Глава 17

Я села.

– Кто вам рассказал, что Кривоносова лишила себя жизни?

Аня взяла лежащую на столе газету.

– Прессу не читаете? Там про вашу соседку написано.

Я схватила «Желтуху» и сразу увидела аршинный заголовок: «Жена самоубийцы, задавившего насмерть человека, отравилась». Ниже шел текст: «Мы уже писали, что Никита Обжорин, решивший застрелиться в парке, по дороге к месту суицида насмерть сбил мужчину. Случившееся так потрясло Обжорина, что он покончил с собой прямо у трупа несчастного пешехода. А через день счеты с жизнью свела Лаура Кривоносова, супруга водителя, ставшего убийцей. Наш источник в полиции сообщил, что она не пережила кончины любимого мужа и решила принять яд. Обжорин и Кривоносова жили вдвоем, детей у них не было».

Аня увидела, что я отложила бульварный листок, и зачастила:

– О как! Прямо страсти настоящие! Мне даже бабу жаль стало, хотя Лаурка меня не любила, считала, что Казакова на ее место целится. Ума не имела, чтобы подумать: зачем оно мне? На операциях не стою, не умею ассистировать, я специалист по процедурам. Ну-ка, посмотрите.

Анна подала мне круглое зеркало, я пришла в восторг.

– Вы гений! Кожа побелела. И какие ресницы! Густые, черные, загибаются кверху. Брови соболиные.

– Довольны? – заулыбалась Казакова.

– До невероятности, – от всей души призналась я, – теперь глаза красить не надо, они и так яркие.

– Ну и хорошо, – обрадовалась Аня, – вот моя визитка, звоните, когда захотите, расскажу о разных масочках. Только постарайтесь предупредить меня заранее о визите. Народа много, вдруг у меня времени не окажется. Мои личные, любимые клиенты сюда прикатывают после закрытия, входят через дверь для персонала, там камер нет. Днем я со своими работаю очень редко, сегодня просто окно возникло, и Майи нет.

Я, решившая побеседовать под благовидным предлогом с владелицей клиники, расстроилась.

– Федина отсутствует? А когда она появится? Хочу с ней о блефаропластике поговорить. На какой день к ней записаться можно?

Аня прищурилась.

– Вам Каролина скажет, что у Фединой пока прием закрыт. Она на конференции в Париже. Но я своим любимым клиентам никогда не вру. Майя коронки на передних зубах сломала, решила с чаем шоколадный батончик съесть, кусанула конфету, а в ней, прикиньте, здоровенный гвоздь!

– Ужас! – ахнула я.

– И не говорите, – махнула рукой Анна, – два штифта у Фединой выпали, коронки в пыль. Жуть прямо. Дело было в первой половине дня до обеда. Хозяйка сорвалась к стоматологу. Это случилось в последнюю смену Кривоносовой, в тот же день Лаура вечером домой ушла, и мы ее больше не видели, в ночь она отравилась. Майе Григорьевне импланты поставили, она лишь через двое суток в клинике появилась, болели, видно, десны после операции, сейчас пьет антибиотики и у дантиста прямо поселились, что-то не очень хорошо с имплантами получилось. Вот так поела батончик! Бедняга, столько мучений теперь с зубами! Ну, мы с вами закончили.

Я расплатилась с Казаковой, вышла в коридор и столкнулась с Григорием Петровичем, тот неожиданно узнал бывшую клиентку:

– Душенька! Моя водичка из гроба кота Епаифана уникальное омолаживающее средство. Вы удивительно похорошели. Глаза – фонари. Как вас зовут, ангел?

– Лампа, – представилась я в очередной раз.

Профессор всплеснул руками.

– Ну конечно! Лампа! У меня записано!

Дед вытащил из кармана халата блокнот и поднес его к носу.

– Лампа! На сегодняшнее число записана! И что надо с ней сделать? Купить? Но какую? Торшер, бра, люстру? Что за лампа потребовалась и кому? Мне? Уж сколько твердил себе: записывай детально. Ан нет!

