Роджер О’Нил с удовольствием устроился в одном из кожаных кресел, стоявших вокруг столов для снукера в задней комнате «Белого клуба». Когда столами никто не пользовался, здесь царили тишина и конфиденциальность, и члены клуба частенько принимали тут своих гостей. Роджер пришел в восторг и сильно удивился, получив приглашение Уркхарта на ужин в его престижном клубе на Сент-Джеймс-сквер. Прежде Главный Кнут никогда особо не демонстрировал расположения к главе отдела по связям с общественностью, и тот больше привык к его холодному снисходительному взгляду, похожему на взгляд сытой птицы, изучающей свою будущую жертву. И его предложение встретиться, чтобы «отпраздновать великолепно проделанную работу и помощь всем нам в проведении избирательной кампании» несколько озадачило О’Нила.

Как обычно, он находился в состоянии крайнего напряжения и подкрепил свой боевой дух парой солидных стаканов водки с тоником, прежде чем отправиться на встречу с Уркхартом. Однако оказалось, что в них не было необходимости. Доброжелательные манеры политика, две бутылки «Шато Тальбо» 1978 года и большая порция коньяка, который Фрэнсис как раз в этот момент заказывал в баре, говорили о том, что О’Нил наконец прорвался сквозь барьеры, которые кое-кто из традиционалистов в руководстве партии воздвигал против таких людей, как сам Роджер и его «маркетинговые дружки, разъезжающие на вульгарных машинах».

Несмотря на то что О’Нил презирал сторонников традиционного подхода и их мелкую подозрительность, он отчаянно желал их признания, и теперь его переполняло чувство вины из-за того, что он так ужасно ошибся в Уркхарте. Он потушил сигарету, которую курил, в надежде, что ему предложат гаванскую сигару.

– Скажите, Роджер, что вы собираетесь делать теперь, когда выборы остались в прошлом? Намерены продолжать работать в нашей партии? – спросил Главный Кнут. – Мы не можем позволить себе терять таких великолепных специалистов.

О’Нил наградил Уркхарта очередной обаятельной улыбкой и заверил его, что останется в партии ровно столько, сколько пожелает премьер-министр.

– Но разве в материальном смысле это для вас приемлемо, Роджер? – поинтересовался его собеседник. – Позвольте быть с вами откровенным. Я знаю, что партия мало платит своим служащим, а после избирательной кампании – по крайней мере в течение пары лет – ей придется жестко контролировать свои расходы. Ваша зарплата будет заморожена, а бюджет урезан. Разве вас не соблазняют более выгодными предложениями со стороны?

– Ну, вы же знаете, что жизнь не всегда бывает простой, Фрэнсис, – пожал плечами О’Нил. – Но понимаете, дело не в заработной плате. Я занимаюсь политикой, потому что она меня завораживает, и мне хочется сыграть в ней свою роль. Хотя если бюджет будет урезан, это станет настоящей трагедией.

Улыбка Роджера погасла, когда он представил, что может его ждать, и он принялся нервно вертеть в руках бокал.

– Нам следует начать подготовку к следующим выборам сейчас, а не через три года, когда может оказаться слишком поздно. Особенно учитывая, что поползли слухи о расколе внутри партии и разговоры о том, кто виновен в потере мест. Нужны позитивные выступления и положительная реклама, а чтобы этого добиться, мне потребуется определенный бюджет.

– Интересная мысль. Председатель согласен с вашими идеями? – спросил Уркхарт, приподняв бровь.

– А председатели бывают хоть иногда согласны с подобными вещами?

– Возможно, я смогу кое-чем вам помочь, Роджер. Я очень хочу помочь, потому что считаю, что вы великолепно сделали свою работу. Я могу поговорить с председателем на тему вашего бюджета. Но сначала я должен кое о чем вас попросить. И буду с вами предельно откровенен.

