Асал сложил погребальный костер, положил на него тело Тиды, помолился о ней и поджег сухое дерево, после чего взобрался на лошадь и направился на север. За спиной у него в небо поднимался столб дыма; он надеялся, что выполнил данное ей обещание и что души умерших родственников Тиды по этому знаку найдут ее. Он хотел бы побыть рядом с ней подольше, до тех пор, пока костер не догорит, но Воисанне угрожала опасность, и он был вынужден торопиться.

Он обнаружил ее следы неподалеку от Ангкор-Вата и двинулся по ним на север. Верхом на лошади у него было преимущество в скорости, но при этом он находился высоко от земли, так что ему часто приходилось спешиваться, чтобы рассмотреть сухую почву. К своему ужасу, он вскоре понял, что ее преследует группа из пяти или шести человек. Они даже не пытались скрыть свои следы, явно не беспокоясь о том, что за ними кто-то может пойти. Он не мог определить, как далеко они находились от Воисанны и ее сестры, но понимал, что скоро их поймают.

Из-за спешки Асал несколько раз терял след и был вынужден возвращаться. Такие моменты сводили его с ума — он не мог позволить себе никаких задержек. Частично его промахи объяснялись тем, что один его глаз опух и вообще не открывался. В ушах стоял непрерывный звон. Все тело болело, хотя захлестывающие его эмоции отвлекали от боли. Три пальца на левой руке, включая и большой палец, кровоточили, пульсировали и были почти бесполезны для него. Но мизинец и безымянный остались невредимыми, и с их помощью он при необходимости мог удерживать легкие предметы.

С наступлением сумерек Асал слез с лошади и, ведя ее под уздцы, пошел по следу. Он сделал всего несколько коротких остановок, чтобы утолить жажду, продолжая идти при свете луны и используя самодельные факелы, чтобы освещать себе путь. К середине ночи он достиг участка джунглей, выжженного лесным пожаром, и обнаружил остатки записки, написанной Воисанной. Он смог разобрать всего несколько слов, поскольку остальное было затоптано множеством ног, но он узнал ее почерк. Это узнавание вызвало у него одновременно и радость, и смертельный страх. Совсем недавно она была точно жива, но преследователи определенно настигали ее.

Асал задержался в этом месте лишь для того, чтобы попытаться прочитать сохранившиеся слова, а затем с новыми силами двинулся в путь. На голой после пожара земле следы были видны очень хорошо, и он все время подгонял лошадь, так что до рассвета преодолел значительное расстояние. Его израненные пальцы кровоточили, но он не останавливался, чтобы перевязать их. Благодарный этой выжженной пустоши за помощь, он продолжал движение, думая о том, что из-за того, что группа преследователей идет пешком, он с каждым мгновением приближался к ним. Если он догонит их прежде, чем они поймают Воисанну, он просто объедет их и сразу же направится к ней. Однако, если он опоздает, ему нужно будет каким-то образом лишь одной действующей рукой управиться с пятью или шестью воинами.

На рассвете Асал наконец почувствовал, что настигает своих противников. Гарь кончилась, и, боясь потерять след в густом подлеске, он спешился и повел лошадь в поводу; теперь он практически все время смотрел себе под ноги, которые очень скоро покрылись кровоточащими порезами и ссадинами. Он не пытался продвигаться скрытно, чтобы не терять скорость. Впереди с криками взлетали птицы, предупреждая обитателей леса о его приближении. Он ничего не ел, редко пил и торопился, как никогда в жизни, все время подгоняя себя, несмотря на изнеможение. На отдых он остановился только тогда, когда колени его неожиданно подогнулись и он упал, тяжело дыша и с трясущимися от напряжения ногами. Вскоре он снова взобрался на лошадь и поехал, наклонившись вперед, чтобы его единственный здоровый глаз был как можно ближе к тропе.

Большую часть времени Асал был сосредоточен на том, чтобы не потерять следы. Когда же их легко было заметить, он молился, чтобы боги дали ему силы ехать быстрее. Он просил, чтобы они защитили Воисанну и ее сестру, заверяя богов, что девушки ни в чем не виноваты. В своих молитвах он не забывал и Тиду, поскольку надеялся, что она уже возродилась и находится в окружении близких ей людей.

