Книга: Маникюр для покойника
Назад: ГЛАВА 25
Дальше: ГЛАВА 27

ГЛАВА 26

Домой я влетела около восьми, усталая, злая и голодная. Собаки носились по прихожей, беспорядочно лая. Велев им заткнуться, я втащила неподъемные хозяйственные сумки и грохнула их на пол у холодильника. Сегодня повезло необычайно, купила форель всего по шестьдесят пять рублей за килограмм и получила рецепт засолки этой рыбы.
– Просто семга получится, – тарахтела торговка, бросая тушку на весы.
Я вытащила ручку, блокнотик и принялась записывать. Давно поняла, поваренные книги полная чепуха, там такое пишут! Например, «сварите мясо до готовности»! Ну как, скажите на милость, определить готовность неопытной хозяйке? А мне так здорово объяснила тетка в автобусе, когда плюхнулась рядом на сиденье, держа на весу капающий красными каплями пакет.
– Да потычь вилкой, будет хорошо входить, и готово!
Стоя у плиты, я смешала три столовые ложки соли и две – сахарного песка. Потом принялась посыпать аккуратно нарезанные ломтики смесью и заливать маслом «Олейна». Интересно, это правда будет вкусно или жуткая дрянь получится? На гарнир к котлетам можно отварить вермишель. Я открыла красивый целлофановый пакетик, где лежали аккуратные снежно-белые ракушки. До сих пор на моем пути попадались только желтоватые макаронные изделия, но торговец, всучивший пачку, хриплый мужик с опухшими глазами и красным носом, радостно возвестил:
– Бери, натурально из Англии прибыли, видишь, написано: «Маде ин Лондон». Первый день торгую, да что там день, тебе первой продаю, небось вкусные! Англичане все-таки, не турки.
Честно говоря, выглядел английский продукт странно и абсолютно не имел запаха. Решив, что макароны всегда макароны и при отсутствии масла, мяса, муки и кетчупа все похожи друг на друга, я бухнула содержимое пачки в кастрюльку…
– Лампочка, – донеслось из коридора, – ты дома?
– Дома, дома! – крикнула я и вышла в прихожую.
Там Кирюшка тихонько ставил сапоги в ботиночницу. Так, дело плохо. Симпатичный комодик служит в нашей семье лакмусовой бумажкой. Если Сережка, влетая в квартиру, швыряет ботинки на полочку, значит, получил разнос от начальства или опять потерял бумажник. Юлечка заглядывает в ботиночницу, только поругавшись с мужем, а Кирка – получив пару двоек. Обычно он вносится в прихожую, швыряет на стул куртку, ранец и разбрасывает ботинки в разные стороны: правый оказывается у вешалки, левый – возле входа в кухню.
Но сегодня, тихий и какой-то прибитый, он аккуратно надевал сапожки на колодки.
– Ну, – велела я, – быстро говори, в чем дело? Селена Эженовна «лебедя» вкатила?
– Не-а, – помотал головой Кирка, – она теперь ласковая, как ручная жаба, у меня в полугодии может даже «пять» выйти.
– Тогда что? Стекло разбил? Поругался с приятелем?
Кирюшка вздохнул, сел на стул и принялся вводить меня в курс дела. Прежняя учительница музыки, старенькая Катерина Андреевна, совершенно не придиралась к детям. Стояла у доски и бубнила свое: до-ре-ми-фа-соль… А школьники тем временем мило проводили время: кто читал детективы, кто делал уроки на следующий день. Единственное было условие – полнейшая тишина. Если в классе начинались разговоры, Катерина Андреевна страшно переживала, а расстраивать старушку никто не хотел. Пожилая учительница щедрой рукой ставила всем сплошные пятерки, приговаривая: «Хороший мальчик, тихо сидишь, не болтаешь».
