20
В полдень во вторник Фредди Лаундс вышел из редакции «Тэтлер», чувствуя себя одновременно усталым и бодрым. Он набросал статью во время полета в Чикаго и, приехав в редакцию, сверстал ее в монтажной комнате, потратив на это меньше получаса.
Затем он засел за будущую книгу, поминутно отшивая звонивших по телефону. Он умел методично работать и имел на сегодняшний день уже страниц двести добротного материала.
Когда Зубастика поймают, его статья и репортаж с подробностями задержания выйдут первыми. Вот тогда ему и пригодится весь собранный материал. Фредди уже договорился с редакцией «Тэтлер» о выделении ему трех лучших репортеров. Сразу же после задержания они выедут домой к Зубастику и соберут необходимую информацию.
Его агент говорил об очень больших деньгах. Правда, заранее переговорив с агентом, Лаундс нарушил данное Крофорду обещание. Ну ничего, на всех контрактах и прочих документах будут проставлены другие, более поздние даты.
Конечно, Крофорд перестраховался, записав тот телефонный разговор на пленку. Угрозы Лаундса из телефонной будки в Чикаго сидящему в Вашингтоне Крофорду подпадали под параграф 875 Уголовного кодекса — «передача из одного штата в другой сообщения, содержащего угрозу»; и от привлечения к суду его бы не спасла и Первая поправка. К тому же Лаундс знал, что одним телефонным звонком Крофорд мог создать ему массу неприятностей с Федеральной налоговой службой.
У Лаундса еще оставались рудименты честности: у него не было иллюзий относительно характера своей работы. Но к своему последнему детищу он питал почти религиозный трепет.
Фредди уже видел свою новую жизнь на волне богатства и спокойного благополучия. Ведь, несмотря на ту грязь, в которой он ковырялся всю свою сознательную жизнь, у него все еще сохранились какие-то светлые надежды. И сейчас эти надежды, загнанные глубоко внутрь, зашевелились, почти готовые сбыться.
Подготовив фотоаппараты и магнитофоны, Лаундс ехал домой, чтобы немного поспать перед полетом в Вашингтон, где возле квартиры-засады его должен был ждать Крофорд.
Въехав в гараж, Лаундс раздраженно выругался: рядом с его местом, обозначенным огромной надписью «Мистер Фредерик Лаундс», заехав за разграничительную линию, стоял какой-то черный фургон.
Резко открыв дверь своей машины, Лаундс ударил и поцарапал кузов фургона. Ничего, поделом. Надо ставить машину там, где положено.
Лаундс запирал машину, когда позади него тихо открылась дверь черного фургона. Он хотел обернуться и уже почти обернулся, как вдруг сбоку по голове его ударили чем-то плоским, но тяжелым. Лаундс непроизвольно вскинул руки. Чьи-то пальцы сдавили горло, перекрыв воздух. Когда через несколько секунд он смог сделать вдох, в нос ударил тяжелый запах хлороформа.
Остановившись позади дома, Долархайд вышел из фургона и потянулся. Всю дорогу от Чикаго приходилось преодолевать сильный боковой ветер, поэтому руки, отпустившие наконец руль, ныли от усталости. Он поднял глаза на ночное небо. Со дня на день начнется метеоритный дождь в созвездии Персея, и ему не хотелось бы пропустить это дивное зрелище. «Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю».
Скоро он тоже сможет сделать это. А пока нужно посмотреть, как это происходит, и запомнить.
Долархайд отпер заднюю дверь и, как обычно, обошел весь дом. Когда он снова появился на пороге, на его голове, скрывая лицо, был надет женский чулок.
Он открыл фургон, прикрепил сходни и выкатил наружу Фредди Лаундса.
Из одежды на репортере были лишь трусы, кляп и повязка на глазах. Хотя Лаундс все еще находился в полубессознательном состоянии, он не упал, а, наоборот, сидел прямо, уперев голову в высокую спинку старого инвалидного кресла. От пяток до затылка он был приклеен к креслу эпоксидным клеем.
Долархайд вкатил его в дом и поставил в углу нижнего этажа лицом к стене, как провинившегося ребенка.
— Вам не холодно? Может, укрыть вас пледом?
Долархайд снял бинты, которыми были обмотаны глаза и рот Лаундса. Тот молчал. В носоглотке все еще стоял запах хлороформа.
