Глава 19
Сознание возвращалось медленно, сначала я услышал голоса, в следующую минуту меня окатили водой. Открыв глаза, я рассмотрел ботинки.
– Что, очухался? – меня взяли за волосы и приподняли голову, от ноющей боли в затылке мутило. – Скажу честно, – продолжал Чернятински, – ты меня удивил, хотя это непросто. Скажи, как ты это делаешь?
– Пошёл ты! – просипел я сквозь зубы, от пощёчины моя голова дёрнулась, в глазах опять потемнело.
– Я слышал эту историю, – послышался высокий, с надрывом, голос Кривса, – только не знаю, где тут правда, а где тюремные байки.
– Ну-ка, ну-ка! – проговорил Чернятински, на время потеряв ко мне интерес.
– Якобы он, – новоиспечённый начальник лагеря кивнул на меня, – в карцере нажал на какую-то стену, и у него выскочил рог.
– Очень интересно, – хмыкнул Чернятински, – а подробнее?
– Это всё, – Кривс развел руки, – во всяком случае, мне больше ничего неизвестно.
– Занятно, – задумчиво промычал мерзавец, подошёл ко мне, присел на корточки. – Вросший артефакт, дающий могущество. Очень занятно. Хотя, – его физиономию скривила скептическая ухмылка, – один удар по затылку, и могущество кончилось. Ведь так, Кривс?
В ответ Кривс кивнул, пнув железный прут ногой. Скрежет железа по бетону отозвался новым приступом головной боли, вот оно что, вот почему я не успел поджарить всех ублюдков. Подлый удар сзади, как и в случае с Линдой, не дал свершиться возмездию. Мерзавец Кривс, похоже, хорошо знал своё дело. Во всяком случае, и меня, и Линду ему удалось застать врасплох.
Но как же мой рог, вернее, способности, им дарованные? Выходит, они оказались беззащитными перед какой-то ржавой железкой? Эта мысль окончательно вывела из равновесия. А я-то думал, что могу творить чудеса, наивный болван.
– И как это всё, я имею ввиду там, в карцере, было, расскажи. – ЧернЯтински похлопал меня по спине. – Если расскажешь, обещаю её, – он кивнул в сторону лежащей на полу Линды, – не трогать.
– Рассказывай эти сказки кому-нибудь другому, – процедил я.
Чернятински вперил в меня испепеляющий взгляд, я думал снова ударит, но в последний момент он передумал.
– Ладно, как знаешь, – вздохнул он и, повернувшись к Кривсу, выкрикнул: – Ослепи её!
Кривс дёрнулся, как от пощёчины, и вынул из кармана складной нож.
– Сволочь, – прошептал кто-то, я думал Дрон, но тот по-прежнему не шевелился, мощная доза транквилизатора парализовала мардака надолго. Тут я заметил, как ноги Линды дёрнулись, шевельнулась её рука. – Негодяй, – еле слышно повторила она, но Кривса это не остановило, он, вперив в неё немигающий фасеточный взгляд, медленно ступал, поигрывая ножом.
Неожиданно из угла, скрытого темнотой, к Кривсу метнулась фигура, выбив нож, она принялась душить начальника лагеря.
– Сдохни, тварь! – приговаривал Квинкер, верша справедливый суд. В какой-то момент пеналец ослабил хватку, этим воспользовался Кривс. Он выхватил их кармана плазмошокер и нажал кнопку. Квинкер рухнул, словно подкошенный и затих.
Поступок бывшего таксиста хоть и не дал результата, стал для меня сигналом. Не помня себя, я кинулся к Чернятински, мне оставалось всего пару шагов, как этот негодяй выхватил револьвер и выстрелил. Жгучая боль обожгла плечо, невидимая сила подбросила меня над землёй, и я с силой рухнул на каменный пол.
На какое-то время я потерял сознание, а когда очнулся, то увидел ненавистное лицо своего врага. Чернятински, склонившись надо мной, ухмылялся.
– Хоть и не пробовал ни разу, думаю как-нибудь с этим управлюсь, – он позвенел страшными инструментами, оставшимися от Менгеле, – только вначале хочу, чтоб ты посмотрел на это, – и он приподнял мою голову.