Глаза Уркхарта впились в глаза О’Нила, в которых появился так хорошо знакомый всем блеск. Затем он замолчал, дожидаясь, когда Роджер громко высморкается – еще одна известная всем привычка, – внимательно разглядывая его. Создавалось впечатление, будто внутри у специалиста по связям с общественностью протекает другая жизнь, отличная от жизни остального мира, и выдает она себя лишь через его чрезмерную манерность и подергивающиеся глаза.

– Вчера я встречался с одним своим старым знакомым, которого знаю еще с тех времен, когда директорствовал в Сити, – продолжал Фрэнсис. – Он из тех, кто занимается финансами в рекламном агентстве партии. Так вот, мой знакомый серьезно встревожен. Он вел себя исключительно сдержанно, но не смог скрыть беспокойства. Он сказал, что вы частенько просите у агентства солидные суммы наличных денег на ваши расходы.

На мгновение О’Нил замер, и Уркхарт подумал, что ему редко приходилось видеть, чтобы этот человек совершенно не шевелился.

– Роджер, поверьте, я не пытаюсь заманить вас в ловушку или каким-то образом обмануть. Этот разговор строго между нами. Но если я решу вам помогать, я должен быть уверен в определенных вещах.

Лицо и глаза О’Нила снова ожили, когда на свет появился всегда готовый для подобных случаев смех.

– Фрэнсис, уверяю вас, здесь всё в полном порядке. Глупо, разумеется, но я благодарен, что вы заговорили об этом. Дело в том, что в определенные моменты я списываю расходы на агентство, потому что так проще, чем пропускать их через партийную машину. Например, когда мне нужно угостить выпивкой какого-то журналиста или пригласить на ужин человека, который вносит деньги на счет партии.

О’Нил заговорил быстрее, и Уркхарт понял, что эта речь была тщательно отрепетирована.

– Видите ли, если я стану платить из своего кармана, мне придется представлять счета в партийную казну. У нас очень трудолюбивая бухгалтерия, и они не спешат погашать свои долги: у них на это уходит месяца два или даже больше. Если честно, на свою зарплату я просто не могу себе позволить такие расходы. А если я провожу их через агентство, то получаю деньги сразу, а они, в свою очередь, заносят их в книги и отправляют в штаб. На это уходит еще месяц, так что партия не сразу возвращает свои долги. Это что-то вроде беспроцентного займа для партии. А я тем временем получаю возможность продолжать заниматься своей работой. Да и вообще, суммы там весьма незначительные.

О’Нил потянулся к своему бокалу.

– Двадцать две тысячи триста фунтов за последние десять месяцев вы считаете незначительной суммой, Роджер? – спросил его собеседник.

Мастер связей с общественностью чудом не подавился. Он быстро поставил бокал на стол, и его лицо свело чем-то вроде судороги, когда О’Нил попытался одновременно сделать вдох и запротестовать.

– Нет-нет, сумма вовсе не такая большая! – с трудом выдавил он из себя и широко раскрыл рот, пытаясь решить, что же еще сказать.

Эту часть он не отрепетировал заранее. Уркхарт отвернулся от него и знаком показал бармену, чтобы тот принес еще две порции коньяка. Потом спокойно посмотрел на О’Нила, все тело которого подергивалось, точно он превратился в муху, попавшую в лапы к пауку. Главный Кнут натянул шелковую нить сильнее.

– Роджер, с сентября прошлого года вы затребовали у агентства ровно двадцать две тысячи триста фунтов на расходы, причем практически не давая отчета в том, на что они ушли. То, что вначале было относительно небольшими суммами, в последнее время превратилось в четыре тысячи фунтов в месяц. Даже во время избирательной кампании такого количества ужинов и приглашений на пару стаканчиков спиртного не бывает.

– Уверяю вас, Фрэнсис, все мои расходы абсолютно законны! – О’Нил уже почти перестал задыхаться.

Когда бармен поставил на стол бокалы, Уркхарт пошел в наступление, чтобы связать свою жертву последней смертоносной нитью.

– А я хочу заверить вас, что знаю, на что вы тратите деньги, – тихо сказал он и сделал глоток коньяка.

