Глава 17
Прачечная располагалась в другом конце лагеря, так что идти пришлось достаточно долго. Несколько раз мне попадались движущиеся шары, впрочем, механическим вертухаям не было до меня никакого дела. Без особенных происшествий я добрался до цели.
В прачечной царило оживление, народу было полно, и мне стало ясно, почему состязания проводятся тут: бараки просто не вместили бы всех желающих, кроме того между нар беговой контур вряд ли бы поместился. Как оказалось, он имел внушительные размеры и напоминал бильярдный стол с десятком причудливо изогнутых дорожек.
Я пробрался к маклеру-пенальцу, принимавшему ставки, сделал заявку на участие и уплатил необходимую сумму. После примерно получасового ожидания было объявлено, что ставок больше нет, и регистрация участников прекращается. Зрители отошли за прочерченную на полу линию, владельцы спортивной живности наоборот двинулись к полигону. Я поспешил следом.
Мне, вернее Козе, досталась первая беговая дорожка, я посчитал это доброй приметой и с лёгким сердцем вытряхнул Козю на старт. Козя, надо сказать, неохотно покидал коробок, цеплялся за него лапами, и даже усами, но решительный щелбан оторвал его от убежища, и он оказался в прозрачной кабинке, отделённой от беговой дорожки мерцающей шторкой.
Кроме будущего чемпиона, на старт вышло ещё семь тараканов, один матёрей другого. Козя среди соперников выглядел дохляком, но в спорте главное не внешность, а результат. Так я себя успокаивал, потому что на небосклоне безоблачной уверенности в Козино чемпионство появились облака сомнения. Главным образом из-за того, что я разглядел табло, на котором демонстрировались итоги тотализатора. Судя по всему, больше всего ставок было сделано на таракана по кличке Импичмент, и скорей всего не из-за его политического погоняла. Поставив на него один кредит, можно было поднять полкредита.
Вторым по популярности тараканом являлся таракан Чусытра, видимо тот самый, о котором в столовой толковали пенальцы, ставка на него составляла один к двум. Третьим шёл Фуздрик – один к трём, последним в списке скромно значился Козя, вероятность его победы оценивалась незаслуженно низко – один к двадцати пяти.
По правилам соревнований отзывать питомцев со старта было нельзя, в таком случае таракану грозила суровая расправа, его варварски давили ботинком. Правда, правилами предусматривалось заплатить отступные, но они составляли невероятную сумму в две тысячи, так что не было никаких резонов убирать таракана.
Прозвучал гонг, шторки взмыли вверх, освобождая путь, тараканы ринулись на дистанцию. Вперёд сразу же вырвался Импичмент, он, семеня лапами, пёр вперёд, словно наскипидаренный, его плотной группой преследовал остальной пелатон.
Впрочем, Кози среди них не было, мой питомец, наплевав на приличия и будущую славу, и не собирался соревноваться, а, развернувшись в противоположную сторону, пытался отыскать выход. Видимо, Козе было совершенно наплевать на лавры победителя, мне же стало очевидно, что фарянин мне впарил совершенную бездарь, которая знать не знает, что такое спорт. Вероятней всего, Козя ни разу не бегал, предпочитая физическим нагрузкам убогий уют коробка.
Сквозь гвалт болельщиков, улюлюканье тараканьих хозяев, стремящихся подбодрить питомцев, стали проявляться отдельные смешки. От отчаяния я попытался гикать на Козю, свистеть, даже пару раз выматерился, всё тщетно, Козя с упрямством осла и настойчивостью бегемота скрёбся о стенку беговой дорожки. Смешки перешли в уверенный хохот, а затем в гомерический смех: зрители буквально держались за животы, одному мне было не до веселья.
К тому времени состязания завершились, победил, как и ожидалось, Импичмент, вторым пришёл Гранк. Я с завистью смотрел, как расходятся по рукам деньги, где-то там шелестели безвозвратно потерянные двести кредитов.
– Где такого, – указывая на всё ещё скребущегося на старте Козю, – откопал? – поинтересовался здоровенный мардак.
– Это будущий чемпион, – процедил я сквозь зубы, чем вызвал новый приступ веселья у собеседника.
– Хочешь совет? – отсмеявшись, буркнул мардак.
Принимать советы у мардаков я не привык, что толкового они могут сказать, но сейчас я кивнул.
– Кинь монету слепому, – это чучело фамильярно хлопнуло меня по плечу, и побрело прочь.