Сквозь мутную пелену я заметил неподвижно лежащего Квинкера и Кривса, склонившегося над Линдой. Девушка изо всех сил упиралась в него руками, но острое лезвие ножа было уже в считанных сантиметрах от её глаз. Чернятински расхохотался дьявольским смехом, в этот момент всё изменилось.
В центре прачечной, прямо из воздуха материализовалось нечто тёмное, с щупальцами. Раздался щелчок, пространство стало быстро очерчиваться серебряной линией, будто невидимый художник вычленял одному ему ведомый контур. Внутри него оказались неподвижные Дрон и Квинкер, я, отделённый от Чернятински линией, тоже оказался внутри, а вот Линда… Я с ужасом наблюдал, как линия проходит по её поясу.
В следующую секунду, выделенный контур оторвало от остального пространства и швырнуло в бездну. Трассирующие следы от звёзд, спирали Галактик, глубина чёрных дыр: Вселенная сошла с ума в дьявольской скачке. Наконец всё стихло, в полнейшей тишине в чёрном небе возникли глаза, огромные, серые, прекрасные. Навстречу им, из-за горизонта, мерцая холодным стальным светом, выплыл нож. Я вскрикнул и очнулся.
Но лучше б я не приходил в себя: на самой кромке контура истекала кровью Линда, вернее её верхняя половина. Девушку распилило по пояс, рядом тоже распиленный надвое, умирал Кривс.
– Линда! – я бросился к девушке, та в последней агонии схватила меня окровавленными руками, попыталась что-то сказать, но вместо слов издала хрип, по её губам потекли алые струйки.
– Не смотри, не смотри вниз! – кричал я, закрывая ей глаза, которые начали мутнеть, хватка рук ослабела. – Линда! – прошептал я, чувствуя, как наворачиваются на глаза слёзы.
– Моя нанитоид! – без всякого трагизма и буднично сообщили сзади, я замер, перед моим взором в долю секунды пронеслись последние события, и я вдруг отчётливо понял, что произошло.
В прачечную явился саморазвивающийся артефакт, как и в прошлый раз он вычленил часть пространства и зашвырнул её чёрт те куда, не особо церемонясь с деталями.
– Ты что наделал?! – повернулся я к космической железяке.
– Моя нанитоид! – по своему обыкновению артефакт ткнул себя в грудь. – Моя спасать всех!
– Это по-твоему спасать?! – в ярости я указал на умирающую Линду.
Не знаю, что рассмотрел в моих глазах робот, возможно, желание поотрывать все его щупальца. Или саморазвивающийся научился разбираться в эмоциях. Так или иначе он завис над умирающей девушкой, засеменил лапами так, что их движения слились в одно непрерывное мерцание.
Поражённый я наблюдал, как кровь, бьющая толчками из Линды, начала засыхать, рана зарубцовываться, а тело сантиметр за сантиметром нарастать. Показался пупок, стал оформляться таз, лобок, я отвернулся. Не из скромности, просто увиденного сегодня хватило бы на несколько жизней, кроме того я ощущал такую страшную усталость, что мог бы проспать тысячу лет.
Я прикрыл глаза, полежал немного, потом снова привстал, сердце бешено заколотилось: передо мной абсолютно голая и прекрасная лежала Линда. И главное, она дышала, великолепная грудь вздымалась и опадала, будоража и вороша желания. Хотя, безусловно, они были не к месту.
– Постой, – я обернулся к нанитоиду, указывая на щиколотку Линды, которая имела неестественно розовый цвет, – это что такое?
– Моя, – подобрался нанитоид, – не хватать биоматериала, – щупальце бесстыдно провело щупальцем по интимной области Линды, – и я заменять его на грамтотидин, – он пощупал нижнюю часть ноги ничего не подозревающей девушки, – моя сам его синтезировал, – с гордостью сообщил артефакт, – из старой резины, – добавил он.
Я отказывался верить ушам, бедную Линду переделали в какого-то биоробота. Как ей всё объяснить, когда она очнётся?
