Глава 40
Виталий без долгих предисловий объяснил ей, что во всех его несчастьях виновата она. Подлая жена отказалась дать три миллиона супругу, вот на него и наехал хозяин подпольного казино, выдвинул ультиматум: или с ним в течение недели расплачиваются, или он обратится к тем, кто за процент выколачивает из людей долг. Виталий понимал, что бандиты с ним церемониться не станут, поклялся не позднее понедельника притащить требуемую сумму, а сам кинулся к Сергею Мазаеву, с которым подружился за игорным столом, и задал ему любимый вопрос россиян:
– Что делать?
Приятель не проявил оптимизма.
– Дерьмо дела, живым тебя не отпустят. Деньги есть?
– Ни копейки, – ответил Витя, – голый совсем.
– Мда, – озадачился Сергей. – А с бабами как? Только по-честному. Нормалек? Или ушел из большого секса, выступаешь в любительских соревнованиях по виагре?
– Нет у меня проблем. А при чем здесь это? – не понял Виталий.
Мазаев запустил руку в волосы.
– Есть одна бабенка. Денег лом. Вся тюнингованная по высшему разряду: импланты повсюду, морда натянутая. Веселая такая, отвязная, погудеть любит, по клубам шарится. Ей мужик нужен. Каждую ночь. И днем. Хорошо бы не один раз. Потянешь такую? Если да, познакомлю. Она лавэ не считает, понравишься ей, заплатит долги, оденет-обует, без проблем жить станешь. Но до тех пор, пока ты ее шпилишь. Повесит голову твой «парень», получишь пинок под зад. Да, про возраст не сказал, шестьдесят пять ей.
– Блин, – протянул Виталий, – я столько не выпью. Хотя… можно попробовать.
И Мазаев свел приятеля с бесшабашной Викой. Пенсионерка оказалась забавной, сохранила менталитет подростка, сексуальный аппетит тридцатипятилетней женщины, легко срывалась с места, могла плясать всю ночь, а утром париться в бане. Виталий ей очень понравился, а услышав про его долги, Вика махнула рукой:
– Не парься. Улажу проблемку.
Через неделю любовница принесла сожителю паспорт.
– Держи. Ты теперь Виталий Павлович Сыркин.
– Где взяла документ? – напрягся он.
– Настоящий Сыркин умер, – пояснила Вика, – вроде под машину попал. Ты по его бумагам поживешь, пока владелец казино не успокоится. Не дрожи, подпольного крупье скоро посадят или пристрелят, долго они не живут. Ищет он сейчас Андрея Яковлева? Флаг ему в руки, ты умер.
– Как умер? – поежился Виталий-Андрей.
– Машинка тебя переехала, – заржала Вика, – сбила и смоталась. На дороге Андрюша лежал, в кармане документы нашли. Я у тебя удостоверение личности без спроса взяла. Усе! Выкинь мысли про долг из башки, не сиди с кислой рожей, мне угрюмые парни не нравятся. Не дрожи, у меня есть Шурик! Шурик – волшебник! Все может, только свистни, прибежит, лапами побьет – и о’кей, май дарлинг, пей кофеек с каплями Саган.
– Капли Саган? – окончательно потерял нить беседы Виталий.
– Коньячок, – пояснила Вика, – говорят, французская писательница Франсуаза Саган очень его уважала и совсем не каплями глушила. Перестань трястись. Был ты Андрюша, стал Виталя. Зачем платить деньги, если можно мертвяком прикинуться и ни копеечки не отдавать? Три «лимона» жалко. Попомни мое слово: и года не пройдет, как мужик, который игорным бизнесом владеет, куда-нибудь да денется. И как Шурик все проделал, меня ваще не колышет. Паспорт Сыркина настоящий, фотка твоя, поехали в ресторанчик.
– Значит, я Виталий Павлович Сыркин, – пробурчал Виталий, – добрый день тебе.
– Вот за что ты мне нравишься, – заржала Вика, – на одной волне мы. Ржу-не могу, как подумаю, что кручу шуры-муры с призраком. Вау! Такого у меня еще не было! Шуры-муры с призраком!