Пока Асал ехал, в нем нарастало непривычное и зловещее чувство. Раньше он всегда сражался за свой народ и свое будущее. Его сабля никогда не обагрялась кровью вследствие ярости или ради мести. Но теперь, когда он готовился к предстоящей схватке, сердце его переполняла как раз ярость — из-за несправедливой смерти Тиды, из-за возможной гибели Воисанны, при воспоминании о бамбуковых щепках, загоняемых ему под ногти. Столько бессмысленных страданий были вызваны одним человеком — Индраварманом. Победить врага — это то, на что воин имеет право и чего от него ожидают, так что Асал не испытывал угрызений совести, завоевывая Ангкор. Но теперь его приводил в ярость захват ими чужой страны, потому что, несмотря на все свои рассуждения и философствования, Индраварман в конечном счете оказался всего лишь жадным и несправедливым правителем. Эта жадность требовала, чтобы Тида всегда была у него под рукой, и эта же жадность погубила девушку. А несправедливость подтолкнула его послать в погоню за Воисанной своих людей, тогда как он вполне мог дать ей уйти. Какую цель преследовал Индраварман, велев поймать Воисанну и заставить ее страдать? Конечно же, он хотел таким образом наказать его, Асала, человека, верой и правдой прослужившего ему столько лет.

Вспоминая о том, что король грозился сделать с Воисанной, Асал распалялся, как ни от чего другого. Только теперь, летя вперед, он осознал, каким мощным оружием может быть ненависть, потому что в данный момент она помогала ему выкладываться, как никогда ранее. Он любил Воисанну и готов был драться за свою любовь, но двигала им именно ненависть. Людей, которых он преследовал, послали причинить ей боль и унизить ее. Хотя насиловать ее они не посмеют, поскольку это Индраварман, безусловно, оставил для себя, но вот с Чаей они могут сделать что угодно.

Вспоминая, как Тида умирала у него на руках, как она плакала и как, несмотря на все свои старания помочь ей, ему так и не удалось удержать покидавшую ее жизнь, Асал поехал быстрее. Его пальцы продолжали кровоточить, но он их уже не чувствовал. Хотя глаз его оставался заплывшим, видеть он все-таки мог. Следы ног на земле казались совсем свежими. Подталкиваемый сознанием того, что он приближается к людям, посмевшим попытаться забрать у него его возлюбленную, он здоровой рукой ударил по крупу лошади, подгоняя ее. Ветки царапали его, звери перед ним разбегались врассыпную. Он летел вперед, вынашивая мысли о мщении и радуясь тому, что ярость наполняет его силой.

Пять чамов из шести были воинами, а один обладал навыками следопыта. Хотя беглецы принимали меры предосторожности, предполагая, что за ними пошлют погоню, две женщины оставляли за собой слишком много следов. Следопыт видел, где они зацепили ногами и перевернули камни, переходя ручей, где сгибали ветки, чтобы они не били им в лицо. Ноги у них были меньше, чем у мужчины-проводника, и чам замечал гораздо больше этих более мелких отпечатков. По-видимому, для беглецов важнее была скорость, чем скрытность. Они хотели как можно быстрее добраться до базы кхмеров, потому что там они будут в безопасности.

Чамский следопыт не спал весь день и всю ночь, но не был чрезмерно уставшим. Ему пообещали немало золота, если он вернет Индраварману этих женщин, и теперь, когда беглянки были уже близко, эта мысль придавала ему сил. Он прошептал своим напарникам, что уже скоро они увидят свою добычу. Они должны убить кхмерского проводника и вернуть Индраварману женщин без промедления. Женщин нужно напугать и унизить, но при этом они должны остаться целыми и невредимыми.

Направление ветра переменилось, и следопыт приостановился. Он уловил тонкий запах благовоний, и это вызвало у него улыбку. Женщины были совсем близко. Они по-прежнему шли очень быстро, но наверняка были уже изможденными. Человек, не привыкший к таким переходам, к этому времени должен был уже находиться на пределе своих возможностей.

К его удивлению, ветер также подхватил и донес до него какой-то звук — вероятно, кашель женщины. Внезапно испугавшись, что беглянок в последний момент спасет группа их соотечественников, следопыт обернулся к воинам, шедшим позади него, и шепнул, что он побежит вперед, а они пусть следуют за ним. И еще посоветовал им держать наготове свои копья.

Тихий кашель повторился, и следопыт сначала ускорил шаг, а затем побежал вперед, широко размахивая руками. Топая босыми ногами по сухой земле, он уворачивался от сухих сучьев и перепрыгивал через упавшие ветки. Воины, бежавшие позади него, были не такими ловкими, но в данный момент для него это было не важно. Эти женщины произвели на него впечатление, пройдя гораздо большее расстояние, чем он ожидал, но все же они были недостаточно быстрыми. И в конце концов они все-таки дрогнули.

