Книга: Смех и грех Ивана‑царевича
Назад: Глава 1
Дальше: Глава 3

Глава 2

 

Я молча слушал бывшую хозяйку.
— Короче, тебе приходится унижаться в низкосортном издании, пресмыкаться перед владельцем ничтожного листка за медяки. Может, вернешься ко мне?
— Спасибо за предложение, но нет, — твердо ответил я.
Элеонора сгорбилась:
— Ваня, помоги, мне одной никак не справиться. Я ведь не предлагаю тебе вновь идти на оклад. Но, скажу откровенно, вместо тебя я так никого и не нашла. Иван, ты незаменим! Я слабая женщина, не способна без друга ворочать делами, страдаю депрессией, мигренью, да еще нога каждый день болит. Короче, измучилась я.
Элеонора достала из ящика стола батистовый носовой платок и принялась нервно мять его.
— Ванечка, не бросай старуху-инвалида!
Меня цапнула за сердце жалость:
— Ну что вы, Нора, как вы могли подумать, что я отвернусь от вас? Только свистните — и прибегу.
— Так уже свищу! — воскликнула она. — И в данном случае думаю скорее о тебе, чем о себе. Как только Людмила Оконцева объяснила мне суть вопроса, я, старая опытная кошка, мгновенно просекла ситуацию и одним прыжком поймала жирную мясистую мышь. Ну согласись, Ваня, лучше ведь пресмыкаться и унижаться за солидную сумму, чем за гроши. А еще лучше… В общем, я ей сразу заявила: «Уважаемая Людмила, не надо нам, известным детективам, ваших денег. Не возьмем с Иваном Павловичем ни гонорара, ни большой суммы на расходы, которые всегда возникают во время расследования. В качестве оплаты хотим квартиру площадью метров сто пятьдесят с хорошим ремонтом, причем неподалеку от того места, где живу я. У вас, владелицы успешного риелторского бизнеса, не возникнет проблем при подборе жилплощади.
Нора ткнула пальцем в окно и вопросила:
— Что ты там видишь?
— Шестиэтажное здание, — покорно ответил я. — Пару лет назад в нем были густонаселенные коммуналки, а потом кто-то их расселил и начал ремонт.
— Переоборудование особняка затеяла фирма, которой владеет Людмила, — тоном фокусника, достающего из шляпы кролика, объявила Нора. — Сейчас квартиры выставлены на продажу. Глянь, вон там, на последнем этаже, ряд окон — это твое жилье, Ваня.
Я оторопел:
— Вы шутите?
— Ноябрь на дворе, день дураков уже прошел, а до следующего еще далеко, — хмыкнула Нора. — Нет, я говорю правду. В апартаментах спальня, кабинет, гостиная, объединенная с кухней, два холла, где ты можешь оборудовать библиотеку, и еще пара санузлов, гардеробная, кладовая…
Я моргал в такт словам Элеоноры, та же продолжала вещать, как змей-искуситель:
— Бонусом идет садик на крыше, куда из квартиры есть выход, можно поставить там кресла, столик, диван. Ваня, ты больше не будешь скитаться по чужим углам, наконец-то совьешь свое гнездо. Ах, да, плюс к этому машино-место в подземном паркинге. Нравится? Если разрешишь, я буду иногда летом заглядывать к тебе в гости, у меня-то нет возможности посидеть на свежем воздухе.
Я откашлялся:
— Судя по вашему рассказу, квартира прекрасная. Но вы в курсе, сколько она стоит?
— Конечно, — заверила Нора. — Взамен нам всего-навсего потребуется найти того, кто убил Семена Кирилловича Винивитинова-Бельского, и можешь вселяться.
— Простите, кого? — не понял я.
— Согласен! — возликовала Элеонора. — Ваня, ты умница, принял правильное решение! Мы опять работаем вместе! Боже, как мне надоели идиоты, которые пытались заменить тебя… Слава тебе господи, Иван Павлович вернулся!
Я хотел возразить, что никогда не собирался возвращаться к работе частного сыщика, но неожиданно как-то само собой изо рта вылетело:
— Расскажите суть дела.
Элеонора села, прищурилась, на секунду став похожей на сытую, чрезвычайно довольную собой рысь, затем завела обстоятельное повествование.