Виталий ни словом не обмолвился развеселой Викуше, что это уже его вторая смена личности и как ему повезло: Сыркин оказался полным его тезкой, к имени «Андрей» Виталий так и не привык.
Несколько лет парочка жила душа в душу, потом Вика внезапно умерла. Виталий растерялся, он не знал, что делать, и начал искать завещание любовницы. Он надеялся, что ему достанется хороший кусок денежного пирога, но откуда ни возьмись появились адвокаты, и оказалось, что у Вики трое взрослых детей, внуки… Сыновья не одобряли образ жизни неприлично богатой мамы, но против получения ее капитала, загородного дома, драгоценностей ничего не имели.
Не успела кошка чихнуть, как Виталий Павлович очутился на улице. Практически голым. Жадные детки отняли у последней любви маменьки и коллекцию часов, и собрание перстней, и сумки-портфели из крокодиловой кожи, и костюмы, сшитые на заказ, и обувь, произведенную в единственном экземпляре… Правда, Виталий успел припрятать одно кольцо. Его он сдал в скупку, снял комнату в коммуналке и задумался о жизни. Куда идти работать? Что делать? Как решить жилищный вопрос? Годы, проведенные с Викой, сделали Виталия бонвиваном, сибаритом, он привык к дорогим вещам, загородному особняку, золотой кредитной карте. Лишиться в одночасье всего было очень больно. Ему показалось, что его приподняло ураганом, пронесло несколько километров и шмякнуло о грязную, загаженную проселочную дорогу.
Неделю лже-Сыркин пролежал в комнате, щелкал пультом, потом вышел на улицу и в киоске у метро увидел журнал, на обложке которого красовалась фотография Лизы-Майи. Он купил его, прочитал интервью владелицы клиники «Юность», несказанно обрадовался, записался на прием к своей «вдове» и сказал ей:
– Значитца так, покупаешь мне квартиру, машину, устраиваешь на работу и живи счастливо.
Кнутова-Федина замолчала, потом издала стон.
– Боже! За что мне это?! Попыталась ему объяснить, что статья опубликована в рекламных целях, я заплатила журналу и за обложку, и за интервью, там мои бизнес-успехи сильно преувеличены. Но он только смеялся и говорил: «Хочешь все потерять? Устрою в пять минут. Не знаешь, почему наши друзья по обмену погибли?»
Ну как он про их смерть узнал? Говорил, что я наняла кого-то их убить… ой, не могу!
Майя зарыдала.
– Пришлось ему квартиру купить… двушку… иномарку… он спорил… требовал подороже… Я устала, невероятно устала, так долго… бесконечно боялась… сил нет.
– Сколько раз можно наступать на одни грабли? – возмутилась я. – У «призрака» рыльце в пушку по самые уши! Он дважды менял личность, задолжал хозяину подпольного казино! Да он должен был намного больше вас бояться огласки. Почему вы не сказали ему: «Пожалуйста, можешь идти со своими историями куда угодно, но тогда и я рот открою».
Кнутова-Федина опять вытерла лицо рукавом.
– Я попыталась именно так высказаться, а он рассмеялся: «И чего? Вместе погибать станем, пусть мне плохо будет, но я тебя с собой на дно утащу, тонуть приятнее в компании. Хочешь обо мне правду растрепать? Не Сыркин я, не Яковлев, а Хрусталев? Отлично! А кто кашу заварил, кто воду замутил? Чья это идейка с самого начала? Кто тридцать миллионов долларов заныкал? Бабло твое было?»
Майя зажала ладонями уши.
– Не хотела его слушать! Опять ужас вернулся. Спать не могла. От любой еды тошнило. Купила ему квартиру, думала, он отстанет. Но пришлось ремонт делать, мебелью обставлять. Работать он не хотел, требовал денег, денег, денег…
– И тут к вам обратилась Лаура Кривоносова, – влез в беседу Роман, – попросила проконсультировать мужа.
– Да, – всхлипнула собеседница, – не повезло Никите Владимировичу, у него была болезнь Крейтцфельдта-Якоба. Физически он мог протянуть год, и два, и три, а вот умственная деятельность угасла бы очень быстро. И эта перспектива его испугала. Никита очень любил Лауру, не хотел, чтобы жена возилась, как он мне сказал, «с кабачком». Я проводила с ним сеансы психотерапии, пыталась справиться с его суицидальными настроениями, и вроде удалось. А потом он застрелился.