Думая о золоте, вес которого он уже очень скоро почувствует в своих руках, следопыт побежал еще быстрее, теперь даже не пытаясь как-то сдерживать себя. Лучшая часть любой охоты — это финал, момент отчаяния жертвы, когда она понимает, что поймана. И этот момент должен был вот-вот наступить.

Держа сестру за руку, уставшая Воисанна вела ее за собой, молясь, чтобы она перестала кашлять. Они ели на ходу сушеную рыбу, и Чая от усталости и спешки подавилась. Содрогаясь в позывах к рвоте, она судорожно пыталась вдохнуть воздух. Застрявший кусок рыбы в конце концов выпал, но Чая никак не могла прочистить горло. В тишине джунглей ее кашель казался неестественно громким.

— Мы должны торопиться, — шепнула Воисанна, помогая Чае перелезть через упавшее дерево.

— Нет.

— Но, Чая… мы уже почти пришли. Осталось всего полдня пути.

Проводник цыкнул на них, чтобы они перестали разговаривать. Он сошел с тропы влево и направился вниз по склону пологого холма к месту, где журчал ручей. Как и много раз до этого, они по колено в воде пошли вверх по течению. Воисанна успокаивающе похлопала Чаю по спине, заверив ее, что все будет хорошо, хотя на самом деле у нее было такое чувство, что мир рушится. В ней росла уверенность, что Асала каким-то образом поймали. Возможно, он слишком долго прождал Тиду или же они пошли вместе, но потом их догнали люди Индравармана. При мысли о том, что Асал закован в цепи, у нее перехватывало дыхание. Им нужно было либо идти вместе, либо вместе оставаться. Нельзя ожидать, что такая драгоценность, как любовь, может сохраниться, если ее разделить пополам.

Воисанна поскользнулась на поросшем мхом камне и упала на колени и на руки. Она попыталась встать, но конечности, казалось, налились свинцом. Ее вдруг охватило глубокое безразличие. Ей хотелось просто упасть в эту прохладную воду, и пусть течение несет ее, куда захочет. «Почему я иду на север, — думала она, — если Асал остался на юге?»

Их проводник торопливо вернулся к ней и помог подняться. Она начала протестовать, и он, выругавшись, потянул ее за ушибленную руку.

И тут все внезапно переменилось, и тихие умиротворенные джунгли наполнились движением и шумом. Из подлеска с криками выскочили какие-то люди. Кхмерский проводник ударил копьем первого из атакующих, но тот отразил удар щитом. Кхмер крутился, размахивая копьем над водой, чтобы не подпустить к себе чамов. Однако они окружили его и, сжимая кольцо, начали насмехаться над ним, толкая его и тыча в него своими копьями. Судьба его была очевидна для каждого, и в особенности для него самого, потому что он вдруг вскрикнул и бросился на одного из нападавших, выбросив вперед свое оружие. Наконечник копья ударил чама в плечо, и тот пошатнулся, но остальные воины, взревев от ярости, тут же пронзили кхмера копьями. Он упал, а они топтали его, умирающего, в воде, не давая ему глотнуть воздуха, пока он не захлебнулся.

Схватив в правую руку камень, Воисанна заслонила Чаю собой. Под смех мужчин она отчаянно крутилась во все стороны в поисках пути к спасению. Она вспомнила, как враги напали на нее в день свадьбы, и при этой мысли ее охватила паника. Захрипев, она изо всех сил швырнула камень. Один из чамов пригнулся, и камень угодил в бедро другому воину. Мужчины бросили свои копья и подошли к ней вплотную. Чая пронзительно закричала. Воисанна отбивала протянутые к ней руки, а когда они все же схватили ее, она царапалась, брыкалась и наносила наугад удары всем, чем могла. Ее сбили с ног, и она упала в воду и на мгновение захлебнулась, но ее тут же подняли. Кто-то ударил ее в живот и выбил из легких воздух, так что какое-то время она не могла дышать. Сестру ее держали двое мужчин, один — за руки, другой — за ноги. Задыхаясь, Воисанна попыталась встать, но в нее уже вцепились чамские воины. Откуда-то появилась веревка, и ей связали руки. Когда Воисанна наконец смогла дышать, она закричала, прося о помощи, но один из чамов, который был старше остальных, сильно ударил ее наотмашь по лицу. Она снова закричала, но следующая пощечина оказалась еще более тяжелой.

Наступила тишина. Чаю тоже связали. Теперь обеих девушек бросили в воду. Воисанна подползла по скользким камням к сестре и связанными руками обняла Чаю за плечи. Они содрогались от рыданий, сидя на мелководье, пока чамы помогали своему раненому товарищу и обирали убитого кхмера. Потом они начали смеяться и делать неприличные жесты, глядя на Чаю, отчего она стала плакать еще сильнее. Один из воинов, бросив мертвого кхмера, шагнул к Чае и, схватив ее за ухо, стал поднимать.

