Глава 9
Заключение союзов
После утренней жары прохладная вода во рву действовала освежающе. В Ангкоре уже много дней не было дождя, и толпы воинов, торговцев, простых обывателей, лошадей и слонов, следовавших строем или небольшими беспорядочными группками, поднимали над дорогой густые клубы пыли. Воисанна рассеянно смотрела на это скопление захватчиков, ее соотечественников и животных, но мысли ее были заняты младшей сестрой и тем, как им поскорее воссоединиться. Ее нетерпение заставило ее с утра искать Асала. Комната его была уже пуста, однако она с удивлением и удовольствием нашла записку от него. Вместо его послания она спрятала в щите свое, в котором благодарила его и просила о встрече.
Справа от Воисанны в воде мылась Тида. Хотя Воисанне хотелось довериться ей, Тида в последнее время проявляла необычный интерес к причинам хорошего настроения Воисанны, и порой ее вопросы становились уж слишком навязчивыми. Воисанна до сих пор избегала рассказывать той о своей сестре, хотя искушение поделиться радостью со своей новой подругой было велико.
Обойдя обнимавшихся кхмерских мужчину и женщину, Воисанна зашла в воду поглубже. Здесь плавали дети, а на крошечных волнах покачивались розовые лотосы. Вид этих цветов напомнил Воисанне о ее родителях и о том, что они наверняка захотели бы, чтобы она спасла свою сестру как можно скорее. С рабыней в любой момент могло произойти что угодно.
«Я должна еще раз сходить к Асалу, — подумала она. — Я должна убедить его освободить ее».
Между Воисанной и Тидой плеснула рыба, подхватив упавшего в воду мотылька. Воисанна взглянула на Ангкор-Ват и подумала, что нужно помолиться и попросить богов о счастливом возвращении Чаи.
— Воисанна?
Обернувшись, Воисанна посмотрела на Тиду.
— Да?
— Я… я хочу тебе кое-что сказать. — Тида зашла в воду поглубже и, скорчив гримасу, потерла виски. Над поверхностью воды сновали стрекозы. — Я ничего ему не рассказывала, — наконец едва слышно произнесла она. — Клянусь, я ему ничего не говорила.
— Ты о чем, Тида?
— Ты не должна об этом никому рассказывать. Если ты это сделаешь, он убьет меня. Сначала помучает, а потом убьет.
Воисанна положила руку ей на плечо и легонько сжала его.
— Ты можешь мне довериться. Мы с тобой живем в одном доме, у нас общее прошлое и общая судьба. Мы с тобой сестры, хоть кровь у нас и разная.
— Индраварман… он пришел ко мне несколько ночей назад. И спрашивал о тебе.
— Обо мне?
— Он приказал мне стать твоей подругой и шпионить за тобой. И я… начала делать то, что он мне сказал. Но потом я одумалась.
Воисанна обомлела; тело ее покрылось гусиной кожей так, что она почувствовала покалывание.
— С чего бы ему обращать на меня внимание?
— Асал. Его беспокоит Асал, и он хочет больше знать о нем.
— Он сам отдал меня Асалу, сам свел нас.
Тида пожала плечами. Она хотела что-то сказать, но осеклась. Помолчав, она продолжила:
— Пожалуйста… пожалуйста, прости меня. Я должна была сказать тебе об этом сразу, но он пугает меня. Я его ужасно боюсь.
— Ты не должна…
— У него много шпионов, и для этих целей он использует женщин тоже, хотим мы помогать ему или нет. Он следит за всеми — и за друзьями, и за недругами. Его сила очевидна для всех, и тем не менее он во всем видит происки врагов. Он хочет заполучить голову Джаявара, но не может его найти.
Воисанна подумала об Асале и испугалась за него.
— Но ведь Асал не сделал ничего плохого! Как король может сомневаться в его преданности?
— Я не знаю, почему Индраварман не доверяет ему. Но это так и есть. Он следит за ним — как и за всеми остальными.
— И поэтому он приказал тебе сблизиться со мной, чтобы ты обо всем докладывала ему.
На глазах Тиды выступили слезы.
— Прости меня. Я хотела сказать тебе раньше. Но я так боялась! Никто не смеет вызывать у него недовольство, потому что, если это происходит… эти люди исчезают. И не имеет значения, кхмеры это или чамы, женщины или священники. Они просто исчезают, а все остальные боятся даже заговаривать о них. А я знаю, что он может и мне причинить боль, может убить меня, и я очень боюсь его.