– Я, конечно, тебе не советчик, – раздался за спиной голос бывшего таксиста, – но, по-моему, если уж заводить резиновую бабу, так лучше из секс-шопа, во всяком случае, упрёков от неё не дождёшься.
Я обернулся к жабоиду, тот попятился:
– Ладно, ладно, я ж просто предостеречь, по-дружески…
По-дружески он, хоть бы раз что-нибудь путное посоветовал.
– Не переживайте так, сэр, – очухавшийся от паралича Дрон накрыл Линду тряпкой, – главное, что она жива и почти вся состоит из биологической ткани.
– Точно, – поддержал товарища Квинкер, – главное все нужные места сохранились, а то что пятка искусственная, так это фигня, у некоторых вместо неё вообще… – болтун заткнулся, наткнувшись на мой взгляд.
Как бы я не сердился, жабоид был прав: в чём-то мы с Линдой стали похожи, часть её ноги, как и моей, состояла теперь не из костей и мяса, а из чего-то другого.
– Кстати, – квакнул Квинкер, обращаясь к нанитоиду, – твоя посмотрела бы на это, – бывший таксист беспардонно задрал на мне тюремные брюки. Я похолодел, чернота переползла выше и покрывала уже часть щиколотки.
Нанитоид, шурша щупальцами, подбежал ко мне, склонил корпус над ногой, потом вдруг отломал маленький кусочек от пятки.
– Обалдел?! – вскрикнул я, хотя боли не было.
– Что есть «обалдел»? – нанитоид уставился на меня.
– Обалдел, – как пеналец с педагогический стажем, Квинкер взялся просветить робота, – значит, охренел, понял? – нанитоил покачал корпусом, давая понять, что не понял ровным счётом ничего. – Ну, съехал с катушек, долбанулся, сбрендил.
Артефакт замер, поражённый количеством неологизмов.
– Чего ты застыл, хрен космический! – начал заводиться жабоид. – Простых слов не понимаешь?
– Моя нанитоид! – ткнул себя в грудь робот. – Моя может составить любой формула, а твоя, – щупальце ткнулось в зелёное лицо, – только может нести чепуху! – и нанитоид застрекотал, вероятно, изображая веселье.
– Сам дурак! – парировал скандалист и отвернулся.
– Обалдел, – пояснил роботу Дрон, – значит сошёл с ума.
Нанитоид пару секунд переваривал информацию, после чего заявил:
– Моя никак не может сойти с ума, потому что на нём не стояла, – робот указал себе под ноги, намекая, что никаких мозгов там нет, – а кусок пятки моя взяла для анализа!
– Для анализа берут мочу, а не ногу! – просветил робота Квинкер.
Нанитоид, проигнорировав информацию, направился к двери трюма, за которой и исчез. Я стоял, поражённый открытием: мы находились в трюме! В трюме моего корабля. До этого момента из-за того, что происходило с Линдой, мне как-то не приходило в голову осмотреться, понять, где мы находимся.
Тут же радость сменилась тревогой, если это мой звездолёт, то нас вот-вот схватят, ведь на время отбывания срока наш корабль припарковали на фарянской базе.
– Дрон, – я подозвал мардака, – побудь здесь, я скоро.
Лейтенант кивнул и уселся у изголовья Линды.
– Я с тобой! – увязался со мной Квинкер.
В рубке всё было по-прежнему, кресло пилота после тюремной постели казалось чересчур мягким. Настроив радар на сканирование, я принялся осматривать окрестности. Вместо фарянской базы передо мной раскинулись совершенно другие виды. Закрученная в спираль туманность была такой яркой, что слепила глаза. Над головой висела сдвоенная зеленоватая звезда, а чуть в стороне виднелась изумительно красивая планета. Голубая, с океанами и материками, она напоминала Землю.
«Гридас», – прочёл я на мониторе, третья планета системы Петара, населена гаэлянами, далее шли географические, физические показатели планеты, описание столицы, космопорта и ещё бог знает какие сведения.