— Оставь ее в покое! — отчаянно крикнула Воисанна. — Оставь ее…

Пожилой чам прикрикнул на него, и тот, скорчив недовольную гримасу, отпустил девочку, толкнув ее на Воисанну. Мужчины засмеялись, а Чая начала причитать, зовя своего отца, которого здесь, да и где-либо, быть не могло.

Воисанна уже пережила смерть своих близких. И с этим справилась. Однако, обнимая свою рыдающую сестру, она понимала, что не выдержит, если Чаю второй раз пленят враги. Смерть была бы для них обеих самым приемлемым вариантом. Умереть вместе с Чаей, чтобы потом вместе возродиться, — разве с этим сравнима жизнь в страданиях, жизнь без Асала?

В воде блеснул отломанный наконечник копья. Воисанна замерла, глядя на него, а Чая, видимо, перехватила ее взгляд, потому что согласно кивнула сестре.

По-прежнему вся дрожа, Воисанна перенесла связанные руки через голову Чаи и потянулась под водой за наконечником. Коснувшись обломка толстого древка, она подтянула наконечник к себе; при этом она медленно качала головой, не принимая приближающийся страшный момент и действие, которое она должна была совершить. Взглянув на свою младшую сестру и внезапно вновь поразившись ее юной красоте, она уже не могла представить себе, что перережет ей горло.

— Нет! — шепнула Воисанна.

Но она не бросила наконечник, а начала пилить им свои веревки. Она делала это под водой и поморщилась, случайно порезав себе запястье. По чистой воде потянулся кровавый след. Но она продолжала двигать наконечником туда-сюда в отчаянной борьбе за свободу.

Наконец веревка ослабла. Хотя ее руки уже не были связаны, она, продолжая держать их вместе, повернулась к Чае, делая вид, что успокаивает ее, а сама тем временем протягивала к ней под водой обломок копья длиной в руку.

Пока чамы возились со своим раненым в плечо сотоварищем, Воисанна резала веревки и на Чае. Она понятия не имела, что будет делать, когда освободит Чаю, но ей было важно делать хоть что-нибудь. В душе проснулась надежда.

Но тут она, сделав неосторожное движение, порезала Чае палец, и та вскрикнула.

Один из чамов, сидевший на берегу, встал. Нахмурив брови, он шагнул в прозрачную воду ручья.

Асал склонился ниже к земле, пытаясь разобраться, куда ведут следы. Он шел по ним по утоптанной тропе, и тут они вдруг исчезли. До этого ему удавалось заметить сначала надорванный листок, потом сломанную ветку, подтверждающие, что он выбрал верное направление, но тут таких знаков не было. В сердцах он выругался и хлопнул по земле раненой рукой. Не было сомнений, что Воисанна и Чая уже близко, но он понимал, что и преследователи тоже догоняют их.

Теперь, когда он был вынужден двигаться более осмотрительно, ощутимее давали о себе знать усталость и боль. Кровь пульсировала в трех искалеченных пальцах. Тело болело и плохо слушалось его. Только с глазом стало получше, и опухшая бровь больше не мешала ему видеть. Однако из-за усталости ему было трудно сконцентрироваться на следах, и он боялся пропустить какой-нибудь очевидный знак.

Его лошадь тихонько заржала, словно давая ему понять, что она тоже устала. Асал спешился, похлопал ее по шее, а затем развернулся в обратном направлении, думая, не стоит ли ему возвратиться туда, где он потерял след.

Неожиданный крик заставил его вздрогнуть.

Он быстро огляделся. Крик повторился, и на этот раз он узнал голос Воисанны. Ни секунды не раздумывая, он вскочил на лошадь и, выхватив саблю, повернул направо. Когда уставшее животное заартачилось, не желая заходить в густой подлесок, он ударил его рукоятью сабли в бок, заставив двигаться вперед. Ветки царапали его плечи и бедра, но он все подгонял и подгонял свою лошадь.

Оказавшись на пологом склоне, он полетел по нему вниз, туда, где журчал ручей. Сначала Асал увидел только воду и камни, но затем заметил в двухстах шагах выше по течению фигурки сражающихся людей. Это отвлекло его, и незамеченная ветка едва не сбила его на землю. Быстро оправившись, он что было сил ударил пятками лошадь и вцепился в гриву, когда они поскакали по склону холма, как стремительно катящийся вниз камень.

