Глава 33
Маша, как всегда, лежала на кровати. Она слышала еле уловимый звук приехавшей машины. Теперь она научилась различать звуки, а раньше ей казалось, что вокруг царит мертвая, почти космическая тишина.
Спустя некоторое время, она как раз успела прочесть шепотом «Мцыри» Лермонтова, послышались шаги на лестнице. Чтение стихов стало ее последним развлечением. Она придумала это, чтобы окончательно не деградировать, не свихнуться и чтобы у растущего внутри ее ребенка сохранялась хотя бы крупица позитива, что-то по-настоящему светлое, чистое, возвышенное. К тому же «Мцыри» удивительно соответствовал моменту.
Маша насторожилась: шаги были незнакомые. Их она тоже научилась различать. Берия шагал тяжело, размеренно, бухая сапогами. Охранник, который теперь часто навещал ее, спускался по лестнице дробным торопливым шагом, почти беззвучно. Сейчас шагов было много, они были путаные, плохо различимые. С лестницы до Маши долетели голоса. Кажется, один из них был женским.
Маша села в испуге. Неужели это все? Это конец? Сейчас ее выведут из подвала и вышвырнут вон, на улицу, в страшную неизвестность. Она не знала, чего в ней сейчас было больше – облегчения, страха, радости? Все чувства смешались, заворачиваясь внутри в удушающий ком. Сердце колотилось, ее начало трясти. Маша с трудом владела собой, ей казалось, что еще немного, и она упадет в обморок. Нет, этого допускать нельзя. Она должна знать, что происходит.
Маша вцепилась в холодную металлическую спинку кровати. Голоса за дверью стихли. Потом раздался грохот, чей-то испуганный возглас. В следующий миг распахнулась дверь ее камеры. Но Маша не смогла ничего разглядеть – свет предательски вспыхнул и погас. Она все же потеряла сознание.
Первое, что увидела Маша, придя в себя, это потолок. Обычный белый потолок, но что-то в нем все же было странное и тревожащее. Маша смотрела на него и никак не могла понять, чем этот потолок ее так удивил.
Это было странное ощущение, которое время от времени испытывает, вероятно, каждый, когда, проснувшись утром, ты первые несколько секунд не можешь вспомнить, кто ты и где находишься. Маша переживала то же состояние. Она лежала и напряженно думала, боясь пошевелиться. Ощущение затягивалось. Тогда она скосила глаза в сторону и увидела стенку. Коричневую, полированную, финскую стенку «Лессинг». На мгновение ей вдруг показалось, что она дома, лежит на диване в гостиной. Но нет, этого не могло быть. Стенку эту родители давно продали и купили новую современную мебель. Так где же она?
– Где я? – слабо спросила Маша, ни на что особо не надеясь. Просто произнесла свои мысли.
– Здесь, с нами, – раздался откуда-то сбоку неуловимо знакомый голос. – Здесь, с нами, – еще раз повторила Таисия, спеша показаться Маше на глаза. Как еще объяснить, где именно находится Машка, она не знала, тем более не хотелось затрагивать тему – когда. Во всяком случае, пока та немного не оклемается.
– Таисия? – безмерно удивилась Маша, увидев над собой лицо своей коллеги по редакции. – А ты что здесь делаешь?
Вид Таисии Конопелькиной подействовал на Машу ободряюще. С этим человеком были связаны простые, обыденные воспоминания, и если она здесь, то, наверное, с Машей все хорошо, хотя Берия, подвал…
Маша вдруг все вспомнила, резко вскочила и испуганно осмотрелась по сторонам.
Напротив нее в креслах сидели охранник Берии с какой-то неправильной асимметричной физиономией, тот самый, что несколько раз насиловал ее, и почему-то Лариса Алепова.
– Где я? – спросила Маша, чувствуя, что рассудок, и без того подвергшийся серьезным испытаниям за последние недели, сейчас окончательно покинет ее.
– Вы находитесь на даче Ирины Семизеровой, первой жены Ильи, – проговорил, подходя к ней, незнакомый высокий мужчина с приятным открытым лицом и темными коротко стриженными волосами. Одет он был в обычную современную черную футболку и синие джинсы. – Вас похитили и держали в подвале приятели вашей знакомой, Ларисы, – кивнул мужчина в сторону курившей в кресле Алеповой.
Сама Лариса внимания на Машу не обращала, старательно разглядывая сад за окном. Сад Маша заметила только сейчас.
– Весь этот маскарад в стиле 1940-х был придуман исключительно для того, чтобы повлиять на ваш рассудок, сделать вас уязвимой и управляемой, а заодно избежать в дальнейшем проблем с законом, если вам вдруг взбредет в голову обратиться в полицию, – глядя на Ларису и порядком помятого охранника, рассказывал мужчина. – В самом деле, на кого вы сможете пожаловаться? На Лаврентия Павловича и его подручных?