– Во время доверительных бесед Обжорин признался вам, что беспокоится, на какие средства станет жить жена, – продолжил Костин. – Вы предложили ему убить Сыркина, составили предсмертное письмо, которое Никита переписал. Вот только заказчица не знала, что исполнитель патологически безграмотен. Правильная орфография записки сразу заставила нас усомниться в его подлинности.
– Нет! – воскликнула Лиза-Майя. – Нет!
– Не вы придумали текст? – уточнил Володя. – А кто?
– Он меня сам попросил, – захныкала врач, – сказал: «Майя Григорьевна, я не Пушкин, мысли на бумаге плохо излагаю. Вы уж сами его накропайте, а я перекатаю». Так мы и сделали. Это он так решил, не я.
– Суть дела от вашего уточнения не меняется, – подчеркнул Владимир. – Никита стеснялся своей безграмотности, потому и решил составленный вами текст аккуратно переписать. Но он не подумал, что отсутствие ошибок удивит Лауру.
Я вздохнула.
– Предсмертную записку медсестра не читала. О кончине мужа она узнала от меня, а я увезла ее к ней домой. На следующий день вдова уехала на работу и ее отравили. Не довелось бедняжке послание самоубийцы прочесть. За убийство Обжорину вы заплатили сто пятьдесят тысяч, денег было жалко, поэтому вы решили забрать их у Лауры. Дальше просто. Подсыпать медсестре в термос снотворное легко, вся клиника знала, что Кривоносова перед уходом пьет успокаивающий чай. И с ключом от ее квартиры проблем не возникло, полагаю, вы просто взяли днем из шкафчика Лауры в раздевалке связку, в соседнем торговом центре сделали копию ключей и вернули оригиналы на место. Проще только чихнуть. В квартиру Кривоносовой вы вошли в районе обеда, решили перестраховаться, вдруг несчастная утром еще жива была. Но вам не повезло, ключика от ячейки вы нигде не нашли, потому что до вас там успели побывать Игорь Артемьев, более известный как Шнапси, и Юрий Прохоров, последний унес модель автомобиля и папку с докладом. А первый – столь нужный вам ключ от сейфа. Полагаю, банк, где вы спрятали плату Обжорину за убийство мужа-вымогателя, выбрали из-за того, что в нем простые правила входа в депозитарий, паспорт предъявлять не надо, договор об аренде ячейки показывать не требуют, войти в хранилище может любой обладатель ключа, даже камеры видеонаблюдения там нет. В банке объяснили нам отсутствие видеонаблюдения как заботу о сохранении тайны клиента. Просто там не желают тратить деньги. А Виталию вы пообещали дать приличную сумму и пригласили его к себе в гости, чтобы вручить ему деньги. Его сбили неподалеку от вашей квартиры, он должен был пересечь Ремонтную и свернуть в Беленский переулок, где распложен ваш дом. Другого пути, кроме как по Ремонтной, к дому нет. Ремонтная вечером всегда пустая, прекрасно просматривается. Обжорин остановил машину неподалеку от пересечения с переулком, сбить вымогателя ему было просто, потом следовало застрелиться на месте. Пистолет вы купили, стрелять исполнитель умел отлично. Все бы выглядело так, будто самоубийца, ехавший в парк, случайно сбил человека и покончил с собой на месте. Вам показалось, что предусмотрено все, но появился Шнапси, Игорь Артемьев. Обжорин принял его за священнослужителя и исповедался перед смертью, рассказал правду про наезд. Ох, чуть не забыла! Вы купили мобильный на радиорынке, там легко приобрести симку на чужое имя, вручили его Никите Владимировичу.
– Понятно зачем, – влез в разговор Роман, – опасались, что он передумает, испугается, не собьет пешехода. Убить человека совсем непросто, не каждый на это согласится. Небось звонили исполнителю, подстегивали его, напоминали: «Ты скоро обезумеешь, а сто пятьдесят тысяч послужат Лауре подушкой безопасности на долгое время». Обжорин очень любил жену, ради нее пошел на убийство.
