Роджер скрылся в столовой, но закрыть дверь как следует у него не было времени. Каждое движение могло привлечь внимание Гиссинга. Он мог невольно заметить, что дверь распахнута. Роджер увидел тень и ухватил пистолет, который ему дал Марино.

Шоун сказал:

— Стойте там, где стоите.

— Мистер Шоун, пожалуйста, не…

Гиссинг внезапно стал похож на куклу-марионетку, которую дергают за ниточки и вертят ее как хотят. Тень от его рук, ног, головы делала странные движения и вдруг исчезла. Послышался глухой стук, затем наступила тишина.

Голос Шоуна звучал глухо:

— Шею тебе я сломаю после того, как всего тебя перекорежу. Где мой сын?

Последовала длинная пауза.

Роджер подвинулся как можно ближе. Он встал так, чтобы видеть происходящее в комнате. Дверь была широко открыта. На полу он увидел ноги Гиссинга. Спиной к двери стоял Шоун, закрывая от Роджера комнату.

— Кажется, ты не понимаешь, — сказал Шоун. Его голос звучал на высоких нотах, как будто ему трудно говорить. — Я пришел сюда за Рики, и если ты мне его не отдашь, я убью тебя.

Лисса говорила, что он уже давно находится на грани безумия. Ни один разумный человек не будет так говорить. Ни один разумный отец не поведет себя подобным образом с человеком, который, как он знает или думает, похитил его сына. Это мог быть большой блеф, конечно. Но в состоянии ли Шоун блефовать? Совсем непохоже. Все выглядело так, как если бы он думал, что придет сюда и получит Рики, отведет его домой, а если этого не будет, то он убьет похитителей.

Гиссинг не делал попытки встать.

В тишине Шоун произнес угрожающе:

— Пистолет не остановит меня.

Значит, Гиссинг вытащил пистолет.

Роджер не заметил этого, он только мог видеть, что никто из них не двинулся.

— Если дело дойдет до убийства, Шоун, — сказал англичанин, — я начну первым. Не будьте дураком, Шоун. Я скажу вам, где найти Рики, и обещаю, что ему не будет причинен вред. Я получил известие о нем два часа назад.

— Где он?

— Он опять в Штатах.

Шоун тяжело задышал:

— Где в Штатах?

— Вам не надо знать, где он. Все, что вам нужно, — это чтобы сын вернулся. К вам, но не в Англию. Это была ошибка — привезти его сюда, Шоун. Ошибкой был и ваш приезд. Отправляйтесь домой и ждите, мальчик будет доставлен вам. Единственно, чего у него не будет, — вот этого.

Роджер хотел бы видеть все, но не рисковал продвигаться дальше в комнату. Шоун стоял совершенно спокойно. Ноги Гиссинга двигались, как будто он проталкивал себя по ковру, отодвигаясь подальше от гиганта. Затем ноги исчезли, и на мгновение показалась рука ладонью кверху. Кончики пальцев были покрыты тонкой клейкой лентой, чтобы не оставлять отпечатков.

Шум от барахтанья Гиссинга свидетельствовал, что тот встал.

— Ловите, — сказал он.

Правая рука Шоуна задвигалась и поймала что-то в воздухе.

— Это его вещь, — сказал Гиссинг. — Золотой медальончик с его именем, который мать повесила ему на шею. Он спал, когда у него это взяли, и он не знает, что потерял его. Видите знак в углу? Где он уронил его в первый день, когда получил и нес в руке? Помните?

Шоун молчал. Роджер видел, как тяжело он дышит.

— Я скажу вам, что он в полном порядке, — продолжал Гиссинг. — Все, что вам надлежит сделать, — это отправиться домой и взять с собой его мать. Тогда Рики будет вам возвращен. Никто не пострадает, вы и ваша жена будете снова счастливы.

— Она счастлива сейчас, — сказал Шоун. Он с трудом выдавливал из себя слова.

Гиссинг засмеялся; когда Роджер услышал этот смех, он уже знал, что это было ошибкой. Плечи Шоуна поднялись, он рванулся вперед. Все произошло так быстро, что Роджер ничего не успел предпринять. Он ждал звука выстрела и двинулся вперед с пистолетом в руке, готовый остановить Гиссинга, если тот опять станет стрелять.

Но выстрела не было. Почти в тот же момент, когда Шоун пошатнулся назад, Роджер ступил вбок, чтобы его не было видно. Он увидел голову Шоуна на полу около двери и подался еще назад, но он не думал, что Гиссинг подойдет ближе. Шоун дышал как человек, у которого была астма, его голова исчезла, когда он попытался встать на ноги.

