Глава 8
Прости
Они всю ночь торопливо шли через джунгли, двигаясь сначала при свете луны, а когда она скрылась за горизонтом, освещали тропу факелами. Их кхмерский проводник поддерживал приемлемую для женщин, но постоянную скорость, через каждые две сотни шагов делая паузу, чтобы в двух местах надорвать приметный лист. На каждой развилке тропы он оставлял знак, который должен был привести Асала к ним. Хотя Воисанна несколько раз просила его подождать Асала, проводник оставался непреклонен, заверяя ее, что все будет хорошо, что Асал скоро догонит их.
Однако было уже утро, а Асал все не появлялся. Воисанна старалась быть сильной ради своей сестры, но это давалось ей все труднее. Она чувствовала себя так, будто бросила его, и ее переполняли чувство вины, тревога и отчаяние. Машинально переставляя грязные и исцарапанные ноги, она жалела, что время нельзя повернуть вспять. Они должны были или вместе уйти, или вместе остаться. Если бы не Чая, Воисанна осталась бы с ним, но спасти младшую сестренку было важнее.
Хотя день только начинался, уже было жарко. Пот струйками сбегал по спине Воисанны и затекал под юбку. К счастью, по пути им попадалось множество ручьев, и они часто останавливались, чтобы освежиться. Пока Воисанна и Чая пили и торопливо обмывались, проводник залезал на дерево и смотрел на юг. До сих пор он не увидел ничего такого, что могло бы вызвать беспокойство. Но и Асала тоже видно не было, и всякий раз, когда он спускался без хороших новостей, Воисанна, потупив взгляд, надолго затихала.
Они дошли до обширного участка, где весь подлесок был уничтожен лесным пожаром, и их проводник остановился, чтобы осмотреться. Он прожил уже больше, чем обычно живут кхмеры, и каждый раз, делая выбор, проявлял и терпение, и осторожность. Хотя большая часть громадных деревьев не пострадала, подлесок выгорел полностью, и на его месте остались лишь пепел, зола и выжженная земля — Воисанна такого никогда раньше не видела. Здесь не было слышно привычных голосов джунглей.
— Что здесь произошло? — спросила она, стоя на потемневшем от копоти валуне.
Старый проводник нахмурился.
— Молния.
— И что же нам делать?
Он смотрел по сторонам и, казалось, не слышал ее. Если идти по выжженной земле, за ними останутся хорошо заметные следы. Но если обходить это место, существенно увеличится время в пути.
— Вы можете идти быстрее? — наконец спросил он, взглянув на Воисанну и Чаю.
Воисанна кивнула.
— Тогда давайте поторопимся, — сказал он, направляясь через выжженную пустошь.
Чая вприпрыжку двинулась за ним. На мгновение Воисанна позавидовала детскому простодушию сестры. Несмотря на все ужасы и страдания, выпавшие на долю их семьи, Чая сохранила жизнерадостность. Она верила, что их близкие уже возродились в новой жизни, и не беспокоилась из-за неопределенности будущего.
Теперь сестры могли идти рядом и, хотя шли они быстро, Воисанна вдруг ощутила потребность поговорить об Асале.
— Расскажи мне, как он обращался с тобой в конюшнях, — попросила она. — Каким он тогда был?
Чая улыбнулась.
— Но ведь ты знаешь его лучше, чем я. Твой вопрос… это все равно, как если бы рыба спрашивала у кролика, как ей плавать.
— Это верно, но все-таки что ты думаешь о нем?
Чая перепрыгнула через обгоревший ствол и рукой поманила сестру за собой.
— Он приходил в конюшни всего только один раз. Он показал мне, как ухаживать за его конем и как не попасть под удар копыта, когда он брыкается. Потом он сказал мне, что я похожа на тебя. А когда я закончила чистить лошадь, мы с ним поговорили, но он, должно быть, все время думал о тебе, потому что почти не слушал меня и вдруг произнес: «Моя госпожа».
— Правда?