Естественно, что по музыке они ничего не знали, но кому нужен этот дурацкий предмет в наше время компьютеров, CD-дисков и магнитофонов…
Но в конце октября милая бабуля заболела, и ее место заняла климактерическая дама лет пятидесяти со змеиной улыбкой. Новая преподавательница велела тут же завести нотные тетради и принялась вызывать к доске, охапками раздавая двойки. У Кирки их стоит уже двенадцать штук. Сегодня Лариса Захаровна сказала:
– Вот что, Романов! Во-первых, пусть придет мать, а во-вторых, изволь к завтрашнему дню написать тест. На, выполнишь дома.
Кирюшка взял в руки тоненькую брошюрку и просто окаменел. Двести пятьдесят четыре вопроса! И каких! Чем отличается кантата от оратории? Сколько позиций у скрипки? Какая бывает песня? Назовите наиболее известные произведения Сельвинского…
– Стравинского, – поправила я.
– Ну перепутал, – зашмыгал носом Кирка, – один шут! Стравинский, Сельвинский. Все равно мне на этот тест в жизни не ответить! Поставит «два» в полугодии.
– Не рыдай, – велела я, – она же твой почерк не знает?
– Нет.
– Вот и отлично. Сейчас поужинаем, я отвечу на все вопросы, завтра сдашь, а в школу схожу, улажу твою беду.
– А ты все это знаешь? – поразился Кирка. – Про симфонический оркестр, дирижера и арфу?
Я усмехнулась:
– Про арфу особенно, видишь ли, я заканчивала консерваторию и даже умею играть на этом отвратительном инструменте.
– Лампочка, – жарко зашептал Кирюшка, – Лампушечка, любименькая, спаси меня. А я квартиру бесплатно убирать стану…
– Ладно уж, – засмеялась я, – пошли ужинать, подлиза!
На плите вовсю кипела кастрюля. О, черт, совсем забыла про макароны, надеюсь, они не превратились в лохмотья.
Я быстренько стала сливать воду в дуршлаг и через секунду поняла: что-то не так. Из кастрюльки лилась мутноватая, слегка пенящаяся жидкость с очень слабым запахом одеколона… Наконец показалось… пустое дно! Макароны просто исчезли! Милые белые ракушки, вкусный продукт, сделанный в Англии, лапша высшего качества… Неужели растворились без следа?
В полном изумлении я глядела в пустой дуршлаг. Да, такого со мной еще не случалось.
– Ты это варила? – спросил Кирка, показывая пустой пакет.
Я удрученно кивнула. Внезапно мальчишка захохотал в голос.
– Очень смешно, – обозлилась я, – между прочим, вермишель растворилась из-за того, что заболталась с тобой!
– А вот и нет, – продолжал веселиться Кирка, – это ни при чем! Мыло всегда в воде разлагается!
– Мыло?!!
– Ага, – ржал Кирюшка, – гляди, тут же все написано.
И он ткнул грязным пальцем в пакет. Я молча смотрела на латинские буквы.
– Лампушечка, – поинтересовался Кирка, – ты английский-то знаешь?
– Ну, в объеме средней школы, читаю со словарем.
– Понятно, – развеселился еще больше мальчишка, – слушай перевод. Высококачественное мыло для детей. Выполнено в виде привлекательных ракушек, не имеет запаха, не вызывает аллергии, можно использовать для грудных младенцев. Растворяется мгновенно и не оставляет налета на ванной.
Кирюшка перевел дух и глянул в кастрюльку.
– Ну все как обещали: и растворилось без следа, и кастрюлька чистая!
– Безобразие! – пришла я в себя. – Полное безобразие! Мне продавец посоветовал на оптушке!
– А он небось, как ты, английский знает в пределах школьной программы, – веселился Кирюшка. – Одно не пойму, как это к нему до сих пор никто не вернулся и не врезал в пятак.
Я тяжело вздохнула:
– Вроде я была первым покупателем.
– Интересно, – спросил Кирка, – сколько раз его сегодня побьют?
Около девяти вечера я позвонила Марии Леонидовне Раух:
– Ваш телефон дал мне Георгий Львович Дааз…
– Чудненько, – пропел хорошо поставленный голос. – У вас мальчик или девочка?
– Два мальчика, – растерялась я.
– Каков возраст?
