Глава 23

Я наконец стряхнула с себя ужас, еще раз посмотрела на лицо «покойницы» и громко заявила:

– Это кукла. Пожалуйста, успокойтесь, перед вами игрушка.

– Правда? – прошептала бабка.

– Конечно, – кивнула я, стараясь сдержать рвущийся наружу то ли смех, то ли плач. – Кто-то сделал манекен, очень напоминающий живую девочку. В первую минуту, когда Семен Кузьмич расстегнул молнию, мне и самой показалось, что я вижу человеческое лицо. Но подумайте сами, Офелия и Сева хоронили мешок год назад, а ребенок словно живой. Тело не сохранится так долго в нетленном виде. Пожалуйста, успокойтесь.

Я наклонилась и потрогала лоб куклы – пальцы ощутили пластиковую поверхность. И когда я склонилась совсем близко над игрушкой, стало ясно: локоны искусственные, голубые глаза – стекляшки, кое-где со щек сползла краска.

Стараясь унять дрожь в руках, я расстегнула молнию до конца. Показалось ярко-розовое платье из материала, напоминающего парчу. На шее куклы висел медальон – большой, смахивающий на золотой, но на самом деле тоже пластиковый, на нем я прочла слово «Суок». Наряд был покрыт плесенью, он испортился от сырости.

– Суок! – сказала я. – Это кукла наследника Тутти.

– Чего? – не понял Семен Кузьмич.

Я осторожно застегнула кофр и выпрямилась.

– Писатель Юрий Олеша придумал сказку про трех толстяков и их наследника, маленького мальчика, жившего во дворце и не имевшего никаких друзей, кроме куклы по имени Суок, которую сделали по образу и подобию живой девочки. Повесть Олеши до сих пор любят дети, по ней был снят фильм, и на многих сценах страны идут спектакли про трех толстяков.

– Что я тебе толковал? – налетел Семен Кузьмич на жену. – А ты – «убили Федю, убили Федю…» Курица! Выкину твой доведикинотеатр! Совсем от сериалов ошизела!

– А зачем они ночью ее сюда положили? – принялась оправдываться Клавдия Петровна. – Скрытно закопали! Сами в земле ковырялись, Офелия лопатой орудовала, а с непривычки это занятие тяжелое. Могли ведь тебя попросить. Надо же, а правда похожа эта Суок на Леночку…

Семен Кузьмич опять оперся о березу рукой.

– Куклу тут оставим? Может, ее вытащить и где-нибудь в другом месте спрятать?

– Не тобой положено, не тебе и вырывать! – отрезала жена.

Дед взглянул на меня.

– Наверное, лучше послушать Клавдию Петровну, – протянула я.

Старик стал опускать камень, ворча:

– Чего только люди не придумают.

Я, если честно, тоже терялась в догадках. Зачем потребовалось хоронить красивую дорогую игрушку? И Клавдия Петровна права: зачем проделывать это ночью, тайком? Какой секрет таит Суок, и не связан ли он с убийством Севы?

– И что нам теперь делать? – спросила старушка, когда мы вернулись в избу.

– Давайте поступим так. Вы пока никому не рассказывайте о находке, а я узнаю, как себя чувствует на Мальте Федя, и расскажу вам про мальчика, – предложила я. – Заодно попытаюсь таким странным образом выяснить, зачем Офелия избавилась от куклы.

– А вы прямо так у директрисы и спросите: «Какого рожна в могилу к Ане пластмассовую дрянь захоронили? Может, с ума сдвинулись и вам пора в дурку ложиться? В больничку к Карабасу?» – посоветовал Семен Кузьмич.

– Там взрослых не лечат, только детей, – подала голос его супруга.

– И судя по роскошному букету искусственных роз на могиле, доктор Карабас умер, – подхватила я.

– Точно, – кивнул дед. – Хороший человек был, многим помог. Цветы ему один бизнесмен из Москвы поставил – ему Карабас сына вылечил. Мужчина своего мастера привез, мне вазу с букетом вмуровать не доверил. Велел мыть стеклянный колпак, денег заплатил за уход.

– Да, Сеня у меня обязательный, если обещает, непременно сделает, и полученные деньги по полной отработает, не сфилонит, – в кои-то веки похвалила жена Кузьмича.