Маша слушала его с недоверием. Да, она видела Ларису, Таисию и охранника. Они сидели все вместе в одной комнате, напоминавшей ее собственную квартиру лет пятнадцать назад. Но часть ее сознания словно осталась в камере с железной кроватью и решеткой на высоком, под самым потолком, окошке.
– Пойдемте, я все вам покажу, – протянул Маше руку незнакомец. – Не бойтесь меня, я друг Таисии. В некотором смысле даже родственник. Это она вас отыскала, – взглянул он на Таисию теплым одобрительным взглядом. – Меня, кстати, Никита зовут.
После секундного колебания Маша решилась. Она протянула Никите руку, и он повел ее в холл. Таисия осталась в гостиной.
Оказавшись в знакомом, освещенном пятирожковой люстрой холле, она всем телом прижалась к своему провожатому и, не имея сил произнести хоть слово, указала на дверь ванной комнаты.
Никита смело шагнул вперед, щелкнул старомодным выключателем и осветил знакомое Маше помещение.
– Дед Ирины строил эту дачу еще в застойные времена, и с тех пор никто ее всерьез не ремонтировал, так что антураж весь сохранился, – пояснил Никита, осматривая ванную со старомодным душем и висящий под потолком бачок унитаза с болтающейся на длинной стальной цепочке ручкой.
– Хотите, не пойдем в подвал, а пойдем на улицу? – предложил вдруг Никита, внимательно взглянув на бледную дрожащую Машу. – Хватит с вас этих ужасов. Уехать прямо сейчас мы не можем, надо дождаться моих друзей, но сидеть в доме совсем необязательно. Тась! – неожиданно громко окликнул он Таисию.
Она тут же появилась на пороге, встревоженная, напряженная.
– Поищи какой-нибудь плед, мы с Марией пойдем на улицу, а ты захвати кофе, бутерброды и тоже присоединяйся, – распорядился Никита, потом спохватился и, обернувшись к Маше, спросил: – А вам можно кофе? Или лучше чай?
Задавая вопрос, он невольно покосился на Машин живот, и она, успев перехватить его взгляд, тут же снова перепугалась, обняла себя двумя руками, словно защищаясь.
– Откуда вам известно? – спросила она дрожащим от напряжения голосом, готовясь защищать самое дорогое, что у нее осталось в безумном, перевернувшемся с ног на голову мире.
– Лариса Алепова рассказала, – успокоил ее Никита. – Пойдемте. Я все вам подробно объясню. А затем мы поедем прямо к врачу, вас осмотрят, полежите пару дней на сохранении, отдохнете…
– Я никуда не поеду, ни в какую больницу! – оттолкнула его Маша, бросаясь к двери. – Никуда не поеду! – Глаза ее горели горячечным блеском, она дрожала всем телом, и даже не самый опытный глаз Таисии уловил приближение припадка.
Она бросилась к бедняжке, обняла, прижала к себе, не давая вырваться, и заговорила быстрым ласковым шепотом:
– Не хочешь – не поедем. Поедем сразу к маме. Она здесь в Москве, ищет тебя, волнуется.
– Мама! Я к маме хочу, – захныкала, как маленькая, Маша, и Таисия повела ее на улицу. А Никита пошел за пледом и чаем с бутербродами.
Маша постепенно успокоилась. Они выпили чай за старым деревянным столом под яблонями, потом Маша вышла за ворота осмотреть машину Никиты и улицу дачного поселка. Окончательно убедилась, что она дома, в XXI веке.
Потом приехала машина с незнакомыми мужчинами в штатском. Они прошли в дом, а приехавший с ними врач наскоро осмотрел Машу, сделал ей успокаивающий укол, и Никита с Таисией повезли ее в Москву.
В машине Маша быстро заснула и проспала до самой больницы, точнее, до самого роддома. Роддом был частный, очень комфортабельный, персонал его известили о сложном психологическом состоянии пациентки. Ей была выделена отдельная палата, введен дополнительный успокаивающий укол, сделано полное обследование. В конце концов Маша заснула счастливая и успокоенная, насколько это вообще было возможно в ее состоянии.
Никита и Таисия долго думали, как быть с Машиной мамой. С одной стороны, она сходит с ума от волнения, и каждый час разлуки с дочерью стоит ей как минимум года жизни. С другой стороны, предъявлять ей Машу в таком состоянии, в каком она была найдена на даче, дело немыслимое. И уж тем более ей незачем знать все подробности Машиного пленения.
В итоге решили сообщить Елене Михайловне, что Мария, живая и здоровая, находится в роддоме на сохранении, а уж врачи пусть сами регулируют, когда ее можно будет допустить к дочери. Таисия собиралась завтра с утра заехать к Маше и подготовить ее к визиту мамы – помочь выработать щадящую версию столь длительного отсутствия.