– Двадцать пять и одиннадцать…
– Ну со старшим уже поздно, а с младшим можно попробовать.
– Что? – изумилась я.
– Как – что? – начала терять терпение собеседница. – Вы же хотите обучать детей игре на фортепиано? Завтра в три часа дня можете? Ребенка приводите с собой, я занимаюсь только с подающими надежды.
Вечером, свернувшись клубочком посередине собачьей стаи, я уже совсем было заснула, когда в голову пришла простая, как веник, мысль. Почему благодетель семьи Катуковых, господин Базиль Феду, Вася Федулов, почему сей миллионер завещал богатство Анне Федоровне, Яне и Славе? Отчего он обошел в завещании Костю? Не знал о его существовании? Полный бред! Федулов удрал из России в 1974 году. Косте исполнилось три года, а Славе два. Очень странно, если учесть, что Котик проживал вместе с матерью на улице Первого жокея, а Славика отдали Наталье Федоровне… Причем, насколько я поняла, буквально сразу, чуть ли не в десятидневном возрасте. Может, Костя чем обидел Василия? Ударил машинкой, и сосед на всю оставшуюся жизнь затаил злобу? Большего бреда не бывает. Хотя вполне вероятно, что в 90-х годах они начали переписываться, и произошел конфликт. Ага, посылает письма по новому адресу, а в завещании указывает старый, да уж! Опять бредятина! Ну чем ему не угодил трехлетний Катуков? И кто убил актера?
Так и не найдя ответа на эти вопросы, я провалилась в тревожный сон.
В час дня я входила в Кирюшкину школу. Учительница Лариса Захаровна не выказала при виде меня никакого восторга.
– Ваш мальчик, – отчеканила она, – во время урока считает ворон. Рассказываю о построении музыкальной фразы, а он ручку по парте гоняет!
Я тяжело вздохнула. Небось плохо и скучно рассказываешь! И потом, построение фразы! Детям, которые даже не знают, как выглядит нотный стан!
Лариса Захаровна нервно встала и принялась обмахиваться тетрадкой. Я поглядела на ее мелкое крысиное личико с острым носом, на нелепо взбитые, явно «химические» кудри, на внезапно покрасневшие щеки, шею и вздохнула. Все ясно – климакс. Последний концерт затихающих гормонов и связанные с этим «прелести» – приливы, депрессия, головная боль, бессонница, прибавка веса… А еще нужно за копеечную зарплату вбивать в тупые детские головы понятия об опере, симфонии, гармонии.
Педагогам вообще тяжело. Пожалуй, это единственная профессия, где человек сам оценивает свой труд. Ну вдумайтесь, если ребенок ничего не понял на уроке, умирал от скуки и получил «два», в конечном итоге получается, что учитель сам себе вывел «неуд». Значит, плохо подал материал, не заинтересовал, не сумел растолковать.
Ну не объяснять же эту истину Ларисе Захаровне! Совершенно не собираюсь воспитывать эту даму, мне нужно всего лишь, чтобы Кирюшка получил четверку, поэтому я расплылась в самой сладкой улыбке и прощебетала:
– Ах, дорогая Лариса Захаровна! Он очень увлечен вашим предметом, вчера весь вечер на тест отвечал!
– Да, – признала музычка, – поставила «отлично», великолепно сделанная работа.
– И потом, – неслась я дальше, – он просто не может не любить музыку, ведь живет, можно сказать, внутри ее.
– Не понимаю, – промямлила Лариса Захаровна.
– Я закончила консерваторию, – потупила я скромно глаза, – выступаю в концертах.
– Фортепьяно! – всплеснула руками учительница.
– Арфа.
– Ах, – оживилась дама, – мне вас бог послал! Мальчик у вас замечательный, непоседа немного, да это ерунда. Впрочем, до меня тут работала абсолютно безответственная старуха, можно сказать, пустое место, вот дети и не привыкли к настоящим требованиям.
Я размеренно кивала головой, понимая, что следом за речью последует просьба. Так и вышло.
