11

В середине сентября в Калугу вернулся Вахрумка из инспекции работ изыскателей по будущей трассе железной дороги. Судя по его сияющему виду, тем что он увидел, остался доволен. По устоявшейся привычке он попытался найти себе в городе жилье поскромнее, но будучи отловленный предупрежденными мною жандармами на вокзале, препровожден ими «под конвоем» в отель. В номер «люкс». Когда я его посетил с визитом, подполковник меня извел попреками, что он не такое большое жалование получает, чтобы так роскошно жить.

— Успокойся. В данный момент ты живешь здесь за счет программы строительства. Это не только твоя спальня, но и рабочий кабинет, — открыл я дверь в смежную с гостиной комнату. Там все было приспособлено для бумажной работы. В том числе и «инженерный центр Кобчика» — кульман, то бишь. И вся канцелярщина по полной программе. Садись и работай. И пошел проводить экскурсию по номеру. Ох, и горд же я был в этот момент. Лучший отель в империи как-никак.

— В большой гостиной, — а она действительно была большой метров сорок квадратных, — можешь проводить совещания и приватные банкеты. Вход в спальню через холл, где санузел. Телефон проведут сюда через неделю, как запустят станцию. Завтрак, обед, ужин могут подать в номер, а можешь, и сам спустится в ресторан. По желанию. Также к твоим услугам Зал совещаний в отеле, Малый каминный зал и через неделю откроется большой конференц-зал. Большим концертом. Будут столичные знаменитости.

— Непривычно как-то… — гнул Вахрумка свою линию.

— Неуютно. И убираться много.

— Убирать и менять постельное белье тебе будет горничная ежедневно. Денщик твой может спать в гостиной на диване, — пояснил я ситуацию.

— У меня вместо денщика чертежник, — ответил Вахрумка.

— Тем более. Тут постучали в дверь, и подросток-рассыльный в форменной куртке отеля вкатил сервировочный столик.

— Садись, полковник, соловья баснями не кормят.

— Какого соловья? — не понял меня Вахрумка, глядя, как ловко пацанчик сервирует край большого стола гостиной.

— Птичка есть такая. Певчая, — пояснил я, готовый провалиться сквозь землю. Чуть не спалился.

— Обувь, кстати, на ночь выставляй в коридор. Почистят. Входит в стоимость проживания. Поднял себе настроение, глядя, как Вахрумка озадаченно таращится на трехспальное ложе под девизом «Ленин с нами» в спальной комнате. Даже прогрессивный санузел не произвел на него такого впечатления.

— Ну, с приехалом… — поднял я бутылку с коньяком, после того как закрылась дверь за стюардом и разлил этот нектар десятилетней выдержки.

— Рассказывай. Я не зря рельсы тут катаю? — Не зря. Насыпь пленные положили хорошо, грамотно, не размоет дождями. Но почему она такая кривая? То туда, то сюда. Тех же рельс потребуется больше.

— На этой насыпи был всего один грейдер, два бульдозера и один скрепер. Больше выделить не могли. Все остальное пленные делали ручками, топая везде ножками. Посчитали, и оказалось, что вскрышные работы по равнению холмов да засыпка низин обойдется намного дороже. Это не считая фактора времени. Зато до предгорий нет ни одного участка уклоном больше трех градусов.

— Это я уже отметил, — ответил Вахрумка с набитым ртом. Рыбка, копченная уже в Калуге, была очень вкусна. Местный специалитет. Две артели рыбаков из низовий поселились у нас на противоположном берегу. С утра они торговали на территории будущего Речного вокзала свежей рыбой, а после обеда уплывали на свой берег коптить то, что не распродали живьем и еще соревновались, у кого рыба будет вкуснее. Архитекторы уже выходили ко мне с предложением часть территории около Речного вокзала отдать под крытый рыбный рынок. Я одобрил. Хоть ветеринарный контроль там будет, какой-никакой, и санитарный врач. Санитарную службу в городе мы сразу поставили «на вырост».

