Глава 24

– Шнапси? – поразился Роман, услышав от меня имя. – Ржунимагу!

– Когда закончишь смеяться, поищи эту личность в Интернете, – попросила я, – уверена, у него есть сайт, аккаунты в соцсетях, где-то должна всплыть сия кличка. Он, думаю, ищет клиенток – любительниц красивых мужчин.

– Решила научить профессионала уму-разуму? – мигом надулся Бунин. – Как ты на этого Шнапси вышла?

– У девушек свои секреты, – улыбнулась я и собралась идти в лабораторию к эксперту Лене Глаголевой.

– Погоди, – остановил меня Роман, – пришел отчет Сергея Петровича, он считает, что предсмертное послание написано Обжориным. По мнению ученого, Никита Владимирович составлял текст не в машине, только что сбив человека, и не в момент острого стресса. Графолог уверяет: по почерку можно понять, в каком душевном состоянии находился автор записки. Так вот, Обжорин был спокоен. Сергей Петрович полагает, что письмо заготовлено заранее и Обжорин его переписывал с черновика.

– Так я и думала! – воскликнула я.

– Никто в офисе твоего мужа не сомневается в твоей гениальности, – съязвил Роман.

Если человек тебя терпеть не может и постоянно пытается спровоцировать на скандал, ни в коем случае нельзя идти у него на поводу. Я нежно посмотрела на Бунина.

– Рома, мне неудобно от того, что ты постоянно меня хвалишь. Знаю, на самом деле я не особенно талантливый детектив. Но мне очень приятны добрые слова, спасибо за поддержку. Ты настоящий друг.

Бунин приоткрыл рот, но не произнес ни слова. Да и что он мог сказать? Я помахала ему рукой и убежала к эксперту.

– Интересная картина, – пропела подруга, когда я сняла очки. – Зачем ты так разукрасилась?

Мне пришлось рассказать про аллергию и краску, которую я использовала вместо крема.

– Засунула голову в СВЧ-печку? – заржала эксперт. – Креативно.

– Хватит потешаться, лучше помоги, – взмолилась я, – неудобно ходить в очках от солнца, темно.

– И с этим не поспоришь, – согласилась Лена, – ложись.

– Куда? – не поняла я.

– На стол.

– Ни за что, – передернулась я, – ты на нем трупы вскрываешь.

– Он совершенно чистый, – возмутилась Глаголева, – отмыт, продезинфицирован. В чем проблема?

– Лучше сяду на табуретку, – сопротивлялась я.

– Нет, – уперлась Лена, – мне удобно, когда тело лежит. Хочешь избавиться от краски?

Я кивнула.

Глаголева похлопала ладонью по нержавейке.

– Тогда вперед.

Делать нечего, пришлось подчиниться. Когда я умостилась на жесткой поверхности, Ленка приподняла мою голову, подсунула под нее подставку, зажгла большую круглую лампу, натянула перчатки, прикрыла свое лицо прозрачным щитком и взяла какую-то изогнутую железку.

– Эй, эй, – испугалась я, наблюдая за ее действиями, – смотри, не разрежь меня по привычке.

– Лежи молча, – велела Глаголева, – разговаривающий объект на столе из равновесия выбивает. Сейчас изучу проблему и пойму, как от нее избавиться.

Минут через десять Глаголева вынесла вердикт:

– Отодрать «Скоромаляр» плевое дело, но не получится.

– Если от этой дряни легко избавиться, то почему ничего не выйдет? – не поняла я.

Глаголева подняла со своего лица прозрачный щиток и потрясла перед моим носом бутылкой из синего стекла.

– Намочу ватную палочку этим раствором, и зелень растает.

– Прекрасно. Давай, – обрадовалась я.

– Ну, если ты настаиваешь, то ладно, – серьезно ответила Лена, – но должна тебя предупредить, данный препарат растворит кожу, как на лбу, так и на веках, и он очень токсичен.

– Этим пользоваться не надо, найди другой, – потребовала я.

Глаголева вытащила из ящика нечто, смахивающее на циркулярную пилу.

– Можно им шлифануть, действует по принципу машины для циклевки паркета. Но, полагаю, тебе это тоже не по вкусу придется.

– С ума сошла! – возмутилась я. – Придумай для меня что-нибудь приятное.

– Могу предложить чаю с сушками, – вздохнула Глаголева, – ты прямо как Костин, он пришел позавчера, заныл: «Глаголева, избавь меня от фурункула на спине, боюсь идти в поликлинику, врача там не знаю». Я скальпель взяла и за дело, а Володя заорал: «Больно, почему не заморозила!» Вот так всегда, сначала просите, потом недовольны. Нет у меня обезболивающих уколов или кремов. За фигом они тем, кого сюда привозят? Вот и тебе целых два средства предложила, а ты от всех нос воротишь.

– Циклевка лица слишком экстремальна, – возразила я, – думала, ты чем-то потрешь мою мордочку, применишь растворитель.

Лена опять потянулась к синей бутылке.

– Вот же он!

– Спасибо, не хочу остаться без кожи, – отказалась я.

– Значит, ходи зеленая, – развела руками патологоанатом, – хотя…

– Ты что-то придумала! – обрадовалась я.

– Стопроцентно успешный результат не гарантирую, но попытаться можно, – пробурчала Лена. – Раздевайся.

– Зачем? – насторожилась я. – На тело краска не попала.