– Меня обязали организовать концерт, – взволнованно объясняла потерявшая всю свою спесь дама. – Придут из префектуры, начальство… Но как сделать это с детьми, которых никто даже петь не учил? Впрочем, нашлось несколько девочек, играющих на пианино, и Леня Кац из восьмого класса со скрипкой.
Но этого количества талантов явно было мало для полноценного представления, вот и приходится нагружать родителей. Слава богу, папы и мамы проявили полное понимание. Отец двоечника Волынкина спляшет русский танец, старшая сестра Маши Козловой покажет пантомиму, бабушка Оли Суворовой придет с дрессированными собачками, вот еще бы я с арфой! И просто прелесть!
– Конечно, приду, – заверила я Ларису Захаровну, лихорадочно соображая, где взять арфу, – обязательно буду, с превеликим удовольствием!
Тут зазвенел звонок, и в класс ворвались дети. Первым несся Кирюшка, размахивающий рюкзаком.
– Иди сюда, шалунишка, – улыбнулась Лариса Захаровна.
Кирка опустил глаза и, изображая полнейшее смирение и покорность, поплелся к лобному месту.
– Уж извините, – быстро сказала я, – можно я заберу сына с урока, идем к врачу.
– Конечно, – разрешила Лариса Захаровна, – он молодец, отлично работу выполнил дома, если так пойдет, в этом полугодии «четыре» выйдет, а во втором, даст бог, и пятерочка получится.
Мы вышли из класса в опустевший коридор, и Кирюшка недоуменно спросил:
– Как ты это проделала?
– Ох, – вздохнула я, – очень просто, только где раздобыть арфу?
– Зачем? – изумился мальчик.
– Видишь ли, мы заключили с музычкой бартерную сделку. Ты получаешь хорошие отметки, а я играю в школьном концерте.
Кирюшка обнял меня и проникновенно сказал:
– Я горжусь тобой, Лампочка, никогда не встречал людей, умеющих играть на арфе!
Я хмыкнула: ну кто бы мог предполагать, что это умение хоть когда-то сгодится!
– Только знаешь, Кирюшка, долг платежом красен!
– Всегда готов, – закричал мальчик, – ну, говори скорей, чего делать? На рынок за картошкой? Белье погладить?
– Пойдешь сейчас со мной к одной даме и будешь изображать ребенка, который хочет учиться игре на рояле.
– Зачем?
– Надо.
– Ради тебя съем даже геркулесовую кашу, – заявил Кирка, и мы отправились к Раух.
Мария Леонидовна походила на Екатерину Великую. Такое же надменное лицо с маленьким ртом и большими, чуть навыкате глазами. Та же полноватая фигура с высокой грудью и крутыми бедрами. В молодости, очевидно, пользовалась успехом. Впрочем, возраст хозяйки не поддается определению. Здесь явно не обошлось без скальпеля. Возле ушей виднелись предательские шрамы, свидетельствующие о косметических подтяжках. Волосы, брови и ресницы она, естественно, красила, а кожу лица покрывала тональным кремом. Мария Леонидовна добилась потрясающего результата и в сумерках запросто могла сойти за сорокалетнюю.
Под стать хозяйке оказалась и комната, куда нам велели пройти, предварительно сняв обувь. Большой рояль с открытой крышкой, круглый стол, покрытый кружевной скатертью, бархатный диван, кресло и запах недавно сваренного кофе.
– Чудесно, – сказала Раух, присаживаясь у инструмента, – сначала проверим слух.
Уверенными пальцами она пробежалась по клавиатуре, сыграла гамму, потом нажала на «ля». Чистый звук повис в воздухе.
– Ну, какая нота?
– Ре, – ляпнул Кирка, потом добавил: – А может, фа, они жутко похожи.
– На мой взгляд, не слишком, – вздохнула Раух, – ладно, садись к роялю и положи руку на клавиши.
Кирюшка послушно плюхнул ладошки на кусочки слегка пожелтевшей слоновой кости.
– Нет-нет, – поправила Мария Леонидовна, – кисть следует держать так, словно под ней яйцо.
– Сырое или вареное? – поинтересовался Кирюшка.
