Глава 22
Коткина не кричала на всех углах о своих сексуальных пристрастиях. Наоборот, она старательно скрывала, что не любит мужчин, была приветлива с парнями из «Элефанта» и нарочно хамила сотрудницам издательства. И чем больше Люсе нравилась какая-нибудь девочка с ресепшн или младшая редакторша, тем сильнее она ей грубила. Парочку красавиц Людмила выжила с работы, поняв, что не может справиться со страстью, выдаст себя. Испугалась этого и живо поспособствовала увольнению девушек. Любовниц она находила в клубах, барах, на просторах Интернета и всегда тщательно проверяла, чтобы очередная обожэ не имела ни малейшего отношения к книгоиздательскому бизнесу и прессе. Длительных связей у Коткиной давно не было, как правило, страсть горела несколько дней, от силы месяц. И уж конечно, ей в голову не могла прийти идея обольстить Веру.
Две недели Коткина жила словно в раю. Филиппова призналась ей, что поездку на Мальдивы организовала сама, заплатила собственные деньги, откровенно сказала:
– Люся, я тебя давно полюбила, но стеснялась подойти.
Коткина, шокированная таким поворотом событий, поинтересовалась, как Вера догадалась, что она лесбиянка. И услышала в ответ:
– Я посещаю иногда клуб «Утка во хмелю» и видела тебя там. Сначала я офигела, а затем обрадовалась: Люсенька, оказывается, из наших, значит, можно завязать отношения. Но опасалась проявить инициативу. Потом подумала: собственно, какого черта? Чего я боюсь? И оформила нам путевки.
Когда они вернулись в Москву, роман разгорелся еще жарче. Люся летала по «Элефанту», не чуя под собой ног. Она похудела, похорошела, стала выглядеть лет на десять моложе.
– Ты прямо как новобрачная на следующий день после свадьбы, – съехидничал однажды Яков.
Коткина слегка встревожилась (они с Филипповой совершенно не желали афишировать среди коллег свою любовь), но быстро нашла ответ:
– Мне привезли из Америки шикарные витамины, они повышают иммунитет и настроение.
Каждый вечер Люся проводила у Веры. Она строила планы, видела в мечтах, как вместе с Филипповой, выйдя на пенсию, колесит по всему миру, посещает Италию, Францию, Германию и обязательно Китай. В Поднебесной есть прекрасные врачи, Вере и Людмиле дадут целебные травы, они оздоровятся, проживут много-много лет и умрут в один день…
Коткина судорожно вздохнула.
– Меня ослепило и оглушило, я ничего вокруг не замечала. А следовало кое на что обратить внимание – Верка-то наша была с большими странностями. Я наткнулась у нее в комнате на куклу-вуду, вместо лица у нее фотка какого-то мужика была. Черно-белая, похоже, на принтере отпечатанная. Выглядело это отвратно…
Не сдержав любопытства, Людмила спросила у Веры:
– Ты веришь в колдовство?
Филиппова покраснела, тряпичную жуть в шкаф спрятала и рявкнула:
– А вот это не твое дело!
Часа через два Вера подошла к Коткиной со словами:
– Извини, не хотела тебя обидеть. Никому не рассказывала, но для тебя сделаю исключение. Давно-давно один человек всю мою жизнь порушил – не поверил, не выслушал, не помог, не отвел к врачу, а жестоко и больно наказал. А ведь я была не виновата! Я болела, мне требовался доктор. С тех пор ненавижу его, мечтаю, чтоб с ним самое ужасное случилось. Чтоб сдох поскорее. А он все живет и живет. Иногда погуглю его в Интернете, думаю, помер небось. Фигушки! Скоты живут вечно. Два года назад я автора пиарила, который книги по магии выпускает, и разговорилась с ним. Тот сказал, что надо сделать куклу-вуду, дать ей имя врага, хорошо бы фото его приклеить, а потом иголкой в него, сигаретой, иголкой, сигаретой…
Вера с такой ненавистью произнесла последние слова, что у Люси мурашки по коже побежали, и она непонятно зачем поинтересовалась:
– А как зовут твою куклу?
– Андрей, – скривилась Вера. – Все! Не хочу больше говорить о нем! Пожалуй, выпить мне надо. Сделай нам коктейль.
Людмила пошла к бару, понимая, что Вера разнервничалась из-за воспоминаний, и дала себе слово более вопросов о колдовстве не задавать.