Для Асала было бы разумнее атаковать неожиданно, но он видел, что Воисанна борется с человеком в воде, и он позвал ее по имени. Ближайшие к нему чамы обернулись на голос. Отступив, они потянулись за своими копьями, несмотря на то, что он пустил свою лошадь прямо на них. Двое врагов попали к ней под копыта, но тут лошадь Асала споткнулась и он полетел через ее голову. Приземлившись в воду, он все же умудрился не выронить саблю, а ведь потерять ее сейчас означало бы для него смерть.

Хотя падение выбило воздух из его легких, он тут же вскочил. Трое чамов оставались целыми и невредимыми, и они уже взяли свои копья и щиты. Они окружили его, как стая хищников берет в кольцо раненую, но все еще опасную добычу. Их копья были длиннее сабли Асала, и когда они начали тыкать ими в него, он мог лишь отбивать их атаки. Но при этом Асал заметил кровь, сочащуюся из раны на руке Воисанны, и это всколыхнуло в нем ярость, которая придала ему сил.

— Уйдете — будете жить, — сказал он на своем родном языке. — Останетесь — все умрете.

Его соотечественники не размыкали кольцо, то подступая к нему, то отдаляясь, кружа вокруг него, так что ему приходилось отбивать атаки с разных направлений. Один из воинов поскользнулся, и Асал, быстро сделав выпад в его сторону, разрубил его копье и нанес ему глубокую рану в бок. Чам с криком упал. Остальные двое бросились вперед, и Асал едва успел высвободить свою саблю. Одно копье прошло на расстоянии ширины ладони от его шеи, второе поцарапало ему бедро. Закричав в бешенстве, Асал отбил древко копья предплечьем и, широко замахнувшись, нанес боковой удар саблей. И снова его клинок попал в цель, и еще один чам закричал от боли, глядя, как кровь хлещет из глубокой раны на его ноге.

Воин, только что едва не попавший копьем ему в шею, перехватил свое оружие и опять бросился вперед. Асал увернулся от копья, но и нападавший увернулся от его ответного удара. Вдруг его правая нога застряла между двумя камнями. Он попытался рывком высвободить ее, но ему это не удалось. Воин, восстановив равновесие, ударил Асала тупым концом копья в живот. Асал согнулся пополам, а чам, бросив копье, одним плавным движением выхватил из кожаных ножен охотничий нож и взмахнул им, целясь сопернику в лицо. Асал уклонился от удара, но его нога была по-прежнему зажата камнями, и он упал на спину. Предчувствуя близкую победу, чам сделал шаг вперед и высоко занес над поверженным врагом свое оружие.

Но тут воин внезапно содрогнулся, и Асал ударил его ногой, еще не понимая, что произошло. Чам осел, схватившись за спину. Он упал в воду — из спины у него, между лопатками, торчал обломок копья. За ним, широко расставив для устойчивости ноги, стояла Воисанна. Рана, которую она нанесла врагу, была болезненной, но не смертельной, и Асал, освободив наконец ногу, нанес удар саблей, добив его. Оставшиеся в живых чамы молили о пощаде, но он без колебаний убил их всех. Когда он остановился, клинок его сабли был покрыт алой дымящейся кровью врага.

Воисанна стояла посередине ручья и дрожала. Рядом с ней, держа сестру за руку и всхлипывая, стояла Чая. Подбежав к ним, Асал обнял их обеих. Он крепко прижимал их к себе, приговаривая, что теперь они будут в безопасности и что больше никто и никогда их не обидит. Когда Асал увидел, что их раны — всего лишь царапины, он испытал несказанное облегчение. Ноги у него задрожали, дыхание стало прерывистым. Он целовал их в макушки и благодарил богов, давших ему силу. И еще он благодарил Тиду.

Так они стояли, пока вода вокруг них не стала чистой.

— Нам пора, — прошептал он, поцеловав Воисанне руку. — Моя госпожа, нам нужно идти.

— Но твои пальцы… Что случилось с твоими пальцами? И с твоим лицом?

Вдалеке прокричала птица, и он посмотрел в ту сторону.

— Индраварман… он поймал меня.

— И ты сбежал?

— Мне помогли. Меня освободила Тида.

— И где же она?

Асал рассказал ей всю историю, вспомнив и последние слова Тиды, и погребальный костер, который он развел, чтобы сжечь ее тело.

— Она умерла… с улыбкой на губах, — добавил он. — Она хотела воссоединиться с близкими ей людьми, и, думаю, они пришли за ней, и она их видела.

Роняя слезы, Воисанна нагнула голову и прислонилась к Асалу.