— Он этого даже не заметил. И только улыбнулся, когда я сказала ему об этом. Когда он уже собирался уходить, я спросила у него, почему он тебя так называет, а он ответил мне, что ты этого заслуживаешь, потому что ты хорошая и благородная. Я, конечно, сказала, что он просто сошел с ума. А он только продолжал улыбаться.
Ветер поднял облако пепла. Задержав дыхание, Воисанна поспешила вперед; на ее лице выступал пот.
— Я думаю… он относится ко мне как к своей королеве.
— Он, должно быть, просто слеп.
Воисанна усмехнулась:
— Однажды, Чая, ты тоже станешь для кого-то королевой.
— Ты считаешь, что я должна этого хотеть?
— Почему бы и нет?
— Потому что жизнь у королевы скучная. Все время сидишь на троне и ничего не делаешь, только следишь за тем, чтобы выглядеть красивой. Как папоротник какой-то. Зачем мне это надо?
Воисанна вспомнила, как они с Асалом бежали через джунгли, как занимались любовью на берегу реки. Все, что они делали вместе, было совсем нескучным.
— Как я хочу, чтобы он поскорее догнал нас! — воскликнула она. — Прошло уже слишком много времени.
— Наверное, он собирает для тебя цветы или делает еще что-то, стараясь угодить тебе.
— Надеюсь, что это так.
— Прошлой ночью, когда мы ждали у воды, я видела, как он касался украшения, которое ты ему сделала. Ты наложила на него заклятье, это точно. Очаровала чама.
— Он мужчина, Чая. Просто мужчина.
— Мужчина, который называет тебя «моя госпожа», наверное, для тебя настоящий король. И уж никак не просто мужчина.
Воисанна заметила на земле обгорелый панцирь черепахи и подумала о том, сколько животных погибло в огне. Запыхавшись, она замедлила шаг, позволив их проводнику уйти вперед.
— А знаешь, о чем я мечтаю, Чая?
— О чем?
— Чтобы он стал отцом моих детей.
Чая резко остановилась, и вокруг ее ног поднялось облачко пепла.
— Тогда нам не нужно было уходить. Мы не должны были оставлять его одного.
«Я знаю, — подумала Воисанна. — Я покинула его ради тебя, тогда как мне нужно было отправить тебя с проводником, а самой остаться».
— Что? — спросила Чая.
— Ничего.
— Говори уже.
— Просто… я чувствую, как с каждым шагом все более отдаляюсь от него. Я бегу на север, хотя на самом деле меня тянет на юг.
— Тогда давай побежим на юг.
Воисанна покачала головой.
— Если бы я могла, я бы взяла в руки саблю. Я бы с боем прорывалась к нему. Я не боюсь. Но… раз я не могу этого сделать, то сделаю то, о чем просил меня он. Я буду молиться, я пойду на север. А когда наконец снова увижу его, то использую всю свою силу и всю любовь, чтобы дать ему то, чего он хочет.
Чая указала на проводника, который ушел уже далеко вперед.
— Он хочет, чтобы мы поторапливались.
— Иди. Я за тобой.
— Но почему?
— Потому что я хочу оставить ему послание. Здесь, прямо на почерневшей земле.
Чая кивнула и резво побежала вперед. Воисанна опустилась на колени и поднесла указательный палец к поверхности земли. Надавливая им, она написала на слое пепла и копоти:
Я прошу тебя только об одном, любовь моя. Где бы я ни оказалась, ты должен идти. И пусть боги дадут тебе крылья. И пусть они позволят мне вновь увидеть тебя.
Слезы Воисанны падали на пепел, оставляя на нем следы. Она поднялась на ноги. Хотя она вся дрожала, мысли гнали ее вперед, через эту выжженную местность, которую им было необходимо пройти.
* * *
Над ним возвышались статуи богов — каменные изваяния, покрытые золотом. Казалось, что они перешептываются в темноте на языке небесном, слишком возвышенном, чтобы он мог его понять. Боги наклонялись к нему. Хотя лица их выражали жалость, они ничего не предпринимали, чтобы освободить его. Путы его оставались целыми, боль продолжала терзать его. Он стоял у деревянного столба со связанными за спиной руками, не падая только из-за веревок, которые обхватывали его ноги, пояс, руки и грудь.
