Глава 26
Два года назад Бекки попросила совсем уж о дикой услуге.
– У вас в больнице, – сказала она, – умерла девушка, Полина Брызгалова. Смерть не криминальная, бедняжка скончалась от рака. У тебя есть знакомые в морге?
– Да, – кивнула Тася, – санитар Ефимыч, мы с ним в одном доме живем.
– Думаю, он не откажется от денег, – протянула Бекки.
– Ефимыч на внуке свихнулся, – улыбнулась Таисия. – Ребенку еще годика нет, а дедушка ему на частный колледж копит, рвется без выходных работать, твердит: «Я всю жизнь дураком прожил, карьеры не сделал, а вот Николаша выучится и большим начальником станет».
– Отлично! – обрадовалась Бекки. – С подобными людьми лучше всего дело иметь, заплатил, и дело с концом. Значит, так, подойдешь к нему и…
Чем дольше говорила Бекки, тем сильнее пугалась Тася. Похоже, на этот раз сестра задумала что-то совсем плохое! Но отказать она, как всегда, не сумела.
Ефимыч, правда, не занервничал, служба в морге лишила его способности удивляться.
– Сделаю, – коротко пообещал он, – оплата вперед, сто процентов.
Тася получила от Бекки конверт, передала его санитару. И сказала себе: теперь все, если сестра попросит о новой услуге, откажу, больше не желаю плясать под чужую дудку.
Таисия была полна решительности. Но тут на Бекки свалилось несчастье – погибла ее внучка Алиса, дочь сына Олега.
– Вот черт! – вскочила я. – Вот черт! Не может быть! Бекки! Странного вида женщина в мини-юбках! Отвязная мамаша Олега Турова, бабушка наглой Алисы, медсестры, которая работала у стоматолога Марины Семеновны Коваленко и подменила рентгеновские снимки в карте Наташи Фоминой… Ну и ну! И как я сразу не сообразила, о ком идет речь, услыхав странное имечко Бекки? Алиса попала под машину, и она ваша двоюродная внучка. Вы наверняка знали Наташу Фомину. Так, так, пазл начинает складываться…
Таисия Петровна вздрогнула.
– Я никогда не слышала об этой девушке.
– Она дружила с Алисой, частенько бывала у той дома.
Медсестра исподлобья посмотрела на меня.
– Наверное, нехорошо так говорить, но Алиса мне никогда не нравилась, очень наглая и хамоватая была, настоящее дитя телевизора. Насмотрелась всяких неподходящих программ и копировала поведение бездарных ведущих. Да что там, просто отвратительная девчонка! Правда, она очень любила Бекки, прямо в рот ей смотрела, да и понятно почему: моя сестра вела себя как подросток. Они с Алисой могли целый день прошляться по магазинам, мерить вещи, прыскаться духами. Представляешь, один раз прихожу к ним, а школьница с восторгом рассказывает, как они с бабушкой уперли в универмаге комплект нижнего белья, причем идея украсть трусы с бюстгальтером принадлежала Бекки. Она показала Алисе камеры наблюдения, хулиганки вычислили «мертвую зону», встали туда и сорвали с упаковки «защиту». Здорово?
– Да уж, – протянула я.
– Бекки не изображала из себя малолетку, она ею была по сути, – в сердцах воскликнула собеседница. – Я поражалась двойственности натуры сестры. С одной стороны, Бекки демонстрировала ум, рассудительность, расчетливость, осторожность, а с другой – полнейшую безголовость. Научила Алиску трюку с камерой и укатила в очередную поездку. Ясное дело, девочка продолжала красть и очень скоро отточила мастерство магазинного вора, ловко тащила все, что привлекало взгляд. Слава богу, она ни разу не попалась. Нет, я в ее годы была другой: скромной, тихой, слушалась отца. А Алиска росла оторвой!
Я с сарказмом посмотрела на возмущенную женщину. Интересно, она всерьез сейчас говорит о своей скромности и воспитанности? Немного странное заявление для человека, который с юных лет занимается явно противозаконными действиями. Конечно, красть в магазинах нехорошо, но, на мой взгляд, помогать отцу скрывать убийство еще хуже.
– А как она ужасно училась! – не успокаивалась хозяйка квартиры. – Я устроила девчонку в медучилище и потом от стыда краснела. Сплошные двойки! Она еле-еле диплом получила. Бекки тогда попросила меня взять внучку на работу к нам в больницу. Я не хотела ее каждый день видеть, понимала, что добра не будет, но как отказать сестре… Хорошо хоть фамилии у нас разные, она Турова, я Сурганова, ведь на каждой пятиминутке Алису ругали. Слушаю, как ее склоняют, и радуюсь: слава богу, не знает народ, кем мне лентяйка приходится. Потом Олег дочурку в другое место пристроил, к стоматологу.