Народ принялся расходиться, я, взявшись за усы, поместил бездаря в коробок. Прежде чем закрыть, пристыдил Козю: «Что ж ты так», в ответ таракан забился поглубже, пытаясь снять стресс.
Я сунул несостоявшегося чемпиона в карман и вслед за всеми побрёл к выходу, из головы не шли слова мардака о слепом. Кто такой и почему надо дать ему денег? Если речь о простом подаянии, то какое мардаку до этого дело? Если нет, то что он имел ввиду?
Я решил выбросить мардака из головы, как вдруг сквозь гомон расслышал ЭРади всех святых, подайте убогому!» У входа в прачечную, подобрав под себя ноги, в тёмных очках и видавшей виды шляпе, лежащей на земле, сидел человек. Он был небрит, лохмат, неимоверно худ, возраста не разобрать, можно дать и тридцать лет и семьдесят.
– Храни тебя бог, – склонил он голову, когда очередная монета звякнула в шляпе.
Пеналец, сделавший подаяние, не спешил уходить, а ждал. Интересно, чего именно, не сдачи же.
– Послезавтра, – после паузы, проговорил слепой, – на работу не выходи, можешь пострадать, – пеналец одобрительно квакнул, кивнул и побрёл в сторону бараков.
Мне стало любопытно, отойдя в сторону, я продолжал наблюдать. Вскоре какой-то мардак высыпал горсть монет в шляпу, попрошайка замер, словно истукан, вскоре проговорил:
– Через неделю победит новичок, ставь на него.
Мардак удивлённо хрюкнул, почесал в затылке, словно прикидывал, забрать деньги, или не стоит, наконец, сплюнув, побрёл прочь. Ещё одному пенальцу слепой посоветовал держаться подальше от мардаков, потому они могут быть для него опасны.
Я усмехнулся, этот Базилио не дурак, даёт советы, какие трудно проверить, впрочем, мардаку он пообещал кое-что конкретное. Но это может быть информация, которой он владеет, а предносит всё, как прорицание. В общем, при известной психологической подготовке такая деятельность может приносить немалый, и, что не менее важно, стабильный доход.
Как ни сильно было моё недоверие к слепому, я всё же решил попытать счастья. Тем более что на фоне недавних убытков сумма в десять кредитов выглядела не слишком значительной. Едва монеты звякнули в шляпе, как калека, скривив губы в усмешке, проговорил:
– А-а, главное разочарование состязаний…
У меня зародилось подозрение, что слепой слегка зрячий, но присмотревшись, я не заметил даже намёка на симуляцию. Тогда как он узнал, что это я?
– Думаешь, как я догадался, что это ты? – беспардонно роясь в моих мыслях, поинтересовался слепой и, не дожидаясь ответа, сам же ответил: – Проигравший ступает по-другому, чем остальные, неуверенно, что ли.
Я кивнул, в принципе понятно, неудачи негативно сказываются на всём, в том числе на походке.
– Странная у тебя аура, – поводил перед собой попрошайка, – ты будто живой и неживой.
Я собрался уточнить у слепого, что он имеет ввиду, но тот меня опередил:
– Впрочем, ты хотел узнать, как быть с тараканом?
Я совершенно запутался, конкретного вопроса у меня не было, к слепому меня привело любопытство и совет мардака. Оказывается, тот сам знал, что именно от него хотят. Надо сказать, наш разговор носил странный характер, я не произнёс ни единого слова, убогий говорил за двоих.
– Таракана не продавай, – я мысленно хмыкнул, после сегодняшнего триумфа Козю вряд ли возьмут даром, хотя слепому ничего не сказал. Между тем тот продолжал: – Он на самом деле талантливый, только им не занимались. Знаешь хоть, как тренировать таракана?
Я отрицательно покачал головой, и хотя слепой не мог видеть этого, моё молчание расценил правильно.
– Надо поместить его в замкнутый контур из бушицы, и пусть он там бегает.
Я вздохнул, не знаю, как остальные, а к моему таракану такой метод вряд годится, слишком Козя ленив. Своими сомнениями я поделился с убогим.
– Вряд ли мой побежит.
– Ещё как побежит, – успокоил меня слепой и, махнул рукой, давая понять, что говорить больше не о чем.
Я уже отошёл метров на десять, как он меня снова окликнул.
– Эй! Остерегайся себя!
Я собрался вернуться, спросить, о чём идёт речь, но слепого обступили другие любители пророчеств, и я побрёл к бараку, решив навестить слепого на днях.