Счастье накрылось медным тазом тринадцатого февраля.
Одиннадцатого Люся не осталась в коттедже у любовницы, поехала домой – надо было разобраться с коммунальными платежами. Еще она хотела собрать кое-какие вещи, прихватить горшки с цветами и перетащить их к Вере. Коткина решила сделать подруге подарок на День всех влюбленных: объявить, что теперь будет жить у нее. Сборы заняли весь следующий день.
Тринадцатого, вместо того чтобы ехать на службу, Коткина, забив свою иномарку сумками, отправилась в коттедж. Причем Филипповой она предварительно не позвонила – хотела сделать сюрприз. Люся знала, где Вера держит ключи от дома (в саду, в вазоне), и полагала, что она укатила в «Элефант». Коткина планировала разобрать свои шмотки, навести в доме порядок, приготовить вкусный ужин и встретить Веру словами: «Завтра четырнадцатое, День святого Валентина. Я люблю тебя и останусь навсегда с тобой, нас разлучит только смерть».
И вот, напевая себе под нос бравурную мелодию, Людмила, держа одной рукой горшок с пальмой, открыла дверь, сбросила сапоги, куртку, вошла в гостиную – и, выронив вазон, заорала. В кресле у телевизора развалился совершенно голый мужик, увидав вошедшую, он по-бабьи взвизгнул и прикрылся журналом.
Первой опомнилась Люся:
– Кто вы? Что тут делаете?
– А ты откуда взялась? – схамил незнакомец.
Коткина испугалась и попятилась. Ей только сейчас пришло в голову, что в дом забрался вор или бомж, решивший с комфортом провести время в теплом помещении.
Но через минуту в гостиной возникла… Вера, одетая в прозрачный халатик. Она мгновенно накинулась на подругу:
– Зачем ты приехала?
Ничего не понимающая Люда залепетала:
– Растения привезла… вещи…
– Почему не позвонила? – наседала Филиппова.
Люся только моргала. А мужик встал и, сверкая голой попой, убежал прочь.
– Это кто? – прошептала наконец Коткина.
– Садись, надо поговорить, – велела Вера.
Людмила опустилась на диван. Ей неожиданно стало страшно, хотелось крикнуть: «Не надо! Молчи! Не желаю ничего знать!» Но язык прилип к нёбу. Филиппова же, наоборот, трещала без умолку.
– Люся, я прекрасно к тебе отношусь, но наши дальнейшие отношения невозможны. Я не лесбиянка, живу с мужиками, с тобой решила поэкспериментировать. Парни-то народ ненадежный, или мне одни козлы по жизни попадаются. Сначала вроде с ними любовь-морковь, а потом претензии, занудство, в них просыпаются шейхи, они хотят видеть меня исключительно на кухне, завидуют моим заработкам, истерики закатывают. Тьфу! Последний принц таким дерьмом оказался, что я подумала: может, бабы лучше? И пошла в клуб «Утка во хмелю». А там увидела тебя. Ты мне на самом деле нравилась, я провела на Мальдивах чудесные две недели. Но когда мы вернулись, очарование прошло. Люсенька, ты замечательный человек, моя единственная подруга, но в постели мне с тобой не особо хорошо. Уж извини, я без мужика не могу. Давай просто дружить? Найдешь себе новую любовницу, моложе, красивее меня.
– Мне нужна ты, – тупо произнесла Коткина.
– Я никуда не денусь, – сказала Вера, – мы останемся самыми близкими людьми.
Люся растерянно моргала. Она никак не могла поверить увиденному, надеялась услышать от Веры про внезапный приезд брата, который внаглую ходит по дому сестры без трусов… Истина дошла до нее с большим опозданием.
– Ты мне изменила? – прошептала Людмила. – С мужчиной? А как же наши планы жить вместе?
– Их строила ты одна, – жестко произнесла Вера. – Я тебя со шмотками к себе не приглашала, цветы в горшках привозить не просила. Хотела только проэкспериментировать, каково это – спать с бабой. И поняла: не могу.
– Я твой эксперимент? – недоумевала Люся.
– Ага, – спокойно подтвердила Филиппова. – Согласись, в жизни все надо надкусить, все попробовать. Иначе как поймешь, что вкусно, а что противно?
Коткина с трудом встала.