— Прокатный стан свой покажешь? — спросил Вахрумка.

— А то про него все только говорят, но никто его еще не видел.

— Конечно. Как только так сразу. Пока там еще нечего смотреть. Монтируют люди большие железки с чугунными катками.

— Это правда, что твои рельсы будут целиком из литой стали? — Правда.

— Но для гор нужен особый металл. Там климатические условия эксплуатации иные. Сварные рельсы можно было комбинировать как надо… — Какой скажешь, такой металл тебе и отольем.

— Не может такого быть? — Очень даже может. Шестьдесят тонн в сутки… пока.

— Почему пока? — Потому что к Новому году запустим еще одну сталеварную печь. На тридцать тонн разовой плавки.

— А стрелки? — Стрелки пока будешь брать в империи. Научимся их отливать здесь — будут местные. Так что считай, рассчитывай свои потребности. Стрелок, кстати, тебе потребуется меньше, потому, как насыпь сразу строили с расчетом на двупутку. До нефтеносного района. А там сам на месте покажешь, где ответвление в горы проводить будешь. Вахрумка вытер губы салфеткой.

— Спасибо. Савва, все было вкусно. Давно так не ел.

— Небось, все сухомяткой перебивался в этой своей Отогузии? — Нет. Питался из солдатского котла. С полевой кухни. У нас отдельного офицерского питания не было — излишняя роскошь. В горах немного свободного места. Тем более в таких диких как отогузские.

— Поел? Пошли на другой конец стола. Я тебе там сюрприз приготовил.

— Что это, — спросил Вахрумка, когда я перед ним раскатал чертеж.

— Рельсоукладчик. На платформе штабелем лежат готовые секции рельс, прикрепленных к шпалам на заводе. Над платформой горизонтальный кран, который берет готовую секцию с платформы и выносит ее вперед и опускает на насыпь. Остается только скрепить ее с уже уложенной секцией, проехать по ней вперед и вынести новую секцию.

— Занятно… — протянул Вахрумка.

— а где будут монтировать такие секции? — У меня на заводе, — улыбнулся я и поменял тему.

— Я слышал, что тебе за горно-отогузскую дорогу дали Имперский крест.

— Я тоже слышал, — улыбнулся Вахрумка.

— Только не торопятся что-то его мне давать. Звездочку на погон кинули и все. И вообще… первый раз, что ли меня к Имперскому кресту представляют?