…В начале двадцатых годов прошлого века, когда интеллигенция в массовом порядке пыталась уехать из советской России, в Москву совершенно неожиданно вернулся из Франции хорошо известный и почитаемый в Европе скульптор Алексей Винивитинов. Он искренне увлекся идеями марксизма и решил вместе с освобожденным пролетариатом строить коммунизм во всем мире. Алексей, талантливый, но бедный паренек, в конце девятнадцатого века уехал из России в Италию, получил там необходимое образование, перебрался в Париж, где вполне успешно ваял скульптуры и писал картины, которые расхваливали критики. К моменту принятия судьбоносного решения Винивитинов имел хорошие деньги и честно заработанное имя. Представляете, как отреагировала на его желание перебраться на родину эмигрантская пресса? Даровитого художника заклеймили позором, иначе как предателем западные репортеры его не называли. Но зарубежные газеты в СССР в открытой продаже не появлялись, а советские журналисты наперебой восхваляли художника. Тогдашнее руководство страны живо сообразило, какую пользу можно извлечь из приезда в Москву столь известного человека, и широко распростерло ему свои объятия. Скульптору подарили огромную усадьбу купца Бельского: двухэтажный дом с колоннами и участок размером в несколько гектаров.
Едва устроившись на новом месте, Винивитинов изготовил статую «Рабочий у мартена» и женился на юной Леночке, девушке из пролетарской семьи. С той поры жизнь его напоминает счастливую сказку. Репрессии тридцатых годов не коснулись ни Алексея, ни членов его семьи. А когда началась война, художник, будучи уже в солидном возрасте, при всей своей любви к советскому строю защищать отчизну с оружием в руках не отправился. Зато дал денег на танк, что моментально сделало Винивитинова героем.
Если говорить современным языком, то Алексея можно назвать гением пиара. Он всегда знал, как следует поступить, чтобы о нем заговорили, и как получить наибольшую выгоду от своих действий. Художник был патологически работоспособен, трудился с рассвета до заката, обычно брался за хорошо оплачиваемую работу, но подчас ваял скульптуры даром. Вот только бесплатный труд тоже приносил ему неплохие дивиденды. Например, Алексей изваял изумительную статую «Учительница и ребенок», потом подарил ее одной московской школе. Естественно, о щедром жесте написали журналисты, которым «случайно» рассказала о презенте директор учебного заведения. Через неделю к Винивитинову приехали представители одной из союзных республик и попросили сделать для их ПТУ композицию «Мастер с учеником». Профессионально-технических училищ в том регионе было много, украсить хотели каждое, и… Короче, лучше не называть сумму, полученную автором изваяний. Да-да, вы, скорее всего, не поверите, что в советской России были люди, зарабатывавшие подобные деньги.
В пятидесятых годах в светских гостиных столицы шепотком стали говорить о том, что художник на самом деле князь, потомок древнего рода Винивитиновых-Бельских. «Конечно, он скрывает свое происхождение, но тем не менее не потерял аристократизма», — уверяли одни. «Да какой Лешка дворянин? Самозванец!» — возмущались другие. Злым языкам только дай повод — заработают вовсю. Но как бы ни шипели завистники и сплетники, Алексея Винивитинова в конце концов стали считать князем.
Когда скульптор скончался, его место в мастерской занял сын Кирилл, у которого был собственный ребенок, маленький Сенечка.
Через десять лет, когда в СССР началась так называемая хрущевская «оттепель», Кирилла Винивитинова тоже стали величать князем, а к его фамилии прибавили еще и «Бельский» (если вы не забыли, так звали купца, чью усадьбу получил его отец). Кто первым запустил утку об аристократических корнях бывшего эмигранта? Поговаривали, что это сделал сам Алексей, которому очень хотелось быть не только богатым, но и знатным.
К началу восьмидесятых, когда уже не осталось людей, помнивших, что мать Алексея работала посудомойкой в трактире, а отец служил кучером, его сын и внук, Кирилл и Семен, спокойно назывались Винивитиновыми-Бельскими, и именно эта фамилия стояла у них в паспортах. Семья жила все в той же усадьбе, пользовалась мебелью и посудой купца, который, будучи человеком богатым и основательным, заказал неубиваемые шкафы-кровати-столы-стулья из цельного дубового массива, велел украсить их затейливыми завитушками с позолотой и запасся тарелками-чашками на пару столетий.
Кирилл, как и отец, был талантливым скульптором. Его так же любило советское руководство, он имел множество наград, считался мэтром, преподавал в творческом вузе, плодотворно работал. Одним словом, ему достались в наследство от отца талант, редкостное трудолюбие и умение обрастать нужными связями. В усадьбе жили на широкую ногу, устраивали балы, приемы и не считали денег, которых хватало на все с лихвой.