Воисанна обняла подругу и крепко прижала к себе. Тида плакала, а Воисанна думала, что ей делать дальше. Похоже, Тиде все равно нужно что-то рассказывать Индраварману, иначе тот засомневается в ее преданности. Она вспомнила, как Асал говорил ей, что в джунглях за ними кто-то идет и что он решил больше не делать вид, что бьет ее.
— Тебе не нужно бояться его, — наконец сказала Воисанна, гладя Тиду по голове. — Он очень надменный человек — надменная змея, я бы сказала. А ты такая красивая! Ты для него словно сокровище, которым он любуется изо дня в день.
— Я не хочу быть его сокровищем.
— Если он этого хочет, просто радуй его, Тида. Рассказывай ему… что я часто говорю об Асале, что я забочусь о нем. Не думаю, что это может причинить какой-то вред Асалу: шпионы короля уже и так доложили ему об этом.
Тида подняла глаза на нее.
— Так это правда?
— Да. Он вернул меня к жизни. И еще он… — Воисанна сделала паузу, но потом решила все-таки не рассказывать подруге о своей сестре.
— Что?
— Он не представляет угрозы для Индравармана. Он хочет лишь служить своему королю и исполнять свой долг.
— Но почему… почему меня выбрал Индраварман? Это несправедливо. Я не сделала ничего плохого. Почему боги наказывают меня?
Воисанна указательным пальцем вытерла ее слезы.
— После того как пришли чамы, — тихо сказала она, — я хотела умереть. Смерть казалась мне… достойным концом. Но теперь… теперь я счастлива, что по-прежнему жива. У меня есть надежда.
— Индраварман… он ворует у людей надежду.
— Тогда мы украдем тебя, Тида. Мы украдем тебя у него.
— Что?
Воисанна бросила взгляд на север.
— Разве ты не слышала разговоров о кхмерах, прячущихся в джунглях? Нам нужно только сбежать к ним.
— Нет, он убьет нас.
— Убьет, если поймает. Но змеи не такие умные, какими кажутся на первый взгляд. Даже ребенок может убить змею мотыгой на длинной ручке.
Тида покачала головой, а Воисанна обхватила лицо подруги своими ладонями.
— Ты должна оставаться сильной, Тида, — сказала Воисанна. — Когда бываешь с ним, делай вид, что сломлена, что предала меня. Но внутри оставайся сильной. И верь в себя, верь в свое свободное будущее, без него.
— Я не могу.
— Нет, можешь. Можешь и должна. Ты уже и так столько всего пережила и выдержала. Так что еще какие-то несколько недель ничего уже не изменят.
— Я… Я просто…
— Послушай меня. С тобой он расслабляется. С нами уже нет стражников, когда мы купаемся. Мы более свободны и в своих передвижениях. Мне кажется, что его тщеславие, его уверенность в том, что ты испытываешь страх перед ним, дают нам шанс. Я разработаю план. Ты будешь терпеть его, а я буду готовить план. И в один прекрасный день все это станет для нас очень и очень далеким воспоминанием.
Тида кивнула и положила голову на плечо подруги. Воисанна крепко обняла ее, внезапно ощутив ответственность за судьбу этой женщины; это навело девушку на мысль о том, что должны были чувствовать ее отец и мать. Воисанне была доверена роль защитницы, потому что Тида оказалась недостаточно сильной, чтобы защитить себя, равно как и Чая, которая никогда не сможет сбежать от своих хозяев без ее помощи.
Воисанне предстояло вести их за собой, хотя для этого ей не хватало опыта. Она была слишком молодой и недостаточно мудрой. Даже перед свадьбой она чувствовала себя маленькой девочкой.
Но сейчас она стала взрослой женщиной. И должна была действовать соответствующим образом.
* * *
Прак сидел подле Вибола и ел недавно выловленного окуня, приготовленного матерью на костре и приправленного лимонным сорго, которое она нашла на берегу озера. Мясо окуня было сочным и сытным. Прак ощущал, как с каждым кусочком у него прибавляется сил. Вибол почти ничего не ел, хотя окуня, приготовленного матерью, очень любил. Его глаза, да и все лицо все еще были заплывшими от побоев, и челюсть сильно болела, когда он двигал ею.