Глаголева показала на агрегат, напоминающий хлебницу, только очень большую и со всех сторон стеклянную.

– Хочу воспользоваться этим аппаратом.

– Отлично, засуну в него башку, – предложила я.

– Тогда он не закроется, – начала злиться Глаголева. – Слушай, у меня дел полно.

Я дала задний ход.

– Ладно, ладно. А в одежде туда нельзя? Неудобно голой при тебе.

Глаголева почесала переносицу.

– Романова, я работаю исключительно с так сказать обнаженной натурой, полагаю, в твоем случае не увижу ничего удивительного. Хочешь избавиться от краски? Тогда прекращай капризничать. А, поняла! Ты ждешь, что я тебя угощу таблеткой, ты ее проглотишь, потрясешь головой, и краска осыплется на пол. Так?

– Это лучшее решение проблемы, – согласилась я.

– Но подобное невозможно, скажи спасибо, что я ищу хоть какой-то способ, – возмущенно произнесла Лена. – Поясняю: в этом аппарате вырабатывается пар, твои шмотки станут влажными. И кто-нибудь может войти, Бунин, например, он противный, вечно ко мне цепляется, увидит в определителе одетое тело, пристанет с вопросами.

– Что такое определитель? – заволновалась я.

Лена закатила глаза.

– Романова, у тебя минута на размышление. Или слушаешься меня, или до свидос. Время пошло. Пятьдесят девять секунд, пятьдесят восемь…

Я быстро стянула пуловер, джинсы, скинула белье и улеглась в «хлебницу».

– Не шевелись, – приказала Глаголева, – десять минут, и все. Ну, устроилась?

– Очень жестко, – заныла я, – и холодно.

– Да ну? – удивилась Глаголева. – Капризуля! До тебя никто не жаловался.

– И много живых людей тут до меня устраивалось? – хмыкнула я.

– Ты первая, – ответила эксперт. – Внимание! Сейчас опущу крышку, емкость начнет заполняться паром. Лежи смирно.

– Не задохнусь, случайно? – забеспокоилась я.

– До сих пор никто не пострадал, – пожала плечами Ленка.

Я поежилась, ну да, тем, кого сюда запихивают, кислород уже не нужен.

– Закрой глаза, – вещала Глаголева, – и замри, иначе отпечатки не проявятся.

– Какие отпечатки? – заморгала я.

– Пальцев.

– Чьих?

– Убийцы. Ты перестанешь наконец болтать? И как только врачи в больницах с живыми работают? – негодовала эксперт. – Рот у них не закрывается.

– Лена! Мне надо удалить краску с лица, – напомнила я.

Глаголева осеклась, но уже через секунду продолжила:

– Не важно. Оборудование дорогое, оно не привыкло, что в нем кто-то вертится. И последнее: мы подруги, поэтому я и взялась тебе помогать. Но я не имею права использовать прибор в личных целях. Поэтому, если кто сюда зайдет, не шевелись, помни: ты труп! Не подведи меня! Народ разный, побегут начальству стучать, Бунин, например.

– Не переживай, заступлюсь за тебя перед Максом, – пообещала я.

– Просто веди себя, как велю, расслабься и получай удовольствие, – приказала Глаголева и включила прибор.

Послышалось гудение, я повернула голову и вдруг сообразила, что агрегат совершенно прозрачный: он же стеклянный. Если сейчас во владения эксперта кто-то заглянет, то увидит меня голую во всех подробностях. Я собралась уже застучать по закрытой крышке, но тут емкость начала наполняться паром. Я слегка успокоилась, белый туман скроет фигуру, можно не переживать по поводу обнаженки. Через какое-то время мне стало тепло, потом влажно, слишком горячий воздух обжигал нос и щипал глаза. Я закрыла веки и постаралась глубоко не дышать. Нет, долго я так не выдержу. Это похоже на посещение парной, а я терпеть не могу баню. В тот момент, когда я уже совсем собралась колотить по стеклу, повеяло прохладой. Я открыла глаза, поняла, что туман рассеивается, и вдруг увидела: около контейнера кто-то стоит, и это не Лена, а мужчина… Роман!!! Помня слова Глаголевой, что надо изображать труп, я молча уставилась на компьютерщика. Брови Бунина взметнулись вверх, глаза сделались круглыми и вылезли из орбит. У него был такой ошарашенный вид, что я не выдержала и рассмеялась. Компьютерщик развернулся и выбежал из лаборатории, стеклянный аппарат издал чихающий звук, откуда ни возьмись появилось облако красной пыли и обрушилось на меня.

– Ленка! – заорала я. – Что за чертовщина?

Глаголева открыла агрегат.

– Больше никогда не стану тебе помогать. Сто раз повторила: лежи тихо! Бунин убежал с воплем, уже несется к Максу или Костину.

– Не волнуйся, я решу проблему, – пообещала я. – Чем меня завалило?

– Долго объяснять, – вздохнула Лена, – держи мыло, одноразовое полотенце висит в душе. Вымойся как следует, лицо потри вот этим раствором, нальешь его на губку, вот она.

– Похоже на наждачную бумагу, может, не надо? – засопротивлялась я.

– Надо, Федя, надо, – буркнула Глаголева, – действуй.

Минут через пятнадцать, когда я, полностью одетая, вышла из санузла при лаборатории, Глаголева сунула мне в руки зеркало.

– Любуйся!