И пошла опять бесконечная круговерть — совещания, заседания, инспекции по заводам, протокольные мероприятия во Дворце. Только я взял уже за правило воскресенья проводить дома. Во Втуце на горной стороне. Всех дел не переделаешь. Всех собой не заменишь. Свою голову никому не приставишь. Меньше стал уделять времени налаженным производствам и больше НИОКРу. На производствах управляющие на то и поставлены, чтобы управлять. Причем это у них даже лучше получается, чем у меня. Все же они специалисты в своем деле. За мной остался только контроль. Больше плановый и финансовый, нежели производственный. Калуга с каждым днем все больше стала походить на город, а не на гигантскую стройплощадку. Мне как-то положили на стол статистику. Только зарегистрированных жителей, не считая пленных, в городе уже восемнадцать тысяч. Из них семейных тысяч пять уже. И две дюжины борделей на разный вкус и кошелек. Отдел регистраций гражданского состояния ратуши уже клянчил увеличение штата и обустройства филиалов в районах. Свадьбы шли потоком. И еще в городе родился первый его коренной житель. Девочка в рабочей семье с тракторного завода. Ей город (то бишь я, который в это вложился финансово) подарил красивую грамоту в рамке, именную медаль на шею и дом в рабочей слободе. Родители назвали ее Калужей. Достроили железнодорожный вокзал в три этажа. На третий этаж поселили всю рабочую группу строительства новой горной железной дороги. Штаб Вахрумки, если короче. На втором рассадили местное железнодорожное начальство и управление моей дорожной компании. Первый полностью отдали пассажирам, включая туалеты, буфеты, круглосуточный ресторан, кассы, залы ожиданий по классности вагонов, камеру хранения багажа, жандармский участок и даже такое нововведение для этого мира как «комната матери и ребенка». Речной вокзал также подвели под крышу с бельведером и начали внутреннюю отделку. Длинный бетонный пирс, проложенный вдоль берега, вполне мог принимать сразу по три пассажирских парохода. Рядом с ним разметили площадку для крытого рыбного рынка, который решили построить в едином архитектурном стиле с Речным вокзалом из белого известняка. Думаю, как его построим, то рыбацких артелей в округе станет не две, а двадцать две. Речной порт обрел свои плановые очертания, но как было зримо, просчитались мы с его размерами и вскоре придется строить еще один, ниже по течению за сухими доками. Бывший царский мичман достраивал второй сухой док на Речном заводе и уже разметили место для строительства третьего. Нам страшно не хватало транспорта. Мартеновские печи оказались еще теми проглотами. Да и остальные производства требовали все большего потока грузов. А еще город надо было кормить. По реке выходило дешевле, чем по железной дороге. Нас еще выручало то, что пастухи весной, отобрав элитных баранов на горные пастбища, выбракованных оставили на лето в степи, постепенно продавая их нам на мясо живым весом. А кто-то из предприимчивых предгорных помещиков стал гонять ближе к городу небольшие пока стада коров. Птица, овощи и фрукты в основном поступали по реке из низовий. Так что когда мне объявили, что канцлер князь Лоефорт назначил местом очередного общеимперского совещания правительства с фабрикантами в Калуге, я остался спокойным. Конференц-зал в отеле в строй уже пустили. Его открытие прошло с аншлагом. На концерт заезжих знаменитостей билетов не хватило. Пришлось их еще тормознуть на пять дней. Они не возражали, им со сборов сорок процентов причиталось. Единственно о чем я распорядился, так это не селить в отель новых гостей — забронировать все номера под делегатов съезда. И ускорить отделочные работа в железнодорожной гостинице «Колесо». Путейцев туда заселим после имперского мероприятия. И пора думать о том, что отелей в городе недостаточно. Особенно среднего и нижнего ценового сегментов. Вот так оно все… одно цепляет за собой другое, а у того уже на пристяжке третье…

Длинный блюм откатился обратно, и его опять сжало с боков, удлинив еще немного и придавая в разрезе форму прямоугольника, снова подало вперед на роликах, выплюнув в подогревательную печь. Князь Лоефлорт тщательно выбритый от седины по всей голове, кроме кустистых седых бровей, прикрыл глаза ладонью, когда на блюминг подали очередной раскаленный слиток металла, который тут же принялись вертеть и со всех сторон мять мощные «губки» блюминга, протаскивая вперед-назад. Первый слиток тем временем снова нагрели до красноты и полторы дюжины рабочих, зацепив его длинными клещами, потащили на прокатный стан. Уронили на катки, высекая оранжевые искры. Прокатный стан, завертев катками, потащил блюм через фигурные формы. Туда-сюда… туда сюда… Все сильнее вжимая его в матрицы. И вот, наконец, готовый рельс, после обрезки его большой циркулярной пилой упал на пандус и покатился, остывая, на площадку готовой продукции. Канцлер империи покачал головой и сказал мне, стараясь перекричать звон и грохот цеха.

— Поздравляю вас, молодой человек, вам удалось меня удивить. Так быстро и готовый рельс.

— Это еще не все, ваша светлость, — поправил его я.

— В этом рельсе надо еще шесть отверстий просверлить. Но это уже на холодную.

— Какие мелочи, право слово… — отмахнулся от меня глава имперского правительства.

— Вы даже не представляете что вы сделали для империи. Империя — это дороги. Главные дороги — железные, так как они круглогодичные и всепогодные. Ваш завод резко приближает нас к будущему. К индустриальному укладу экономики. Вы понимаете, о чем я говорю? И развернувшись, пошел к выходу, ни на секунду не усомнившись, что все мы обязательно последуем за ним.