— Я принесу плед.
Долархайд вытащил из дивана шерстяное одеяло и укрыл Лаундса до самого подбородка, затем поднес ему под нос флакон с нашатырным спиртом.
Глаза Лаундса широко раскрылись. Уставившись на грязную стену, он откашлялся и заговорил:
— Несчастный случай? Я сильно пострадал?
— Нет, мистер Лаундс, — раздался голос у него за спиной. — С вами все будет в порядке.
— У меня болит спина. И вся кожа. Я что, обгорел? Боже, только не это!
— Обгорел? Хм, обгорел. Нет. Вы пока отдохните. Я скоро вернусь.
— Я хочу лечь. Послушайте, мне нужно позвонить на работу. Боже, да я весь в гипсе! У меня сломан позвоночник? Скажите правду!
Удаляющиеся шаги.
— Зачем я здесь?
Голос сорвался на крик.
— Искупаете свои грехи, мистер Лаундс, — ответили из дальнего угла комнаты.
Лаундс услышал шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Шум душа.
Голова немного прояснилась. Он вспомнил, как вышел из редакции, собираясь ехать домой. Но что было дальше? В голове зашумело от остатков хлороформа. Лаундс поперхнулся подкатившим к горлу горьким комком. Сидя в таком положении, он боялся, что его вырвет. Он широко открыл рот и глубоко вдохнул. Было слышно, как колотится его сердце.
Лаундс все еще надеялся, что это сон. Он попытался оторвать руку от подлокотника, изо всех сил напрягая мышцы, пока боль в кисти и предплечье не лишила его последних надежд на то, что все это лишь ужасный ночной кошмар. Нет, он не спал. Лаундс попытался быстро собраться с мыслями.
Напрягшись, он смог краем глаза заметить свою руку и понял, почему не удалось поднять ее. Это был не гипс. Он был не в больнице. Его похитили!
Лаундсу показалось, что он слышит тяжелые шаги на верхнем этаже. Но это могли быть и удары его сердца.
Он попытался думать. Изо всех сил попытался думать. «Возьми себя в руки и думай, — шептал он себе. — Возьми себя в руки и думай».
Скрипнули ступеньки. Долархайд спускался вниз.
При каждом шаге Лаундс чувствовал мощь его тела. Вот он снова остановился за спиной.
Лаундс промямлил что-то невнятное, затем его голос обрел некоторую твердость.
— Я не видел вашего лица. Я не смогу опознать вас. Я не знаю, как вы выглядите. «Тэтлер», я работаю в «Нэшнл тэтлер», она может заплатить за меня выкуп… большой выкуп. Полмиллиона, а может, даже и миллион. Миллион долларов.
За спиной гробовое молчание. Затем скрип пружин. Значит, он сел.
— О чем вы думаете, мистер Лаундс?
«Отбрось боль, отбрось страх и думай. Давай начинай. Прямо сейчас. Чтобы выиграть время. Чтобы выиграть годы. Нет, он не собирается убивать меня. Он не хочет, чтобы я увидел его лицо…»
— Так о чем вы думаете, мистер Лаундс?
— Я не понимаю, что со мной произошло.
— Вы знаете, кто я, мистер Лаундс?
— Нет, не знаю. И не хочу знать, поверьте.
— Судя по вашей статье, я грязный извращенец. Я — животное. Сбежавший из дурдома маньяк.
Обычно Долархайд избегал звука «с». Но сейчас, когда аудитория была далека от того, чтобы смеяться над ним, он мало заботился об этом.
— Сейчас вы знаете, кто я, правда?
«Не лгать. Думать. Быстро сообразить, как ответить».
— Да.
— Так зачем же вы заведомо клеветали, мистер Лаундс? Почему вы назвали меня сумасшедшим? Отвечайте.
— Когда человек… когда человек делает что-то непонятное для большинства людей, его называют…
— Сумасшедшим.
— Так его называют, называли во все времена, за всю историю…
— Историю. Сейчас вы понимаете, что я делаю, мистер Лаундс?
«Понимание. Вот он, шанс. Ну, с богом!»
— Нет, но думаю, что сейчас у меня появилась возможность понять это и у всех моих читателей тоже будет возможность понять вас.
