Глава 20

Путь до деревни оказался недолгим. Я свернула с шоссе и увидела железные ворота кладбища, открытые нараспашку. Чуть правее резко вниз шла изрытая ямами и заполненная жидкой грязью колея. Нечего было и думать о том, чтобы проехать по ней на крошечной малолитражке. Те, кто хочет въехать в Малинкино, должны иметь танк. Или, на худой конец, джип.

Заперев «букашку», я еще раз полюбовалась на месиво, покрывавшее дорогу, и решила пройти через погост. Там змеилась узкая, выложенная каменными плитами тропинка. Скорей всего, на противоположном конце кладбища есть калитка. Если же ее не будет, я спокойно перелезу через забор, он низкий и не украшен острыми пиками.

Я медленно пошла вперед. Человек, который убрал с дорожки грязь, не занимался могилами, они были в полном беспорядке. Кое-где в обрезанных пластиковых бутылках стояли засохшие букеты, но в основном захоронения казались заброшенными и бедными. Почти на всех красовались железные кресты или маленькие надгробия с круглыми, сделанными на керамике фотографиями. Мне почему-то стало очень холодно, я прибавила шагу и замерла. Кладбище закончилось, чуть левее виднелась открытая калитка, а справа, на возвышении, стоял памятник из белого мрамора – ангел со свечой в руке. Такой монумент не ожидаешь увидеть в столь заброшенном месте. Но больше всего меня удивила даже не скульптура из дорогого камня. Самым поразительным был огромный куст распустившихся бело-красных роз сбоку от нее.

Сначала я не поверила своим глазам. Цветущие розы в конце декабря? Потом догадалась, что они искусственные, и приблизилась к клумбе. Тут мне стало понятно: роскошный кустарник укрыт стеклянным колпаком, который тщательно протерт до такой степени прозрачности, что совершенно не видим. К тому же оказалось, что он никак не связан с ангелом, скульптура украшает одну могилу, а розы – соседнюю, расположенную почти впритык. К постаменту из мрамора была приделана табличка «Анна Бегунова. От безутешного отца». Дальше шла потертость, и создавалось впечатление, что ранее эпитафия была длиннее, но часть текста удалили. А около роз золотом горел квадрат латуни с черной надписью: «Валентин Борисович Никитин. 1939–2011 гг. От всех благодарных».

– Красота, да? – раздался за моей спиной грубый мужской голос.

От неожиданности я вскрикнула, сделала шаг, попала ногой на край дорожки и пошатнулась. В ту же секунду чьи-то руки ухватили меня за плечи и удержали в вертикальном положении.

– Напугал? – спросил тот же человек. – Простите, не хотел.

Я перевела дыхание и, оглядывая деда в камуфляжной куртке, пролепетала:

– Вы кто?

– Уж не привидение, – ухмыльнулся старик. – Они на свет не показываются, по ночам вылезают. Семеном Кузьмичом меня зовут, слежу за погостом.

– Так это вы могилы в порядок привели? – догадалась я. – Почему только эти?

Служитель показал на скульптуру.

– Володя, Анин отец, мне денег дал, предчувствовал, что скоро на тот свет уйдет, за любимой семьей отправится. Они все тут упокоились – жена, муж и дочка Анечка. Ох, нехорошо, когда дети раньше отцов уходят, неправильно это… Володя памятник скульптору заказал, дорого за него заплатил. А когда его установили, гляжу, кто-то на табличке процарапал «и мужа». Ну, я-то их историю знаю. Взял инструмент да и стер слова. Плохой Севка супруг, никудышный, ни разу к жене не пришел. Зарыл ее и забыл. Да и не нужна она ему была. Володька свадьбу девочке устроил…

– Здесь похоронена Анна, супруга Всеволода, сына Анатоля, – пробормотала я.

– Вам уже кто-то рассказал? – огорчился Семен Кузьмич. – Зачем слушали, наврали, поди, лжи беспросветной. Ну, вообще-то вы с Серегой договорились… Деньги привезли? Чего молчите? Вы писательница?