– Какая разница? – оторопела Раух, очевидно, никогда до этого не слыхавшая подобного вопроса.
– Большая. Если шлепнешь рукой по сырому яйцу, будет лужа, а если по вареному, то ничего, – ответил Кирюша и скорчился на крутящемся табурете.
– Яйцо надо класть мысленно, не по-настоящему, выпрямись, – машинально обронила преподавательница и велела: – Иди в соседнюю комнату и посмотри там телевизор!
Кирюшка послушно вышел.
– Ну что вам сказать, – развела руками Раух. – Рихтера я из него не сделаю, поздно начинаем, но играть для себя научу. Заниматься два часа будем у меня, беру пятьдесят долларов за шестьдесят минут. Впрочем, я элитарный педагог, могу посоветовать других преподавателей, подешевле.
– Нет-нет, – быстро сказала я, – хотим только к вам. Слава так вас нахваливал.
– Слава, Слава… – забормотала Мария Леонидовна. – Что-то не припомню такого… Он учился у меня?
– Вы Таню Молотову знаете?
– Танечку? Конечно, дочь моей ближайшей подруги, к сожалению, покойной.
– А Слава ее лучший друг.
Мария Леонидовна улыбнулась:
– Не знаю такого, да и с Таней давно не встречалась.
– Георгий Львович говорил, что вы с ней близко дружите, даже с квартирой хлопотали.
– Дааз старый болтун, – в сердцах сказала Раух.
Я решила ковать железо, пока горячо:
– У меня проблема с сыном. Отлично зарабатывает, торгует компьютерами и мечтает прикупить квартирку в том доме, где живет Дааз. Может, составите и мне протекцию? Естественно, заплачу комиссионные и вам, и Георгию Львовичу.
– Сейчас такое тяжелое время, денег постоянно не хватает, я бы с удовольствием помогла, но Жорочка больше не пойдет на такое. Видите ли, Танюша дочь моей безвременно ушедшей подруги, ей досталась от матери совершенно невероятная жилплощадь – однокомнатная клетуха гостиничного типа. Комната метров двенадцать и кухня три. Жуткая конура. Я сочла своим долгом помочь, хотя все мои связи с Таней прервались после смерти Ляли. Честно говоря, мы года три не разговаривали. А тут она вдруг позвонила и попросила: «Тетя Маша, в вашем доме никто квартирку не продаст?»
Танюша рассказала, что вышла замуж, супруг – состоятельный бизнесмен и они хотят апартаменты в престижном месте. Тут Мария Леонидовна вспомнила про Георгия Львовича. Вот и вышло необыкновенно хорошо – и Тане посодействовала, и Даазу помогла.
– А Слава говорил, будто вы и ему обещали протекцию, – протянула я.
– Да какой Слава? – вышла из себя Раух.
– Близкий друг Тани.
– Я не знаю никого из ее окружения, – ответила Мария Леонидовна.
Как все преподаватели, она была терпелива и спокойно повторяла сказанное:
– Я не поддерживала с Таней никаких отношений после кончины Ляли, а с тех пор прошло чуть больше трех лет. Честно говоря, если б она не позвонила, да не крайняя бедность… – Репетиторша махнула рукой, не договорив фразу.
Впрочем, понятно и так, небось Михаил отлично отблагодарил пожилую даму.
– Значит, это не вы помогли Славе?
– Первый раз слышу о таком, – заверила Раух.
На улице Кирюшка радостно запрыгал, получив мороженое. Мы сели в метро, и поезд помчался сквозь тоннели и станции, мерно покачиваясь и вздрагивая на стыках рельс. Настроение было пакостное. Как подобраться к милейшей Танюшке? Ни Георгий Львович, ни Мария Леонидовна не смогли сказать, где работает моя заместительница. Только твердили в два голоса:
– Много языков знает, переводчица.
Дома я разогрела обед и уже собиралась наливать суп, как раздался звонок.
– Кто там? – бдительно поинтересовалась я.
– Сборщик подписей от ЛДПР, – раздался ответ.