Сына Семена Кирилл определил в художественное училище в надежде, что тот продолжит династию Винивитиновых-Бельских, но просчитался — у мальчика возобладала генетика рано умершей матери. Он рос тихим, предпочитал сидеть в библиотеке с книгами и писал стихи, чем здорово злил отца, который постоянно говорил:
— Что за дурацкая идея марать бумагу? Ступай в мастерскую, берись за резец или становись к мольберту. Помни, ты Винивитинов-Бельский, а вовсе не в семье баснописца Крылова родился, упокой господь его душу.
Семен никогда не спорил, молча выполнял приказы и честно пытался вытесать из камня скульптуру, чем опять злил папеньку. Кирилл отлично видел: на его сыне природа отдохнула, таланта ваятеля у Сени нет. И характера, похоже, тоже. Ведь если хочешь заниматься литературой, так скажи об этом прямо, отстаивай свое мнение, не будь мямлей. Но нет, Сеня походил на кусок пластилина — мни его как заблагорассудится. Молодой человек даже не стал возражать, когда папаша велел ему жениться на Елене Оконцевой, и в девятнадцать лет стал отцом девочки Людмилы. Правда, брак просуществовал недолго, через год последовал развод. А вот второй брак Семена получился удачным. Женой его стала Елизавета Матвеевна Болотова, опять же подобранная сыну отцом, она родила двоих детей, Ксению и Родиона.
На момент печально известной павловской реформы в сберкассе у Винивитиновых-Бельских хранилось более двухсот тысяч рублей. Напомним, машина «Волга» и трехкомнатная кооперативная квартира стоили тогда примерно по десять тысяч. Понимаете, да? Кирилл жил на широкую ногу, содержал несметное количество прислуги, летал по всему миру. Да-да, ему, известному скульптору, любимцу властей, сыну знаменитого художника, позволялось многое, даже частые поездки за рубеж. Но в стране случилась очередная революция, и все рухнуло. Сбережения, на которые можно было безбедно жить в СССР лет эдак триста, превратились в прах. Однако Кирилл Алексеевич не впал в депрессию, не стал увольнять челядь, не прогнал верную экономку Надежду Васильевну Пирогову и не перестал давать балы. Где отец брал деньги, Сеня понятия не имел, но они откуда-то появлялись. Кирилл Алексеевич продолжал жить в свое удовольствие и не жаловался на здоровье, скончался он весьма пожилым человеком в середине нулевых.
Тогда-то Винивитиновым-Бельским пришлось туго. Семен стал изучать финансовые дела отца и понял: с начала перестройки Кирилл Алексеевич не заработал ни копейки, его коммунистическое творчество не было востребовано новой властью. Зато он сохранил массу связей и стал продавать произведения искусства, которые собирал его отец, — драгоценные фарфор, живопись, шкатулки. Почти весь антиквариат ему удалось переправить за рубеж в частные коллекции. Вот на что семья безбедно жила с тысяча девятьсот девяносто второго года, вот откуда брались деньги на престижный отдых, на автомобили, еду, одежду, оплату коммунальных услуг, прием гостей и содержание прислуги.
Кстати, использовав свои немалые знакомства, Кирилл Алексеевич успел приватизировать дом и землю, чем буквально спас всю семью. Сеня-то ничего не умел — а главное, не хотел — делать. В мастерскую, где трудились отец и дед, он никогда не заглядывал, преподавать в институте по их примеру не собирался. А в середине девяностых объявил себя поэтом и одновременно искусствоведом и сел писать книгу, над которой работал до своей смерти в начале нынешнего года.
Повторяю: после кончины Кирилла Алексеевича положение семьи стало критическим. К тому времени Елизавета Матвеевна пригласила на постоянное жительство в усадьбу всех своих родственников. В доме обитали не только Семен, его жена и близнецы Ксения с Родионом, но также младшая сестра хозяйки Анфиса и ее престарелые родители — Эмма Геннадиевна с Матвеем Ильичом. Все хотели есть три раза в день, пить чай со сдобными булочками, каждому требовались одежда, обувь. Гигантский особняк сжирал горы топлива и электричества, здание следовало ремонтировать — оно ведь не новое, то крыша потечет, то крыльцо обвалится. Кроме того — в нем была тьма комнат, где на окнах висели шторы, а на полу лежали купленные еще купцом Бельским совершенно неубиваемые арабские ковры, и все это было покрыто пылью. Если раньше по дому бегали со швабрами и тряпками с десяток горничных, а на кухне толклись повара, то теперь осталась одна престарелая Надежда Васильевна, единая во многих лицах: и кухарка, и домработница, и т. д. Не забывайте еще про просторный парк, где в прежние времена трудился штат садовников, ныне же его территория тихо зарастала сорняками.
Как они выживали? Хороший вопрос.