– Судя по тому, что рассказывала о Никите Елена Яшина, он не мог никому причинить вред, – не выдержала я. – Странно, что бывший спортсмен согласился на преступление.
– Близость смерти здорово меняет человека и не всегда в лучшую сторону, – остановил меня Костин. – Я уверен, Майя Григорьевна сообщила Обжорину про Виталия Павловича много интересного. Думаю, эта информация оказалась неполной. Про украденные своим отцом миллионы и обмен личностями Лиза-Майя исполнителю не сообщила, зато в красках живописала о зависимости Виталия от покера, о его связи с Викой и так далее. Кнутова-Федина не получила диплома психфака МГУ, но она отличный манипулятор, сумела убедить Никиту, что он сделает благое дело: избавит мир от подлого человека и обеспечит любимую жену.
Я подняла руку.
– Маленький вопрос. Чтобы поставить точный диагноз, Обжорин должен был пройти обследование. В «Юности» нет необходимого диагностического оборудования. Как вы определили, что у Никиты Владимировича болезнь Крейтцфельдта-Якоба?
– Я по образованию невропатолог, – ответила дамочка, – базовые знания не теряются.
– Даже самый опытный в мире доктор не сможет определить недуг без аппаратной диагностики, – не успокаивалась я.
– Я отвела Никиту к профессору, – уточнила Лиза-Майя.
– Не откажите в любезности, назовите имя специалиста, адрес клиники, – тут же потребовал Костин.
– Вы мне не верите, – всхлипнула докторица. – Моего честного слова вам мало? Очень обидно. Академик Вайнтрауб Иосиф Рафаэлович. Мировая величина. Его жене в моей клинике пластику делали, мы ей большую скидку предоставили. Профессор из благодарности Никиту принял.
Бунин постучал по клавишам ноутбука и широко улыбнулся.
– И когда вы к светилу обращались?
– Неужели вы полагаете, что я помню число? – всплеснула руками Лиза-Майя. – С моим-то рабочим графиком? Я забываю даже про свой день рождения!
– Однако, несмотря на плотную занятость, вы умудрились выделить часы для занятий психотерапией с Никитой Владимировичем, – напомнила я.
– Я веду милосердный прием, разве это плохо? – оскалилась Лиза-Майя. – Стараюсь помогать людям.
– Похвально, – кивнул Роман. – Но может, хоть год назовете, когда Обжорину помогли? Прошлый? Позапрошлый?
– Ну что вы, – снисходительно улыбнулась Кнутова-Федина, – так долго с этой болезнью разум не сохранишь. Консультация состоялась весной, в самом начале.
– Неувязочка получается, – радостно сообщил Бунин, – господин Вайнтрауб в январе улетел в США, вернется лишь через год, о чем сообщается на его страничке в Фейсбуке. Сомневаюсь, что вы летали с Обжориным в США в госпиталь, который пригласил профессора на временную работу. В этом кабинете часто бывают люди, которые тщательно спланировали и осуществили преступление, и всех их вычислили благодаря маленьким косякам. Вы были не готовы к вопросу про клинику, где консультировался Обжорин, пришлось выкручиваться на ходу, вот и назвали первую пришедшую на ум фамилию, но пролетели мимо кассы.
– Уважаемая Майя Григорьевна, уж буду вас так называть, – подхватила я, – давайте вернемся в начало года, когда Никита еще не знал свой диагноз. Что предшествовало вашей встрече с ним? Никита Владимирович отправился на курсы фитнес-инструкторов, ему трудно давалась учеба, в особенности анатомия, поди запомни названия костей, да еще по-латыни. Лаура переживала за мужа, сказала Яшиной, что посоветовалась с владелицей клиники, та велела Киту принимать «Быстроум», похвалила БАД, отметила его высокую эффективность. Обжорин стал глотать капсулы, и сообразительности у него прибавилось. Но вскоре у Никиты Владимировича появилось головокружение, дрожь в руках, провалы в памяти… На днях я зашла в аптеку, чтобы купить «Быстроум», и узнала, что этот БАД еще зимой запретили продавать в России. Добавка не очень хорошо действовала на многих людей, она вызывала головокружение, дрожь в руках, провалы в памяти… кое-кому из принимающих капсулы ставили диагноз: болезнь Паркинсона. Лаура, рассказывая Яшиной о вашей доброте и желании помочь, воскликнула: «Майя Григорьевна дала Киту три банки «Быстроум», денег не взяла, велела пить по восемь капсул в день».