Прак редко видел Вибола таким притихшим. Он пытался развлечь брата шутками, воспоминаниями и даже разговорами о мести. Но Вибол оставался молчаливым и лишь ворошил палочкой угли, глядя на всполохи умирающего огня.
Пламя напоминало Виболу о его страданиях, о том, как он молил чамов смилостивиться над ним, когда они привязывали его к свае, глубоко забитой в дно озера. Они смеялись над его мольбами, прерываемыми всхлипываниями, вновь и вновь осыпали его ударами. Когда он уже был надежно привязан, один из чамов помочился ему на голову, вызвав взрыв хохота у смотревших на это воинов.
Хотя Виболу хотелось снова начать перешучиваться с Праком, как прежде, он этого делать не мог, потому что чувствовал себя маленьким и беспомощным. Он обозвал отца трусом, но трусом оказался он сам. Это он проливал слезы перед врагами и молил их о пощаде, как малое дитя.
Прак продолжал говорить с ним, но Вибол не слушал его. Он взглянул на своих родителей, которые стояли на берегу и, похоже, о чем-то спорили. Только теперь он понял, почему его отец так возражал против того, чтобы они дрались с чамами. Его отец был неправ, что не стал защищать свою родину, но зато был прав в другом, считая, что им не хватит сил победить чамов.
Вибол до сих пор хотел прогнать врага из Ангкора, но понимал, что это невозможно. Находясь в лагере, он видел тысячи воинов, несметное количество продовольствия, бесконечную вереницу лодок, постоянно причаливавших и отходивших от пристаней. Чамы пришли в Ангкор надолго. И биться с ними означало одно — смерть.
Сидя на бревне, Вибол заерзал, и от этого движения тело его пронзила острая боль. Он скривился, едва сдержав стон. Прак спросил, что случилось, но он только покачал головой:
— Чамы… они никогда не уйдут.
Прак положил на тарелку недоеденную рыбу.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что… я сужу по содержимому их лодок. — Усилием воли Вибол унял дрожь в своей руке, начавшуюся при воспоминаниях о чамских лодках и собственных криках. — Сюда приезжают женщины и дети, — тихо сказал он. — И они не стали бы привозить сюда семьи, если бы не собирались тут оставаться.
Ветер собрался с силами и зашелестел близлежащими кустами. Дым пахнул в лицо Праку, и он отодвинулся влево, к букету цветов, который их мать поставила в глиняный кувшин.
— Что они с тобой сделали, Вибол? Расскажи мне.
Вибол отвернулся, не обращая внимания на дым, разъедавший глаза.
— Нам никогда не победить их.
— Но до этого мы думали, что им нас никогда не одолеть. Почему же судьба не может снова благоволить к нам? Почему мы не можем…
— Потому что они сильные, а мы слабые!
Прак начал засыпать затухающий костер песком; дым в последний раз поднялся облаком, а потом рассеялся.
— Может быть, они и сильные, — наконец сказал он. — Но я думаю, что они все-таки глупые. А с сильным дураком всегда меньше мороки, чем с умным слабаком.
— Это мы, что ли, умные? Горстка бедных рыбаков? Мне они мочились на голову, а ты ничего не видишь. Так что же, они должны жутко нас с тобой бояться?
— А далеко увело тебя твое хорошее зрение? Возможно, Вибол, если бы ты на самом деле был слепым, все было бы намного яснее для тебя. Может быть, ты…
— Значит, это тебе сейчас все ясно? И ты знаешь, что нам всем делать?
— Знаю.
— Да ничего ты не знаешь!
Прак заметил, что родители двинулись в их сторону, и сделал им знак, чтобы они пока не приближались.
— Я знаю, что чамы причинили вред моему брату. Я знаю, что ум может быть таким же острым и губительным, как сабля. И я знаю, как победить их на озере.
Вибол помолчал. Последние слова брата одновременно и насторожили, и воодушевили его. Какая-то его часть сжималась при мысли о том, что вновь придется столкнуться с чамами лицом к лицу, однако же он по-прежнему всем сердцем желал прогнать их со своей земли.
— И как же? — наконец спросил он, продолжая крутить палочку — движение, которое скрывало дрожь в его руках. — Как же мы их победим?