– Думаю, вы не очень горевали, когда Алиса погибла, – жестко сказала я.
Таисия Петровна попыталась изобразить скорбь:
– Когда девушка умирает, не дожив до двадцати пяти…
Но тут злость в ней одержала верх над желанием казаться милосердной.
– Да! – рявкнула она. – И не надо считать меня бессердечной! Я считаю, что Господь явил милость, когда прибрал ее. Алиса все равно в конце концов оказалась бы в тюрьме! Знаете, почему она из больницы спешно уволилась? У нас наркотиков недосчитались! Я сразу сообразила: ее работа. Но происшествие спустили на тормозах – главврач не захотел огласки и сумел замять начинавшийся скандал, Алиска подала заявление об уходе и смылась. Ей повезло, выдернула хвост из капкана, но ведь постоянно так не могло быть, рано или поздно случилась бы беда.
Медсестра замолчала.
– Смерть Алисы показалась вам не самым худшим выходом из ситуации, – резюмировала я.
Таисия Петровна кивнула.
– Да, сначала я так считала. Но все вышло очень плохо. Знаешь примету про привязь?
– Что? – не поняла я.
– Некоторые люди, – пояснила собеседница, – очень горюют по умершим, прямо разума лишаются. Церковь, кстати, подобное поведение не приветствует, покойного следует вспоминать изредка, на то в году специальные дни имеются. Но кое-кто льет слезы годами. Олег и Бекки очень переживали несчастье. На похоронах Алисы моя сестра положила в гроб свой носовой платок. Я сказала: «Немедленно достань, это плохая примета, нельзя ничего своего в гробу оставлять, иначе привязь получится, ну вроде невидимая нить из земли протянется и тебя на тот свет утащит». Но Бекки не послушалась. И что вышло?
– И что? – эхом отозвалась я.
– Сначала Олег умер – он после смерти дочери пил, не просыхая, и попал в ДТП, – еле слышно завершила рассказ Сурганова, – а потом и Бекки скончалась.
– Давно ваша сестра умерла?
– Два года назад. И знаешь, – моя собеседница неожиданно усмехнулась, – мне вдруг стало комфортно. Я почти забыла страх и ужас, начала жить спокойно, без всяких чужих заданий. Ем, пью и одеваюсь на зарплату, доллары, полученные от Бекки, не трачу, это грех, сдаю ее квартиру – она мне по наследству отошла. Вот только сейчас мне показалось… что ты от нее… что жива она…
– Вы же видели сестру в гробу, ходите к ней на могилу, – попыталась я вразумить ее.
– Нет, – помотала головой она, – Бекки погибла в рейсе, очень далеко отсюда, на Дальнем Востоке. Во время остановки на одной станции она побежала зачем-то в здание вокзала, прямо через пути, и попала под поезд. Ее там и похоронили. Так что не видела я Бекки мертвой.
– Вы не захотели перевезти тело в Москву? – изумилась я. – А так долго рассказывали о своей трогательно-нежной любви к сестре!
Таисия Петровна всхлипнула.
– Дурацкое совпадение. Бекки ушла в рейс, а я… Понимаешь, я верю в бога. Не так, как все сейчас, показушно, а по-настоящему, глубоко! Понимаешь?
– Понимаю, – растерянно откликнулась я. А что еще можно сказать в подобной ситуации?
– В московские храмы я не хожу, – ажитированно продолжала женщина, – столичные священники порочны, нет в них истинной святости. Несколько раз в году езжу в монастырь, к матушке Филимоне. Я хочу постричься в монахини, замолить грехи отца и сестры. В середине жизни я поняла – мой долг спасти их души. Вот деньги лежат, ни копейки не потратила, а почему? Матушка Филимона мечтает о школе для сироток, но никак нужных средств не наберет, вот я и решила: насобираю пятьдесят тысяч долларов, привезу ей и скажу: «Это на школу, возьмите меня в монастырь, только работой не напрягайте – стану сестру с отцом отмаливать». Но после смерти Бекки запас тяжело пополняется, медленно.
Медсестра уставилась на меня, я не нашлась, что ей сказать. На язык просились совсем ненужные фразы вроде таких: «Покупка места в монастыре не приблизит к богу, желание молиться исключительно о своих родных, не выполняя никакой другой физической или душевной работы, не свидетельствует о глубокой вере». Вполне вероятно, что настоятельница спросит у новой послушницы: «Где ты взяла такие огромные деньги?» Неужели она ответит правду: «Это плата за помощь в незаконных действиях»?
– В общем, Бекки отправилась в рейс, а я уехала в монастырь, – сказала Таисия Петровна. – Взяла отпуск на работе и объяснила, что купила путевку в санаторий. Меня пытались найти, когда произошло несчастье, но не смогли, вот и похоронили сестру где-то, в чужой земле, на краю света.
