Вечером Джек не вернулся. Шел сильный дождь, и Трэверс решил, что он остался ночевать в гостинице. Однако Джек не появился и в понедельник, и Трэверс забеспокоился: если бы его задержали в городе непредвиденные обстоятельства, он мог бы позвонить, но телефон безмолвствовал. После полудня Трэверс подумал о несчастном случае и поручил Кейну обзвонить городские больницы. Выяснилось, что в больницу святой Марии вчера вечером в бессознательном состоянии был доставлен молодой человек, по описанию похожий на Джека. Его нашли на западной окраине возле одного из пустых домов, предназначенных на слом. Сознание он потерял от удара по голове, в больнице пришел в себя, но продолжает молчать, поэтому его фамилия неизвестна.

Когда Трэверс вошел в палату, глаза Джека обратились к двери, но затем он снова отвернулся к стене и не произнес ни слова. Врач сообщил Трэверсу, что так он ведет себя все время после того, как пришел в сознание, хотя состояние его не настолько тяжелое: скорее, это вызвано причинами психологического характера, очевидно, он сильно испугался, когда на него напали. Так как опасности для жизни нет, дня через три его можно будет забрать домой.

И врач, и больница, переполненная из-за случившейся два дня назад на шоссе катастрофы, Трэверсу не понравились, и он тут же по телефону договорился с доктором Бэрриджем поместить Джека в его клинику.

— Гордон, поезжайте домой, — через три часа говорил ему Бэрридж в своем кабинете. — Я приставил к нему самую опытную медсестру, хотя, на мой взгляд, он в таком уходе не нуждается. Череп у него цел, сотрясения мозга тоже нет, а от синяков еще никто не умирал.

— Но почему он молчит?

— По глазам видно, что он понимает, когда к нему обращаются. Он может говорить, но не хочет. Лучше сейчас не настаивать и оставить его в покое. Поезжайте, а вечером я вам позвоню.

— А если сюда явится полиция, чтобы расспросить его? Они считают, что на него напал грабитель.

— Я скажу, что его пока нельзя беспокоить. Он все равно ничего им не скажет. А почему они решили, что его ограбили?

— При нем не оказалось денег, кроме мелочи.

Два дня Джек продолжал молчать. На третий день Бэрридж сообщил ему, что снова пришли из полиции, и он неожиданно сказал, что готов ответить на вопросы. В присутствии врача он заявил, что шел по улице и никого не видел, потом услышал сзади шаги, обернулся, но заметить ничего не успел, потому что его ударили по голове и он сразу потерял сознание. На вопрос, были ли у него с собой деньги, Джек ответил: «Да, были, шестнадцать фунтов». Полицейский был удовлетворен — версия об ограблении подтвердилась.

После его ухода Бэрридж спросил Джека, зачем он отправился в тот район. Юноша ответил, что просто гулял и шел куда глаза глядят. По тому, как он это сказал, Бэрридж понял, что другого ответа не добьется, но не поверил ни единому его слову. Во-первых, он сильно сомневался, что Джек случайно забрел на улицу с пустыми домами. Во-вторых, кроме раны на голове на его теле были следы, доказывающие, что его ударили не один, а несколько раз. Мало вероятно, что грабитель, оглушив свою жертву ударом по голове, стал бить ее еще, уже в бессознательном состоянии. И, в-третьих, странным было поведение Джека, его непонятное молчание. Однако Бэрридж воздержался от дальнейших расспросов, так как Джек, державшийся при полицейском внешне спокойно, потом разнервничался, сказал, что у него болит голова, и попросил оставить его одного. На четвертый день Бэрридж разрешил Трэверсу перевезти его домой. За те дни, которые он провел в больнице, Джек лишь однажды заговорил по собственной инициативе: он спросил Бэрриджа, приезжал ли к Трэверсу адвокат Трентон. Бэрридж слышал, что Трентон был в отъезде; похоже, это сообщение произвело на Джека положительное впечатление.