— Ты веришь, что она уже с ними?

— Да. Потому что я был там и видел, как она улыбалась.

Чая, которая до сих пор молчала, отстранилась от них.

— Что они собирались с нами сделать? Почему они так…

— Все уже в порядке, — перебила ее Воисанна, протягивая к ней руку.

— Но эти люди… они… они хотели нам зла, и я не…

— Они больше уже никогда не причинят вам зла, — сказал Асал. — Так что тебе не стоит беспокоиться.

Она покачала головой:

— Мы должны уйти. Прямо сейчас. Я не могу оставаться здесь, в этом ужасном месте.

Асал поднял свою саблю.

— Мы сейчас уйдем. Но сперва, если ты не возражаешь, скажу пару слов твоей сестре.

Чая крепко зажмурилась и кивнула. Похоже, ей удалось взять себя в руки. Асал поблагодарил ее и вывел Воисанну на илистый берег.

— Что? — шепотом спросила Воисанна, вытирая слезы.

Сначала он молчал и просто улыбался ей. Хотя пальцы его болели по-прежнему, а бедро кровоточило в том месте, где его задело чамское копье, сердце его было преисполнено радости.

— Когда Индраварман захватил меня, — сказал он голосом более мягким, чем журчание ручья, — я думал только о тебе. В самом конце, когда боль была почти невыносимой, я видел тебя, слышал тебя, ощущал тебя.

— Прости меня. Я хотела вернуться к тебе. Я уже почти…

— Тсс. — Он прижал кончик пальца к ее губам. — А вот этого не нужно, моя госпожа. Совсем не нужно. Это я просил тебя идти вперед. И ты сделала то, что, как мы оба знали, должна была сделать. А часть тебя все равно оставалась со мной все это время.

— Я больше не покину тебя. Ни в этой жизни, ни в следующей.

Он снова улыбнулся:

— Никогда не думал, что я полюблю женщину так… как люблю тебя.

— Почему?

— Потому что не думал, что жизнь может быть настолько прекрасной.

Она поцеловала его и продолжала бы целовать, но он взял себя в руки и, немного отстранившись от нее, прошептал, что Индраварман, наверное, уже послал погоню за ним и им нужно бежать. Она еще раз спросила про Тиду, и, пока он рассказывал, кивала и молилась. Пока она читала молитвы, он зашел в ручей и, подняв Чаю на руки, отнес ее к лошади. Он усадил ее на спину лошади, а затем помог Воисанне сесть позади сестры.

Ведя лошадь на коротком поводу, Асал двинулся вдоль ручья на север. Скользя по блестящей поверхности воды, путь им пересекла змея. Он поднял глаза и, взглянув на небо, подумал о Тиде, надеясь, что мир, в котором она сейчас оказалась, так же прекрасен, как и этот мир. Поклонившись, он снова поблагодарил ее.

Сестры у него за спиной начали разговаривать, и он улыбнулся, почувствовав звеневшую в голосе Чаи энергию. Понимая, что за ними может быть послана погоня, он хотел попросить их говорить шепотом, но в этот момент промолчал.

У южной окраины кхмерского лагеря Джаявар вел Аджадеви вдоль берега реки, отвечая на приветствия людей, кланявшихся или становившихся на колени при их появлении, и стараясь поднять их дух словами ободрения. Решительная битва была неминуема, а поскольку существовала вероятность, что в их рядах может оказаться чамский шпион или наемный убийца, за королем и королевой, в пяти шагах от них шли двое надежных телохранителей, вооруженных саблями и необычно большими щитами. Это Аджадеви настояла на присутствии такой охраны. Джаявару казалось, что это делало его уязвимым в глазах его подданных и что трудно почерпнуть воодушевление от человека, который кажется напуганным. Однако Аджадеви удалось убедить его, что риск нападения слишком велик, чтобы им пренебрегать. А без Джаявара кхмеры определенно потерпят поражение.

Долина тянулась на юг, а река в этом месте бежала, перекатываясь через большие камни. В воздухе висела мельчайшая водная пыль, дававшая жизнь мхам, обильно растущим по берегам, особенно на стволах деревьев и упавших сухих ветках. У воды была расчищена площадка, и теперь на ней стояли ящики с провизией, которую проверяли пожилые кхмеры. Другие осматривали и пытались починить сломавшуюся повозку. Чуть дальше по берегу к деревьям было привязано несколько боевых слонов.