– Говорите, врач много добра людям сделал? Почему же тогда его Карабасом прозвали? – с запозданием удивилась я.

– Валентин Борисович был огромного роста, живот неохватный, и борода лопатой, – улыбнулась Клавдия Петровна, – вот кто-то из пациентов и приклеил к нему эту кличку Карабас за внешнее сходство. Больница по-прежнему работает, но, говорят, народу там нынче поубавилось, пациентов в основном к Никитину везли.

– Все-то ты знаешь… – покритиковал супругу дед. – Из деревни редко выезжаешь, а в курсе?

Бабулька поджала губы.

– В отличие от тебя двигаться не боюсь, хожу в магазин на станции, а там народ толчется, о разном болтает.

– И последний вопрос, – я вспомнила, ради чего явилась в Малинкино. – Вы жильцов держите?

– Нет, – в один голос ответили старики.

Потом Клавдия Петровна прибавила:

– От них один убыток. Ходят, шумят, курят, баней пользуются, а потом уедут и не заплатят. Мы с дедом распрекрасно вдвоем живем.

– Встречаются среди арендаторов и приличные люди, – кашлянул Семен Кузьмич. – Азаматка, например.

Я безмерно обрадовалась.

– Азамат? Черноволосый юноша восточной внешности? Художник? Он в Малинкине поселился?

– В доме Нины Егоровны, – ответила старушка.

– Вы же говорили, что в деревне никого, кроме вас и совсем выжившей из ума Зинаиды, нет, – укорила я ее.

Бабуля прищурилась.

– Врать я не приучена. Нина Егоровна в Ковалеве жирует, там у нее квартира богатая, а в Малинкине старая изба. Она раньше на лето приезжала, потом перестала.

– Мы ее давно не встречали, – не выдержал долгого молчания Семен Кузьмич, – решили, что умерла Нинка. А тут, ба! Прикатила! Да не одна, а с парнем. Зашла к нам и говорит: «Познакомьтесь, соседи разлюбезные, с Азаматом. Он мне родственник, поселится в моем доме. Не волнуйтесь, компании водить, пить-буянить не будет. Азамат художник, ему тишина требуется. Если вам помощь понадобится, только кликните его, сразу придет. И у него мобильный есть, вдруг позвонить захотите, он разрешит трубкой воспользоваться». Но мы сразу поняли: Нина сдала избу гастарбайтеру с рынка. Хотя паренек хороший, приветливый, нам с работы вечно гостинцы носит.

– Он не арбайтер, – возразила супруга. – Образованный человек, книги все время читает, по истории, на разных языках. И в бога верит, молится на коврике. Разговаривает культурно, по имени-отчеству нас величает. Но о себе правду рассказывать не хочет. Дед к нему примотался: «Доложи, Азамат, откуда ты в Ковалев приехал». А парень ему в ответ: «Из Казахстана я, из многодетной семьи, папа умер, пришлось мне в Россию на заработки подаваться. Образования не имею, раньше канавы рыл, теперь в лавке работаю, убираю там да еще картины рисую, с детства у меня это хорошо получалось». Потом Семен попросил его с могилкой помочь. В Малинкине больше не хоронят, только если к родственнику, ну и приехали одни с разрешением, а у деда артрит разыгрался.

– Ерунда, – перебил ее старик, – просто руки чуток скрючило, некстати совсем. Я к Азамату, мол, сделай милость, поработай лопатой. Он не отказался, взялся за черенок и давай землю ковырять. А я на него смотрю и думаю: э, парень, землекоп из тебя, как из меня балерина, никогда ты канавы не рыл.

– Я потом к его рукам присмотрелась, – добавила Клавдия Петровна. – Ну не рабочие они! Кость тонкая, пальцы, как у девушки, ровные, гладкие, ни мозолей, ни шрамов. Не такие бывают у тех, кто лопатой машет. Соврал Азаматка. Но мы не в обиде, хороший он человек.

– Покажите, пожалуйста, избу, где устроился Азамат, – попросила я.

Семен Кузьмич встал.

– Пошли. А зачем он вам?

– Небось Азамат на работе, он поздно приходит, – сказала Петровна, тоже поднимаясь из-за стола.

Я поспешила в сени, сделав вид, что не слышала вопроса деда.