В бараке царил полнейший бедлам, сквозь гвалт отчётливо выделялся голос бывшего таксиста. Слов было не разобрать, но тембр его воплей носил истерический характер. Поспешив к месту свары, я застал следующую картину: Квинкера мутузили чем ни попадя с десяток заключённых, и если бы не его природная вёрткость, то на жабоиде не осталось бы живого места. А так, он с матюками шнырял среди нар, оставаясь при этом вполне целым. Если не считать пары мелких ссадин, да лилового синяка на скуле.
В общем-то, картина ясная, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: первый карточный опыт пенальца оказался неудачным. Как бы там ни было, а следовало прийти другу на помощь, я уже собрался кинуться в гущу событий, как в барак словно вихрь ворвался Дрон. Оттеснив двоих соплеменников и трёх пенальцев, он заслонил задыхающегося Квинкера собой.
– В чём дело?! – рявкнул лейтенант на толпу.
– Вот он, – какой-то пеналец указал Дрону за спину, – мухлевал в карты!
– Шулер! – поддержали его остальные.
Осмелевший Квинкер, выглянув из-за мощного плеча друга, в долгу не остался.
– Болваны! – квкакнул он, – вы ни хрена не смыслите в картах!
Я понял, что если не вмешаться в этот поток взаимных упрёков, то дело кончится плохо.
– Подождите! – пришлось поднять руку. – Что конкретно вы ему, – я указал на жабоида, – предъявляете?
– Да! – квакнули из-за спины Дрона.
– В его колоде пять Джаср! – раздалось сразу несколько голосов.
Джасры, как я понял, это аналог королей, и их в Квинкеровой колоде оказалось больше, чем следует. Впрочем, думается, не только их. Неожиданно, в голове возникла идея.
– Колода у тебя? – я глянул на прохиндея, Квинкер кивнул. – Предлагаю! – я повернулся к преследователям. – Взять у обвиняемого колоду и проверить, всё ли в порядке. – Толпа негодующих картёжников приумолкла, а я продолжал: – Если всё хорошо, инцидент будет исчерпан, если нет – будем разбираться.
– Ладно! – после непродолжительной паузы буркнул мардак, один из преследователей. – Только проверять будем мы!
– Ради бога! – согласился я и кивнул Квинкеру.
Тот повздыхал, выбрался из-за спины Дрона и нехотя, словно расставался с яйцом Фаберже, протянул карточную колоду. Та была исследована чуть ли не под микроскопом, но ничего противозаконного в ней не нашли. Вскоре её вернули владельцу.
– Эх вы! – квакнул довольный собой Квинкер. – Ни фига в картах не смыслят, – доверительно, впрочем так чтоб слышали все, сообщил он мне и махнул рукой. В ту же секунду из рукава арестантской робы выпорхнула пятая Джасра и ещё один, не знаю уж какой по счёту Стумп, то есть туз.
Случилась пауза, в продолжение которой все присутствующие обозревали как планируют припрятанные шельмецом карты. Как только первая коснулась земли, толпа вознамерилась продолжить прерванное занятие – бить шулера. Пришлось вмешаться снова.
– Погодите! – я встал на пути возмущённых картёжников.
– Что ещё?! – заревела толпа.
– Он заплатит, – я указал на жабоида, который предусмотрительно и, главное, проворно, занял исходные позиции за спиной Дрона.
– Ни за что! – квакнули оттуда.
– Заплатит! – с нажимом проговорил я. – Иначе я велю Дрону отойти в сторону!
Квинкер ещё какое-то время кобенился, наконец, поняв, что выбора нет, согласился на компенсацию. С трагической физиономией, словно присутствовал на собственных похоронах, он протянул недругам пятьсот кредитов. Картёжники, удовлетворённые суммой и тем, что всё же удалось навалять прощелыге звездюлей, отправились доигрывать партию, а Квинкер с кислым видом и опущенной головой побрёл в сторону шконки, на которую и плюхнулся лицом вниз.
Мне даже стало его немножечко жаль, расставаться с деньгами жабоиду было нестерпимо больно, для него это было так же противоестественно, как спать стоя. Усугубляло трагедию ещё и то обстоятельство, что кроме пятисотки, он потерял ещё деньги, что поставил на кон, оставалось только гадать об общей сумме ущерба.
– Ладно тебе, – я положил руку на спину бывшего таксиста, – деньги – дело наживное.