Откинувшись на спинку кресла, я задумался. Там, в тюрьме мы договорились, что выйдя на свободу, отправимся к гаэлянам, и с лёгко й руки нанитоида мы как раз у них и очутились. Что это, случайность? Вряд ли. Тогда получается, что артефакт знал все наши планы. От этой мысли стало не по себе, с другой стороны, нанитоид вряд ли желает нам зла, иначе зачем было нас спасать. Скорей всего, саморазвивающийся развился настолько, что научился читать мысли на расстоянии. В принципе, вещь давно известная, телепатия, и освоить её артефакту труда не составило.
– Этот космический паразит, – вклинился в мои размышления Квинкер, – кроме нас сумел перетащить сюда звездолёт. Как ему это удалось? – жабьи глаза уставились на меня.
– Чёрт его знает, – пожал я плечами, – во всяком случае, это лучше, чем болтаться в космосе без ничего.
– Да уж, – согласился бывший таксист и, переменив тему, поинтересовался: – Какие планы?
– Планы прежние, – вздохнул я, – отправимся к этим, – я кивнул на планету за обзорным окном.
– Ты что, и вправду решил подчинить гаэлян?
– Откуда я знаю? Высадимся, там видно будет. У тебя сколько денег с собой?
– А чего сразу у меня? Лучше у Дрона спроси, ему знаешь сколько за тренировки платили, не то что мне. Не ценятся у нас настоящие науки, всё им мордобой подавай.
– Возьму за ноги, – угрожающе процедил я, – и вытрясу, как Буратину.
– Ладно, упырь, – пробормотал, выворачивая карманы жабоид, – забирай честно нажитые крохи.
Крохи не крохи, а у пенальца набралось чуть меньше четырёх тысяч, впрочем, я был уверен, что в многочисленных кожных складках денег было не меньше, чем в карманах зелёного скряги.
Мы снова спустились в трюм, нас встретил улыбающийся Дрон и слегка смущённая Линда. Она сидела, кутаясь в тряпки, прямо на полу и смотрела на меня.
– О, – приветственно квакнул пеналец, – доктор очухался! Как себя ощущаете? Ну-ка, – наглец припал ухом к груди девушки, – дышите-не дышите!
Звонкая оплеуха подтвердила предположение зелёного о том, что девушка поправляется. На мгновение красивая грудь колыхнулась под накидкой, впрочем, была тут же прикрыта хозяйкой.
Бывший таксист, потирая ушиб, ворчал что-то о человеческой неблагодарности, я подошёл к Линде, присел рядом на корточки.
– Как ты?
– Не знаю, – девушка поёжилась, – будто тело не моё, не родное, – она пошевелила ногами.
– Знаешь, тебя ранили, но нанитоид вылечил.
– Нани кто? – округлила глаза Линда.
– Это такой саморазвивающийся артефакт, я вас потом познакомлю. В общем, ты цела и здорова, это главное.
Я решил не вдаваться в страшные подробности последних событий, зачем? Линде и так пришлось пережить многое.
– Странно, я почти ничего не помню, только резкую боль, когда этот… – она замолкла, припоминая негодяя Кривса.
– Ничего, всё уже в прошлом, – я погладил девушку по волосам, она тронула мою руку, накидка немного сползла, вновь обнажив грудь.
– Дрон, – усилием воли я отвёл взгляд, – будь другом, принеси скафандр, там в рубке есть комплект.
– Где мы? – Линда с опаской огляделась.
– На моём корабле, – успокоил я, – рядом с планетой гаэлян.
– А Чернятински? – она вздрогнула, произнося ненавистное имя.
– Остался там, – я махнул рукой, – в тюрьме. Кстати, Кривс умер.
Вернулся Дрон с комбинезоном в руке.
– Отвернитесь! – попросила Линда, мы, выстроившись в шеренгу, повернулись к девушке спиной, Квинкер тут же достал из кармана кусок зеркала. Я выхватил у прохиндея осколок, хотел спрятать в карман, но засмотрелся. Что может быть прекраснее одевающейся женщины? Только раздевающаяся женщина. Но я, конечно, наблюдал за Линдой не в эротическом смысле, а чтобы ещё раз удостовериться, нет ли какого изъяна. Во всяком случае, в тот момент я сам себе верил.