– Да, – кивнула я, не понимая, о чем говорит старик, – верно.

– Внук сказал, что литераторша странная, – вздохнул Семен Кузьмич, – но честная, всем за кладбищенские истории без обмана платит. А я ему ответил: «Кто мертвецами интересуется, люди оригинальные, я сам такой». Я вас давно жду, еще с начала осени. Серега пообещал: «Приедет она, дед, обязательно. Вот допишет книгу про Львовский погост и прямо к тебе прирулит». Я приготовился. Только думал, от автобуса пойдете снизу, моя сторожка там расположена. Сверху-то редко кто ходит, оттуда раньше гробы привозили, и считается, та дорога беду приносит. Наши, кто сюда к родителям заглядывает, от остановки шагают, хорошо, маршрут еще не отменили. Да вы вся трясетесь! Пошли, напою чаем. Мой Серега…

Я поспешила за смотрителем, который говорил без остановки, и довольно быстро сообразила: он перепутал меня с другой женщиной. У Семена Кузьмича есть любимый внук Сережа, он учится на археолога в московском институте, где среди преподавателей есть дама, пишущая книги про кладбища. Составительница мартирологов описывает надгробия и приводит всяческие местные легенды. Сергей решил, что деду не грех заработать, поэтому пообещал профессорше, что если она посетит Малинкино, то услышит увлекательнейший рассказ и увидит редкой красоты памятники. Было ясно, что студент слегка приукрасил действительность, среди примечательных надгробий здесь лишь ангел и куст искусственных роз. Наверное, надо сообщить Семену Кузьмичу о его ошибке? Но я замерзла так, что свело желудок. Если дед угостит меня чаем, с удовольствием заплачу ему за гостеприимство и оттаю у теплой печки.

– Что, зуб на зуб не попадает? – спросил смотритель кладбища, когда мы подошли к завалившейся на бок избенке. – На погостах всегда так. От мертвых холодом тянет. Клава, воткни самовар! Приехала к нам писательница. Не подвел Сергунька.

– Пусть ботинки скинет, – звонко ответили изнутри. – Кругом грязь по колено, не пущу в дом в уличной обуви.

– Жена моя, хозяйка лучше всех, Клавдия Петровна, – гордо сказал Семен Кузьмич, – чистота в доме скрипучая. А уж как готовит… В городе так вкусно не поешь. Но строга! Боюсь я ее, хоть сорок пять лет вместе живем.

– Не болтай! – приказал женский голос. – Пусть гостья сюда идет, а сам за водой сбегай.

– Хозяйка! – вздохнул Семен Кузьмич и вышел из сеней во двор.

Я раздвинула занавеску, заменявшую дверь, очутилась в маленькой кухоньке и увидела крохотную старушку в цигейковой телогрейке, надетой поверх темно-коричневого платья. Взгляд у бабки был суровый.

Я выставила вперед ногу.

– Вот. Сняла сапоги.

Старушка сдвинула брови.

– Дед мой слишком говорлив, его хлебом не корми, дай пообщаться. Летом на кладбище хоть какой народ ходит, а зимой пустыня, вот Сеня и рад любой возможности языком почесать. Если ему волю дать, все бесплатно изложит. Сколько вы ему заплатите?

Мне стало жаль пожилую пару. Невесело доживать век на копеечную пенсию в домике без удобств.

– Тысяч пять дадите? – назвала свою цену Клавдия Петровна.

– Хорошо, – сразу согласилась я. Не обеднею от такой суммы, буду считать, что оказала помощь старикам.

Лицо старушки подобрело.

– Вот и славно. Деньги вперед!

Я достала из сумки кошелек. Клавдия Петровна сделала быстрое движение рукой, и купюра словно растаяла в воздухе.

Из сеней послышался грохот.

– Воду не разлей! – всполошилась хозяйка. – Вот варяг неуклюжий! Учу, учу, а толку нет.