Квинкер повернулся, в печальных глазах блеснула злость, и я выслушал довольно длинную и нецензурную реплику, смысл которой можно свести к следующему: спасибо, конечно, что заступились, но идите в жопу с вашим успокоением. Дрон выдал другу воспитательный подзатыльник, а я только вздохнул, рассудив, что горбатого могила исправит.
– А твои как успехи? – я посмотрел на Дрона.
– Неважно, сэр, – потупил голову здоровяк, – никто со мной драться не хочет, даже втроём.
Я вздохнул, день для концессии мягко говоря не задался. Хотя у Дрона дела обстояли несколько лучше, его хоть и постигла неудача, но денег, в отличие от нас с Квинкером, он не терял.
Я похлопал товарища по плечу, пробормотал какую-то ободряющую ахинею и, плюнув на всё, отправился спать. Желать Квинкеру доброй ночи, опасаясь быть посланным, я не стал, кормить Козю, – я нащупал в кармане коробок, – не за что, так что адьёс! Отвернулся к стене и тут же уснул.
Ночь прошла без сновидений, так что проснулся я отдохнувшим и бодрым. Квинкер валялся на шконке, уставившись в потолок, наверняка прикидывает, как бы кого облапошить. Дрон выжимал тяжеленую гирю.
– Привет, арестанты! – привстал я на локте. – Какие планы на день?
– Принять ванну, – принялся загибать пальцы бывший таксист, – выкушать виски, пригласить девочек, мне трёх, вам – по одной.
Несбыточность желаний нисколько не смущала болтуна, хотя, положа руку на сердце, я был не против такого сценария. Квинкер собрался присовокупить к предыдущим хотелкам ещё пару-тройку, но невесть откуда взявшийся пеналец тронул его за руку.
– Чего тебе? – повернулся к соплеменнику бывший таксист.
– Ты того, – понизив голос до шёпота, проговорил незнакомец, – не мог бы, – он замялся, не зная, как точней сформулировать мысль.
– Что мямлишь? – в своей обычной беспардонной по форме, но ясной по существу манере, поинтересовался Квинкер. – Говори как есть!
– В общем, не мог бы ты научить меня таким фокусам с картами, какие делал вчера.
В памяти всплыла вчерашняя сцена, как жабоид, неосторожно махнув рукой, выронил карты, за что едва не был избит картёжниками. Интересно, оказывается отрицательный опыт тоже полезен, во всяком случае Квинкеру он, кажется, пригодился. Я перевёл взгляд на прохиндея, тот разве что не светился, потому что очутился в благодатной для его пронырливой натуры среде.
– У меня не курсы фокусников! – отрезал он, скрестив на груди руки.
Я с интересом наблюдал происходящее, хитрец тонко чувствовал, как следует действовать: вначале надо набить себе цену, затем навесить ярлык, сделать наценку и, вуаля, ты уже не неудачник, а товар дня.
– Я понимаю, – принялся уговаривать проситель, – но, может быть, всё же попробуешь, я отблагодарю.
– Не знаю, – Квинкер поморщился, – это дело тонкое, даже деликатное, – он неопределённо пошевелил пальцами.
– Я отблагодарю.
– А риск? – не унимался комбинатор. – Ты понимаешь, чем я рискую? – бывший таксист вперил округлённые глаза в соплеменника.
– Чем? – опешил тот.
– Репутацией, – снова принялся загибать пальцы Квинкер, – свободой, здоровьем, – перечислил он всего три причины, но загнул пальцев штук восемь, – у меня даже справка, – он выудил из робы бумагу, выданную Линдой, и помахал её перед носом просителя.
Доводы, если и не были серьёзными, но в устах пенальца звучали убедительно. Вероятно, поэтому желающий научиться мухлежу арестант озвучил сумму в двадцать кредитов. Что сделалось с Квинкером, он состроил такую гримасу, будто потерял веру в справедливость.
– Двадцать кредитов за можно сказать искусство?! – он схватился за сердце.
– А сколько? – обалдел от такого натиска проситель.
– Ну, хотя бы, и то исключительно из моей мягкости, пятьдесят! За сеанс! – добавил бывший таксист, чем едва не вверг в столбняк собеседника.
Этот цирк длился довольно долго, потому что, если начинают торговаться пенальцы, торг может длиться бесконечно. Но эти двое всё же пришли к соглашению, договорившись, что учитель будет брать с ученика всего двадцать пять кредитов, но с условием, что тот приведёт ещё одного слушателя. На моих глазах создавалась пирамида, пусть не финансовая, но с очень похожими признаками.