– Всё! – я незаметно сунул осколок в карман, мы повернулись, в глазах Линды я заметил озорной огонёк, вероятно, она догадывалась, что за нею подглядывают. Я понял, что краснею.
В этот момент что-то произошло, воздух начал подёргиваться, словно кто-то захотел его разорвать, контуры стали нечёткими, фигуры друзей распадались на шарики, я с ужасом понял, что разваливаюсь. Сознание затуманилось, в нём не осталось места ничему, кроме узкого белого коридора. Разгоняясь сильнее и сильнее, я мчался по нему с бешеной скоростью. Через секунду коридор кончился, его сменило мягкое голубое свечение. В сознание стали врываться обрывки воспоминаний: Чернятински со страшным прибором в руке, Кривс с ножом, окровавленная Линда, наконец, я, распадающийся на части.
Осторожно я открыл глаза, странно было видеть, как моё тело собиралось в одно целое из мелких шариков, на которые оно распалось минуту назад. Нечёткие образы друзей становились отчётливее по мере того, как они складывались из разрозненных, беспорядочно снующих частичек.
Я огляделся, мы находились в большом зале с колоннами, от которых и шёл тот самый голубой свет. Пола, как такового не было, но поверхность ощущалась. Потолок зала заменял туман, белёсый и неустойчивый. Возле одной из колонн высился постамент, на котором стояли три гаэлянина.
Они молча наблюдали за нами.
– Приветствуем вас, друзья! – кивнул лошадиной головой один, когда мы восстановились полностью.
– Ни хрена себе дружба! – возмутился бывший таксист. – Расхерачили на много маленьких лягушат, а теперь давайте дружиться? Вы, граждане дорогие, не обижайтесь, но я вам скажу откровенно: идите вы в жопу с такой вашей дружбой!
– Обычная телепортация, – не меняя интонации, проговорил гаэлянин, – очень удобно, не надо тратить время на передвижение.
– Да! – не унимался жабоид. – А вы меня спросили, может, мне нравиться передвигаться!
– Занятный субъект! – вступил в разговор второй гаэлянин, точная копия первого. – Андрахт, – он обратился к первому, – исполни пожелание гостя.
Андрахт кивнул, интерьер зала стал меняться, колонны сменились полукруглыми арками, туман пропал, уступив место сиянию наподобие северного. Но главное, под под Квинкером образовалась дорожка наподобие беговой. Мерцающая, переливающаяся странными соцветиями, она начала двигаться так, что несчастному пенальцу приходилось перебирать ногами.
– Эй! Что за фигня! – возмущённо прокричал Квинкер, но ему никто не ответил, а течение дорожки стало быстрее. Жабоид пытался спрыгнуть с назойливой ленты, но как ни старался, та неизменно оказывалась под ним.
– Послушайте, – я поднял руку, обращаясь к гаэлянам, – он, – я указал на задыхающегося жабоида, – вовсе не хочет двигаться.
– Как, – удивился Андрахт, – совсем?
– Нет, нет, – поспешил исправиться я, – я имел ввиду двигаться не постоянно, а время от времени.
Гаэляне задумались, я про себя отметил, что надо осторожнее подбирать выражения, потому что гаэляне всё воспринимают буквально, а такая особенность вкупе с их дружелюбием может уморить кого угодно, что наглядно показал пример с Квинкером. Тот из последних сил материл гаэлян, их технологии и всю цивилизацию в целом.
Гаэляне же, как я понял, обидчивыми не были, они вообще были лишены каких-либо эмоций. Вероятно, посчитав их штукой нерациональной, просто искоренили в себе. Во всяком случае, оскорбления Квинкера они пропустили мимо ушей и даже, посовещавшись, остановили чудо-ленту, которая вскоре растворилась.
– Премного благодарны! – квакнул пеналец, едва отдышавшись, и присовокупил к благодарности пару матерных фраз.
– Мы рады приветствовать вас на нашей планете! – повторил Андрахт.