Один глаз у него заплыл, тело в сотне мест пронизывала боль, и Асал мечтал, чтобы боги освободили его от пут или от страданий — желательно и от того и от другого, хотя избавиться от чего-то одного тоже было бы неплохо. Он про себя просил усмехающиеся фигуры сделать хоть что-нибудь, но тщетно. Закрыв глаза, он попытался снова провалиться в забытье. Вдруг послышались голоса, а в голове гулким эхом отозвались чьи-то шаги.
— Воисанна? — произнес он, по крайней мере, ему показалось, что произнес.
В лицо ему плеснули водой. Он поперхнулся и повернул голову в сторону. Кто-то наотмашь ударил его по щеке. Его снова облили водой, после чего раздался голос — голос короля. Асал пытался как-то уклониться от этого голоса, убедить себя, что на самом деле не слышит его, однако вода вернула его к действительности. Боги, похоже, отдалились от него. Сейчас он видел их более отчетливо — то были статуи, украденные в храмах и перенесенные сюда, в тускло освещенный подвал. Но они были слишком прекрасными и драгоценными, чтобы здесь собирать на себе пыль.
Здоровым глазом Асал увидел Индравармана. Король показался ему еще большим, чем был на самом деле, даже несмотря на то, что он стоял рядом со статуей одного из богов. Позади него находились По Рейм и два стражника в полном боевом облачении. По Рейм улыбался.
Асал дернулся, но едва сумел пошевелиться. Это усилие вызвало новую волну боли, захватившую голову, плечи, живот и пах. Неповрежденными казались только руки и ноги, хотя, стянутые веревками, они онемели.
— Ты, должно быть, удивлен, что мы здесь, — с бесстрастным выражением лица сказал Индраварман, делая шаг вперед.
Асал вновь попытался освободиться и напрягался до тех пор, пока комната не поплыла перед его глазами.
— Мы здесь потому, что многие из моих людей восхищаются тобой. И я не хочу, чтобы они слышали твои вопли. Здесь, в недрах королевского дворца, тебя никто не услышит, ты станешь немым, каким и должен быть. Никто не знает, что ты в заточении, так что никому и в голову не придет спасать тебя — ни твоим людям, ни богам и ни мне, разумеется. Если хочешь, можешь молиться. Только боги тебя не услышат. Они не слушают каких-то мошек, ползающих у них под ногами, а ты — лишь жалкое насекомое.
— Мои люди…
— Молчать! — проревел Индраварман и снова наотмашь ударил открытой ладонью Асала по лицу. — Я скажу тебе, когда ты сможешь говорить! Человек, который пытался украсть у меня мою женщину и одурачить меня! Она все рассказала мне о твоих планах, рассказала, умоляя о прощении и плача. Я дал тебе все, о чем может мечтать мужчина, и за это ты предал меня! — И снова король ударил Асала, на этот раз по обеим щекам. — А вот теперь я приказываю тебе говорить. Почему ты собирался бежать сегодня ночью? И почему ты собирался взять с собой то, что тебе не принадлежит?
Асал сплюнул на пол кровь.
— О великий король… я…
— Я тебе не король! Я — завоеватель, предводитель армии! И я не властвую над насекомыми. Я топчу их.
Несмотря на то что Асал старался остановить кружение комнаты, ему это не удавалось. В правом ухе звенело после последнего удара Индравармана.
— Я всегда… славно дрался за тебя, — наконец выдавил он.
— Да, ты и вправду сражался хорошо. Тогда почему же ты предал меня? Почему пытался сбежать?
— Потому что…
— Говори!
— Потому что вы… угрожали Воисанне. Из-за этого… вы потеряли меня.
Индраварман опять замахнулся, но вдруг остановился, и на грозном лице его возникла улыбка.
— Так это из-за какой-то шлюхи ты нарушил данную мне клятву?
— Она не шлюха.