Тропа, проложенная индуистскими священниками много поколений назад, начала сужаться. Джаявар продолжал идти вперед и обошел высокие, по грудь, заросли папоротника, левой рукой ведя за собой Аджадеви, а правую держа на рукояти сабли. Поперек тропы лежал гладкий валун, и перед ним он остановился, сделав знак охранникам оставаться на месте. Они кивнули и, разделившись, стали посматривать по сторонам.

Джаявар помог Аджадеви перебраться на другую сторону высокого валуна. Еще через несколько шагов они сошли с тропы на полоску песка, уходившую в воду. Среди поросших водорослями камней сновала мелкая рыбешка. Синекрылая бабочка порхала над водой, заглядываясь на свое отражение. Издалека доносился звон молота кузнеца, бьющего по наковальне. Джаявар подумал про Бона и решил отыскать его попозже, чтобы продолжить учить его обращаться с луком и стрелами. Улыбки мальчика и его старание привносили в душу Джаявара спокойствие и уверенность, что этот мир не безнадежен.

— Я хочу тебе кое-что сказать, — заговорил Джаявар, поворачиваясь лицом к Аджадеви.

Она подняла голову, и лучик скользнул с ее лба на подбородок.

— Тогда поделись своей озабоченностью, Джаявар, потому что я всегда чувствую ее.

Он улыбнулся:

— Я хотел тебя поблагодарить.

— За что?

— Вчера я видел тебя с Нуон. Вы с ней вместе купались, и она была полностью поглощена тем, что ты ей говорила, но я, конечно же, не слышал, о чем был ваш разговор.

Аджадеви отодвинулась, потому что лучик теперь бил ей в глаза.

— Я хотела, чтобы она поняла, что ее роль — не просто находиться рядом с тобой и выглядеть привлекательно. Если у вас родится сын, она должна будет защищать его. Как должна защищать и тебя. Она считает, что недостаточно опытна и умна для такой роли, но я сказала ей, что возраст здесь значения не имеет. То, чему ей только предстоит научиться в этой жизни, было уже освоено в предыдущих жизнях.

Водомерки бросились врассыпную по поверхности воды, ускользая от рыбешки величиной с палец.

— Я знаю, что иногда тебе бывает тяжело давать ей советы, — сказал он. — Равно как и видеть ее со мной. Думаю, я не смог бы делить тебя с каким-нибудь мужчиной.

Она отвела глаза в сторону.

— За это я и хотел поблагодарить тебя сегодня, Аджадеви, — продолжил он. — За твою самоотверженность, за твою силу. Ты уделяешь Нуон больше внимания, чем самой себе, и я всегда буду благодарен тебе за это.

— Я всего лишь… выполняю свой долг.

Он сжал ее руку:

— Иди сюда, любовь моя. Следуй за мной. Я хочу тебе здесь кое-что показать. Мой подарок для тебя.

И снова они пошли по узкой тропинке, переступая через корни деревьев и обходя обрывки блестящей от росы паутины. Прямо перед ними стояли стеной густые заросли бамбука. Стебли толщиной в руку человека и высотой в двадцать футов терлись друг о друга, производя шум, похожий на стоны и хрипы. Джаявар остановился у одного из них и взялся за ствол руками. Он обернулся к Аджадеви.

— Ты была права, приведя нас в эту долину, — сказал он. — Это хорошее место для наших людей. Оно хорошее и для меня. Оно исцелило всех нас.

Она кивнула:

— Это исцеление было нам необходимо.

— Как и ты, я буддист много лет, но по-прежнему почитаю индуистских богов. Это место с изображениями Вишну и Шивы на скалах наполняет мою душу умиротворением. А это так необходимо перед битвой. Мне так хочется знать, какой будет жизнь после всех этих несчастий.

Раздался резкий крик обезьяны.

— Почему ты привел меня сюда? — спросила Аджадеви. — Ты мог сказать мне все это в любом другом месте.

— Потому что я видел, сколько наших людей молилось у этих вод. Видел, как они с трепетом касались резных рисунков, как склоняли головы. Они черпают здесь силу.

— Это правда.

— Очень немногие из наших людей буддисты, как мы, но нам тоже нужно свое место, где можно было бы молиться и черпать силу.

Она улыбнулась и протянула ему руку:

— Покажи мне.

Он повел ее в обход зарослей бамбука. Эти растения здесь были очень большие и казались очень старыми. Двигаясь осторожно и не торопясь, он чувствовал ее нетерпение, и это наполняло его сердце радостью. Похоже, все, что делала Аджадеви, она делала с мыслью о нем. Она была самым самоотверженным человеком из всех, кого он знал, и было приятно сделать что-то и для нее.