Квинкер соорудил из простыни некое подобие кабинки с тем, чтобы никто не подсмотрел шулерских секретов, и учитель с учеником приступили к занятиям. Не успели двое скрыться в импровизированном классе, как к Дрону, без устали тягающему гантелю, подошли двое мардаков. Я напрягся, но, как выяснилось, напрасно.
– Мы хотели, – почесал один в затылке, – того… – и уставился на Дрона, полагая, что всё объяснил.
– Чего того? – резонно поинтересовался лейтенант.
– В общем, – отодвинув товарища в сторону, ответил второй, более смышлёный мардак, – мы решили, может, научишь нас драться?
От удивления я сел на шконку, и эти туда же, пришли набиваться в ученики, я даже огляделся, не идёт ли кто по мою душу. Но нет, желающих перенять передовой пиратский опыт не было.
– А вы что не умеете драться? – между тем допытывался у посетителей Дрон.
– Каждый мардак это умеет, – обиженно просипели в ответ, – только нам бы с приёмчиками, – эта обезьяна дрыгнула ногой так, что едва не разрушила соседнюю аудиторию, где один предприимчивый пеналец обучал другого азам мухлежа.
– Охренели там! – послышался из-за занавески голос сенсея.
– Ах, с приёмчиками, – не обращая внимания на крики, склонил голову лейтенант, – что ж, это можно. Только я бесплатно не преподаю.
Я глядел на защитника цитадели во все глаза, ещё недавно прямой и суровый мардак вёл себя как заправский торгаш. Вероятно, это общение с Квинкером так на него повлияло. Если отбросить лишние подробности, то Дрон сторговался с этими двумя за тридцать кредитов за занятие с каждого.
Ну вот, кажется, жизнь налаживается у всех, кроме меня. Неожиданно я вспомнил вчерашнего слепого.
– Слушай, Дрон, – я тронул товарища за руку, когда довольные сделкой мардаки отправились готовиться к тренировке, – ты не знаешь, где достать, – я наморщился, припоминая слово, – бушицу, вернее такой контур, – я изобразил руками овал, – мне для таракана надо.
– А-а, – после непродолжительной паузы улыбнулся Дрон, – пойдёмте, сэр, – лейтенант встал, – я покажу.
Я не стал ничего расспрашивать, а, поднявшись со шконки, последовал за товарищем. У входа в соседний барак, чуть в стороне, на нарах сидел фарянин, его фасеточные глаза настороженно смотрели на нас, руки плели что-то непонятное.
– Вот, – указал на него Дрон, – это Гатч, он вам и нужен.
Фарянин продолжал разглядывать нас, не говоря при этом ни слова.
– Привет, Гатч! – я поднял руку в приветственном жесте, фарянин кивнул. – Мне нужен контур, вот для него, – я достал из кармана спичечный коробок и обомлел: Кози не было, коробок оказался пуст.
– Для кого? – не понял фарянин, полагая, что я собираюсь тренировать коробок.
– Козя сбежал, – я растерянно посмотрел на лейтенанта.
– Позвольте сказать, сэр, – Дрон совершенно не разделял моего горя и я даже заметил лукавые искорки в его тёмных глазах, – ваш таракан ползёт по вашей штанине.
Я осторожно обернулся, глянул вниз, действительно, Козя опасливо, стараясь не привлекать внимания, полз в направлении ботинка. Я вздохнул, намерения питомца были просты, вероятно, тараканы, особенно те, что обречены на спортивную карьеру, чувствуют эту самую бушицу, и Козя, поняв, что его вот-вот начнут истязать тренировками, решился на отчаянный шаг – бегство. Иначе он ни за что не покинул бы уютную темноту коробка.
– А ну, иди сюда! – велел я беглецу, подставив раскрытый коробок, но Козя, сделав финт, ловко обогнул препятствие.
– Возьми это, – Гатч прервал вязание и протянул мне узкий длинный лист песочного цвета. На ощупь он был ворсистым с одной стороны и совершенно гладким с другой, а по структуре напоминал заплетённую косу, кроме того бушица, а это была она, обладала невероятной упругостью.
– А ну, – я помахал растением перед Козей, – быстро домой!
С бунтовщиком-тараканом мгновенно произошла метаморфоза, его решимость исчезла, уступив место испугу, Козя с невероятным проворством принялся пятиться к коробку с такой точностью, словно имел сзади глаза. Не прошло и пяти секунд, как беглец сидел в коробке. Я закрыл его, сунул в карман и ещё раз взглянул на желтоватый лист, даже поднёс к носу. Пахло чем-то похожим на пропан.