— Но станет ею, Асал. Потому что в данный момент мои лучшие люди уже идут по ее следу. Она опережает их на полдня, но успеет ли она уйти далеко, как думаешь? А когда они поймают ее, она станет моей шлюхой. И ты будешь видеть, как я буду насиловать ее, снова и снова. Интересно, что произойдет после этого? Ты по-прежнему будешь переживать за нее? Сможешь ли ты оставаться неравнодушным к одной из моих шлюх, не говоря уже о том, чтобы заботиться о ней?
— Оставьте ее в покое! — выкрикнул Асал, отчаянно рванувшись в своих путах.
Индраварман рассмеялся и знаком велел стражникам и По Рейму подойти к нему. Он что-то сказал им, чего Асал не расслышал. Он был настолько охвачен отчаянием, что для него в данный момент имело значение лишь одно — защитить Воисанну.
Стражники зашли ему за спину. Все так же улыбаясь, По Рейм извлек из складок своей набедренной повязки тонкую бамбуковую щепку длиной и толщиной со стержень птичьего пера.
— Я бы выколол тебе глаза, любитель кхмерок, — сказал он, — но король королей хочет, чтобы ты продолжал видеть. Поэтому я удовлетворюсь чем-нибудь другим.
Выйдя вперед, Индраварман положил руку на потную щеку Асала.
— По Рейм считает, что сможет сломать тебя очень быстро. Я же утверждаю, что ты сильнее. Так что потешь меня, Асал. Продержись дольше, чем он ожидает.
Тонкая рука поднесла к зрячему глазу Асала бамбуковую щепку.
— Выглядит не слишком внушительно, не так ли? — сказал По Рейм. — Но какую она может причинить боль! — Он шагнул за спину Асалу, и тот уже больше не мог его видеть.
Почувствовав, что стражники схватили его левую руку и большой палец на ней, Асал начал сопротивляться. Он извивался, сыпал проклятьями, рвался из веревок, но ничего сделать не мог. Смеясь, По Рейм взял бамбуковую щепку, воткнул ее ему под ноготь и начал вгонять все глубже и глубже, пока ее конец не прошел под ногтем и не уперся в кость. Боль возникла мгновенно, невыносимая и всепоглощающая. Веревки впивались в тело Асала, когда он пытался сопротивляться, как никогда, извивался, дергался и кричал от боли.
Стражники зажали его указательный палец. И вновь пришла эта боль, сродни агонии, взрывающейся у него внутри. Он кричал. Он сопротивлялся. Он был в бешенстве.
Он попробовал думать о Воисанне, попытался представить себе, как она бежит в его распростертые объятия с выражением радости и любви на лице. Он звал ее, он заклинал ее прийти. И она появилась на один-единственный восхитительный миг, и ее присутствие наполнило его светом.
Потом она пропала.
Он кричал, пока боли не стало настолько много, что она отключила его сознание и тело, отправив его в те края, где не существует даже снов.
* * *
— Жар у тебя несильный, — тихо сказала Сория, вкладывая кусочек пчелиных сот с медом в рот сыну, — но я все равно хочу, чтобы ты немного отдохнул.
Вибол, подняв глаза, бросил на нее благодарный взгляд — ему понравился сладкий мед. Он лежал в шатком строении из бамбука и тростника с тремя стенками, служившем им укрытием для ночлега. Они вчетвером построили его вскоре после своего прибытия на кхмерскую базу, как только нашли подходящее свободное место неподалеку от речки. Они испытывали большое облегчение, вновь оказавшись возле воды. Решив построить для себя укрытие, они быстро выбрали место. Внутри их пристанище было непритязательным, если не считать маленьких букетов цветов, которые Сория расставила в каждом углу.
— Расскажи мне, чем ты занимался, — попросила она. — Откуда, скажи на милость, у тебя такое количество синяков и ссадин?
— Мы тренировались с деревянными саблями.
Сория покачала головой. Она слишком хорошо знала, что настоящие сабли оставляют на теле не просто потемневшие следы ударов.
— Но их у тебя так много! Почему это у…
— Я оставил больше отметин, чем получил сам. Намного больше.
— А вот эти, на животе? Почему ты не защищаешь живот?
Он отвел глаза в сторону, но потом снова посмотрел на нее.