— Я не хочу убивать вас, — сказал Гиссинг примирительно. — Но если вы снова сделаете это, то убью. Идите и садитесь в то кресло.

В ответ молчание.

— Иди и садись, ты здоровый неуклюжий дурак, — прошипел Гиссинг.

Было слышно, как Шоун задвигался. Кресло заскрипело, когда он опустил в него свое огромное тело. Роджер снова подвинулся, чтобы видеть внутренность комнаты. Он увидел ноги Шоуна и Гиссинга, стоящего боком к двери. Гиссинг не собирался оглядываться. Он следил за Шоуном, как за бешеным тигром.

— Я сказал вам, как получить обратно мальчика. Я сделал это самым легким способом. У меня для вас два билета на самолет, вылетающий из Лондона завтра, рано утром. Вы отправитесь с этим самолетом, Шоун. Если вы этого не сделаете… — Он остановился.

Шоун молчал. Но в его глазах, вероятно, застыл вопрос. Роджеру казалось, что Гиссинг забавляется, выжидая момент, когда можно ударить особенно больно.

Шоун, однако, продолжал молчать.

— Если вы этого не сделаете, — сказал Гиссинг, — то через четыре дня вам будет вручен другой билет. Правое ухо мальчика будет в том же конверте.

Роджер услышал какой-то ужасный гортанный вопль, который, казалось, шел из самой глубины сердца.

Гиссинг подождал несколько секунд, которые показались минутами, затем подвинулся ближе к своей жертве, все еще с наведенным на него оружием, Роджер затаил дыхание от мерзости слов Гиссинга и предчувствия неизбежности того, что произойдет, если Шоун не согласится. Все было рассчитано до последней детали и, пока командовал Гиссинг, выхода не было.

Затем Гиссинг произнес резким и холодным тоном:

— Это все, что вы можете сделать, Шоун. Теперь уезжайте, никому не говорите, где вы были и что собираетесь делать. Доставьте свою жену вовремя в аэропорт. Вот билеты.

Он вытащил из кармана конверт и бросил его Шоуну на колени.

Когда Шоун взял его, на мгновение мелькнула его правая рука. Гиссинг подождал. Он пользовался паузами, чтобы повернуть ножом в ране — сделать побольнее, чтобы не забывалось. Роджер видел его нечетко, но сущность его угадывал по обманчивой мягкости голоса и по тому, как он говорил.

Гиссинг в своем роде был такой же незаурядной фигурой, как и Шоун. Не имея физической силы крупного человека, он обладал силой полнейшей и подлой беспринципности. С этим человеком нужно было считаться, поскольку подлость тоже что-то значила. Он точно знал, чего хочет, и переступал через все, чтобы добиться этого. Шоун мог верить, что, если он вернется в США, все будет хорошо. Ничего подобного. Никто, кроме Шоуна, измученного так, что его нервы были натянуты до предела, не поверил бы, что после первого требования не последует второе, потом третье…

Впервые за все это время у Роджера возникло чувство жалости к Шоуну.

Все его внимание было приковано к увиденному и услышанному. Он был ошеломлен и только сейчас начинал осознавать, что здесь происходит. Он мог остановить Гиссинга. Он мог остановить Шоуна. Пока они не знают о его присутствии, с ними можно было бы легко справиться.

Должен ли он остановить Гиссинга? Ведь после первого требования последует второе. Не было никакой уверенности, что Гиссинг — единственный в этом заговоре, с кем нужно было считаться. И если Гиссинга поймают, будет ли легче выследить, где мальчик? Может быть станет еще труднее.

Разумно предположить, что Гиссинг лишь один из нескольких участников. Так что, может быть, следует использовать его в качестве наживки, чтобы поймать более крупную рыбу, которой, впрочем, может и не быть?

У Роджера была возможность выйти из дома, по частной дороге дойти до полицейских, наблюдающих за домом, и дать им описание машины Гиссинга. С того времени, как поступит сигнал, Гиссинга выследили бы до самого конца. Он не выскользнет из расставленных сетей. Около сотни ярдов отделяли Роджера от первой ячейки этой сети. Полицейские силы Великобритании могли быть приведены в состояние тревоги в считанные минуты. Франция, Нидерланды, Ирландия, Северная Ирландия — сотрудничали бы все.

Роджер снова увидел бы Марино, составил бы для него полный рапорт и предоставил бы ему самому дальше возиться с Шоуном. Шоун не играл роли в его расследовании — это было не его дело, — он возникал лишь тогда, когда попадался на пути.

Гиссинг, наконец, произнес:

— Вы бы лучше выпили.