Я распахнула дверь и, увидав милую молодую женщину с усталым лицом, переспросила:
– Кто?
Гостья тяжело вздохнула и принялась заученно пояснять:
– Скоро выборы в Государственную думу, я собираю подписи. Наш кандидат во всех отношениях…
Оглядев ее чересчур легкое для холодной осени пальто, разношенные сапоги и слегка потрескавшуюся лаковую сумочку, я предложила:
– Проходите на кухню, угощу супчиком.
Над тарелкой горохового супа из копченых ребрышек поднимался ароматный парок. Агитаторша, назвавшаяся Леной, быстро проглотила полную тарелку и разоткровенничалась.
Ей пятьдесят три года. Всю жизнь просидела в НИИ, дослужилась до старшего научного и хорошего оклада. Но тут грянуло торжество демократии. Родной институт пал жертвой перестройки. Сотрудников отправили в бессрочный отпуск. Лене еще повезло, удалось оформить преждевременную пенсию, правда, очень маленькую, просто грошовую, вот и хватается за любое дело, чтобы хоть чуть-чуть заработать.
Сама она Жириновского вкупе с ЛДПР терпеть не может, но в его штабе платят за каждую подпись по двадцать рублей, за день можно и тридцать, и сорок человек выходить.
Лене ближе коммунисты, но у Зюганова полно полоумных стариков, бегающих по квартирам исключительно из моральных убеждений, денег Геннадий Андреевич не платит, жадится, вот и приходится Лене агитировать за шута горохового, сына юриста.
А что делать? Непутевая дочь родила ребенка без мужа, поднять младенца ох как дорого, на одни памперсы состояние уходит!
Проглотив еще тарелочку обжигающего супа, агитаторша поинтересовалась:
– Может, возьмете телефонную книжечку, посмотрите, кто из ваших знакомых мне наверняка лист подпишет!
Внезапно в моей голове словно включили свет. Знаю, как подобраться к Тане и Славе!
Проводив Лену и велев Кирюшке делать уроки, я села на кухне и призадумалась. Отличная идея пришла в голову! Сделаю на компьютере фальшивый подписной лист, прикинусь сборщицей подписей и постучусь к Молотовой. Попрошу воды, потом пожалуюсь на судьбу и предложу милейшей Танюше принести телефонную книжку, а потом, уходя, постараюсь изловчиться и утащу ее с собой. От такой гениальной мысли я даже вспотела. Ну просто Мата Хари, Штирлиц и Джеймс Бонд в одном флаконе.
От возбуждения я забегала по кухне, за мной туда-сюда, сопя от напряжения, мотались мопсы. Рейчел лениво поворачивала голову, следя, как я мечусь между окном и плитой.
Так, следует все продумать до мельчайших деталей. Скорей всего Молотова отлично знает меня, да еще существует большой риск нарваться на Михаила. Правда, днем он в основном на работе. Значит, нужно изменить внешность до неузнаваемости.
Я ринулась в комнату к Кате и распахнула шкаф. Несколько дорогих костюмов, элегантные брюки, нарядные блузки – все не то. Потом досмотру подверглась Юлина одежда, и вновь полное разочарование. Да я в этих коротеньких юбочках и обтягивающих кофточках превращусь в девочку, а хочу выглядеть старообразной, потрепанной жизнью бабой. Может, у Виктории найдется необходимое? Пользуясь тем, что противной гостьи нет на месте, я влезла в ее шифоньер и ахнула. Вот это да!
Огромный трехстворчатый гардероб был забит под завязку новыми вещами с болтающимися бирками. Чего тут только нет! Шуба из меха неизвестного животного и кожаная шляпка, штук пять пиджаков, брюки, узкие юбки… Внизу стройными рядами стояла обувь: несколько пар отличных туфель, элегантные лодочки, демисезонные и зимние сапоги… Виктория основательно опустошила бутики. Интересно, зачем ей столько обновок? Замуж, что ли, собралась? Но как бы там ни было, все эти шмотки тоже не подойдут. Придется идти к метро, там, в маленьком подвальчике, примостился магазинчик «Секонд-хэнд».