— Эти от деревянных копий. Их очень трудно отбивать щитом.
Она хотела что-то сказать, но вместо этого стала натирать его избитое тело мазью из лекарственных трав.
— Когда начнется битва… прошу тебя, держись подальше от людей с копьями, — помолчав, сказала она.
— Мама, я буду драться с кем придется.
— Тогда возьми щит побольше. Сделай что-нибудь.
— Хорошо.
Удовлетворенно кивнув, она продолжила натирать его мазью.
— Я рада, что жар у тебя небольшой, к тому же теперь ты немного отдохнешь.
— Всего один день. Потом я должен буду продолжить тренироваться.
— Целый день, чтобы я тебя подлечила. Я справлюсь с этим.
Перед их навесом прошла группа сиамских воинов в нарядах один пестрее другого. Обнимая друг друга за плечи, они со смехом шли вдоль реки.
— Они странные солдаты, — сказал Вибол, опуская голову на свернутую шкуру оленя.
— Почему?
— Иногда они поют во время схватки. И эти песни придают им сил.
— Может, и тебе следовало бы петь.
— Кхмеры и без того всегда сильные. Петь нам необязательно.
Она заметила у него на локте кровоточащую ссадину и смазала и ее.
— Расскажи мне про прошлую ночь. Вас так долго не было.
— А отец тебе ничего не рассказывал?
— Рассказывал, но, возможно, он что-то упустил.
Вибол вытер пот со лба.
— У нас был военный совет. Там присутствовали король и королева, а также несколько десятков кхмерских и сиамских командиров.
— И вы?
— Ну, и мы тоже. Благодаря плану Прака. В начале совета король попросил Прака рассказать о своем плане с пожаром, а потом обратился к нам с отцом, чтобы мы описали ту местность. А еще королева задавала очень много вопросов.
Сория довольно улыбнулась при мысли, что ее близкие разговаривают с такими большими людьми.
— А какая она?
— Умная… нет, пожалуй… скорее, мудрая. Она кажется очень мудрой.
— Почему ты так считаешь?
Вибол почесал засохшую царапину на голени.
— Эта ее манера говорить… С ней чувствуешь себя так, будто она старая и умудренная опытом, словно горы.
— А король?
— Я видел, как он упражнялся с саблей. Он быстрый… хотя, похоже, потерял к этому интерес.
Сория кивнула и, поднявшись на ноги, вышла из-под навеса к висевшему над огнем небольшому котелку. Сняв его, она налила немного горячей жидкости в бамбуковую чашу и вернулась под крышу.
— А что насчет его ума? — спросила она, дуя на парующую жидкость.
— Он понимает войну. Он принял план Прака, который был простым, и рассказал, как его усовершенствовать.
— Они хорошо к вам отнеслись?
— Да, мама. Они отнеслись к нам хорошо. Очень хорошо.
Она снова улыбнулась и протянула ему чашу.
— Попей, это поможет от жара.
Он, сделав пару глотков, скривился.
— На вкус — как грязь.
— Я знаю. Но это тебе поможет. Моя мама давала мне такой отвар, когда я болела в детстве.
Допив отвар корней и листьев, он отдал ей чашу и закрыл глаза.
— Я, наверное, немного посплю.
— Давай я погашу огонь. Тут слишком жарко.
— Нет, все хорошо. Меня знобит.
Она нагнулась над ним и погладила его по лбу.
— Я знаю, что ты мужчина, Вибол, но сегодня я могу обращаться с тобой как с ребенком. И это меня радует.
Он запротестовал, но потом расслабился, и она дала ему еще кусочек медовых сот и начала массировать его тело, снимая боль.
— Расскажи мне что-нибудь… про то, как я был маленьким.
Поглаживая его по голове, она мысленно вернулась в прошлое. По полу их пристанища ползла длинная и толстая сороконожка, и Сория, зная, что она ядовита, взяла палку и отбросила ее в огонь.
— Ты помнишь любимую черепаху Прака? — спросила она.
— Немного.