— Ты уверен, что хочешь услышать это от меня, ты, мальчик, у которого со зрением все в порядке?
— Говори.
— Я ведь слабак, помнишь об этом?
— Прекрати же, наконец! Расскажи мне, как мы можем их одолеть.
— Мы завоюем их доверие, продавая им рыбу каждый день, но в один прекрасный день наша рыба окажется отравленной. А на следующий день мы атакуем.
— А как… как ты отравишь нашу рыбу?
— Наша мама знает такие способы. В джунглях сотни растений, от которых можно заболеть. Или же просто продадим им рыбу, которая день полежала на солнце. Чамы будут слишком плохо себя чувствовать, чтобы сражаться. По крайней мере некоторые из них. Возможно, этого будет достаточно, чтобы мы сравнялись с ними по численности.
— Но…
— И прямо сейчас, глядя на этот костер, я вдруг подумал: что будет, если мы разожжем огонь напротив лагеря чамов? Здесь ветер часто дует с севера, как раз в сторону Великого озера. Если ветер погонит пламя в сторону чамского лагеря, они вынуждены будут уходить на воду. Мы сможем атаковать их с лодок, а их слоны и лошади будут напуганы. Чамы окажутся в ловушке между огнем и нашей армией.
Вибол, по-прежнему теребя палочку, выпрямился.
— Какой еще армией?
— Нам придется отправиться в путешествие с тобой, Вибол. Пройти через джунгли и найти наших кхмерских братьев и сестер. Мы вольемся в их ряды, а затем расскажем о наших планах. Я уверен, что большинство чамов находятся в Ангкоре, так что это будет не самая большая битва. Но у меня пока что нет идей, как нам вернуть город.
Вверху закричала обезьяна, невидимая среди листвы. Вибол вздрогнул от этого неожиданного звука и посмотрел по сторонам.
— А что скажет отец?
— Он согласится.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что я уже говорил с ним. Потому что, когда они били тебя, они причинили боль и ему. И он хочет, чтобы мы снова жили, как раньше, не опасаясь боли. Именно это он и сказал мне прошлой ночью, когда наша мать была с тобой. Он хочет, чтобы наша жизнь вернулась в привычное русло, и он считает, что для этого нам необходимо прогнать чамов с нашей земли.
Вибол ткнул пальцем брату в грудь:
— А ты? Что думаешь ты?
— Я хочу, чтобы Вибол стал прежним — нескладным болтливым балбесом, который думает только о том, как бы плескаться во рву с красивыми девушками, и больше беспокоится о чистоте своих зубов, чем об умении обращаться с саблей. И единственный для меня способ добиться этого — прогнать чамов с нашей земли. Поэтому я помогу отцу и буду помогать тебе.
— А как же мать?
— Если никто из нас не пострадает, с ней будет все в порядке. Когда она думала, что ты погиб, казалось, что она тоже умерла. Она не выдержит этого еще раз. Просто оставайся целым и невредимым и не уходи от меня. Вдвоем мы сможем сделать то, что не удастся сделать поодиночке. Вместе мы сможем заставить чамов пожалеть о том, что они пришли в Ангкор.
* * *
Дорога на Ангкор была очень оживленной. Огромные тиковые и фиговые деревья дарили свою тень группам путников — простым жителям, воинам, священникам и паломникам. Дорожная пыль была усеяна кучами навоза слонов и лошадей. Рабы несли роскошные палантины, в которых путешествовали знатные чамы. У придорожных лотков обезьяны выпрашивали еду, периодически уворачиваясь от камней, запущенных в них рассерженными торговцами. Время от времени налетал легкий ветерок, который был не в силах разогнать повисший над дорогой запах животных, пота, мочи и специй.
Сидя под сенью большого баньяна, Джаявар и Аджадеви смотрели на бесконечный поток путников. Оба, покрытые грязью, с нечесаными волосами и с пустыми чашками для подаяний, выдавали себя за нищих. Они усердно бормотали что-то себе под нос, не обращая внимания на роившихся над ними мух и насмешки, которыми осыпали их прохожие. Время от времени кто-нибудь бросал в чашки мелкую монетку, и тогда они низко кланялись ему.
