Глава 36

– Всеволод перестал ходить к Ивану где-то в конце весны, – продолжила свой рассказ Екатерина Федоровна, – а неделю назад вдруг снова примчался без записи. У доктора неожиданно оказалось окно, какой-то клиент не пришел, вот он и принял Севу. А тот выложил ему правду. Оказывается, Валентина в последнее время плохо себя чувствовала – то температура поднимется, то слабость нападет, то ее тошнит. Во время сессии Михеева ничем, кроме учебы, не занимается, с Агатой не общается, с любовником не резвится, грызет гранит науки. Но в этот раз она изменила своим правилам, встретилась с ним и сказала:

– У меня подозревают ВИЧ-инфекцию, велели сдать анализ на СПИД, и я уже сбегала в лабораторию. Полагаю, тебе тоже надо провериться.

Боже, как он перетрусил! Так кричал в кабинете у Ивана, рассказывая об этом, что даже звуконепроницаемая дверь не помогла. «Я умру! Сгнию заживо!» – прекрасно расслышала Екатерина Федоровна.

Иван Леонидович пытался успокоить Всеволода, сказал ему вполне разумно:

– Повода для паники нет. Надо дождаться результата анализа. И, кстати, СПИД лечат.

Но композитор убежал во взвинченном состоянии, а у Екатерины Федоровны мигом родился план, как заманить Всеволода в укромное место.

На следующий день она поспешила в Москву, в институт, где училась Валентина.

По моим ногам неожиданно пробежал сквозняк, я оглянулась и увидела, как Тонечка выходит из комнаты. Но выяснить, в чем дело, не успела, я очень боялась пропустить хоть слово из того, что рассказывала Екатерина Федоровна.

Приехав в вуз, она смешалась с толпой студентов, нашла Михееву, изловчилась и украла у нее сумочку. Вечером, когда семья Анатоля поужинала, дама незаметно вышла из квартиры и позвонила с мобильного Валентины на сотовый Севы. Композитор посмотрел на экран, сразу понял, кто его вызывает, и спросил:

– Что случилось? Ты же велела не беспокоить тебя до тридцатого декабря, не мешать сдавать сессию.

– Надо срочно встретиться, – захныкала собеседница.

– Тебе плохо? – занервничал Всеволод. – Голос какой-то странный, будто чужой.

– Анализ пришел, – соврала Екатерина Федоровна, пытаясь подделаться под его любовницу. – У меня СПИД, стопроцентно. Значит, и у тебя тоже. Я сейчас приду, открой дверь.

– Нет! – перепугался Сева. – Ты где?

– Неподалеку от театра, в Никитинском переулке, – прошептала Екатерина Федоровна. – Сама не понимаю, как сюда забрела. Мне Л…

А я покосилась на дверь. Куда подевалась Антонина? Подруга пропустила самую важную часть допроса. Теперь понятно, почему Всеволод сказал, что Михеева просит встретить ее с маршрутки. Он настолько перепугался, услышав о положительном результате анализа на СПИД, так растерялся, что, не подумав, ляпнул первое пришедшее в голову, мол, идет на рандеву. На секунду осекся и тут же добавил: лучшая подруга Агаты обратилась к нему с просьбой проводить ее от маршрутки до дома.

– Оригинально придумано, – заметил Пономарев. – Всеволод ни на минуту не усомнился, что с ним говорит любовница, ведь у него определился номер ее мобильного. Правда, отметил, что у девушки странный голос, но вы быстро сказали про СПИД, и у него вымело из головы все мысли, кроме одной: он подхватил неизлечимую болезнь. Вы рассчитывали, что убийца Феди запаникует и сразу ринется в темный переулок. Так и получилось. Однако вы рисковали. Вдруг бы композитор понял, что с ним говорит не Валя, а вы? Ваш голос он ведь хорошо знал.

Екатерина Федоровна оперлась локтями о стол.

– Ну, я же не дура! Во-первых, мы с ним никогда не говорили по мобильному, а во-вторых, я предвидела этот момент и заранее купила на рынке небольшой такой приборчик, который мужской голос легко на женский меняет. А потом… Я очень предусмотрительна, поэтому постаралась полностью повторить действия маньяка, который убивал людей в Ковалеве. Газеты много о преступнике писали, мне не составило труда найти информацию.

Григорий провел ладонью по папке с бумагами.

– Хорошо, вы наказали Севу за убийство Феди. Но при чем тут Валентина? Она чуть было не спутала ваши планы, прибежав к Агате, но вы уже убили Севу. Зачем было избавляться от Вали?

Екатерина Федоровна скрестила руки на груди.

– Она позвонила мне на следующий день днем и заявила, что сумку украла я.

– Каким образом ей удалось сделать такой вывод? – искренне удивился Пономарев.

