Программа шла своим чередом, и Коллинридж начал расслабляться. Он напряженно репетировал два дня подряд, ему задавали вполне ожидаемые вопросы, и он получил возможность говорить о ближайших годах вдохновенно и уверенно. Глава правительства настоял, чтобы вопросы о Чарли и о статье в «Обзервере» задали в конце – однако опасался, что эти продажные твари не сдержат обещание и на обсуждение акций «Ренокса» уйдет больше десяти минут. Так или иначе, но Генри хотел хорошо разогреться. К тому же после сорока пяти минут обсуждения интересов и светлого будущего страны любой разумный человек посчитает вопросы о Чарли злыми и неуместными.

Сара, сидевшая сбоку, улыбнулась ему, чтобы подбодрить, когда пошел последний блок рекламы, и он показал ей большой палец. Сразу после этого помощник режиссера подал знак, что они снова в прямом эфире.

– Мистер Коллинридж, в последние несколько минут нашей программы я бы хотел обратиться к публикации в «Обзервере» на прошлой неделе, касающейся вашего брата Чарльза и того, что может последовать за обвинением в использовании инсайдерской информации при покупке и продаже акций, – заговорил ведущий.

Премьер-министр с серьезным видом кивнул, глядя прямо в камеру и показывая, что не боится подобных вопросов.

– Насколько я понял, ранее представитель Даунинг-стрит сделал заявление, отрицающее тот факт, что ваша семья имеет отношение к этой истории и речь может идти об ошибке установления личности, – продолжил тележурналист. – Это верно?

– Да, верно. Возможно, моего брата перепутали с каким-то другим Чарльзом Коллинриджем, и у меня нет объяснений невероятной истории, рассказанной «Обзервером». Могу лишь заявить, что никто в моей семье не имел никакого отношения к акциям «Ренокса». Даю вам честное слово. – Генри произнес эти слова медленно, наклонившись вперед к ведущему программы, чтобы придать им еще больший вес.

– Насколько мне известно, ваш брат отрицает, что он открыл адрес «до востребования» в табачной лавке в Паддингтоне.

– Совершенно верно, – подтвердил Коллинридж.

– Господин премьер-министр, ранее на этой неделе один из наших репортеров отправил себе письмо для получения через Чарльза Коллинриджа на тот же адрес в Паддингтоне, который использован для открытия банковского счета. Он выбрал ярко-красный конверт, чтобы его было хорошо видно. Вчера он поехал туда, чтобы его забрать. И мы это засняли. Я бы хотел, чтобы вы посмотрели на экран. Прошу прощения за низкое качество записи, но нам пришлось использовать скрытую камеру, потому что владелец магазина не захотел с нами сотрудничать.

Ведущий развернулся на стуле – так, чтобы вместе с аудиторией посмотреть на большой видеоэкран у себя за спиной. Изображение было зернистым, но достаточно приличным. Генри бросил встревоженный взгляд на Сару и осторожно повернул свой стул. Он видел, как репортер на экране подошел к стойке, вытащил несколько пластиковых карточек из бумажника и принялся объяснять владельцу, что у того должно находиться письмо, отправленное для него по адресу Чарльза Коллинриджа.

Владелец магазина, все тот же грузный и агрессивный мужчина, который обслуживал Пенни несколько месяцев назад, объяснил, что он может отдать письмо только человеку, который покажет соответствующую расписку.

– Сюда приходит множество важных писем, – проворчал он. – И я не могу отдавать их случайным людям.

– Но послушайте, я отсюда вижу свое письмо. Красный конверт.

Не зная, как поступить, владелец лавки повернулся и извлек конверты из нумерованных отделений, находившихся у него за спиной. Писем оказалось три. Он положил красный конверт перед репортером, а остальные два отодвинул в сторону и попытался убедиться в том, что на конверте написано имя Чарльза Коллинриджа, соответствующее предъявленной репортером карточке. В этот момент камера увеличила изображение конвертов. На одном из них стояла печать Банка Турции, а второй был отправлен из отдела рекламной литературы партии, расположенного на Смит-сквер.

