мне торопился обрюзглый дядька неопределенного возраста. Красавцу можно было дать от тридцати до шестидесяти, в его темно-каштановых волосах не блестело ни одного седого волоса, но уголки рта съехали вниз, а на переносице виднелись две глубокие морщины.
Одет незнакомец был с деревенской кокетливостью. Широкие брюки, ботинки на высокой подметке, темно-красная короткая курточка, на шее шелковый платочек цвета фуксии. Впрочем, тужурочка была расстегнута, объемистый живот «Аполлона» не желал умещаться в прикиде тинейджера.
– Экая вы, несетесь, словно трамвай, – укорил незнакомец, распространяя сильный запах мятной жвачки.
Я отметила опухшие веки, красные белки, слегка выцветшую радужку глаз и поняла – передо мной хронический алкоголик, изо всех сил пытающийся казаться нормальным человеком.
– Что вам нужно? – резко спросила я.
Мужик улыбнулся.
– Нужно вам.
– Мне? От вас? Поверьте, ничего!
– Хотели снять сестру в сериале? – продолжал демонстрировать хорошо сделанные протезы незнакомец.
Я моргнула, значит, это Илья, неудачный сын режиссера Никиты Волка.
– Могу вам помочь, – закашлял алкоголик, – за небольшой процент.
– Что вы имеете в виду? – осторожно поинтересовалась я.
– Даете мне десять тысяч баксов, – алчно воскликнул пропойца, – а за это получите услугу.
– Интересно, какую?
– Сведу вас с Никитой Михалковым. По рукам?
Я не выдержала и засмеялась.
– Насколько знаю, он не снимает сериалы.
– Хорошо, – моментально пошел на попятную Илья, – есть возможность за те же бабки отвести вас к Сергею Козлову и Игорю Толстунову, они кучу всего выпускают. Начну перечислять – упадете! Лучшие сериалы – их!
– Спасибо, не надо.
– Всего десять кусков.
– Благодарю, не стоит утруждать себя.
– Девять.
Я повернулась и пошла к кафе.
– Восемь, – воскликнул Илья, – а за эту сумму я еще могу познакомить вас с руководством канала СТС. Вы не верите? У меня такие связи!
Я покачала головой и прибавила шаг.
– Семь, шесть, пять, четыре, – ныл Илья, плетясь сзади.
В конце концов мошенник, пытавшийся найти денег на выпивку, мне надоел.
– Послушай, – рявкнула я, – ступай себе мимо! Ничего мне не надо.
– Сестру же снять намеревались.
– Нет.
– В главной роли!
– Уже не хочу.
– У меня и сценарий сесть.
Бывают же такие люди, настоящие репейники!
– Кофе угостите, – застонал Илья, – эспрессо хочется.
– Бог подаст, – ответила я.
– Постойте.
– Ну что еще?
– Давайте расскажу, почему мой папенька, старый пидор, Звонареву снимать начал.
Я вздрогнула.
– А ты откуда знаешь, о чем мы с Никитой беседовали? Подслушивал?
– Эка тайна, – промямлил Илья и поморщился, – шел в ванную и услыхал. Голос у предка въедливый, прямо в мозг втыкается. Всегда его разговоры слышу, оно бы и ни к чему, само получается. Угостите кофейком, все и выложу.
– Заходи, – кивнула я.
Устроившись за маленьким столиком, Илья потер руки и велел хмурой официантке:
– Ну-ка, быстроногая лань, сгоноши мне коньячку в графинчике и кофе покрепче, двойную порцию по крепости и объему.
– Только после того, как деньги покажете, – гавкнула подавальщица, – вас вообще-то не велено на порог пускать.
Илья начал покрываться синими пятнами, но я быстро вытащила из кошелька кредитку и, помахав ею перед носом девицы, сказала:
– Порядок, я угощаю его.
– Конечно, конечно, – засуетилась девчонка и унеслась.
– Мы договаривались лишь о кофе, – напомнила я.
– Жаль бедному сироте рюмочку налить? – жалостно улыбнулся Илья.
– Быстро рассказывай, что знаешь о Звонаревой, – вздохнула я, – и давай договоримся: сейчас ты лакомишься кофейком, хочешь с пирожными, хочешь – с булочками, могу покормить обедом, но спиртное выпьешь лишь после того, как закончишь повествование.
– Значит, я стану смотреть на графинчик, а попробовать не смогу? Это жестоко! – насупился пьянчуга.
Я поманила официантку.
– Девушка, несите нам кофе и сладкое.
– Есть я не хочу, – заявил Илья.
Действительно, алкоголики, как правило, страдают отсутствием аппетита.
– Значит, тащите эспрессо ему, мне латте и яблочный пирог с ванильным кремом, а коньяк подадите, когда велю.