– Я была не очень осторожна, – призналась помощница психотерапевта. – Валентина заметила меня в коридоре института, удивилась, хотела подойти, но ее кто-то отвлек. От Авдеевых девчонка ушла домой, легла спать, а утром с ней связалась однокурсница, сказала, что видела женщину с точно такой же сумкой, как у нее, и описала мою внешность. Валентина разговаривала со мной истерично, нагло. Пообещала пойти в полицию, если я не верну сумку и не заплачу ей сто тысяч за молчание. Я пообещала выполнить ее требования, чтоб она не подняла шум. Мы пересеклись около четырех дня. Ну и пришлось ее убрать. Давайте сделаем перерыв, я устала.

– Хорошо, посидите тут, – велел Григорий и удалился из допросной.

Спустя секунду дверь в комнатушку, где у стекла стояла я, скрипнула. Я решила, что вошел Пономарев, и сказала:

– Она призналась, сообщила массу подробностей, которые могут быть известны исключительно преступнику. Но я сомневаюсь в ее вине, у меня возникли кое-какие вопросы.

– А вот на них ответы, – прозвучал звонкий голос Антонины.

Я обернулась и увидела ее с ноутбуком под мышкой.

– Представляешь, в отделении полиции есть вай-фай, – сообщила она, – вот как далеко зашел прогресс. Помнишь, мы просили Генку проверить, лежал ли Петя в психиатрической лечебнице Карабаса и какой у него диагноз? Хватались за любую соломинку, чтобы выйти на убийцу.

– Даже если Петр не являлся пациентом клиники, он там точно бывал, – откликнулась я. – Студент не очень многословен, но узнав, что его приглашают в США на учебу, впал почти в эйфорическое состояние, рассказал о своих планах и обронил фразу: «Розы около моего дома будут лучше, чем у Карабаса в саду».

– Ну и что? – пожала плечами Тоня. – Это не аргумент, парень мог навещать приятеля. Но ты оказалась права. Петр не летал в Австралию, не пересекал границу России, на его фамилию не приобретался билет, он лежал у Карабаса. Генка настоящий гений, раздобыл все бумаги.

– О чем шуршите? – радостно спросил Григорий, тоже входя в комнату. – Дело закрыто. Ох и шум поднимется, когда все узнают имя человека, заколовшего Всеволода и Михееву!

– Читайте, – приказала Тоня и открыла свой ноутбук.

Мы с Пономаревым уставились в текст.

– Когда ты поняла, что Екатерина Федоровна врет? – спросила Тоня, после того как я изучила присланный компьютерщиком материал.

Я начала загибать пальцы.

– Она слишком спокойна, отказалась от адвоката, не юлила, не пыталась оправдаться, то есть вела себя так, словно хотела быть арестованной. А еще она в своем рассказе бросила фразу, которую вряд ли произнесла бы, если бы то, о чем она говорила, имело место в действительности. Екатерина Федоровна совсем не глупа, должна понимать, что даме ее возраста трудно «смешаться с толпой студентов», значит, это был просто оборот речи. И еще один момент. Спустя некоторое время после того, как Сева умчался на встречу со лже-Михеевой, я увидела на полу в прихожей мокрую мужскую куртку. Причем не удивилась, ведь на улице постоянно моросил дождь со снегом, и хотела поднять пуховик, но меня опередила Екатерина Федоровна. Она вышла из помещения театра, неся в руках противни, которые там мыла в буфете, и тоже заметила черную стеганку. Она подхватила ее, встряхнула и сказала: «Ох уж этот Петя! Ну почему у него всегда отрываются петельки?» Потом открыла шкаф, достала свое сухое пальто, повесила на крючок, а мокрую куртку внука устроила на вешалке. Понимаете?

– Конечно, – протянула Антонина. – Раз пальто Екатерины Федоровны было сухим, значит, она не покидала дом. Тогда все разбежались кто куда. Мы с тобой сидели в столовой, а где были остальные, я не обратила внимания.

– И ведь я вспомнила про влажную куртку, когда разговаривала с Ниной Егоровной и увидела пуховик Азамата, – добавила я. – Как фейерверк в голове вспыхнул вопрос: почему мех в каплях? Но поскольку беседа с Сонькиной казалась тогда важнее, я сосредоточилась на ней и отмела все остальные мысли.

– Дай ноутбук! – потребовал Григорий. Не дожидаясь разрешения, он схватил компьютер и исчез за дверью.

Мы с Тоней снова уставились в стекло.

– Спорим, он опять принесет ей кофе? – шепнула подруга.

И оказалась права. Минут через пять Пономарев появился в допросной и водрузил перед Екатериной новый картонный стаканчик со словами:

– Горячий напиток сейчас очень будет кстати.

Бабушка Пети отрицательно покачала головой.

– Благодарствуйте, я уже напилась. Вы меня арестуете?

– Осталось уточнить кое-какие малозначительные детали, – пробурчал Пономарев и открыл ноутбук. – Уж извините, мы покопались в вашей семейной истории и узнали, что Петр вовсе не летал к отцу в Австралию, а лечился в психиатрической клинике. Ваш сын, на мой взгляд, поступил не совсем порядочно. Сам усвистел в Сидней с молодой женой, обосновался там, а мать и бывшую супругу, у которой не совсем хорошо с головой, и своего ребенка от первого брака бросил в Ковалеве.