– И вы ни разу не ездили на могилу к Бекки?
– Нет. Денег много надо, билет-то ого-го сколько стоит!
– Но у вас же лежит в загашнике почти пятьдесят тысяч баксов!
– Это на мечту, – отрезала будущая монашка, – их трогать нельзя. Коплю на школу. Даст бог, скоро наберу и тогда буду своих отмаливать: папу и Бекки.
– А Алису? – задала я провокационный вопрос.
– Она этого не заслужила, – злобно бросила, как выплюнула, Таисия Петровна, – пусть горит в аду. Меня соблазнила, а это страшный грех. Человек слаб, он поддается искушению. Кто виноват, если у честного человека рука к злату потянулась, когда другой, плохой, его специально коварно подсунул? Тот, кто искушал, а не тот, кто взял!
И тут меня осенило:
– Вы соврали!
Щеки медсестры вспыхнули огнем.
– Я никогда не лгу!
– С этим заявлением можно поспорить, – резко возразила я. – Оно само по себе уже ложь, но вы совершили больший грех.
– Какой? – прошептала женщина.
– Помочь тайком вынести тело Полины Брызгаловой вас попросила не Бекки, а ее внучка Алиса, да?
– Нет, – слабым голосом сказала собеседница, – нет, нет…
– Да! – перебила я ее. – Отсюда и рассуждения о виновности того, кто искушает.
Женщина закрыла лицо руками и начала раскачиваться из стороны в сторону, но мне ее было не жаль.
– Знаете, как дело обстояло? Алиса пришла сюда, – безжалостно излагала я свою версию событий, – и предложила вам крупную сумму. Уж не знаю, где она взяла деньги, наверное, украла. И вы, одержимая желанием уйти в монастырь, получить там особый статус, дрогнули и выполнили работу. Бекки была не в курсе той истории, так?
Медсестра заплакала. Я подождала, пока поток слез иссякнет, и повторила:
– Ведь так?
– Значит, она все же жива, – еле слышно прошептала Таисия Петровна, – и ты сейчас играла со мной, как кошка с мышью. Никто, кроме нас, о той истории не знал. Но Алиса… она…
– Проболталась Бекки?
– Да.
– И вы с сестрой повздорили!
Сурганова подняла голову.
– Повздорили… О боже, нет! Мы поругались насмерть! Бекки примчалась сюда ночью…
Я притихла в кресле – кажется, сейчас Таисия говорит правду.
Медсестра никогда не видела Бекки в таком гневе и никогда не слышала из ее уст подобных слов. Она даже не предполагала, что Бекки знает столько ругательств.
– Сука! – шипела сестра, в грязных сапогах вбежав в комнату. – Гадина, Алиска мне все рассказала! Как ты могла? Не спросив у меня!
Тася залепетала про монастырь, школу, мать Филимону, но Бекки, отвесив сестре пару пощечин, заявила:
– Всю жизнь я берегла тебя, сама работала, ты лишь на подхвате была. Мразь! Надо бы тебе правду рассказать, да не могу, времени нет. Сутки мне всего дали, чтобы все исправить, наказали за тебя. Убийца!
– Кто? – зарыдала Тася.
– Ты, – безжалостно заявила Бекки. – Раскрой глаза, хватит белой лебедью прикидываться! Ты ничего не знала?
– Ты о чем? – затряслась сестра.
– Не понимала? – наседала Бекки.
– Нет!
– Не задавала себе вопросов, отчего мы хорошо живем?
– Нет.
– Сволочь! – рявкнула Бекки. – Чего тогда в монастырь лыжи навострила? О каких грехах молиться решила? Святоша!
Таисия забилась в угол кресла.
– Ты еще понадобишься, – жестко заявила Бекки, – рано или поздно к тебе придут от меня. Я из могилы сумею человека послать, и упаси бог его ослушаться, он тебя и в монастыре отыщет, из-под земли достанет, из гроба. Жди гонца, сука! Ты мне больше никто, и прикрывать тебя я не стану.
Отвесив сестре еще одну оплеуху, Бекки ушла. А затем начались несчастья: смерть Алисы, Олега, самой Бекки.
– Но она не умерла, – лепетала сейчас Таисия Петровна, – ты от нее явилась. Приказывай, я поняла, что ты специально со мной говорила, выясняла мое настроение…
– Где сейчас Бекки? – спросила я.
– Не знаю! Ей-богу! Не проверяйте меня больше! Мне очень плохо! Я не слышала ничего о сестре! Давно! – заплакала медсестра. – Я ее предавать не хотела, я знаю, ты тоже «проводник», только поэтому и откровенничала с тобой. Я никому никогда ни гу-гу! Я честная! В монастырь уйду, прямо сейчас…