Несколько раз Джаявара подмывало сказать кому-то из своих соотечественников, кто он такой на самом деле и что нужно делать, но он сдерживал себя и ожидал появления подходящего для этого человека. Он опасался предательства, поэтому, призвав все свое терпение, продолжал побираться, жалобно взывая к милосердию шедших мимо людей.
Солнце припекало, и он периодически поглядывал в сторону водоема, находящегося за дорогой. Там уже купались тысячи кхмеров. Ему очень хотелось присоединиться к ним, но он боялся того, что может случиться, когда вода смоет с него грязь.
— Тебе полезно нищенствовать, — шепнула ему Аджадеви, когда поблизости никого не было. — Однажды, когда ты вновь станешь правителем своей страны, ты вспомнишь о страданиях собственного народа.
— Ты считаешь, что я нуждаюсь в таких напоминаниях?
— Не в напоминаниях, а в воспоминаниях.
— А какая между ними разница?
— Напоминания нужны тому, кто не может запомнить. А воспоминания — тому, кто хочет помнить.
Джаявар подумал о своих детях, представляя лицо каждого из них, начиная с самого младшего. Воображение рисовало их ему в самые счастливые дни их жизни. Вот его маленькая дочка Чиви радостно смеется, когда он катает ее, усадив себе на плечи. Его старший сын, Косал, радуется рождению своего собственного ребенка. Джаявар пожелал им всего хорошего, как делал это всегда, и продолжал думать о них, стараясь мысленно воссоединиться с дорогими ему людьми.
— Думаю, именно воспоминания делают нас людьми, — наконец отозвался он. — Они подпитывают наши души энергией.
— Это правда.
— Я… я боюсь, что запомню этот день не таким, как мне хочется. И еще боюсь того, что сегодня услышу. Несмотря на то, что сказал тот чам, у меня все же остается надежда.
Она протянула к нему свою руку и положила ее на его грязное колено.
— Я знаю. И я тоже надеюсь. Но, что бы мы ни выяснили, Джаявар, терять надежду нельзя. Пока ты жив, могут появиться новые воспоминания. Они не являются конечными, как и дни молодости. Их всегда можно воссоздать.
Он задумался над ее словами, понимая, что такой взгляд на вещи возможен благодаря ее вере в то, что человек возрождается вновь и вновь. Она часто рассказывала ему о своих смутных воспоминаниях о прошлых жизнях, о голосах, которые слышала, погружаясь в сон, забытых, но все же знакомых голосах. Хотя он также пытался раскрыться для подобного опыта, всегда оказывалось, что его сознание слишком привязано к настоящему, к тому, что происходит здесь и сейчас. И все же он разделял ее убеждения и верования. Он сам видел, что окружающий мир ежедневно перерождается, и представлял себе, что он тоже каким-то образом является частью этого процесса.
Мимо прошел отряд чамских воинов, тянувших за собой цепь, к которой были прикованы кхмерские узники. Кхмеры — все это были мужчины — были высокими, но очень истощенными. Джаявар догадывался, что раньше они были воинами, а теперь их превратили в рабов. Ему хотелось кинуться к ним, попытаться освободить, но он лишь сжал кулаки, чувствуя свою беспомощность.
— Посмотри, кто тенью следует за ними, — прошептала Аджадеви, указывая на одинокого мужчину, который шел за конной упряжкой. Похоже, все его внимание было сосредоточено на пленниках. Хотя в руках у него была мотыга, он не сутулился, как человек, всю жизнь проработавший в поле. Он шагал с достоинством, широко расправив плечи.
После недолгой паузы Джаявар поднялся и пошел к дороге, низко опустив голову. Увернувшись от колес повозки, он подошел к кхмеру и только тогда поднял глаза.
— Помоги старому дураку, сын мой, — тихо сказал он, — и я расскажу тебе, как освободить твоих друзей.
Кхмер нахмурил брови, взглянув на удаляющихся узников, а затем снова посмотрел на Джаявара.
— У меня нет никаких друзей, — заявил он.
Джаявар кивнул:
— Покорно прошу последовать за мной, и я все объясню.
Мужчина явно колебался, однако все же повернул налево и прошел за Джаяваром на обочину дороги. Они сели возле Аджадеви, которая приветливо улыбнулась незнакомцу. Все они молчали, потому что как раз в этот момент мимо них проходил большой отряд чамов, вооруженных копьями и щитами.