– Григорий Петрович, – закричал женский голос.

Старичок вздрогнул и уронил блокнот.

– Евлампия, – прогремело за спиной, я обернулась и увидела Каролину, которая спросила: – Хотите оплатить визит к доктору?

– Собираюсь домой, – улыбнулась я, – иду на кассу.

– Не надо ей кошелек опустошать, – возразил Григорий Петрович, – я ничего не делал, мы просто поболтали.

– И капелек Епифана ей не предлагали? – уточнила Каролина. – Всех угощаете, а Евлампию обделили?

– Дорогая, как вас зовут? Имя оригинальное, но постоянно из памяти выпадает. Пошли скорей за микстурой, – оживился старичок, хватая меня за плечо.

– Лампа, – произнесла я, вырываясь из неожиданно крепких пальцев маразматика, – спасибо, вы уже меня попотчевали жидкостью с кошачьей могилы, вон какие ресницы заколосились, и брови в придачу.

– И правда! – изумилась Каролина. – Неужели епифанская дрянь работает? Ой, я хотела сказать…

– Она уже заплатила, – громко заявила Анна, подходя к нам, – я сама клиентку на кассу отводила.

– Это моя обязанность, – вспыхнула Каролина.

– Значит, надо сидеть на месте, а не в буфет бегать, – отрезала Казакова. – Пойдемте, Евлампия, к выходу.

Когда мы очутились в холле, я спросила у Анны:

– Лаура с кем-то дружила в клинике? Может, нам собраться, сходить всем в кафе, помянуть Кривоносову?

Казакова взялась за ручку двери.

– Ступайте спокойно по своим делам. Лаура неконтактная была, ни с кем из сотрудников общаться не хотела. Сядем вместе в комнате отдыха чай пить, она никогда не присоединится, более того, пойдет и Майе Григорьевне настучит, что персонал развлекается. Кривоносова хозяйке о всех чужих прегрешениях доносила, коллегам замечания делать не стеснялась. Мне один раз заявила:

– Ты неправильно повязку наложила, у пациентки появится синяк.

Я психанула:

– Нашлась самая умная, я не первый день работаю. Иди доложи Фединой, она тебе конфетку даст.

Лаура губы выпятила.

– Не сомневайся, Майя Григорьевна уже в курсе.

Но, видно, мои слова ее задели, потому что через пару часов она подошла и речугу толкнула.

– Знаю, Анна, ты меня терпеть не можешь, считаешь кляузницей. Да, я ставлю Федину в известность о нарушениях, совершаемых персоналом. Во-первых, это входит в мои обязанности, во-вторых, я радею за клинику. Вот ты утром перетянула Никитиной лоб. А вдруг вшитые нити сместятся? Зря ты меня доносчицей считаешь.

Я обозлилась.

– А кто же ты после этого?

Она ответила:

– Борец за правду. Ненавижу неаккуратных, беспечных, непрофессиональных людишек. Поэтому меня и сторонятся. Всегда такой была, еще со школы одноклассникам объясняла: «Нельзя списывать». И в училище сразу педагогу докладывала, если студентка контрольную у кого-то перекатывала. Что будет нерадивая девушка делать, когда на работу выйдет и один на один с больным останется?

Анна нажала на ручку двери.

– По большому счету она права была, я сама новых медсестер ругаю. Но зачем сразу хозяйке клиники докладывать? Пропесочь человека сама, если не поможет, скажи доктору, не несись к Майе. Кривоносова принципиальностью прикрывалась, а на самом деле хотела перед хозяйкой выслужиться. Никто ее здесь не любил, дружить с ней не желал и о смерти Кривоносовой в клинике не плачут. А вы, прежде чем поминки по Лауре за свой счет устраивать, поинтересуйтесь в домоуправлении. Может, она на вас жаловалась? Мусор вы на лестничной клетке оставляете, или собака чья ей на коврик написала. Кляузница она была. О покойных плохо не говорят, но хорошего я о Кривоносовой вспомнить не могу.