Следующие десять минут у стариков ушли на хозяйственные хлопоты. В конце концов меня торжественно усадили за стол, налили литровую кружку светло-желтой заварки, придвинули вазочку с вареньем и нарезали серую буханку.

– Как вас величать? – спохватился дед.

– Виола, – представилась я. – Можно без отчества.

Семен Кузьмич наморщил лоб.

– Хм, как-то по-другому Сергунька профессоршу называл…

Жена толкнула его локтем.

– У тебя память дырявая, сказанное сквозь дырки вываливается. Дай гостье вопрос задать.

Муж покорно притих.

– Много сейчас народа в Малинкине живет? – поинтересовалась я. – Наверное, местное население комнаты торговцам с базара сдает.

– Нет, – улыбнулась Клавдия Петровна, – нас тут осталось трое. Мы с дедом да Зинаида Павишна. Зинка сумасшедшая от годов стала, а мы…

– Вам ангел понравился, – перебил супругу Семен Кузьмич, – давайте про Аню расскажу. История интересная, народ зарыдает, когда ее прочитает.

От горячего чая, сильно отдающего веником, мне стало жарко. На стене мерно тикали старинные ходики в виде кошки, в избе приятно пахло травой и почему-то ванилью. Выходить на улицу, снова топать по грязи до машины не хотелось. Я проглотила зевок. Послушаю немного дедушку, потом спрошу про Азамата.

– Хорошая девочка была, убил ее Сева, – вздохнула Клавдия Петровна.

Я встрепенулась.

– Вы знакомы с сыном Анатоля?

Старики переглянулись.

– Кто ж его, ирода, не знает, – сердито ответил Семен Кузьмич. – Чванный, нос вечно задирает. Но он сюда редко наезжал, Офелия же с Пенелопой много лет дачку у Звонаревых снимали. А Севка и молодой противный был, все за девчонками бегал.

– Все думали, он остепенится, – вмешалась Клавдия Петровна, – но куда там. Когда Анечка забеременела, мы Володе сказали: «Увези дочку из Ковалева, не устраивай ей свадьбу, добром это не закончится». Да разве он послушает… Скандал затеял! Кто и не ведал, что Аня ребенка ждет, об этом узнали.

– Володя хотел дочь от позора спасти, – заступился за отца девушки Семен Кузьмич. – Если замуж ее выдать, никто дурного слова не скажет. Фата грех прикрывает.

– И чего получилось? – рассердилась Клавдия Петровна. – Аня в могиле, Вовка за ней ушел, а Севка жирует не на свои денежки. Миллионы в месяц имеет, поганец.

Я поняла, что живущие на отшибе старики ничего не слышали о гибели Всеволода, и спросила:

– О каких капиталах речь? Насколько мне известно, Всеволод неудачливый композитор.

– Зато удачливый мерзавец! – гневно произнесла старушка. – Убийца! Живет распрекрасненько, полагает, никто о его тайне не знает. Вдвоем с Офелией они дельце провернули.

– Замолчи-ка лучше, – велел дед. – Меня болтуном обзываешь, а сама… Та история не про кладбище.

– А куда тело дели? – не послушалась и перешла в верхний регистр бабулька. – Запихнули в Анину могилку! Точно рассчитали, что там искать не станут. Еще моя мама-покойница говорила: «Хочешь спрятать пуговицу, сунь ее к пуговкам». Так и с мертвецом – надо труп укрыть, тащи его на кладбище, закапывай в чужую могилу.

С меня слетели остатки сна.

– Секундочку! Вы хотите сказать, что Всеволод и Офелия кого-то лишили жизни, а потом скрыли убитого в чужом захоронении?

– Давайте еще пять тысяч, – решительно заявила Клавдия Петровна, – все, как перед батюшкой на исповеди, выложим.

– Ой, не надо! – испугался Семен Кузьмич. – Не дай бог, Севка узнает! Он нашу избу поджечь велит.

Я вынула кошелек, отсчитала купюры, протянула Клавдии Петровне и сказала:

– Всеволод вам навредить не может, его позавчера убили.