Его жертва сидела неподвижно, не в силах пошевелиться.

– Роджер, я – Главный Кнут и по долгу службы вынужден заниматься самыми разнообразными проблемами, какие только могут возникнуть у человека. Вам известно, что за последние два года мне приходилось сталкиваться с семейным насилием, изменами, подлогами, психическими расстройствами… Был даже один случай инцеста. Нет, всё в порядке – разумеется, мы не позволили этому человеку принять участие в перевыборах. Но мы считаем, что поднимать шумиху по такому поводу неконструктивно. Вот почему никто никогда не узнает о подобных вещах. Инцест, естественно, стоит особняком, но в остальном мы, как правило, не занимаемся воспитанием наших соратников. Я считаю, что каждый человек имеет право на одну слабость – до тех пор, пока та остается тайной.

Он немного помолчал и продолжал:

– Должен вам сказать, что один из моих Младших Кнутов – врач. Я назначил его специально, чтобы он помогал мне отслеживать признаки чрезмерного напряжения у наших людей, и у нас огромный опыт в этом вопросе. В конце концов, нам приходится присматривать более чем за тремястами членами парламента, и все они находятся под постоянным прессингом. Вы будете удивлены, если я открою вам, какое количество из них прибегает к наркотикам. Специалисты говорят, что около десяти процентов всего населения, в число которых входят и члены парламента, психологически и физиологически склонны к наркомании того или иного рода. Это не их вина, просто они такими родились, и им гораздо труднее, чем остальным, сражаться с соблазнами вроде спиртного, наркотиков и всего прочего. У нас есть очень симпатичная и закрытая от посторонних глаз ферма в пригороде Дувра, куда мы отправляем их на лечение, иногда на несколько месяцев. Большинство из них полностью пришли в норму и вернулись в политику.

Он снова помолчал, повертел бокал в руке и сделал небольшой глоток, продолжая внимательно наблюдать за О’Нилом.

– Главное – начать действовать на самой ранней стадии, Роджер. Вот почему мы так серьезно относимся к наркотикам. Например, таким как кокаин. В последнее время он превратился в настоящую и чрезвычайно серьезную проблему. Мне говорили, что принимать его стало модно – уж не знаю, как такое может быть – и что его легко купить. А вам известно, что от него могут полностью сгнить носовые перегородки, если, конечно, позволить ему это сделать? Забавный наркотик. Возбуждение наступает мгновенно, и у людей возникает ощущение, что их мозг и органы чувств в состоянии сделать работу пяти часов за пять минут. Будто бы он превращает умного человека в гениального. Жаль, что к нему так быстро наступает привыкание…

Он помолчал еще мгновение и добавил:

– И о том, что он такой дорогой, нам тоже известно.

Уркхарт ни на мгновение не отвел глаз от О’Нила во время своей речи: он находил изысканное, почти непреодолимое удовольствие в страдании своего собеседника, которое отнимало у того силы. Если у него и были сомнения насчет диагноза, который следовало поставить Роджеру, то теперь дрожащие руки и безмолвно открывающийся и закрывающийся рот полностью их прогнали. Когда О’Нил наконец сумел заговорить, его голос напоминал жалобное блеянье.

– О чем это вы? Я не наркоман. Я не принимаю наркотики!

– Разумеется нет, Роджер, – успокаивающе сказал политик. – Но вы должны согласиться, что кое-кто может прий-ти к самым неприятным предположениям, касающимся вас. А вам наверняка известно, что премьер-министр в его нынешнем настроении совершенно не склонен рисковать без причины. Прошу, поверьте мне, речь ни в коем случае не идет о вынесении приговора без суда; просто никто не хочет проблем и ненужного риска.

– Премьер-министр никогда в это не поверит! – взвизгнул О’Нил, как будто его атаковал разъяренный бык.