В замке Джек окончательно пришел в себя, но свою комнату покидал редко, ссылаясь на плохое самочувствие.

— Вы совсем захандрили, Джек, — как-то вечером сказал ему Трэверс. — Пойдемте, я вас выведу на прогулку вместе с Риком.

Джек вымученно улыбнулся.

В парке было мокро от дождя и растаявшего снега. Темные аллеи вились словно черные траурные ленты; тоскливо кричала одинокая птица. Джек поежился.

— Вы замерзли? — спросил Трэверс. — Тогда пойдемте обратно.

— Нет, мне не холодно, — тихо ответил Джек. — Погуляйте со мной еще немного.

Они бродили довольно долго, и эта прогулка почему-то начала беспокоить Трэверса. Джек молчал, а когда Трэверс попытался втянуть его в разговор, отвечал односложно, будто мысли его были заняты совсем другим. Несколько раз Трэверс замечал на себе его тоскливый взгляд.

Когда они вернулись, смеркалось. После сырости и холода в доме было особенно тепло и уютно.

— Посидите с нами, Джек, — сказал Трэверс, и юноша послушно уселся в кресло в том углу гостиной, где было меньше света.

Доктор, Кейн и священник обсуждали английские поезда. Разговор начал священник, сказав, что вскоре ему на день-два надо будет съездить в Лондон по делам прихода. Доктор тут же заявил, что он ему не завидует, поскольку ехать в поезде, особенно ночью, просто ужасно. Когда Кейн заметил, что английские поезда не так уж плохи, доктор стал с жаром отстаивать свою точку зрения, но ему помешал Барнет, появившийся в холле с гигантским фолиантом под мышкой.

— Вот книга, которой вы интересовались, мистер Харт, — сказал он, бесцеремонно встав между священником и доктором. — Она очень тяжелая, и, если вы хотите прочитать отдельные страницы, не стоит брать ее с собой. Я хорошо в ней ориентируюсь и помогу вам найти любое место.

Секретарь сердито посмотрел на вклинившегося Барнета и отошел: безупречно корректного Кейна раздражали такие манеры. Священник, Барнет, а вместе с ними и доктор занялись книгой, а Кейн заговорил с Трэверсом. Джек безучастно сидел в стороне, занятый своими мыслями. Барнет вступил в спор со священником по поводу каких-то действий церкви, относящихся к восемнадцатому веку, и говорил все громче и громче; мистер Харт не повышал тона, но, судя по выражению лица, речь Барнета сильно задевала его.

— Ваша самоуверенность равна вашему невежеству в этом вопросе, — сказал священник с не свойственной ему резкостью; он хорошо владел собой и умел сдерживаться, однако сейчас безапелляционные рассуждения собеседника вызвали у него сильное раздражение. Барнет в свою очередь высказался столь же резко. Решив прекратить спор, грозивший перейти в открытую перепалку, священник ничего не ответил, но на его скулах проступили желваки, тонкие губы плотно сжались, словно с трудом удерживая готовую вырваться гневную отповедь.

Джек сдавленно вскрикнул. Взоры всех присутствующих обратились к нему.

— Там, за окном… кто-то есть, — пробормотал Джек, избегая встречаться взглядом со священником.

Кейн подошел к окну и распахнул его.

— Вам померещилось, здесь никого нет. С чего вы взяли, что там кто-то был?

— За стеклом что-то мелькнуло…

— Какая-нибудь птица и ничего больше, — заявил доктор. — Снаружи до окна восемь футов.

— Значит, я ошибся, — ответил Джек, страстно желая, чтобы все перестали на него смотреть; он физически ощущал на себе пристальный взгляд священника, и этот взгляд жег его как раскаленное железо.