Роджер снова скрылся в столовой. Ноги мягко ступали по толстому ковру. Гиссинг прошел мимо двери, вероятно даже не взглянув на нее. Он был в ярде или двух от Роджера, когда раздался резкий, предупреждающий голос. Гиссинг не оставил бы Шоуна одного, особенно сейчас, когда не был уверен, что тот может сделать. До Гиссинга могло дойти, что этот человек не в своем уме. Только при чрезвычайных обстоятельствах он пошел бы на это, а лед для виски не был чрезвычайным обстоятельством. Роджер просунулся в комнату, правой рукой направил пистолет на дверь, а левой — нащупывал стол для опоры.

Он увидел быстро двигающуюся тень, вспыхнул свет.

Гиссинг, стоя в дверях, держал в одной руке пистолет, а другой — нажимал на электрический выключатель. В эти доли секунды Роджер отчетливо его рассмотрел и узнал бледное лицо, темные глаза, узкий подбородок — как и описывал его сержант-корнуоллец. В ту же минуту он нажал на курок, целясь в Гиссинга, и успел понять, что у него это не получилось, но не увидел, упал ли Гиссинг.

Что-то тяжелое обрушилось ему на затылок. Его окутали боль и темнота.

Боль и темнота были первыми ощущениями Роджера, когда он очнулся. Боль в затылке, а темнота такая, будто глаза замазаны чем-то едким. Он не двигался, лежал там, где был, не думая ни о Гиссинге, ни о Шоуне, вообще ни о чем. Легче не становилось, но постепенно в мозгу стали проклевываться мысли…

Сначала возникло слабое воспоминание о пережитом ужасе, опасности, затем — о перестрелке, потом он вспомнил, что стрелял. Вспомнил Гиссинга и то, что не видел, выстрелил ли он. Может быть, в него попала пуля? Но нет, удар в затылок — это не пуля. Кто-то был в столовой и вошел, когда он слушал разговор Шоуна с Гиссингом, вероятно, подкрался вплотную к нему и затаился.

Боль не уходила, она завладела им полностью. Он чувствовал под пальцами ворс ковра, но это не обязательно тот дом — «Рест». Он вытянулся на полу и стал размышлять и вспоминать.

Он должен осторожно встать, если свободны руки и ноги. Значит, нужно повернуться на бок, опереться на одну руку и приподняться. Он подвигал руками и ногами, стиснув зубы от нового приступа боли. По крайней мере, его не связали.

Роджер медленно повернулся на левый бок, подтянул правую ногу. Это заняло много времени. Он знал, что если будет спешить, то снова потеряет сознание и потеряет бесценное время. Он должен добраться до телефона.

Может быть, его заперли в комнате. Но все по порядку.

Он стиснул зубы, казалось, что разбиты и голова, и шея. Когда он опустил голову, опять накатила невыносимая боль, так что не было сил подняться.

Медленно, все делать медленно…

Правой рукой упереться в пол, правое колено перекинуть через левую ногу и достать им до пола. Постепенно перевернуться, опираясь на правую руку и правое колено. Они впивались ему в голову эти острые, терзающие, отвратительные когти. Лицо и голова горели в каком-то пламени. Он поднимался; он не должен упасть; когда встанет на ноги, ему станет лучше.

Он стоял, покачиваясь. Приступы боли накатывали как волны на дырявую лодку, он не мог им сопротивляться, надо терпеть.

Он не упал.

Через некоторое время Роджер стоял уже не качаясь, широко расставив ноги. Он не знал, где находится и на что смотрит из-за окутавшей его темноты. Это была полная темнота. Он вытянул правую руку, медленно пошел вперед и стал меньше думать о боли. Его пальцы коснулись стены. Он повернул направо, держась за стену, налетел на что-то и понял — нужно быть осторожнее. Пальцы нащупали шкаф, он дотронулся до чего-то легкого. Упал стакан, разбившись об пол.

Правой ногой он наступил на осколки и услышал, как они хрустнули.

Он снова нащупал стену, коснулся картины, почувствовал ее колебание и услышал, как она трется о стену. Он двинулся дальше и коснулся чего-то маленького и гладкого. На мгновение застыв, он, ощупав пальцами, убедился, что это выключатель. Надо надавить — и загорится свет. Он хотел этого и боялся за свои глаза. Он закрыл их и с опаской нажал на выключатель, — что если света не будет.

Свет зажегся.

Его было достаточно, чтобы осветить что-то бледно-красное сквозь закрытые веки. Он тихо постоял, затем неуверенно открыл глаза. Свет был тусклым и не мешал смотреть.

Это была столовая. Он все еще находился в «Ресте».

Где телефон?

И сколько сейчас времени?