— Когда ему было восемь, отец принес ему черепаху. Мы сделали для нее загон на берегу реки. Каждый день вы с Праком ходили туда играть с ней. Тебе она просто нравилась, а Прак ее любил. Он разговаривал с ней. Кормил ее. Он даже спал с ней один раз. — Сория сделала паузу, чтобы влажной тряпочкой вытереть пот на лице Вибола. — Но однажды кто-то забрался в ее загон. Старый тигр, наверное. В любом случае, это был очень большой и голодный зверь, и он терзал бедную черепаху, пока от нее не остался один только изгрызенный панцирь.
— Это я помню.
— Прак плакал беспрерывно. Мы с отцом успокаивали его, а ты куда-то улизнул. Только что был здесь — и вдруг разом пропал. Отец пошел тебя искать, а я осталась с Праком. Вскоре ты вернулся. Ты поймал другую черепаху, и я никогда не видела на твоем лице более широкой улыбки, чем та, что была у тебя, когда ты отдавал ее брату.
Уголки губ Вибола поползли вверх.
— Я взял одну из сетей отца, чтобы сделать ловушку. В одном месте на солнце грелось несколько черепах, и я накрыл их сетью.
— Ну, что бы ты там ни делал, это сработало, потому что Прак был просто счастлив. И эта черепаха жила у него долго-долго. Как и можно было ожидать, он построил для нее замечательный, надежный загон.
Вибол кивнул и открыл глаза. Сория продолжала вытирать ему лицо, улыбаясь воспоминаниям.
— Я буду держаться подальше от вражеских копий, — сказал он, беря ее за руку. — Обещаю тебе, мама.
Она кивнула и, наклонившись, обняла его.
Он тоже потянулся к ней, и в этот миг время словно повернуло вспять. Он снова был маленьким мальчиком, которому нужно было утешение мамы, родившей его на этот свет и находящей красоту в черепахах, в воспоминаниях, в единстве близких душ.
* * *
Вся дрожа и еле волоча ноги, Тида шла по тускло освещенному коридору королевского дворца. В руках у нее был поднос с самой простой едой — миской риса и чашкой воды. Идти ей было тяжело, и она часто останавливалась, чтобы прислониться к стене и попытаться собраться с силами. Она чувствовала, что что-то сломалось в ней, разбилось вдребезги в то утро, когда Индраварман в приступе гнева избил ее, не сознавая, что делает. Постепенно она пришла в себя после пережитого тогда ужаса, но теперь каждый вдох стал для нее мукой. В рот все время поднималась кровь из горла, вызывая тошноту.
Дойдя до лестницы, она едва не упала, но взяла себя в руки и стала спускаться по деревянным ступеням. В подвале дворца было еще темнее. Ее распухший нос улавливал запахи сырости и разложения. Она закашлялась, и в легких вспыхнула боль. Сцепив зубы, она сдерживалась, чтобы не расплакаться. Но слезы все равно покатились при мысли о прошлой ночи и о том, что она предала Воисанну. Теперь по следу ее подруги идет погоня, и скоро ее поймают. Не менее ужасным было и то, что человека, который пытался освободить их обеих, во всех отношениях хорошего человека, пытают в камере в подвале. Индраварман многое рассказал ей, прежде чем начал избивать. В ярости из-за ее измены он называл ее всякими непотребными словами. А в конце она просто потеряла сознание.
Нижний уровень дворца использовался под складские помещения. По обе стороны коридора, по которому шла Тида, находились комнаты с оружием, одеждой, тканями, тележками, досками, коврами, шкурами животных, домашней утварью и упакованными пергаментными свитками. Тида раньше здесь никогда не бывала, но знала, что Асал заперт в последней комнате и его охраняет один стражник. Об этом она узнала от Индравармана, который также хвастливо рассказал ей, как кричал Асал во время пыток, удивляясь тому, что какая-то бамбуковая щепка может причинить человеку столько боли.
Тида поставила поднос не небольшой столик у стены и вытерла слезы. Коснувшись лица, она вздрогнула от боли. Снова закашлявшись, она сплюнула на пол кровь и закрыла глаза. Все еще дрожа, подняла поднос и, шаркая ногами, двинулась вперед, боясь, что может в любой момент свалиться. Ей даже хотелось упасть, позволить темноте поглотить ее, но она не могла позволить себе этого — пока что не могла. Сначала нужно было как-то загладить свою вину, если это вообще было возможно.