– Полагаю, – прервал мои исследования Гатч, протягивая руку к бушице, – тебе нужен контур.
– Угу, – кивнул я, испытывая неловкость за выкрутасы питомца.
– Что ж, – фасеточные глаза уставились на меня, – есть один готовый, только на днях сплёл, семьсот кредитов.
– Сколько? – я не поверил ушам.
– Семьсот, – стоял на своём Гатч, – впрочем, я не навязываюсь, товар не залежится.
– Но у меня столько нет, – я развёл руки.
– Тогда приходите когда будут, – Гатч кивнул головой и принялся за вязание.
Да чёрт с ним, с этим контуром, я развернулся к фарянину спиной, но меня остановил Дрон.
– Вот, сэр, – он протянул мне пачку кредитов, – возьмите.
Я глянул на фарянина, тот вновь перестал вязать, ожидая, чем закончится сценка.
– Спасибо, Дрон, – я взял деньги, – я верну.
– Конечно, сэр.
Отсчитав нужную сумму, я передал деньги Гатчу, взамен получив какое-то невообразимое сооружение. Представляло оно из себя действительно контур, только так причудливо изогнутый, с такими петлями и виражами, которым позавидовали бы устроители всех гоночных треков. Нижняя часть контура выполнена из бушицы, верхняя, вероятно, чтобы наблюдать за успехами питомца, из прозрачного пластика.
– Знаешь как им пользоваться? – фарянин моргнул фасеточным глазом.
– Ну, в принципе, – я покрутил лабиринт в поисках начала, – тренируемый объект вставляется вот сюда, – я обнаружил отверстие, – и гонится по контуру, пока не доберётся до выхода. Ну, или не сдохнет по дороге.
– В принципе верно, – кивнул Гатч, – только ты забыл главное.
– Да? – я вскинул брови. – И что же главное?
– Бушица выделяет газ, и если поднести огонь вот сюда, – он указал на отверстие в контуре, – то газ воспламенится, таким образом помещённый внутрь таракан будет вынужден спасаться бегством. Распространение огня регулируется вот этим клапаном, – фарянин указал на ещё одно отверстие с подвижной шторкой, – в открытом положении огонь бежит по трубке быстро, в закрытом медленно. Ясно?
Я кивнул, ещё бы, контур оказался отличной тренировочной базой с встроенным стимулятором. Метод слегка варварский, спору нет, зато эффективный, в этом я нисколько не сомневался.
Поблагодарив фарянина за исчерпывающий инструктаж и распрощавшись с Дроном, которому не терпелось попробовать себя в роли тренера, я отправился в прачечную, у меня тоже свербело испытать приобретение. Прачечную я выбрал потому, что в бараке мне вряд ли дадут сосредоточиться на тренировке, да и Козя пусть привыкает к соревновательной ауре, которой, мне так казалось, пропитаны стены прачечной.
Вход в прачечную никто не охранял, возле двери я обнаружил прорезь с надписью «Три кредита». Порывшись в карманах, нашёл монетку и сунул в щель. Раздался щелчок, дверь дрогнула, я потянул ручку. Внутри никого, то ли день был не располагающий к стирке, то ли заключённые привыкли стираться в определённые часы, по большому счёту мне на это было наплевать, более всего меня занимала предстоящая тренировка.
Расположив контур прямо на полу, я достал коробок, Козя прикинулся сдохшим, но номер у него не прошёл. Будущая звезда тараканьего спринта был извлечён из убогого интерьера и помещён в контур. Козя было попятился, но настойчивая тренерская рука пропихнула его вперёд палочкой, подобранной с пола.
Оставалось только поджечь бушицу, тут я с разочарованием понял, что ни спичек, ни зажигалки у меня нет. И спросить не у кого. Внезапно перед мысленным взором возникла голова быка, мелькнула призрачная змея, словно во сне я снял обувь, чиркнул палочкой, той самой, что пихал Козю, по голой пятке, палочка занялась.
Не знаю, сколько я выходил из транса, наверное, недолго, потому что деревяшка не успела как следует разгореться. Голова немного ныла, но я знал, что это скоро пройдёт, глянул на разутую ногу и едва не выронил горящую палку: пятка в том месте, где я по ней чиркал, была абсолютно чёрной и матовой.