Ведущий вновь повернулся к премьер-министру, и у Коллинриджа уже не осталось сомнений, что победное интервью превратилось в открытую конфронтацию.

– Первый конверт из Банка Турции, как мне кажется, подтверждает, что этот адрес использовался для покупки и продажи акций «Ренокса». Но письмо из штаба вашей партии привело нас в недоумение. Поэтому мы позвонили в отдел рекламной литературы, сделав вид, что должны доставить заказ для Чарльза Коллинриджа, но не можем разобрать адрес.

Премьер-министр уже собрался закричать и осудить аморальные и подлые методы, которыми пользовалась программа, но его рот словно наполнился песком пустыни, и пока он искал слова, в студии прозвучала запись телефонного звонка.

– «…так что вам нужно лишь уточнить адрес мистера Коллинриджа, после чего мы сможем доставить ему заказ», – произнес сотрудник телепрограммы.

– «Одну минутку, пожалуйста, – ответил энергичный молодой голос. – Я сейчас посмотрю в компьютере».

Послышался стук клавиатуры.

– «Да, вот, нашел, – вновь раздался все тот же энергич-ный голос. – Чарльз Коллинридж, Пред-стрит, двести шестнадцать, Паддингтон, Лондон би-два».

– «Большое спасибо, вы нам очень помогли».

Ведущий вновь повернулся к Коллинриджу:

– Вы хотите прокомментировать то, что мы услышали, господин премьер-министр?

Генри молча смотрел на тележурналиста, не зная, что сказать, и размышляя, стоит ли ему встать и уйти из студии.

– Конечно, мы отнеслись серьезно к вашим словам о том, что могла произойти ошибка и совпадение имен с другим Чарльзом Коллинриджем, – добавил сотрудник телестудии.

Министру хотелось закричать, что это не его объяснение, а предположение пресс-секретаря, сделанное без всякой задней мысли, но он знал, что это пустая трата времени, а потому промолчал.

– Вам известно, сколько Чарльзов Коллинриджей имеется в телефонном справочнике Лондона, господин премьер-министр?

Генри не ответил, а лицо его стало серым.

Ведущий пришел ему на помощь.

– В телефонном справочнике Лондона нет других людей с такими именем и фамилией. Более того, источник в «Бритиш телеком» сообщил нам, что в Великобритании есть только один Чарльз Коллинридж. И это ваш брат, господин премьер-министр.

Журналист сделал еще одну паузу, но вновь не дождался никакой реакции.

– У нас возникло ощущение, что речь идет об использовании инсайдерской информации, поэтому мы обратились в компанию «Ренокс» и департамент здравоохранения, чтобы выяснить, не работает ли на них мистер Чарльз Коллинридж, – сказал он затем. – «Ренокс» ответил, что ни в головной компании, ни в филиалах нет ни одного Коллинриджа. А пресс-служба департамента здравоохранения повела себя более осторожно: они обещали связаться с нами позже, но этого так и не случилось. Однако офис их профсоюза согласился помочь. Они подтвердили, что ни один Коллинридж не работает ни в одном из пятисот восьми подразделений по всей стране.

Ведущий заглянул в свои записи и продолжил:

– Вроде бы два года назад, в Ковентри, у них работала Минни Коллинридж, но она уехала на Ямайку.

«Они надо мной потешаются! – без слов кричал Коллинридж. – Они вынесли обвинение, приговорили и теперь приводят в исполнение смертный приговор!»

Он посмотрел на Сару и увидел, что по ее щекам текут слезы, похожие на ручьи крови.

– Господин премьер-министр, наша программа почти подошла к концу. Вы хотите что-нибудь сказать?