Официантка понимающе кивнула.
– Вы просто фашист, – возмутился Илья.
– Давай, приступай, – отмахнулась я от обвинений, – а то никакого горячительного не будет, впрочем, если рассказ окажется интересным, приобрету для тебя полную бутылку.
– Я такое знаю! – воскликнул Илья. – Ням, конфетка.
– Ты не тяни, – потеряла я остатки терпения, – выкладывай информацию скорей.
Младший Волк ухмыльнулся и завел рассказ. Сначала он жаловался на злодейку-судьбу, лишившую его в детском возрасте матери.
– Сирота я, сирота, – со слезами в голосе причитал Илья, – никому не нужный, лишенный тепла родительского, заботы и ласки. Отец только о себе думал: съемки, экспедиции, бросил меня, бедного, без внимания. Отчего я пью? От горя и тоски…
Мне быстро надоели стоны, поэтому я спросила:
– Тебе сколько лет?
– Сорок, а что?
– Да то, что в этом возрасте многие люди сироты. Мог бы и работать пойти!
Сказав последнюю фразу, я моментально пожалела о ней, а Илья, воспользовавшись моей оплошностью, принялся педалировать иную тему.
Он гениальный, но непризнанный режиссер, может снимать потрясающие картины, но в нашем кинобизнесе двух Волков не надо. Отец задавил карьеру сына! Не позволяет мальчику развиваться, лишил его возможности реализоваться, вот почему Илья пьет! От горя и тоски, живет, никому не нужный, мама умерла, он сирота…
– Ты о Звонаревой рассказывай, – снова прервала я нытье пьянчуги, – а то не видать тебе коньяка, как собственных ушей.
– Ладно, – неожиданно легко перешел к нужной теме Илья, – отец мой ханжа, не пьет вообще! Ну лишь по праздникам, грамм пятьдесят. Скажи, идиот?
Я только вздохнула. Жаба не поймет лебедя, они живут в разных плоскостях.
Никита, в отличие от Ильи, совершенно не балуется горячительными напитками. Одно время, правда, отец держал в доме бутылки, для гостей, но потом, сообразив, что сын-алкоголик регулярно пользуется баром, вынес из дома все, пахнущее спиртом, даже одеколона в ванной не стоит.
Представляете теперь, как удивился Илья, когда однажды, открыв отцу дверь, обнаружил того пьяным в лоскуты.
– Папа! – пораженно воскликнул он.
К тому времени отношения между Ильей и Никитой были безнадежно испорчены. Младшему никогда не приходило в голову говорить старшему ласковое «папа», но удивление было столь велико, что Илья внезапно превратился в маленького растерянного мальчика.
– Пошел вон, ублюдок, – проревел всегда интеллигентный Никита и рухнул в коридоре у вешалки.
Илья и домработница перепугались еще больше. Кое-как они подняли каменно-тяжелое тело главы семьи и уложили на кровать.
Пораженный до глубины души Илья в тот вечер сам не стал прикладываться к бутылке, лег спать трезвым. Но утром он испытал еще большее удивление: не успели большие часы в кабинете пробить семь раз, как в дверь позвонили, и в прихожей появился Олег Ремизов, самый близкий приятель Никиты. Увидав Ремизова, Илья просто лишился дара речи.
Дело в том, что Олег много лет назад попал в автомобильную катастрофу и с тех пор ездит в инвалидной коляске. Ремизов работает переводчиком, он востребован и имеет неплохой заработок, но Москва не приспособлена для человека, которого злая судьба лишила возможности двигаться самостоятельно. Двери в лифты узкие, пандусы повсеместно отсутствуют, о том, чтобы спуститься в метро, и речи быть не может. Ремизов основную часть времени проводит на даче, рукописи для перевода ему присылают с курьером. Никита часто встречался с Олегом, ездил к нему за город, когда-то брал с собой и маленького Илью, но Олег приехал на квартиру к старому другу лишь один раз, в день смерти жены Никиты. Илья, хоть и был совсем крошкой, очень хорошо помнил, как после поминок двое крепких мужчин на руках снесли Ремизова вниз, инвалидная коляска не вошла в лифт и не проехала по лестнице. И вот сейчас Олег вкатывается в холл, теперь у него было импортное кресло на колесах, узкое, компактное, легкое.
– Где Никита? – сурово спросил он.
– В кабинете или спит еще, не знаю, дядя Олег, – растерянно пробормотал Илья.
Ремизов молча порулил по коридору, а Илья в глубокой задумчивости отправился на кухню, но до пищеблока пьяница не добрался, его мучило жуткое любопытство. Что случилось у отца? Отчего он вчера назюзюкался до потери пульса? С какой стати затворник Ремизов покинул свою фазенду?
Сняв тапочки, Илья на цыпочках подкрался к двери комнаты отца и приник ухом к замочной скважине.