Пока отряд не прошел, Джаявар сидел, низко склонив голову. Наконец он поднял глаза.
— Где ты сражался против чамов? — спросил он.
— Что?
— Я вижу, что ты воин. Поэтому расскажи мне, где ты сражался с врагом и как это происходило?
Незнакомец подозрительно прищурился:
— А тебе какое дело до этого, старик?
— Это важно, поверь мне.
— Если хочешь знать, я был на западной стене Ангкора. Я видел, как они пришли, и наши люди продержались некоторое время. Но в конце концов нас разгромили.
— Ты был командиром?
— Да.
— Скажи мне, как ты относишься к чамам?
— Лучше уж спроси у меня, как я отношусь к личинкам навозной мухи. Потому что лично я предпочел бы их компанию.
Джаявар поджал губы:
— Говоря тебе то, что собираюсь сказать, я иду на большой риск. Но после того, как ты услышишь то, что я намерен тебе сказать, ты должен вести себя так, будто ничего особенного не произошло. От этого будет зависеть наша жизнь.
— О чем ты…
— Я — принц Джаявар, а это — моя жена, принцесса Аджадеви.
У воина от неожиданности отвисла челюсть, но он промолчал. Протрубил проходивший мимо слон. Трое шедших по дороге монахов монотонно пели свои молитвы.
— Я скрывался на севере, — продолжал Джаявар. — Там нас около тысячи, и я хочу собрать армию, чтобы прогнать этих ненасытных личинок с нашей земли.
— Мой господин…
— Как твое имя?
— Пхирун, мой господин. Прошу вас, простите меня, я ведь оскорбил вас, но потому, что не узнал.
— Тебе не за что извиняться. А теперь скажи мне, Пхирун, что случилось с моей семьей, с моими женами и детьми?
Пхирун понурил голову.
— Вам… будет тяжело это слышать. Я сожалею.
— Говори.
— Мы пытались спасти их, мой господин. Кое-кто из наших слышал о неминуемости… казни, и мы начали составлять план спасения. Но действовали слишком медленно. Еще раз прошу простить меня.
Джаявар закрыл глаза. В ушах раздался звон, и ему пришлось опереться рукой о землю, чтобы не упасть. Аджадеви что-то говорила ему, но слова ее плыли для него беззвучно, словно стайка облаков в небе над головой.
— Расскажи мне, как это произошло, — тихо сказал он.
— Мой господин, тогда были казнены сотни наших людей, не только члены вашей семьи. Их избивали или пытали… но всех убивали со спины, ударом клинка в шею.
— Ты видел это сам?
— Увы, мой господин, видел. Многие кхмеры видели это. Они убили ваших родственников, а затем заставили нас кланяться своему королю.
— Убили даже самых маленьких?
Пхирун кивнул.
— Я видел, как они умерли, мой господин. Ходят слухи, что один из ваших сыновей все еще жив, что его держат на цепи на вершине храма Бапун. Но это ложь.
— Откуда ты это знаешь?
— Потому что трое из нас в одну из ночей пошли туда, чтобы его освободить. Но тот, кто сидит там в клетке, не ваш сын. Он был одет, как кхмер, однако, когда они кормили его, он благодарил чамов на их родном языке.
Джаявар устало потер виски. Хотя этот воин только подтвердил его предположения, надежда была тем немногим, что еще у него оставалось. И все же усилием воли он заставил себя сосредоточиться и забыть о своем горе до лучших времен.
— Сколько… наших воинов осталось в живых? — едва слышно спросил он слабым, как затихающий ветерок, голосом.
— Тысячи, мой господин. Некоторые из них рассеялись в городе. Большинству было приказано оставаться в джунглях: эти люди собирают ополченцев в местах, не досягаемых для чамов.
— Ты можешь прислать их к нам? Небольшими группами?
— Да, мой господин. Но молва об этом неминуемо дойдет до Индравармана, и тогда он придет за вами.
— Пусть приходит. Мы его обманем — в свое время. А пока что скажи людям, мужчинам и женщинам, которым ты доверяешь, чтобы они уходили в Бантей Срей. Мы их там встретим.
Пхирун слегка поклонился.
— Мой господин, я буду служить вам здесь. Я пошлю наших людей к вам, а затем сам разыщу вас и буду за вас сражаться.
— Благодарю тебя.