— Вы понимаете, что вам повезло?
— Да, понимаю. Но я хочу сказать, чисто по-человечески, что я сейчас очень напуган. Трудно собраться с мыслями, когда тебе страшно. Если у вас есть какая-то великая идея, вам не нужно пугать меня, чтобы она могла произвести должное впечатление.
— Чисто по-человечески… Чисто по-человечески… Вы употребили это выражение, чтобы подчеркнуть свои дружеские чувства. Ну что ж, мне это нравится, мистер Лаундс. Но вы же видите, я не человек. Я был человеком, но по Божьей милости и благодаря собственной Воле я превратился в Нечто Большее, чем человек. Вы говорите, что испугались. Вы верите, что Бог видит нас, мистер Лаундс?
— Я… не знаю.
— Вы молитесь Ему сейчас?
— Да, да, молюсь. Но, признаться, я всегда молюсь, когда мне страшно.
— И Бог помогает вам?
— Не знаю, обычно потом я забываю об этом. Хотя, наверное, не стоило бы.
— Не стоило бы. Вам много еще чего предстоит понять. Скоро я помогу вам понять все. А сейчас я, с вашего разрешения, удаляюсь.
— Конечно, конечно.
Удаляющиеся шаги. Звук выдвигаемого ящика на кухне. Лаундс разом припомнил все известные убийства, совершаемые на кухне. Под рукой столько удобных орудий. Репортажи с места происшествия навсегда изменяют твое отношение к кухням. Вот потекла вода из водопровода.
Лаундс подумал, что сейчас, должно быть, ночь. Крофорд и Грэм не дождались его. Видимо, искать его еще не начали. Вместе со страхом на него накатила огромная тупая тоска.
Рядом ровное дыхание. Скосив глаза до предела, он заметил, что мелькнуло что-то белое. Рука, властная и бледная. Держит чашку чая с медом. Лаундс стал пить через соломинку.
— Я мог бы написать большую статью, — забормотал он. — Все, что вы хотите сказать. Описать вас так, как вы захотите… или нет, никаких описаний, никаких описаний!
— Тсс.
Его головы повелительно коснулся палец. Свет стал ярче. Кресло начало поворачиваться.
— Нет, я не хочу смотреть на вас.
— Но вы просто должны это сделать, мистер Лаундс. Вы ведь репортер. Вы здесь, чтобы сделать репортаж. Когда я разверну вас, откройте глаза и взгляните на меня. Если вы не откроете их, я просто вынужден буду приколотить вам веки ко лбу гвоздями.
С легким скрипом кресло развернулось на сто восемьдесят градусов и замерло. Лаундс сидел с плотно зажмуренными глазами. В его грудь настойчиво ткнули пальцем. Потом дотронулись до век. Он открыл глаза.
Сидящему Лаундсу человек в кимоно показался просто огромным. Чулок на лице оставлял открытым рот. Он повернулся спиной и снял халат: над татуировкой — сияющим хвостом, спускающимся от поясницы и оплетающим ногу, — бугрились мышцы спины.
Дракон медленно повернул голову, через плечо посмотрел на Лаундса и показал изломанный оскал окровавленных зубов.
— О господи! — прохрипел Лаундс.
Но вот он уже в центре комнаты, смотрит на экран. Рядом Долархайд. Он снова надел халат и вставил зубы, позволяющие говорить.
— Так ты хочешь знать, кто я?
Лаундс попытался кивнуть, приклеенные волосы больно дернули назад.
— Больше всего на свете. Я просто боялся спросить.
— Смотри.
На первом слайде была картина Блейка — огромный Человек-Дракон с распростертыми крыльями и изогнутым хвостом, нависший над Женой, облеченной в солнце.
— Ну что, сейчас видишь?
— Вижу.
Долархайд быстро пробежался по слайдам. Щелк. Живая миссис Джейкоби.
— Видишь?
— Да.
Щелк. Живая миссис Лидс.
— Видишь?
— Да.
Щелк. Долархайд — грозный Дракон, мышцы напряжены, хвост-татуировка, — нависший над кроватью Джейкоби.
— Видишь?
— Да.
Щелк. Живая миссис Джейкоби.
— Видишь?
— Да.
Щелк. Мертвая миссис Джейкоби.
— Видишь?
— Да.