– А уж мы-то как! – не унимался жабоид, я ткнул болтуна в бок, нельзя же без конца испытывать терпение хозяев, тем более, ещё неизвестно, что у них в голове.
– Что привело вас в наши края? – спросил молчавший до того третий гаэлянин.
– Бегство, – честно признался я.
– От кого?
Как объяснить тем, кто проповедует доверие и непротивление злу, что это самое зло существует. Я всё же решил попытаться.
– Есть один тип, он – маньяк и убийца, и он преследует меня, чтобы убить. Вернее, – я обвёл взглядом друзей, – всех нас.
– По какой причине? – продолжали допытываться гаэляне.
– Ни по какой, – пожал я плечами, – просто он ненормальный.
– Ненормальность – не порок, всего лишь отклонение от нормы. Что же касается причины, то она должна быть. Впрочем, это не важно, важны следствия.
– В смысле? – напрягся я, не желая лезть в философские дебри, куда, как показалось, меня втягивали.
– Каждое действие рождает следствие, а следствие не бывает плохим или хорошим. Оно становится важным! – окно в теле гаэлянина замерцало, у меня от подобных выкладок заныло в затылке.
– Бред сумасшедшего! – сделал вывод жабоид, и не согласиться с ним было трудно. Вслух я этого не сказал, только спросил:
– Что же важного в том, что меня, к примеру, убьют?
– Разве это не важно? – переспросил гаэлянин, окончательно загнав меня в тупик.
В общем, какую только галиматью не используют в качестве мировоззрения. У гаэлян, в двух словах, примерно такая: ничего нет плохого, есть только важное. Нет, ради бога, если такое нравится, исповедуйте. Только меня увольте, не хочу я быть мёртвым в смысле важности бытия.
– Кстати, о важном, – осенило меня, – у меня есть сведения, представляющие интерес для всей гаэлянской расы!
– Говори, – кивнул Андрахт.
– Видите ли, – замялся я, изображая сомнение, – информация слишком важная, чтобы говорить о ней во всеуслышание. Я хочу сказать, – видя недоумение гаэлян, поспешил поправиться я, – что, в ваших же интересах рассказать всё следует вашему президенту. Или премьер-министру. Губернатору, на худой конец…
Как называются у гаэлян их правители, я не знал, поэтому оперировал человеческими должностями, что же касается важных сведений, разумеется, ничем подобным я не располагал. Обычный блеф, призванный заинтриговать оппонента, что мне, кажется, удалось. Как выкручиваться потом я ещё не придумал, но рассчитывал на врождённую изворотливость и везение, которые не раз меня выручали.
– Мы могли бы, – проговорил Андрахт после короткого совещания с коллегами, – прочесть твои мысли, это нетрудно. Но с некоторых пор мы стараемся этим не увлекаться.
– Почему? – спросил я, испытывая облегчение оттого, что в моей голове не будут копаться.
– Потому что мысли непостоянны, они не дают полного представления о намерениях, кроме того зачастую они бывают путанными.
Это да, я и за собой замечал, порой такого надумаешь, хрен потом разберёшь, что правильно, а что – нет.
– Так и я говорю, давайте всё расскажу вашему, как его… – я посмотрел на гаэлян, ожидая подсказки, должен же быть у них главный.
– Грандольф, – подсказали мне.
– Во-во, – улыбнулся я, впрочем, радовался я недолго.
– Добиться аудиенции у грандольфа достаточно сложно, – проговорил Андрахт, – для этого нужна веская причина.
– Она у меня есть! – вставил я.
– Кроме того, посетить его может лишь тот, кто доказал свою лояльность гаэлянской расе.
– Это как? – у меня заныло в затылке, облапошить гаэлян оказалось не так просто.
– Есть разные способы: стать приверженцем нашей идеологии, принести себя в жертву, выполнить миссию…
Я задумался, стать галактическим всепрощенцем – не по мне, пиратское воспитание, знаете ли, не позволяет. Принести себя в жертву – об этом вообще нет смысла говорить, как я, принеся себя в жертву, предстану пред светлы очи грандольфа? Разве что в качестве привидения. Остаётся выполнение миссии.