Тида осознавала, что совершила в жизни много ошибок. Она до сих пор была жива только благодаря своей красоте, которую ее мать называла даром, а сама Тида считала проклятием. Если бы не красота, ее бы, наверное, давно убили бы, еще во время вторжения чамов. И если бы это случилось, она, вероятно, уже возродилась бы в новой жизни, получив силу вместо красоты и надежду вместо страха.
Из-за того, что всю свою жизнь она была слабой, Тида решила умереть, совершив какой-то благородный поступок, чтобы в самый последний момент восполнить свое многолетнее бессилие. Приближаясь к комнате, где держали Асала, она молилась, чтобы боги укрепили ее дух. Тида молилась, чтобы нож, который она держала под подносом, стал смертельным оружием, как она и рассчитывала.
Тида постучала в толстую деревянную дверь и сказала, что ей приказали принести еду узнику. Ей ответил грубый голос, и она сразу же захотела развернуться и убежать. Но тут дверь распахнулась. В десяти шагах от нее Асал, привязанный к столбу, висел на своих путах. Он был избит и весь в крови, и она едва не позвала его по имени, но вовремя сдержалась. Она невнятно поздоровалась со стражником и шагнула внутрь. Он закрыл за ней дверь и запер ее на засов, и тогда она повернулась к нему. Она вся дрожала, и он спросил у нее, в чем дело. Поднос в ее руках накренился, и миска с рисом, упав на пол, разлетелась на осколки. Стражник опустил глаза, и в этот момент Тида со всей силой, на какую была способна, ударила его снизу ножом, попав в горло под подбородком. Из раны хлынула кровь, и она вскрикнула, когда мужчина, схватившись за нож, качнулся назад. Он рухнул на спину и, вытащив из горла нож, стал биться в агонии, стуча ногами в стену. Задыхаясь, он зажимал руками рану, но вскоре глаза его остекленели и он затих.
При виде мертвого человека Тиде стало плохо, ее качало. Она снова сплюнула на пол кровь и попыталась взять себя в руки. Каждый вдох вызывал у нее острую боль. Она продолжала содрогаться, отчего дыхание участилось и стало слишком глубоким. Нагнувшись, она подобрала с пола нож и с трудом подошла к Асалу. Глаза его были открыты. Он что-то сказал ей, но она его не поняла. Трясущимися руками она перерезала связывающие его веревки. Сбросив их, он подхватил ее, и ей вдруг показалось, что это он спасет ее, а не наоборот. Она рыдала у него на плече, а он поглаживал ее по спине здоровой рукой, стараясь успокоить.
Хотя ей по-прежнему было тяжело дышать и кровь продолжала накапливаться у нее во рту, она благодарно кивнула ему.
— Спасибо, — сказала она.
— Что он с тобой сделал?
— Он… сломал что-то внутри. Там у меня кровотечение.
— Тебе нужна помощь.
Она покачала головой.
— Никто… не знает, что ты в темнице, так что спокойно выходи из дворца.
— Я возьму тебя с собой.
— Нет. Иди один.
Он подхватил ее на руки, как ребенка. Она вскрикнула от боли, вызванной резким движением, и стала просить его остановиться, но он не обращал на это внимания. Подойдя к мертвому стражнику, он с трудом вытащил его саблю из ножен, после чего отодвинул засов и открыл дверь. Она продолжала плакать, и, к ее большому удивлению, он поцеловал ее в макушку.
— Все будет хорошо, — сказал он. — Все обязательно будет хорошо.
Он, хромая, пошел по коридору, и мимо нее поплыли стены мрачного подземелья.
— Передай Воисанне… пусть простит меня, — прошептала она.
— В этом нет нужды. А если все-таки хочешь ей это сказать, сделаешь это сама.