— Наши люди не сломлены, мой господин. Они по-прежнему верят в то, что Ангкор будет освобожден. И они возрадуются, когда узнают, что вы были здесь, под самым носом у нашего врага.
Джаявар взял Пхируна за обе руки и крепко сжал их.
— Дай им знать, что я и моя жена, мы живы, и что нас много. И нам тоже нужно распустить слух, Пхирун. Пусть Индраварман знает, что я приду за ним. После того, как наша армия разобьет захватчиков, я привяжу его к кольям, вбитым в дорогу, ведущую в Ангкор, чтобы любой кхмер, направляющийся в наш город, мог наступить на него. Дни будут тянуться для него бесконечно долго, а когда смерть наконец приблизится к нему, он будет молить своих богов ускорить ее приход, чтобы положить конец страданиям.
— Да… мой господин.
— Его конец станет новым началом для нас. Ангкор снова расцветет, его снова будут восхвалять повсюду. И тогда закончится время мщения и мы возрадуемся лучам нового рассвета. Мы поднимемся и создадим что-то невообразимо прекрасное, Пхирун, настолько великолепное, что наши братья, сестры и дети, которые ушли раньше нас, будут с улыбкой смотреть на это оттуда, где они тогда окажутся.
* * *
Ближе к вечеру небо над Ангкором затянуло грозовыми тучами — очень необычное явление для сухого сезона. Быстро потемневшее небо начали прорезать вспышки молний, загремел гром. Хлынувший стеной ливень превращал пыльные дороги в болото, месиво, одновременно смывая затхлые, застоявшиеся запахи и делая воздух свежим. Дождю радовались все.
На втором уровне храма Ангкор-Ват находилось четыре бассейна, каждый глубиной в восемь футов и около сорока футов в длину и ширину. Эти внушительные резервуары заполнялись дождевой водой, стекавшей с громадных крыш храма. Высота воды в них контролировалась тщательно продуманной системой водостоков, которой управляли жрецы, имеющие возможность попасть на дно каждого из бассейнов по одной-единственной каменной лестнице.
Бассейны разделяли открытые галереи с рядами колонн по обе их стороны, так что из одного бассейна не было видно другой. Резервуары эти были предназначены для совершения религиозных ритуалов и олицетворяли собой космические океаны. Священнослужители использовали эту воду для обрядов очищения и сотворения.
Стоя у одной из мощных квадратных колонн, окаймлявших бассейн, Асал смотрел, как старый кхмерский священник спускается по каменным ступеням лестницы. В сложенных лодочкой ладонях у него было два цветка лотоса, которые он осторожно опустил на поверхность воды. Пропев монотонным голосом молитву, он поклонился и стал подниматься наверх. Другие священники тихо подхватили его песнопение и зажгли расставленные по краям бассейна свечи. Асал не знал точно, что символизируют эти свечи. Возможно, звезды. А может быть, жизнь. Очарованный, он открыл свое сознание для происходящего и поднял глаза вверх, на центральную башню Ангкор-Вата. Вид этого величественного строения, покрытого искусной резьбой, разбудил что-то в его душе, доселе незнакомое желание улететь, воспарить в небеса, покончив с этим никчемным земным существованием.
— Да, строить они умеют, не правда ли?
Обернувшись, Асал увидел Индравармана, стоявшего, прислонившись к колонне с изображениями танцовщиц.
— Да, о великий король, — ответил он.
— Что ты думаешь об этом месте?
— Я думаю… что по сравнению с величием этого места моя жизнь — лишь капля в океане.
— А моя жизнь?
Асал хотел ответить, но запнулся и внимательно посмотрел на короля. Тот был одет очень изысканно. Как обычно, с ним были его щит и сабля в ножнах. Но помимо этого на нем была золотая корона в виде переплетенных цветов. На шее висела огромная жемчужина. Пальцы рук, большие пальцы ног, запястья и щиколотки были украшены золотыми кольцами и браслетами с драгоценными камнями.
Асал не знал, почему Индраварман проявлял все больший интерес к таким пышным и цветистым нарядам. Возможно, когда он видел вокруг себя такую красоту, ему и самому хотелось выглядеть ярче. Как бы то ни было, Асал очень тщательно подбирал слова для ответа.
— Я считаю, мой король, что ваша жизнь гораздо важнее моей, хотя ничья жизнь не может сравниться с океаном.