— Понимаю, ваша светлость, — крикнул я уже в спину всесильному князю, сквозь звон нового блюма уроненного на катки прокатного стана.

— Но и нас и на реке навигация круглогодичная.

— В империи есть еще и север, молодой человек. Впрочем, кому я это говорю, вы там воевали. Вся свита и князя и моя вышли на осеннее солнце после полутемного цеха. Глазам стало больно и все дружно зажмурились.

— Хорошо тут у вас, — князь протер лысую голову клетчатым платком.

— А у нас в Химери уже желтый лист падает. Дожди противные. Когда вы сможете распрастранить это ваш опыт на всю империю? — Только после того как я поставлю здесь десятую печь. Но для этого требуется, чтобы весь уголь с Тевакуля и весь известняк из Шора шел только к нам. Тогда я смогу дать шестьсот тонн стали в сутки. А вот после того я буду готов строить такие печи по заказам, ваша светлость. На коммерческой основе.

— Губа у вас не дура, молодой человек, — повернулся ко мне князь и почесал верхнюю губу большим пальцем правой руки.

— Но так и быть. Тевакуль и Шор ваши. На коммерческой основе поставок. И ехидно усмехнулся.

— Я на другое и не рассчитывал, ваше сиятельство, — ответил я и соврал. Рассчитывал, еще как рассчитывал. Но язык мой — враг мой. Ну что мне стоило просто пообещать… Пока… Не оговаривая окончательных условий. Глядишь и угольный разрез бы упал мне, по крайней мере, в концессию. Впрочем, и так хорошо. В Тевакуле на открытых карьерах уголь и так самый дешевый в стране. А баржи у меня свои. Была бы концессия я бы туда еще и техники подбросил бы. А теперь бульдозеры и экскаваторы им пойдут только на коммерческих условиях. Хотя есть идея пропихнуть лизинг через «Бадон банк». Здесь такого еще не знают.

— Прекрасно видеть такого молодого, но уже все понимающего человека. Побольше бы нам таких, — похвалил меня князь и вынув новомодные золотые часы плоской луковичкой с циферблатом под стеклом без крышки, напомнил.

— Однако, пока бы нам и пообедать. Где кормить нас будете? Это уже персонально ко мне как к принимающей стороне.

— В ресторане отеля «Экспресс» только вас и ждут, ваше сиятельство. Но можно накрыть и в Малом каминном зале, если вы желаете обедать в узком кругу.

— Тогда пусть накроют у камина. В большом зале поесть спокойно не дадут. Надеюсь, вы обедаете со мной, ваше превосходительство? — Как прикажете, ваше сиятельство, — поклонился я. Тут подали коляски и, рассевшись в них по чинам, покатили на вокзальную площадь. Фотографы и корреспонденты газет остались ждать своей очереди у цеховых ворот. Сегодня мы все говорили речи, резали красную ленточку и пускали «первый слиток» через блюминг и рельсопрокатный стан. На самом деле рельсы мы катали уже неделю, но первые четыре дня ушли на отладку оборудования и выверку режимов подогревательной печи. А первому дню Промышленного съезда империи я специально подгадал «пуск» рельсопрокатного стана. Начальство это любит. Так что торжественная часть открытия основного мероприятия не запланировано для высоких гостей переместилась на послеобеденное время. Ремидий в первые ряды на заводе не лез. Разве что одновременно со мной и Лоефортом перерезал ленточку. А теперь на обед я ехал в герцогской карете.

— Пора тебя, Савва, официально на город ставить, — сказал герцог, когда карета тронулась.

— Только не это, ваша светлость. Только не градоначальником, — взмолился я.

— Каким градоначальником? — удивился Ремидий.

— Градоначальника ты здесь сам будешь ставить. Отныне ты в Калуге мой наместник, — заявил герцог и передал мне кожаный тубус. Внутри была хартия о наделении меня в городе Калуге и принадлежащем ему округе полноправным наместником герцога. В конце рескрипта звучала самая главная фраза «и все распоряжения наместника исполняются так, как будто бы это я сказал».