Крикнув Кирке: «Делай уроки, скоро вернусь!» – я понеслась на барахолку.
Через полчаса, довольная, даже счастливая, я втаскивала в квартиру огромный пакет. В лавчонке моментально нашлось требуемое – серо-буро-малиновый трикотажный костюм с юбкой миди и просторным пиджаком. В придачу к нему светлая блузка, воротник которой завязывался пышным бантом, а на голову нацеплю клочкастую мохеровую шапочку, писк моды конца шестидесятых. С этим прикидом великолепно гармонируют мои превратившиеся в опорки когда-то замшевые сапоги и китайская куртка. Впрочем, жаль, что я ее постирала. Чистая она выглядит крайне прилично.
Только сначала вещонки следует прополоскать, а потом продумаем макияж.
Но не успела я запихнуть содержимое пакета в стиральную машину, как из комнаты Кирюшки донеслась характерная музыка. Так, все ясно, вместо того чтобы учить географию, он включил телевизор и смотрит гадкую передачу «Дорожный патруль». А я не хочу, чтобы ребенок любовался на размазанные по тротуару трупы.
Быстрым шагом я влетела в детскую и велела:
– Немедленно выключи «Дорожный патруль».
– Это «Криминальная хроника», – возразил мальчишка.
Хрен редьки не слаще!
– Тем более прекрати смотреть – такая передача не для ребят.
– У нас все в классе смотрят, – заныл Кирка. – Подумаешь, что я, трупов не видел?..
– Сейчас же выключи, – разозлилась я и, не найдя пульта, потянулась к кнопкам на панели «Сони» да так и замерла с протянутой рукой.
Камера показала знакомый мне дом, а бесстрастный голос комментатора за кадром сообщил:
– Сегодня, в двенадцать часов дня, в подъезде дома №18 по Селиховскому проезду, на площадке седьмого этажа был обнаружен труп нигде не работающей Веры Мартыновой.
Я села на пол и, не отрываясь, уставилась на экран. Камера демонстрировала теперь лежащую ничком Веру. Красивый халат задрался, выставляя напоказ длинные стройные ноги с безукоризненными по форме ступнями.
– Ага, – воскликнул Кирка, – самой интересно! А мне запрещаешь, нечестно это!
– Цыц! – велела я, превращаясь в слух.
Тело нашла домашняя работница Мартыновой. Женщина рассказала, что хозяйка никогда не вставала раньше полудня и не впускала в квартиру никого из посторонних. Оперативники предположили, что у нее в гостях было хорошо знакомое лицо. В гостиной обнаружены две чашки и коробка конфет. По версии следователей, Мартынова предложила гостю выпить кофе, но в этот момент между ними вспыхнула ссора, и пришедший схватился за нож. Спасая свою жизнь, женщина бросилась на лестницу, но убийца догнал ее и ударил три раза ножом в спину. От проникающего ранения в сердце Мартынова скончалась на месте. Затем нападавший оставил тело на площадке и скрылся с места преступления. Нож он забрал с собой. Начато следствие. Лиц, которым известно что-либо по факту данного убийства, просят позвонить.
Высветились телефоны. Словно сомнамбула, я встала с паласа и побрела на кухню. Ничего не понимаю. Зачем убили бедную Веру? Ведь листочки синего цвета давно в руках гориллоподобного жиртреста. За что тогда погибла Мартынова?
Я зажгла машинально чайник и уставилась на бодрое желтое пламя. Вспомнилось безупречно красивое, слегка надменное лицо Веры и фраза, произнесенная капризным, хрипловатым меццо: «Никогда не открываю сама дверь, тем более посторонним!»
Может, позвонить в милицию и рассказать, что знаю?