Чувствуя свою беспомощность, она снова сплюнула кровь. Ей не хотелось думать, что она умирает, поэтому она пыталась поверить ему. Глядя, куда они идут, она про себя отметила, что Асал, должно быть, очень хорошо знает королевский дворец, поскольку он уверенно поворачивал то налево, то направо, пока они не оказались в дальнем конце подвального помещения. Здесь он с трудом поднялся по лестнице из тикового дерева и вышел из здания через какую-то узкую дверь.
Солнце сияло, казалось, ярче обычного. Гигантские деревья вздымались ввысь, словно старались дотянуться до богов. Снаружи было много людей, но даже таким странным видом сейчас никого нельзя было удивить, так что никто не обратил на них особого внимания. Просто раненый чамский воин нес свою кхмерскую игрушку. Она вспомнила, каким довольным был Индраварман, рассказывая ей, что пленили и пытали Асала втайне ото всех, чтобы у его людей не зародилась мысль, что у них есть возможность выбирать между своим королем и своим сотоварищем. Вероятно, именно потому, что никто не знал, что Асал был в заключении, его никто не остановил. Он шел куда хотел, все время шепча ей, что все будет хорошо, что он сейчас возьмет коня и отвезет ее к лекарю.
Через некоторое время он действительно нашел коня и, посадив Тиду перед собой, направился с ней в джунгли. Но поехал он не на север, как она просила его, а на запад. Асал заверил ее, что неподалеку находится тот, кто может ей помочь. Он считал, что у нее сломано ребро, которое врезалось в легкое, и клялся, что такие травмы можно залечить. Ей хотелось ему верить, и она пыталась верить, хотя понимала, что умирает. Дышать ей стало совсем тяжело, а потом — почти невозможно. Внезапно она захотела оказаться не на лошади, а на земле, в каком-нибудь красивом месте. Она попросила его сделать это для нее, и в конце концов, после долгих споров и просьб, он согласился, остановив лошадь на вершине холма с видом на Ангкор-Ват вдалеке.
Асал снял ее с лошади и посадил на большой камень, придерживая сбоку, чтобы она могла видеть храм. В лучах полуденного солнца казалось, что он мерцает огнями, а башни его напоминали горные вершины со сверкающими снежными шапками. Она подумала, что храм не выглядит таким красивым ни при свете полной луны, ни купаясь в приглушенных красках вечерних сумерек.
— Я… не боюсь, — прошептала она и улыбнулась, когда он поцеловал ее в лоб. Его глаза блестели от слез, и она наконец поняла, почему Воисанна так дорожила им.
— Иди к ней, — сказала она и добавила: — Люби ее.
— Побереги свои силы, — попросил он, гладя ее по голове здоровой рукой.
— У меня… их совсем не осталось.
— Именно твоя сила привела нас сюда — не моя.
Воздух, казалось, застрял у нее в горле. Напрягшись, она скривилась, но все-таки сделала вдох.
— Где мне искать моих близких? — спросила она.
— Они сами найдут тебя. Тебе не нужно никого искать.
— Но как… как же они отыщут меня?
Он начал говорить, но вдруг остановился и потер ушибленный глаз.
— Если хочешь, я приведу их к тебе.
— Каким образом?
— Я… я подам им сигнал. И они придут. Я обещаю тебе, что они обязательно придут.
— Ты… сожжешь меня?
— Да, госпожа. Если ты этого захочешь.
— Я хочу.
Он снова поцеловал ее в лоб, и она улыбнулась, ощутив это прикосновение. Даже несмотря на охватившую ее боль, ей было приятно, что о ней кто-то заботится. Прошло слишком много времени с тех пор, как кто-то в последний раз прикасался к ней с нежностью.
Краски дня, похоже, начали блекнуть. Храм вдалеке манил ее к себе. Он уплывал и таял. Асал обещал, что ее предки придут к ней. Они движутся быстрее, чем рассветный луч. Голоса их — песня, их лики — чистое золото. Вскоре она опять будет вместе с ними, а с этим воссоединением придут и радости юности, и красоты мира, увиденные уже другими глазами.
Она верила его словам. А когда сказанное им начало сбываться, она сжала его руку, чтобы он знал, что был прав и что она больше уже никогда не будет одна.