– Бог ему судья, – сухо обронила Екатерина Федоровна. – Я очень люблю Петю, но, к сожалению, его нельзя лишить общества Галины, хоть она и портит мальчика.

– Мать обожает сына, – плеснул масла в огонь Гриша, – заботится о нем, ограждает от дурного влияния.

– Она полная дура! – возмутилась бабушка. – Запрещала мальчику пользоваться компьютером, вечно делает ему замечания, довела его до того, что Петя при ней не хочет ничего говорить. Сколько я с Галиной ругаюсь! Увожу утром паренька на спортивные занятия, мать в дверях встанет и кричит: «Нет! Он заболеет! Нельзя Петеньке по улице бегать!» Что с идиотки взять? Каждый день у нас скандалы.

– Неприятно, – согласился Пономарев. – Но давайте вернемся к диагнозу. Валентин Борисович Никитин был редким специалистом. Вы обратились к нему после того, как Петр напал на вашу близкую подругу и соседку Ольгу Кирееву. Подросток подстерег женщину, когда та возвращалась с работы домой, и попытался зарезать кухонным ножом. Киреевой удалось вырваться. Петр убежал, а соседка сразу позвонила вам. Она, врач по профессии, не стала обращаться в полицию, не хотела ломать жизнь вам и мальчишке, но настоятельно велела проконсультироваться у психиатра, потому что решительно не понимала, что могло спровоцировать нападение. Петя прекрасный человек, защитник обиженных, всегда заступался в школе за малышей и девочек, которых били старшие ребята, храбро дрался с теми, кто сильнее его, и заслужил в классе кличку Бешеный, потому что сразу бросался с кулаками на того, кто, по его мнению, обидел крошку. Петя очень любит маленьких детей, не выносит, когда они плачут.

– Ну и что? – ледяным тоном осведомилась Екатерина Федоровна. – У Петра обостренное чувство справедливости. Он настоящий мужчина.

– На Ольгу Кирееву ваш любимчик напал потому, что она наказывала своего пятилетнего внука, – продолжил Григорий. – Вы проживаете в соседних квартирах, комната Петра прилегает к детской, стены тонкие, Петя часто слышал плач мальчика, а потом увидел его во дворе с загипсованной рукой и сделал вывод: бабушка покалечила внука, ее следует наказать. По мнению Пети, садистка заслуживала смерти. Киреева, между прочим, совсем не виновата. Внук ее рыдал оттого, что бабушка не разрешила ему в кровати смотреть телевизор, а руку парнишка повредил, катаясь на коньках. Но Петр не усомнился в своей правоте и накинулся на Кирееву.

Полицейский сделал паузу. Екатерина Федоровна сидела не шелохнувшись.

– Молчите? Ладно, я продолжу. Никитин поработал с подростком и понял, что Петр страдает синдромом Немезиды. Немезида – богиня справедливости, воплощение мысли, что наказание за преступление неотвратимо. Она поэтому слегка смахивает на богиню мести. Не зря древние художники изображали Немезиду с плетью, уздечкой, ошейником и наручниками. Страдающий синдромом Немезиды на начальной стадии заболевания кажется прекрасным человеком, защитником оскорбленных и униженных, но недуг развивается, и вот уже больной налетает с кулаками на старушку, которая бросает дворовой кошке сосиску. Что плохого совершила бабуля? Она задумала уничтожить животное, которое непременно отравится, подобрав еду с грязной земли! В нездоровой голове свой разум. Несчастному начинают повсюду мерещиться невинно обиженные, и он пытается их спасти, нападая на тех, кто, по его мнению, поступает с ними дурно. Психически нестабильному человеку не требуются ни улики, ни какие-либо доказательства, подтверждающие чужую вину. Считая, что отлично разбирается в людях, этот человек всегда готов к бою. В легкой форме синдром Немезиды присутствует у пламенных революционеров, не способных жить без борьбы за чье-то освобождение от гнета и притеснений. Но иногда болезнь заходит совсем далеко, и тогда сумасшедший начинает убивать, не испытывая ни малейшего раскаяния. О каких муках совести может идти речь, если нужно спасти ребенка от садиста? При этом умалишенный остается вполне адекватен в обыденной жизни. И он хитер, тщательно готовит нападение, заметает следы, не хочет попасться полиции. Думаете, потому, что боится наказания? Нет, он опасается, что в случае ареста (конечно же, несправедливого, так как за избавление общества от жестокой дряни надо давать медаль) множество несчастных останется без его помощи. Страдающий синдромом Немезиды очень изворотлив, у него богатая фантазия, а окружающие считают его просто вспыльчивым, но очень хорошим человеком, и бывают поражены, когда выясняется, что этот «вспыльчивый, но очень хороший» кого-то убил. Екатерина Федоровна, вовсе не вы, а Петя убил Всеволода и Валентину. Хотите, расскажу, как обстояло дело?