– На что вы намекаете? – всхлипнула Майя.
Я выпрямилась.
– Вы с помощью огромной дозы биодобавки спровоцировали у Обжорина ухудшение состояния здоровья, наврали ему про неизлечимую болезнь и отправили его убивать Виталия Павловича. Мы проконсультировались со специалистами и знаем, что человек, глотающий три таблетки этого средства, гарантированно наносит вред своему здоровью. А «добрая» Федина прописала Никите восемь штук в день. Ясное дело, Обжорин стал терять равновесие, ему делалось все хуже и хуже.
– Нет! – закричала Федина. – Нет! Он бы точно стал безумным! Я знаю! Я врач! Невропатолог! И не надо представлять Обжорина белым и пушистым! Он торговался, как на восточном базаре! Я предложила ему десять тысяч долларов, но…
Лже-Майя зажала рот рукой.
Роман вскинул брови.
– Бум! Слово не конфета, вылетело, назад в коробку не положишь.
Через два часа тяжелой беседы, прерываемой плачем, лже-Федина призналась, что наняла Никиту для убийства Виталия Павловича. Пообещала покойному мужу денег, пригласила к себе, велела Обжорину ждать на Ремонтной улице. Супруг Лауры долго не соглашался лишить жизни человека, но владелица клиники накидывала сумму. Когда она дошла до ста пятидесяти тысяч, Никита сдался. Желание обеспечить любимую Лауру победило моральные принципы Обжорина, заставило его забыть заповедь «не убий».
– Это была самооборона, – рыдала Майя, – я спасалась от мерзавца Виталия. Он меня вынудил! Но я не трогала Лауру! Не ходила к ней! Не собиралась забирать ключ от ячейки! Не подсыпала медсестре снотворное. Решила после похорон Обжорина сказать дуре: «Лора, твой муж проходил у меня психотерапевтические сеансы и признался, что нанялся убить человека за сто пятьдесят тысяч. Это деньги кровавые, лучше ими не пользоваться, отдай их мне, я верну доллары заказчику. Если откажешься, я обращусь в полицию, и тебя посадят». Она бы отдала, я хорошо знала Лорку, та была до идиотизма правильной.
Мне захотелось отправиться в туалет и тщательно вымыть руки с мылом. Госпожа Кнутова-Федина виртуозно прикидывается несчастной козой, а на самом деле она хитрая и расчетливая авантюристка. Давайте вспомним, кому в голову взбрела идея обменяться документами с однокурсницей? Кто умело манипулировал Обжориным, дав ему предварительно «Быстроум»? Разве нормальная женщина способна на такое? А лже-Майю словно прорвало:
– Никита понял, что я на многое готова, и стал выдвигать свои условия. Сначала цену до небес взвинтил… Не смотрите на меня так! Да, у меня есть деньги! Да, я скопила капитал! Да, кое-что от трех миллионов осталось! Да, да, да! Я могла Обжорину заплатить! Я хотела наконец-то пожить спокойно, без страха, без шантажистов! Никита гору долларов у меня откусил, да еще заявил: «Я все сделаю, но через две недели у меня конкурс автомоделей, хочу медаль получить за свою работу». Слышали когда-нибудь больший бред? Награду завтрашнему покойнику хочется получить! И ведь уперся: «Только после соревнований». А мой воскресший мерзавец потребовал от меня огромную сумму, думаю, он опять в карты проигрался. Я вскипела и заявила Никите:
– Нет! Плевать на твои игрушечные машинки. Или убьешь его завтра, или катись к черту. Найду другого!
Сказала и испугалась, вдруг он откажется! Но Обжорин неожиданно струсил.
– Хорошо, хорошо, будь по-вашему. Вы правы, медаль мне уже без надобности.
Может, мне надо было всегда со всеми жестко разговаривать, а не мямлить интеллигентно?