— Прокурор подчиняется мне? — только и спросил.

— И прокурор, и судья, и полиция, и все остальные гражданские и военные чиновники в городе Калуге и его округе, — заверил меня герцог.

— Так что поздравляю тебя действительным статским советником.

— А чин-то зачем? — удивился я.

— Я, конечно, польщен, но… — Это чтобы тебя князь к себе в Химери не переманил, — усмехнулся герцог в свои седые «буденовские» усы. Герцог помолчал немного, глядя в окно кареты на проплывающий индустриальный пейзаж, потом сказал то, что его видно занимало последнее время.

— Ты опять на войну собрался, я погляжу, — не столько спросил, сколько утвердил Ремидий.

— Вроде нет.

— Ты не виляй… Был я и на аэродроме, и на тракторном заводе. Ты сразу скажи, на чем воевать собрался: на бронеходах своих или на этих аппаратах летательных тяжелее воздуха? — Аэропланы еще только в зародыше, ваша светлость. Я только приоритет Реции в мире застолбил. А так чтобы сделать боевой самолет нужны, наверное, годы.

— Значит на бронеходах… — выдал герцог.

— И как понимаю удерживать тебя бесполезно. Сбежишь сам. И бронеходы у тебя в этом случае будут твои собственные. Я верно излагаю? — Под нынешним генштабом я воевать не собираюсь, ваша светлость. Только людей зря класть.

— А под Аршфортом воевать будешь? — Под фельдмаршалом Аршфортом буду, — честно ответил я.

— Он солдат бережет.

— Я так и думал. Третьего дня император назначил Аршфорта командующим западным фронтом.

— Вот это новость… — удивился я.

— У них там, в Химери, небось, в лесу все медведи сдохли.

— Сколько собираешься своих бронеходов наклепать? — Машин сорок. Меньше смысла нет.

— Полк? — Лучше бригаду. Двухбатальонного состава пока. И минимум роту, а то и батальон штурмовиков к ней в усиление. Ремонтная рота. Рота снабжения. Полк же не будет иметь никакой самостоятельности на фронте.

— Добро, — согласился Ремидий.

— На посту комбрига у тебя будет меньше возможностей сгинуть сдуру. Так что поздравляю тебя майором рецкой гвардии. Формируй свою бригаду. Рецкую гвардейскую броневую бригаду, — прокатал герцог эти слова на языке как гурман.

— Нет. Рецкая гвардейская железная бригада. Так будет лучше звучать. Вальда тебе отдам с его ротой. На ее базе развернете батальон. Еще Бисер отдает, но только под тебя, свою саперно-штурмовую бригаду. Войдете все вместе в ударный корпус Бьеркфорта, который будет формироваться здесь, в Калуге. На охране пленных его меняют.

— А что восточный фронт? Оголяется? — Там затишье. Теперь надолго. Молас гарантирует, что надолго. Туда перебросят уставшие войска с западного фронта на отдых. Но в достаточных количествах чтобы у царцев не было соблазна ударить исподтишка.

— Когда? — только и спросил я.

— К новому году, — поделился со мной герцог сроками.

— Но это тайна. Даже от генштаба. Даже от императора. Точнее от его доверенного окружения.

— Еще тягачи потребуются, — сказал я.

— Корпусная артиллерия, как я понял, будет усилена? — Обязательно.

— Финансирование? — Любое, но все же в разумных пределах. Но на новое вооружение будет без ограничений как на войсковые испытания. С Лоефортом я уже все обговорил… в части его касаемой, — усмехнулся герцог, показывая мне, что и всемогущий канцлер не имеет полной информации.

— Даже так? Ваша светлость, вы с Аршфортом решили разом выиграть войну одним корпусом? — Не совсем так. Скоро фельдмаршал приедет ко мне в горы на отдых. У тебя будет время пообщаться с ним напрямую. Тем боле, что он и сам этого хочет.