– Поняла. Прощай, Вера.
– Но тебя никто не гонит! – засуетилась Филиппова. – Давай попьем кофейку? Ну не дуйся! Люська, я в тебя правда влюбилась, даже нарушила свое правило не спать с коллегами. Но теперь амур улетел. Со мной всегда так – долго рядом с одним человеком оставаться не могу.
Людмила попыталась улыбнуться.
– Ерунда. Ты мне тоже разонравилась, только я не знала, как объявить о своем уходе.
Высказавшись, она двинулась к двери, но не смогла уйти гордо – обернулась и жалобно пролепетала:
– Сегодня тринадцатое февраля, худший день в моей жизни. Тебе меня не понять.
– Ошибаешься, дорогая, – возразила Филиппова. – Когда-то в моей жизни приключилось пятнадцатое декабря. Это тебе меня не понять! Не дай бог тебе моих черных деньков…
Закончив рассказ, Коткина опять вытерла нос о мой рукав.
– Пятнадцатое декабря? – подпрыгнула я. – Она не объяснила, что случилось тогда? В каком году?
– Нет, – мрачно пробурчала Люся. – А я не стала уточнять.
Затем она отвернулась к окну.
– Верка удивительный человек. Мы работали в одном издательстве, часто пересекались, и она вела себя так, словно между нами ничего не происходило, не было сумасшествия на Мальдивах, прекрасных вечеров и ночей в Москве. Звонила мне, спрашивала: «Как дела? Когда кофеек пить пойдем?» Она со мной дружила! А я погибала. Я хотела, чтобы Верка сгинула, умерла, но не могла заорать ей в лицо: «Исчезни навсегда!» Мы повязаны работой, издательский мир тесен, узнают о моей ориентации…
– На дворе двадцать первый век, лесбиянки никого не удивляют, – возразила я.
– Тебе хорошо говорить… – махнула рукой Коткина. – Люди лишь прикидываются толерантными, а в душе готовы того, кто от общей массы отличается, сжечь. Знаешь, отчего мне сейчас так плохо? Вера в самом деле умерла, я не могу с ней помириться и чувствую свою бесконечную вину перед ней. Ты когда-нибудь стояла над могилой любимого человека, думала: все, ничего не изменить, не поправить, зачем я была жестока? Почему не протянула руку дружбы? Не помогла? Запомни, Виола, тем, кто рядом, надо постоянно говорить хорошие слова! Потому что сегодня дорогой тебе человек есть, а завтра его нет, ты же осталась, и жрет тебя совесть, как голодный волк. Невозможность ничего исправить, вот что самое страшное, когда близкий ушел.
Я погладила Люсю по голове.
– Вообще-то Вера тебе сначала изменила, а потом прикинулась доброй подружкой, ты ни в чем не виновата.
Коткина положила ногу на ногу.
– Так подчас тяжело делается! Накатит тоска, слезы подступают, вот я и бегу сюда. Сяду, открою наши снимки с Мальдив и реву. Нет, Вилка, я виновата, ты не знаешь. Вера мне в ночь с тринадцатого на четырнадцатое декабря позвонила и зашептала: «Люсенька, можешь приехать? Прямо сейчас! Я одна в доме, мне очень страшно!» А меня ее слова возмутили. Отреагировала я соответственно: «Что, осталась на сегодня без мужика и вспомнила про Коткину?» В общем, разговор получился такой…
Филиппова, услышав грубую фразу бывшей любовницы, расстроилась.
– Ты до сих пор обижаешься? Я думала, мы друзья!
Людмиле следовало просто повесить трубку, но ее понесло:
– Ночь, Верка, время откровенности. И рядом с нами нет коллег. Да, мне неприятно, дурное послевкусие осталось.
– Люсенька, не сердись, я тебя люблю, – почему-то по-прежнему шептала Вера. – Сделай одолжение, приезжай. На меня охотится медведь!
Коткина расхохоталась:
– Бурый или белый?
– Темный, волосатый, огромный, очень страшный, – зачастила Филиппова.
– Дорогая, косолапые в районе Москвы не водятся, – развеселилась Людмила, у которой неожиданно прошли и злость, и обида.
– Может, он из цирка сбежал? – неуверенно предположила Вера. – Или его кто-то в качестве домашнего любимца держит.