Там, где заканчивались заросли, река расширялась и поворачивала на запад, образуя глубокую заводь со слабым течением. На берегу этой заводи лицом к воде была установлена статуя Будды чуть больше человеческого роста. Будда сидел, скрестив ноги и положив на колени руки ладонями вверх. Вокруг него в расставленных на земле золотых чашах горели свечи. Здесь же были воткнуты тлеющие ароматические палочки, наполнявшие воздух запахом сандалового дерева.

Зачарованная этим зрелищем, Аджадеви молча шагнула вперед. Она вглядывалась в лицо Будды, который загадочно улыбался. Статуя была вырезана из такого же черного камня, как и те, между которыми текла река и которые использовались индуистами для увековечивания своих богов.

Аджадеви сложила перед собой ладони и поклонилась. Закрыв глаза, она начала молиться под тихий шелест бамбука, раскачивавшегося у нее за спиной. Джаявар наблюдал за ней с гордостью и удовлетворением, веря, что помог создать глубоко духовное место, которое прослужит его народу долгие столетия.

Он присоединился к Аджадеви в своих молитвах, прося у небес победы в предстоящей битве. Победа, которой он так жаждал, была нужна ему не ради власти и не из жадности, а ради свободы. Его люди должны быть свободными, чтобы иметь возможность молиться и умирать так, как сами считают нужным. Как король кхмеров, он знал, что свобода — самый бесценный дар для его людей, и все же на сегодняшний день он так и не смог дать ее им. Его народ был порабощен и попран. И это обстоятельство будет определять смысл всего существования Джаявара, пока чамы не будут изгнаны с его родной земли.

— Как тебе это удалось? — спросила она наконец, открывая глаза.

— В наш первый день здесь я гулял по берегу реки. Я увидел индуистские изображения, и они тронули меня. Я видел людей, молящихся своим богам, после чего спросил у каменотеса, можно ли создать статую Будды. Вскоре над ней уже работали пятеро мастеров. Чтобы она была готова в срок, они трудились день и ночь. Я хотел создать это святилище для наших людей, которые являются буддистами… и для тебя. Потому что это ты наделила меня даром первого взгляда.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты научила меня видеть, Аджадеви. Бывает красота… очевидная, как красота Ангкор-Вата, например, или красота ребенка. Но иную красоту заметить бывает сложно. Как можно разглядеть красоту в невзгодах, в упавшем дереве, а не в дереве, устремляющемся к небу? Как выживает красота, как может она расцветать, когда столько ее украдено у этого мира? После нашествия чамов я был растерян. И хотя я до сих пор скорблю по своим близким, хотя до сих пор донимаю тебя своими причитаниями, я знаю, что мои дети со мной, что их красота стала частью меня самого. Я хочу жить ради них, потому что своими поступками я воздаю должное их мечтам. Ты и только ты одна дала мне эту уверенность, эту способность, не обращая внимания на уродливую сторону жизни, замечать ее великолепие. И за этот драгоценный дар я буду благодарен тебе вечно.

Она повернулась к нему лицом и обняла его.

— Спасибо тебе. Спасибо за твое видение.

— Ты придала моей жизни новый смысл. Я — король без трона, но если мы выиграем эту битву, я постараюсь привнести в этот мир как можно больше новой красоты. С тобою вместе мы накормим голодных, излечим больных, дадим надежду упавшим духом. Наша империя достигнет новых высот, и через тысячу лет после нас люди будут ходить по дорогам, которые мы вымостили, любоваться тем, что мы построили, и это будет напоминать им об их важной роли в этом мире и о том, что каждый мужчина и каждая женщина может возвыситься до истинного величия.

— Именно поэтому мы не можем проиграть предстоящую битву, — сказала она. — Именно поэтому я буду приходить сюда каждый день и молиться за нашу победу, ведь только победа даст тебе возможность построить такой мир. И я знаю, что ты его построишь.

Он покачал головой:

— Мы можем построить его. С тобой вместе.

— Чамы придут за нами, Джаявар. Я ощущаю их грозное присутствие, которое похоже на дым в безветренный день. Они придут за нами, и мы должны атаковать их.

— Мы это сделаем. Очень скоро. Мне нужно лишь еще несколько дней на подготовку.

Она подалась вперед и взяла его за обе руки.

— Ты должен идти. Должен готовить своих людей. А я останусь здесь и буду молиться.

Он кивнул и хотел сразу уйти.

Но она удержала его за руки.

— Спасибо тебе… что поверил в меня.

Он улыбнулся:

— Как я мог в тебя не поверить? Не поверить в ту, которая будет рядом со мной, в здравии и в смерти, на протяжении этой моей жизни, а также всех последующих?