— А что Молас? — Молас стал генерал-лейтенантом и возглавил военную разведку империи. Как и его отец когда-то. Тут мы подъехали к отелю. Пора обедать как самым обычным людям. Силы еще потребуются впереди пара-тройка дней сплошной говорильни. И это требуется выдержать. Для меня этот съезд важен не пленарными заседаниями, а кулуарами. Возможностью завести нужные связи среди промышленников. Я теперь не просто Савва с горы… За мной десяток труб зримо небо коптят. Промышленная империя из дюжины заводов. С этими мыслями я вслед за Ремидием вошел в холл отеля.

Два дня в конференц-зале отеля «Экспресс» кукушки хвалили петуха, а петух раздавал комплименты кукушкам. Если послушать патриотически-настроенных ораторов не вдумываясь, так получается все у нас в империи безоблачно и гладко, несмотря на войну. Наоборот война подстегнула развитие индустриализации и нивелировала многие связанные с ней социальные проблемы. Безработицу в городах и «лишних людей» на селе «съела» мобилизация. Наметился даже некоторый дефицит рабочих рук. По сравнению с первым таким совещанием в оперном театре Будвица самые животрепещущие проблемы с пленарных заседаний ушли в кулуары. Каждый из фабрикантов предпочитал сам напрямую договариваться с правительством по расшивке узких мест своего бизнеса. Как показал опыт так результативней. Да и решающие вопросы чиновники предпочитали теперь не уголовно наказуемые денежные откаты, в прямое свое вхождение в акционированный бизнес с анонимными акциями. Меня также осторожно прощупывали на предмет такого «сотрудничества», но отмазка у меня была железная — два электора в пайщиках. Договаривайтесь, ребята, сначала с ними. Решалы быстро поняли, что поляна занята большой рыбой и ушли в тень. Наметился также некоторый тренд к сращиванию банковского капитала с промышленным и образование вокруг такого «материнского» банка разнопрофильных концернов. Горизонтальная интеграция, к которой стремились акулы имперского капитализма до войны, не оправдала себя. Трест оказался очень неуклюжей и малоповоротливой деловой машиной. А сил, чтобы полностью монополизировать какую-либо отрасль промышленности в размерах всей империи и диктовать рынку свои цены ни у кого еще не было. Так что кулуарные разговоры, если и давали пищу для ума, то не такую уж питательную. Но заседания в зале не давали этого. Разве что там довели до бизнес-сообщества экономическую политику имперского правительства в условиях военного времени. Гораздо интересней был статистический справочник, который был издан малым тиражом специально под этот съезд и роздан делегатам. Инфляция пока не зашкаливала, в среднем была семь процентов в год. И далеко неравномерно распределялась по группам товаров. В основном дорожал импорт, большая часть которого попадала на рынок контрабандой. Понемногу дорожало продовольствие, но плавно и не настолько, чтобы вызывать раздражение. Все больше посевных площадей отдавалось под технические культуры. В области товаров народного потребления стало заметно оскудение ассортимента в текстильной промышленности, но не настолько, чтобы нечего было носить. Все больше увеличивалась доля готового фабричного платья и обуви. Фабрики по производству военной формы первыми освоили этот бизнес для тыла. Население империи стало больше пить. Но тут, скорее всего, сказалось обязательная выдача «наркомовских» в окопах. Продажи спиртного в тылу выросли всего на двенадцать процентов. Проблема самогоноварения не остро стояла. Гнать самогон в империи мог любой, но только для себя. Продавать же не имел права без лицензии. Виноградного вина такое не касалось. Под раздачу попала разве только виноградная водка — чача, ракия или граппа, как ее не назови. И если в старые добрые времена гнали ее из излишков сухого вина, то с началом войны, особенно с момента армейских закупок крепких напитков, гнать виноградную водку стали из жмыха и прочих отходов виноделия. Так выходило дешевле по себестоимости, но страдало качество. Интендантов качество интересовало