И чего я так боюсь представителей закона! Мне давно исполнилось восемнадцать, и никто не может заставить меня насильно жить с Михаилом. Следует признать, что я вела себя глупо, совершенно по-детски. Нет, надо встретиться с бывшим супругом, забрать документы, кое-какие вещи и подать на развод. Решено, вот только найду Катю и улажу ситуацию. А Вера скорей всего погибла от руки какого-то любовника, ревнивого мужика, которого впустила в квартиру без малейшего страха. И тут я милиции не помощница, потому что никого, кроме Кости Катукова и Марата Рифалина, не знаю. Но Котя давно покойник, а Марата мгновенно вычислят без меня.
На следующее утро я звонила в дверь квартиры Тани Молотовой. Разоделась так, что даже любимая мамочка ни за что бы не узнала дочурку. Серо-малиновый костюм мешком сидел на фигуре, полностью скрывая ее очертания. «Волосатая» шапочка была надвинута на лоб.
Лицо я покрыла тональной пудрой цвета загара, намалевала поверх бордово-кирпичный румянец. Губы накрасила помадой того же тона, а брови превратила посредством карандаша в соболиные. Глаза топорщились во все стороны слипшимися от некачественной туши ресницами, да еще на нижнем веке были намалеваны «стрелки». Чтобы окончательно перевоплотиться, запихнула за щеки ватные тампоны, а под язык – две большие пуговицы от пальто. Было страшно неудобно, зато разговаривала я шепеляво, почти невнятно. За руки можно не опасаться. Постоянная готовка и мытье посуды превратили бархатные лапки арфистки в слегка потрескавшиеся шершавые клешни домработницы.
– Вы ко мне? – удивилась Молотова, распахивая дверь.
– Агитатор от ЛДПР, – прошамкала я, демонстрируя только что сделанный на компьютере «подписной лист».
Хозяйка оправдала ожидания и пригласила в гостиную. Нет, все-таки наш народ потрясающе доверчив, даже наивен. Пока Молотова искала паспорт, я самозабвенно плакалась на жизнь, без конца педалируя одну тему – за каждую подпись мне выплачивают двадцать рублей.
Наконец мне вручили бордовую книжечку, и я принялась старательно умещать в узких графах необходимые сведения. Сразу выяснилась пикантная деталь. Милой Танюше оказалось не двадцать пять лет, как она утверждала, глядя на меня с экрана телевизора, а тридцать два года.
Я медленно переписывала цифры, поглядывая украдкой на свою заместительницу. А поглядеть было на что. Роскошные иссиня-черные волосы крупными локонами падали на точеные плечики. Кудри скорее всего произведение ловкого парикмахера, но это нисколько не уменьшает их красоту. Безупречно белая кожа, и никаких морщин, даже мелких «гусиных лапок» у глаз. Впрочем, о глазах следует сказать особо. Огромные, блестяще-черные, словно лужицы дегтя. Про такие принято говорить – бездонные. Губы красиво изогнуты, в меру пухлые, и маленький, аккуратный нос. Словом, дама была хороша необычайно и на первый взгляд не выглядела беременной. Тесные джинсики подчеркивали стройные бедра, а талия походила на муравьиную. Но самое странное, что я не испытывала ни горечи, ни злости, ни ревности. Глаза просто спокойно отметили чужую красоту. В душе даже появилось некое чувство благодарности к Молотовой. Кабы не она, так бы и просидела я всю жизнь у телевизора, погибая от скуки.
И вот настал решающий момент. Сделав несчастное лицо, я заныла:
– Может, глянете в телефонную книжку, Татьяна Павловна, да присоветуете меня знакомым? Людям по большей части все равно, а мне заработок…
И опять вышло по-моему. Не усмотрев в просьбе ничего криминального, красавица принесла маленькую черненькую книжонку и велела:
– Пишите!
Я покорно зашкрябала дешевой шариковой ручкой по бумаге. Наконец добрались до последней фамилии. И тут я задергала носом:
– Чувствуете? Газом сильно пахнет!
– Да? – испугалась хозяйка и побежала на кухню.
Я моментально сунула книжечку в карман и пошла в прихожую.
– Странно, – сказала Таня, выходя в коридор, – конфорки не горят.
– Наверное, показалось, – охотно согласилась я и ушла.
Назад: ГЛАВА 25
Дальше: ГЛАВА 27