Когда Барнет возобновил прерванный спор, Джек решил, что священник теперь смотрит на своего собеседника, и украдкой бросил на него быстрый взгляд. Однако, к его ужасу, глаза Джона Харта были устремлены на него. Взгляды их скрестились. Хотя это длилось одно мгновение, Джеку показалось, что тот обо всем догадался. Продолжая разговаривать с Барнетом, священник неотрывно смотрел на юношу и мгновенно охладел к теме, только что столь сильно интересовавшей его. Прежде чем беседа закончилась, Джек встал со своего места и направился к лестнице на второй этаж. Мысль, что священник может обратиться к нему, повергала его в трепет, он был не в силах скрывать владевшие им чувства.

Войдя в свою комнату, он оставил дверь приоткрытой и застыл возле нее, прислушиваясь. Через полчаса в коридоре со стороны центральной лестницы раздались шаги. Джек рывком захлопнул дверь и защелкнул замок. Тяжелые, грузные шаги приближались, затем стали удаляться. Дворецкий, сообразил он, перевел дух и снова приоткрыл дверь. Еще через полчаса он услышал, как по лестнице поднимаются сразу несколько человек. «Вдруг он останется здесь ночевать?»— подумал Джек, похолодев. Лестница была ему не видна, но он слышал, как кто-то пошел по ней направо, туда, где жил доктор. Доктор Уэйн или кто-то другой? Комнаты для гостей были там же. Джек метнулся к окну. Нет, священник садился в свою машину.

Через два часа в доме все стихло. Джек, одетый в куртку, бесшумно выскользнул в коридор. Густой мрак скрывал его, однако в темноте мог затаиться и кто-то другой. Джек невольно шагнул назад и нащупал ручку двери, но потом усилием воли заставил себя остановиться. Больше всего в эту минуту ему хотелось вернуться в свою комнату и закрыть дверь на замок, но что дальше? Ему надо было уходить отсюда. Представив путь через глухо шумящий за окном старый парк, где за каждым стволом мог притаиться человек, он содрогнулся. Необходимо было что-то предпринять, чтобы обрести уверенность в себе. Крадучись, он двинулся направо, миновал комнаты Кейна, спальню Трэверса и толкнул дверь его кабинета. Потянув средний ящик стола, где хранился револьвер, Джек убедился, что ящик закрыт на ключ — после известных событий Трэверс стал запирать его. Ступая на цыпочках, Джек вернулся к себе, открыл шкаф и извлек из-под стопки рубашек отмычку. Замок стола он открыл по-прежнему в темноте. Нащупав холодный металл револьвера, Джек сунул его в карман куртки и торопливо вышел, даже не задвинув назад ящик, — его уже не заботило, когда обнаружится пропажа.

Он осторожно выбрался через окно первого этажа и, тщательно закрыв его, двинулся к конюшне. Замок гаража не был для него серьезной преградой, но водить машину он не умел. В конюшне его ждало непредвиденное препятствие: едва он начал медленно приоткрывать тяжелые двери, как услышал сонное бормотание спавшего внутри конюха. Джек замер, затаив дыхание. Поворочавшись, конюх затих. Джек не знал, что один из работников ночует при лошадях. Это нарушило его план: незаметно вывести лошадь оказалось невозможно, а идти пешком — далеко и жутко. Ему казалось, что один из тех, кого он до смерти боялся, обязательно бродит где-нибудь поблизости. Аллеи парка выглядели зловеще, то и дело мерещилось, что из-за ствола протягивается рука, чтобы схватить его. Прижимаясь к стене конюшни, он стоял в полной растерянности. Вдруг откуда-то со стороны донеслось тихое ржание. Джек метнулся прочь, решив, что едет кто-то чужой, но потом догадался: Халла. Последнее время кобылу держали в отдельной пристройке, поскольку она вела себя очень беспокойно и тревожила других лошадей. Джек вошел внутрь. Халла, выгибая шею, потянулась к нему, но Джек, хорошо знакомый с ее нравом, с опаской отступил назад. Однако выбора у него не было, и, помедлив, он приблизился к лошади и погладил ее по шее. Халла довольно фыркнула. «Может, и не сбросит, — с надеждой подумал Джек, — не всегда же она брыкается». Он пожалел, что не захватил сахара, погладил ее еще и надел уздечку.