Семен Кириллович самоустранился от всех проблем, на упреки супруги смиренно отвечал:
— Лично мне ничего не надо. Наш род насчитывает не один век, предки пережили много испытаний, я генетически получил в наследство умение довольствоваться малым. Есть обед? Прекрасно. Нет? Попью кефирчик. Его нет? Мне достаточно воды из-под крана, она-то точно не иссякнет.
Как-то раз Елизавета Матвеевна не выдержала и накинулась на мужа:
— Перестань нести чушь про древние корни! Можешь сколько угодно врать о своем аристократическом происхождении в присутствии моих родителей и Анфисы, они в твои россказни верят, слушают их с открытым ртом. Но мне-то не смей лапшу на уши вешать! В общем, пора тебе взяться за ум и найти какую-нибудь работу.
Семен вскочил, отбежал к балкону — беседа проходила в столовой — и патетически воскликнул:
— Дорогая, что с тобой? Вспомни, в библиотеке хранится родословная князей Винивитиновых-Бельских, мой пращур Степан по прозвищу Железный вместе с Александром Невским громил псов-рыцарей! И никогда никто из семьи не служил за оклад!
Елизавета Матвеевна онемела. Неужели муж поверил во вранье своего деда Алексея? С ума сойти, он на самом деле считает себя князем… Или просто не хочет работать?
От остальных членов семейства тоже не было никакого толка. Анфиса, младшая сестра Лизы, обладала хорошим слогом, бойким пером и писала крохотные эссе в журналы, в которых рассуждала о красоте окружающего мира, — но кому нужны в смутные времена такие опусы? Фису печатали неохотно, еще с меньшим желанием выплачивали ей гонорар. Эмма Геннадиевна и Матвей Ильич получали мизерную пенсию и сдавали свою квартиру, но все их деньги уходили на лекарства да на лакомства для любимца старушки пуделя Рича, которому на рынке покупалась парная телятина.
От полного отчаяния никогда нигде не работавшая Елизавета Матвеевна собственноручно вскопала в парке грядки, посадила помидоры, огурцы, картошку и зелень. И на робкие слова Надежды Васильевны про то, что на глинистой почве, да еще в тени деревьев, ничего не взойдет, она сердито заявила:
— Если неграмотные бабы из деревни выращивают урожай, то у меня, человека с высшим образованием и безупречным воспитанием, непременно все заколосится. Это дело нехитрое.
Но овощи плевать хотели на университетский диплом и умение пользоваться ножом и вилкой — всходы на грядках так и не зазеленели.
Положение Винивитиновых стало почти бедственным. А потом Семену Кирилловичу в голову пришла гениальная идея. Однажды он дал жене толстую книгу и велел:
— Живо прочитай!
Елизавета Матвеевна покорно просмотрела роман и удивилась:
— Что интересного в повествовании об английской семье, которая борется за выживание?
— Молодец, сразу суть ухватила, — похвалил ее супруг. — Ну-ка, ответь, что спасло британцев?
— Они стали пускать в дом экскурсии, — как прилежная школьница, ответила Елизавета Матвеевна.
— Вот! — обрадовался Семен Кириллович. — Что мешает нам заняться тем же? Ты все упрекаешь меня в бездействии, а я порылся в библиотеке и составил легенду. Слушай! Наш замок был построен в тысяча триста двенадцатом году…
— Побойся бога, Сеня! — захохотала Анфиса, присутствовавшая при разговоре. — Ведь сразу видно, что этому зданию от силы лет сто.
— Ты меня недослушала, — надулся хозяин. — Да, дом перестраивался, реконструировался, но сохранились некие свидетельства старины. Например, камин четырнадцатого века, в котором французский король Людовик Пятнадцатый сам жарил гусей.
— Не уверена, что сей монарх жил в те времена, — засомневалась Елизавета Матвеевна. — И, кстати, как он попал в Россию? Зачем приезжал? При чем тут гуси?
— Людовик был родственником князя Андрея Винивитинова-Бельского и тайком, инкогнито, навещал его, они даже гусей на охоте подстрелили, — на полном серьезе заявил Семен Кириллович. — А потом съели их за ужином в усадьбе.
— Дорогой, гусаки живут возле рек, где им в чаще плавать? — усомнилась жена.
— К тому же у нас нет камина, — вставила Анфиса.
И тут тихий, по-чеховски интеллигентный Сеня, мямля, рохля и полный пофигист, изо всей силы треснул кулаком по столу и заорал:
— Всем заткнуться! Как я сказал, так и будет. Надоела нищета! Нет камина? Значит, появится.

 

Назад: Глава 1
Дальше: Глава 3