– Медведя? – давилась смехом Люся. – Ага, он такой милый, прямо чихуахуа или пуделек. Ничего лучше не придумала?
– Перестань, – захныкала Филиппова. – Понимаешь, я пошла в туалет, потом захотела попить, спустилась в кухню. Свет зажигать не стала, налила себе стакан минералки, подошла к окну. Стою и думаю: какая некрасивая зима – снег не сыплет, грязь кругом, тепло… И тут! Прямо к стеклу прижалась медвежья морда. Страшенная! Волосатая! Клыки наружу! Вся в крови! И он так вонял!!!
– Дорогая, остановись, – попросила Людмила. – Почему ты ночью в декабре оставляешь открытые окна?
– Все заперто, – возразила Вера. – Я двери проверила, когда первый шок прошел.
– Тогда каким образом ты почуяла мерзкий запах от зверя? – захихикала Коткина.
– Не знаю, – растерялась бывшая возлюбленная. – Глянула на его отвратительные зубы и смрад унюхала.
– Прикольно, – протянула Коткина.
– Ты же сейчас приедешь? – с надеждой в голосе поинтересовалась Вера.
– Нет, – отрезала Коткина. – Позвони одному из своих мужиков.
– У меня никого нет, – пожаловалась собеседница. – Я здесь совсем одна и умираю от страха.
– Съезди к метро и сними кого-нибудь, тебе не привыкать, – ехидно посоветовала Коткина и отключилась.
В шесть утра, когда Люся принимала душ, снова раздался звонок от Веры.
– Он хочет меня убить… пришел за мной… так долго ждал… – бормотала Филиппова.
– Кто? – сердито осведомилась Коткина.
– Медведь, – прошептала Вера. – На дорожке лежала записка… от него… он написал… Я вышла, как всегда, в пять сорок пять на пробежку… открытка лежит в грязи под окном…
– Медведь? – хмыкнула Люся. – Ну и ну! Может, пригласить Топтыгина в издательство как автора? Нехай он нам роман про свою сексуальную жизнь с лисой наваляет. Я его отредактирую, ты распиаришь. Гарантированно бестселлер получится.
– Ты мне не веришь, – захныкала Филиппова.
– Дорогая, мало найдется на свете людей, которые примут всерьез подобный рассказ, – ехидно проговорила Людмила. – И я плохо представляю, каким образом Михайло Потапович держал в лапе ручку. Увы, логическое мышление, свойственное каждому профессиональному редактору, мешает мне ужаснуться услышанной истории. Потому что вопросы появляются. Например, где Топтыгин раздобыл бумагу? Навряд ли купил в магазине, а?
– Записка напечатана на принтере, – пояснила Вера.
– Ну, это меняет дело, – продолжала дурачиться Коткина, – вопрос снят. Ведь сейчас в каждой берлоге стоит компьютер.
– Его видели Гуляевы! – закричала Вера. – Можешь у них спросить!
– У кого? – уточнила Люся.
– Мои соседи, которые живут через дорогу, – устало пояснила бывшая любовница. – Они вчера вечером приехали домашние консервы забирать, остались ночевать. Я в окно видела, как темная фигура от моего окна отбежала и к их участку кинулась. У Гуляевых сразу свет вспыхнул. У них собака есть, и она, наверное, дикого зверя почуяла, залаяла, хозяев разбудила. Медведь мне письмо принес.
– От кого? – заржала Коткина. – От Лисы Патрикеевны? Зайки-побегайки? Мышки-норушки?
– Да нет же, от него, от Андрея! – воскликнула Вера. – Помнишь, я говорила о нем? Я знаю, он умер. Но… Вдруг нет и в Интернете ошибка? Он меня ненавидел, он…
Филиппова замолчала.
– Все, пока, – начала прощаться Людмила, – я на работу опаздываю. И тебе пора выезжать.
– Remember… пятнадцатое декабря… десять часов утра… – прошептала главная пиарщица «Элефанта».
– Это что такое? – не поняла Коткина, собравшаяся повесить трубку.
– Это я записку прочитала, – сдавленно ответила Вера. – «Remember. Пятнадцатое декабря, десять утра». Люся, пожалуйста, давай сегодня проведем вечер вместе! И ночь тоже. Я… я… в панике…
– Ну ваще! – перешла на сленг подростков Коткина. – Ай да Мишутка! Он, оказывается, еще и англицкой мовой владеет!