Коллинридж сидел и смотрел на свою жену. Ему отчаянно хотелось броситься к ней, обнять и солгать, что нет причин плакать, что все будет хорошо. Но он целую минуту сидел совершенно неподвижно в воцарившейся в студии жуткой тишине, которую прервала лишь музыка, традиционно закрывавшая программу. Когда свет начал гаснуть и появились титры, все увидели, как он встал со своего места, медленно подошел к плачущей жене, обнял ее и стал шептать ей на ухо, что все это вранье.

Вернувшись на Даунинг-стрит, Коллинридж сразу направился в комнату заседаний Кабинета, вошел туда, почти как гость, и медленно огляделся, увидев другими глазами элегантную мебель, великолепную классическую архитектуру и старые картины. Однако его взгляд то и дело возвращался к столу, символу уникального британского правительства. Генри не спеша обошел вокруг него, провел пальцами по коричневому сукну и остановился у дальнего конца, где когда-то сидел впервые, как самый молодой член Кабинета. Он поднял глаза и встретился взглядом с Робертом Уолполом, который, казалось, смотрел прямо на него.

– А что бы ты сделал, старина? – прошептал Коллинридж. – Думаю, стал бы сражаться. И если б ты проиграл в этот раз, то снова пошел бы в бой… Ладно, посмотрим.

Дойдя до собственного стула, он медленно опустился на него, чувствуя себя невероятно потерянным, сидя в одиночестве за огромным столом. Потом протянул руку к единственному телефону, стоявшему возле пресс-папье, который работал круглые сутки и позволял связываться с любым человеком в любое время.

– Соедините меня с Канцлером казначейства, – сказал он в трубку. – Пожалуйста.

Канцлер взял трубку меньше чем через минуту.

– Колин, вы видели передачу? Насколько серьезно завтра отреагируют рынки? – спросил его Генри.

Тот смутился, но дал честный ответ:

– Паршиво… Ну, мы посмотрим, что можно сделать. Я с вами еще свяжусь.

Затем Коллинридж поговорил с министром иностранных дел.

– Каков ущерб, Патрик? – спросил он, и Уолтон прямо сказал ему, что, учитывая отвратительную репутацию правительства, оно теперь не получит возможность провести реформы бюджетной системы, принятые Общим рынком, которые Соединенное Королевство уже давно хочет ввести у себя и которые являлись приоритетной темой во время выборов.

– Месяц назад мы уже почти добились своего, после стольких лет напряженной работы. Теперь же на стол переговоров вывалилось огромное количество политического дерьма… Извините, Генри, за грубость и откровенность.

Затем настала очередь председателя партии. Голос Коллинриджа звучал официально, и Уильямс все понял и ответил так же:

– Господин премьер-министр, в течение последнего часа мне позвонили семь из одиннадцати наших региональных председателей. С сожалением должен признать: все без исключения считают, что для партии сложилась катастрофическая ситуация. Они полагают, что точка невозврата пройдена.

– Нет, Тедди, – устало возразил Генри, – они полагают, что это я прошел точку невозврата. Это существенная разница.

После этого Коллинридж сделал еще один телефонный звонок. Он попросил своего личного секретаря договориться об аудиенции во дворце на завтрашний день, во время ланча. Секретарь перезвонил через четыре минуты и сказал, что Ее величество сможет принять его в час дня.

Неожиданно Генри почувствовал облегчение, как будто с его плеч свалилось огромное бремя. Он в последний раз посмотрел на суровое лицо Уолпола.

– О да, ты бы сражался с ублюдками до самого конца. И, наверное, одержал бы победу. Но эта должность уже уничтожила моего брата, а теперь убивает и меня. Я не позволю ей сделать несчастной Сару. Извини, но я должен ей все рассказать.

Сорок девятый преемник Уолпола на посту премьер-министра направился к двери в зал заседаний Кабинета, почти в последний раз положил руку на ручку и снова обернулся.

– Кстати, я уже чувствую себя лучше.