Ночные прогулки Халле были в новинку, она тревожно всхрапывала, вскидывала голову и шарахалась от кустов, сгибающихся при сильных порывах ветра. Свернув с дороги, Джек направил лошадь напрямик к шоссе. На открытом пространстве кобыла успокоилась, но вскоре с крупной размашистой рыси перешла на галоп и помчалась что было сил. С ходу перемахнув через канаву, она вылетела на шоссе, и Джек с трудом повернул ее в нужном направлении. Быстротой Халла уступала только вороному жеребцу Трэверса. Все силы Джека были направлены на то, чтобы удержаться в седле, и он с ужасом думал, что будет, если навстречу из-за очередного поворота появится машина. Джек плохо представлял, сколько прошло времени, все его тело одеревенело от напряжения. Халла не слушалась поводьев, и у него не хватало сил справиться с ней. Наконец лошадь сама перешла на рысь, а через милю встала и, помахивая хвостом, повернула голову назад, кося глазом на всадника.

Не чувствуя своего тела, Джек неловко сполз вниз. Сделав несколько шагов на негнущихся ногах, он был вынужден сесть на обочину. Рубашка на нем была вся мокрая от пота, и на пронизывающем ветру ему вскоре стало холодно, несмотря на теплую куртку. Он заставил себя подняться, осмотрелся: слева от шоссе светились окна большого трехэтажного здания. Джек не мог точно определить, в каком месте он находится, но ему казалось, что клиника Бэрриджа должна быть поблизости. Ориентируясь на свет окон, он двинулся вперед, беря чуть правее, где, как ему казалось, стоял дом доктора. Скользя и падая, Джек пробирался напрямик — искать в темноте дорогу было занятием безнадежным. Халла шла за ним следом, и он слышал над ухом ее горячее дыхание. Джек предпочел бы от нее избавиться (она шла вплотную к нему), и он, скользя по влажной глинистой земле, боялся попасть к ней под копыта, но как только он потянулся к поводьям, чтобы привязать ее к дереву, лошадь, всхрапнув, отпрянула в сторону. Почувствовав приступ дурноты, Джек был вынужден на несколько минут опуститься на землю, однако свет, падавший из окон, придал ему сил.

От больницы до дома хирурга было совсем близко. Бэрридж проснулся от звона разбитого стекла. Послышался чей-то слабый голос. Он открыл окно и выглянул.

— Кто здесь?

— Откройте, пожалуйста…

Бэрридж буквально втащил совершенно обессилевшего Джека в дом.

— Извините, что разбил стекло, — пробормотал Джек. — Я подошел с другой стороны и боялся, что потеряю сознание раньше, чем доберусь до двери.

Включив свет, Бэрридж посмотрел на ночного гостя: одежда Джека была в грязи, руки испачканы мокрой землей, на ладонях виднелись глубокие царапины.

— Что случилось?

— Мне надо вам все рассказать… Только очень голова болит и все качается.

— Немедленно раздевайтесь, — велел Бэрридж. — Как вы сюда попали?

— На лошади. Я не умею водить машину.

Бэрридж нахмурился — хотя рана на голове у Джека зажила, езда верхом была явно преждевременной. Онемевшими пальцами Джек с трудом расстегнул куртку. Бэрридж пощупал его рубашку.

— Да вы весь мокрый! Снимайте все, я сейчас принесу сухое. Ванная вон там.

Бэрридж заставил его раздеться и закутал в теплый, длинный халат. Мокрую одежду он собрал в охапку, а когда взялся за куртку, Джек сказал: «Подождите» — и вытащил из кармана револьвер. Бэрридж внимательно посмотрел на оружие, затем перевел взгляд на осунувшееся лицо Джека, который в широком халате выглядел особенно измученным и беспомощным, и сказал:

— Я вас слушаю.