Идти оказалось совсем недалеко, не прошло и трех минут, как мы очутились около небольшого домика с крышей, покрытой шифером.

– Ну, что я говорила? – подбоченилась старушка. – Света нет. Точно, на рынке парень.

Я поднялась по расшатанным ступенькам и постучала в дверь. Створка неожиданно отворилась, изнутри пахнуло странным ароматом – смесью специй и какой-то кашей.

– Плов парень готовил! – воскликнул Семен Кузьмич. – Ох, вкусно у него выходит. Клава пыталась сделать такой, гадость вышла.

– Азамат! – крикнула я. – Можно войти?

Из темного дома не донеслось ни звука.

– Может, случилось чего плохое? – забеспокоилась Клавдия Петровна.

– Ага, – фыркнул муж, – убили его. Ну прямо опять сериал! Лучше молчи, уже один раз на кладбище опозорилась.

– Азамат никогда дверь открытой не оставляет, – уперлась старуха, – всегда запирает. Надо внутрь заглянуть.

Не успела я сообразить, что к чему, как бабулька живо скинула с ног незашнурованные ботинки и ринулась внутрь избы.

– Вот что с ней поделать? – возмутился Семен Кузьмич. – Пропеллер, а не женщина.

В избе вспыхнул свет, я сняла ботильоны и последовала за старушкой.

– Нет Азамата, – с обидой в голосе заявила Клавдия Петровна, – уехал, с нами не простился. Вещи собрал, и тю-тю.

Я посмотрела на трехстворчатый гардероб с распахнутыми настежь дверцами и пустыми вешалками.

– И книги забрал, – продолжала бабуля. – У него их тут с десяток было, все толстые, в старых переплетах.

Дед махнул рукой в сторону:

– Одну забыл.

Я подошла к комоду и взяла небольшой, сильно зачитанный том под названием «Сказки ланки».

– Спешил, видно, – грустно сказала Клавдия Петровна, успевшая уйти на кухню.

Я, держа книгу, последовала за ней.

– Мусор не вынес, чашку не помыл, хлеб на столе бросил. Второпях убегал, – подытожила старушка. – Азамат аккуратнее многих женщин, к нему как ни зайдешь – порядок и чистота, никогда такого раскардаша не наблюдалось. Надо Нинке сказать, что квартирант утек.

– Она без тебя знает, – отмахнулся Семен Кузьмич.

– А вдруг нет? – сказала жена.

– Скатайся к ней да сообщи, что убили Азамата, – не удержался от ехидства дед.

Клавдия Петровна растерялась:

– Так у меня адреса ее нет. И телефон я не знаю.

– А если б номер был, как бы ты звякнула? – хмыкнул муж.

– На станции автомат стоит, – оживилась Петровна.

– Он вечно сломан, – буркнул Семен Кузьмич. – Да ладно, все равно номер не знаем. Не получит Нинка от постояльца денег, сама сюда в момент прискачет, тогда и доложишь ей о своих мыслях.

– Злой ты к старости стал. Как Полкан цепной, и равнодушный, – обиделась жена.

– Уж не всполошенная курица, как некоторые, – огрызнулся супруг.

Я сообразила, что сейчас окажусь в центре семейного скандала, и попыталась загасить его.

– Скажите мне фамилию соседки, имя с отчеством… помню, вы называли… Установлю, где она живет, и предупрежу ее об отъезде Азамата. Заодно могу ей забытую им книгу передать. Возможно, юноша поддерживает с квартирной хозяйкой связь, – предложила я.

– Нина Егоровна Сонькина, – назвала Клавдия Петровна. – Лет ей где-то шестьдесят пять, служила бухгалтером в больнице, где Карабас работал. Сейчас, наверное, на пенсии. Вы уж будьте добры, потом выберите время, загляните к нам. Очень интересно, чего про куклу разузнаете. И как с Ниной поговорите, ну, про Азамата, тоже.

– Непременно, – пообещала я.

– Ох, мало я про погост-то рассказал! – опомнился дед. – Деньги взял, а не отработал! Понесло нас про Севку болтать… Теперь вот зачем-то в чужую избу поперлись…

– Обязательно вернусь, – улыбнулась я, – тогда и выслушаю вас.