мало, им бы числом поболее да ценою подешевле. В окопах все сойдет за первый сорт. Ударный труд военнопленных не давал задирать заработную плату, но и здесь, несмотря на всю централизованную заморозку цен и тарифов «до конца войны» стоимость квалифицированного труда неуклонно росла. За счет премий, которые не относились напрямую к тарифам. К тому же премии позволяли фабрикантам меньше развлекаться раздражающими рабочих штрафами. Лишение премии не рассматривалось еще рабочими как покушение капиталиста на их законный заработок. Премия — это награда. Женский труд уже не вызывал такого активного морально-патриархального отторжения у фабрикантов, единственно что они хотели, так это за право платить женщине меньше за одинаковый ее труд с мужчинами. Тут в ход шло все… и то, что женщина физически слабее мужчины, менее образована в массе своей и даже их пресловутые критические дни. Народонаселение империи немного сократилось за счет военных потерь, абсолютная цифра которых не раскрывалась. Но рождаемость от этого в целом по стране не упала, хотя основной ее удельный вес приходился на село. Правительство и фабриканты пели в унисон, что «жить стало лучше, жить стало веселее». Возрос процент промышленных инноваций, а уж как возросли прибыли… Прибыли возросли, я это заметил по себе. Но из обращения постепенно стала исчезать золотая монета. Внутри своей промышленной империи я уже полгода как пользовался расчетными чеками «Бадон банка» между предприятиями (не видели пока тут люди денежности простой записи на счет) и банкнотами того же банка между работниками моих предприятий. Наш отдел рабочего снабжения работал с этими денежными суррогатами очень активно. Вплоть до того, что в лавках, торгующих некоторым дефицитом, брали только банкноты «Бадон банка», как в советской «Березке». Для ударно работающих военнопленных мы с Альтой выпускали особые боны, которые можно было отоварить только в лагерных лавках. В Калуге банкноты нашего банка в номинации 1, 3, 5, 10, 20 и 50 серебряных кройцеров спокойно ходили по рукам, потому как в любой момент мы их меняли на реальное серебро по желанию, что не давало нам самим борзеть с печатным станком. Ибо банкнота это не казначейский билет, а всего лишь фиксированное анонимное обязательство банка. Такая финансовая политика высвобождала нам много наличного серебра для расчетов со сторонними партнерами. Опыт показал, что для свободного обмена достаточно держать десять-пятнадцать процентов серебряной монеты от выпуска бумажной эмиссии. Оборудование для печати банковских чеков и нот, дало дополнительный заработок в виде векселей, акций и других ценных бумаг с тройной степенью защиты: металлографическим «паркетом», особыми красками и бумагой. Тут активно порезвился Помахас, который увлеченно каждый месяц изобретал в этой области что-то новенькое. Так в моей промышленной империи появилась своя фабрика «госзнака» во Втуце и бумажная фабрика в Калуге. Отходы от спецбумаги шли на производство тонких школьных тетрадок в клеточку. Их у нас моментально забирали прямо со склада и просили еще. Но в разговорах с чиновниками я активно жаловался на нехватку звонкой монеты. Они в свою очередь жаловались мне на истощение золотых рудников и слабое поступление серебра из-за границы. Ритуальный обмен жалобами позволял оставить все как есть «до после войны». Но Имперский банк признал мой опыт положительным и стал выпускать свои банкноты на крупные суммы в 1000, 5000 и 10000 серебряных кройцеров, что сильно облегчало расчеты между фабрикантами. Только вот подделывать их стали практически сразу, ибо такой защиты, как у меня у них не было. Несмотря на все трудности среди деловой части общества царила, можно сказать, эйфория. И казалось, закончись завтра война они этим очень сильно огорчатся. Я же заранее планировал перестройку своих заводов на мирную продукцию. Специальная группа инженеров-технологов готовила для этого разнообразные технологические карты в зависимости от оборудования каждого завода. Война не вечна.