– Все знает, – послышался тихий голос Никиты, – все! Имеет на руках документы.
– Обещает отдать?
– Да, в обмен на съемки Звонаревой. Какой подлец, мерзавец, негодяй.
– Давай не будем сейчас оценивать моральные качества других.
– Ты презираешь меня, ты, который все знает и понимает! А что же теперь говорить о других людях!
– Успокойся, я просто хотел сказать, незачем заниматься самоедством, и потом… все давно умерли.
– Документы! Документы целы, – заорал Никита, – бумаги-то не горят, оказывается, все сберегли, сволочи, подшили в папочки, сброшюровали. А теперь представь вой, который поднимут газеты.
– Тише, – шикнул Олег, – не ори. Или хочешь, чтобы народ оказался в курсе дела?
– Дома никого нет!
– Мне дверь Илья открыл.
– Он, как всегда, пьяный лежит.
– Выглядел трезвым.
– Ошибаешься, мое горе практически не бывает в разуме.
– Ладно, это бессмысленный спор. Не за чем бояться газет, если рискнешь рассказать правду… Хочешь совет?
– Да, – тихо ответил Никита.
– Ох и испугался я ночью, когда ты, еле-еле ворочая языком, позвонил, – протянул Ремизов, – подумал, инсульт тебя разбил! Как назло, машина сломалась, пока такси за мной ехало, я чуть с ума не сошел, а ты, оказывается, напился!
– Лучше посоветуй, как поступить, – перебил лучшего друга Волк.
– Собери журналюг, побольше, и честно расскажи все, с самого начала, с шестидесятых годов, про Веру, ну и так далее. Тебя поймут, к тому же участники событий давно покойники.
– Богоявленский жив!
– Пустяки, он безумный старик.
– Окстись, Владлен нашего возраста.
– Так мы и есть старики, – засмеялся Ремизов, – поверь, лучше упредить удар, пусть потом этот твой человек в черном губы кусает, ну как шантажировать личность, которая все секреты сама растрепала.
– Нет, не могу! Меня проклянут.
– Кто?
– Бурмистров и Коган.
– Они умерли.
– А жены? А дети? А внуки? Господи, что я наделал, что!
– Никита, успокойся.
– Скажи, ты осуждаешь меня?
– Нет. И говорил тебе об этом не один раз. Ты спасал Веру.
– О боже, не спас ведь!
– Хоть попытался! А теперь поверни ситуацию наоборот, ты отказался от предложения Ивана Ивановича, и Вера скончалась. Ну и каково тебе было бы потом? Так хоть ты ощущаешь, что сделал все возможное, пытался вырвать ее у смерти, и ведь почти удалось! Подарил Вере два года жизни! Два!!! Вдумайся! Сколько умирающих сейчас людей мечтают о таком счастье!
– Нет, – пробормотал Никита, – невозможно, я не сумею открыться, я выполню его требование. В общем-то, ерунда, сниму в главной роли эту Звонареву.
– И провалишь работу, деньги потеряешь.
– Они не мои, а его.
– У тебя безукоризненная репутация режиссера, выпускающего фильмы экстракласса.
– Справлюсь, если совсем не потянет, придумаю фишку какую-нибудь, выкручусь, – с жаром воскликнул Никита, – ты только никому ни слова, ни гугу.
– Странная просьба, – глухо ответил Олег, – по-моему, за долгие годы ты мог убедиться в моем умении держать язык за зубами, право, обидно.
– Прости! За все! И за ночной звонок. Я дико испугался, напился…
Ремизов продолжал говорить дальше, но Илья больше не сумел подслушивать, послышался стук входной двери, на работу явилась горничная.
– Ну что, интересно? – хитро улыбнулся Илья. – Где мой коньяк? И графин, и бутылка на вынос.
Я поманила официантку.
– Подайте выпивку.
Алкоголик потер ладонью затылок.
– И лимончик, – крикнул он в спину подавальщице, – нарежь на кусочки, я не пьяница, чтобы без закуски спиртное лакать.
– Мне нужен телефон Ремизова.
– Без проблем, – заулыбался Илья, – две тысячи долларов на стол, и даю номер.
Я покрутила пальцем у виска.
– Головой не ударялся? Эту информацию легко раздобыть и без тебя. Думаю, у нас не так много переводчиков в инвалидных креслах, пару звонков в крупные издательства, и все! Но мне недосуг морочиться, поэтому вот тебе десять долларов, называй цифры.
Илья, сопя, выудил из кармана допотопный, растрепанный блокнот.
– Да, кстати, – улыбнулась я, – кто такие эти Бурмистров, Коган и Богоявленский?
– Понятия не имею, – развел руками алкоголик, – в первый и последний раз фамилии слышал.