– Боюсь, председатель партии не продемонстрировал понимания в тех случаях, когда выяснялось, что кто-то из членов парламента принимает наркотики. Разумеется, он ничего не знает, но мне кажется, миляга лорд Уильямс не слишком вас жалует… Впрочем, не волнуйтесь, Роджер, я заверил премьер-министра, что с вами все в полном порядке. Вам нечего бояться. По крайней мере, до тех пор, пока я на вашей стороне.

Уркхарт отлично знал про паранойю, свойственную тем, кто принимает кокаин, и про то, какое впечатление произведет на взвинченные нервы О’Нила придуманная история про нелюбовь к нему председателя. А еще ему было известно, что паранойя идет рука об руку с желанием прославиться и что добиться своей цели Роджер мог только благодаря своим связям в мире политики и постоянной поддержке премьер-министра. Лишиться ее стало бы для него равносильно вселенской катастрофе.

«До тех пор, пока я на вашей стороне», – вертелось в голове О’Нила. Эти слова означали: «Одна ошибка, и ты мертвец». Он окончательно и бесповоротно запутался в паутине, а Уркхарт предлагал ему выход.

– Знаете, Роджер, на своем веку я видел достаточное количество людей, которых уничтожили сплетни, причем сплетни, основанные на косвенных уликах или неприкрытой зависти. Но вам и без меня известно, что коридоры Вестминстера могут стать смертельной ловушкой для менее удачливых, чем вы или я, людей. Это станет настоящей трагедией, если ваша карьера будет разрушена из-за враждебности Тедди Уильямса или если у кого-нибудь возникнут сомнения насчет ваших расходов – и сенной лихорадки.

– Что я должен сделать? – жалобным голосом спросил О’Нил.

– Вы оказались в очень непростом положении, особенно учитывая, что сейчас внутри правительства появились противоборствующие течения. Роджер, я хочу, чтобы вы мне доверяли. Вам нужен сильный друг во внутренних кругах партии, учитывая, что сейчас главная задача премьер-министра – спасти себя, и он не станет тратить время на спасение других.

Главный Кнут снова замолчал, наблюдая за тем, как его собеседник принялся ерзать на стуле.

– Именно для этого я вас и пригласил, Роджер, – добавил он.

О’Нил разрыдался, и слезы ручьями потекли по его щекам.

– Вот что мы сделаем: я скажу руководителям агентства, что каждый пенни потрачен вами совершенно законно, – вновь заговорил политик. – И посоветую им оставить все как есть, чтобы не возбуждать зависти у ваших коллег внутри штаба партии, которые не видят необходимости в большом бюджете на рекламу и которые могут использовать ваши высокие расходы для доказательства своей правоты. Агентство должно считать, что это вполне разумная политика. Еще я позабочусь о том, чтобы премьер-министр узнал, как великолепно вы трудитесь на благо нашей партии. И постараюсь убедить его в необходимости продолжать рекламную кампанию на самом высоком уровне, если он хочет без потерь пережить следующие, очень трудные несколько месяцев. Тогда председатель не сможет урезать ваш бюджет.

– Фрэнсис, я буду вам чрезвычайно признателен… – пробормотал О’Нил.

– Взамен вы будете сообщать мне обо всем, что происходит в штабе партии и – особенно – что замышляет председатель. Он очень амбициозный и опасный человек, который ведет собственную игру и при этом всячески демонстрирует лояльность и поддержку премьер-министру. Но я не сомневаюсь, что мы с вами сможем позаботиться о том, чтобы премьер-министру никто не смог причинить вред и чтобы не пострадали ваши интересы. Вы должны стать моими ушами и глазами, Роджер, и немедленно ставить меня в известность о планах председателя, если вам доведется что-то о них услышать. От этого может зависеть ваше будущее.

Уркхарт старательно отчеканил эти слова, чтобы собеседник понял, что он не шутит.

– Вы и я, Роджер – мы должны стать напарниками. Мне нужна ваша помощь. Я знаю, как сильно вы любите политику и партию, и уверен, что вместе мы поможем ей пережить трудные времена, которые у нас впереди.

– Спасибо, – прошептал О’Нил.