Щелк. Дракон, взметнувшийся над своими жертвами.
— Видишь?
— Да.
Щелк. Миссис Лидс ждет своей участи. Рядом — обмякшее тело мужа.
— Видишь?
— Да.
Щелк. Мертвая миссис Лидс, залитая кровью.
— Видишь?
— Да.
Щелк. Фредди Лаундс, фотография из «Тэтлер».
— Видишь?
— О боже!
— Видишь?
— Господи боже мой!
Слова превратились во всхлипывания.
— Видишь?
— Нет, пожалуйста, нет.
— Что «нет»?
— Не я.
— Что «нет»? Ты мужчина, ты же мужчина?
— Да.
— Ты все еще считаешь, что я гомосексуалист?
— О боже, нет.
— А ты гомосексуалист?
— Нет.
— Ты и дальше будешь клеветать на меня?
— Нет, нет.
— Зачем ты это сделал?
— Это полиция. Я писал то, что они мне рассказывали.
— Ты приводил слова Уилла Грэма.
— Это Грэм солгал мне. Грэм.
— Но теперь ты будешь говорить правду? Обо Мне. О Моей Работе. О Моем Пришествии. О Моем Искусстве. Ведь это искусство?
— Искусство.
Увидев страх, исказивший лицо Лаундса, Долархайд заговорил свободнее. Он легко пролетал над шипящими, свистящими и фрикативными звуками, а взрывные несли его, словно могучие крылья Дракона.
— И ты говорил, что я, видящий намного глубже, чем ты, — сумасшедший. Я, двигающий мир намного быстрее, чем ты, я — сумасшедший? Ведь я осмелился сделать то, на что ты не решился бы никогда. Тот глубокий след, который я оставил на земле, останется намного дольше, чем пыль от твоих ног. Твоя жизнь по сравнению с моей — след червя, оставленный на камне. Тонкий след слизи вокруг букв, высеченных на моем монументе. — В голове Долархайда всплывали слова, записанные им в Великой Книге. — Я — Дракон, а ты называешь меня сумасшедшим. Каждый мой шаг жадно прослежен и описан, как путь огромной кометы. Слышал о метеорите, прилетевшем к нам в тысяча пятьдесят четвертом году? Конечно нет. Твои читатели следят за тобой, как дети, водящие пальцем по следу слизня, хотя в головах у них не больше извилин, чем у тебя. Так что рядом со мной ты просто червь, выползший на солнце. Я посвятил тебя в великое Пришествие, но ты ничего не понял. Ты — личинка, сжавшаяся в коконе. Единственное, что ты делаешь правильно, хотя и бессознательно, — это дрожишь передо мной. Но страх — слишком ничтожная дань от тебя, Лаундс, и от всех остальных мокриц. Вы должны трепетать передо мной!
Долархайд опустил голову и ощупал пальцами нос. Затем круто повернулся и вышел из комнаты.
«Он не снял маску, — лихорадочно думал Лаундс. — Он не снял маску. Если он вернется без нее, я могу считать себя трупом. О боже, да я весь мокрый!»
Он скосил глаза на дверь и стал ждать, прислушиваясь к звукам, доносившимся из задней части дома.
Долархайд вернулся в маске. Он нес корзинку для завтрака и два термоса.
— Это тебе в дорогу, — указал он на термосы. — А это лед, он тебе тоже понадобится. Но перед тем как выехать, мы запишем кое-что на магнитофон.
Он прикрепил микрофон к одеялу прямо у лица Лаундса.
— Повторяй за мной…
Они делали запись около получаса. Наконец Лаундс услышал:
— Вот и все. Ты сделал все как надо.
— Теперь вы отпускаете меня?
— Отпущу. Но я хочу помочь тебе лучше понять и запомнить все, что ты видел.
Долархайд отвернулся.
— Я хочу понять. Я хочу, чтобы вы знали, как я восхищаюсь тем, что вы отпускаете меня. Теперь я всегда буду честным и справедливым, клянусь вам.
Долархайд молчал. Он менял зубы.
Снова закрутились магнитофонные бобины.
Долархайд мрачно улыбнулся, обнажив покрытые бурыми пятнами зубы, положил руку на плечо Лаундса и, наклонившись, как будто собирался поцеловать его, откусил ему губы и выплюнул их прямо на пол.