Индраварман улыбнулся:
— Ты не только воин, Асал, но еще и тонкий политик. Опасное сочетание.
— Возможно, о великий король. Однако моя сабля всегда будет иметь гораздо больший вес, чем мои слова.
— И, как моя главная сабля, как ты собираешься нанести удар Джаявару? Мы знаем, что он скрывается на севере и собирает там свою армию. И все же мы не можем его отыскать. Как бы мы могли привести его сюда, к нам?
— Заманите его, о великий король, — ответил Асал, зная, что Индраварман уже поместил какого-то мальчика на самый верх храма и распустил слух, что это сын Джаявара. Хотя он считал, что уловка эта лишена благородства и милосердия, он все же находил ее умной.
— Твой ответ неопределенный, Асал. А неопределенность — удел слабых сердцем.
— Я…
— Мне нужен конкретный план!
Асал заметил, что несколько священников обернулись на этот резкий выкрик Индравармана, но сразу же вновь обратили свои взгляды на неподвижную воду.
— У нас есть все, чего он домогается, о великий король, — ответил Асал. — Так что мы могли бы многим его заманить. А вот чтобы победить нас на поле битвы, ему необходимо нейтрализовать наших боевых слонов. Он должен рассеять их, а еще лучше — захватить.
— Продолжай.
— Я бы поместил большую группу слонов вне городских стен, мой король. Пусть они кажутся незащищенными и пусть его шпионы доложат ему об этом. Он попытается захватить их, а когда он сделает это, мы захлопнем ловушку.
Индраварман хмыкнул:
— Мне сообщают, что тебе начала нравиться твоя женщина, — сказал он, поворачиваясь к Асалу лицом, так что взгляды их встретились. — Если она такая страстная, возможно, я вызову ее для себя. А ты можешь взять себе другую, благо тут есть из кого выбрать.
Асал мгновенно напрягся, но он быстро опомнился и приказал себе расслабиться. Мысль о том, что Воисанна может оказаться в руках Индравармана, впервые в жизни заставила его подумать об измене. Если Индраварман придет за ней, Асал убьет его. Он освободит ее, а затем примет позорную смерть от того, кто возьмет бразды правления в свои руки.
— Это правда, о великий король, она доставляет мне удовольствие, — ответил он, не отводя глаз в сторону. — Она сейчас мягкая, как котенок, — добавил он, зная, что Индраварман любит в женщинах вызов. — У меня ушло два дня на то, чтобы обуздать ее.
— А сколько, Асал, нужно времени, чтобы обуздать тебя?
— Больше двух дней, о великий король. Хотя, думаю, ни один мужчина не знает этого наверняка, пока его не испытают.
— Ты считаешь, что все мы должны пройти такие испытания?
— Да, о великий король. Даже вы. Но не мы выбираем место и время для такого испытания.
Индраварман улыбнулся:
— Вот за это я и люблю тебя, Асал. Поэтому и ищу твоего общества. Ты ведь не только даешь мне мудрые советы, но еще и не трусишь отвечать на мои вопросы, в отличие от многих моих людей.
— Трусливые умирают первыми. Они просят пощады, которой им никогда не дождаться.
— А чего просишь ты?
— Я лишь хочу служить вам, о великий король.
— Тогда принеси мне голову Джаявара. Принеси мне его голову, и все, чего ты домогаешься, станет твоим. Даже женщина, которая тебе нравится. Но если ты не сделаешь этого, я сумею ее использовать.
— Я отыщу его, о великий король.
— Тогда ступай.
Поклонившись, Асал развернулся и пошел прочь от бассейна. Пройдя через сводчатые двери, он направился в сторону солнца. Сквозь вырезанные в каменных стенах проемы он видел далеко внизу город Ангкор. Когда он поднимался сюда, этот величественный вид вдохновлял его и наводил на мысли о Воисанне и о том, что она разбудила в нем надежду и красоту.
Теперь же все было испорчено. Индраварман уже столько всего украл у кхмеров. Их статуи и храмы, их люди стали частью его империи. И если Асал не будет настороже, Индраварман заберет и Воисанну. Ее могут оторвать от него именно теперь, когда он только начал лучше узнавать ее, когда у него появилось чувство, что в ее отсутствие теряется какая-то важная часть его души.
И лучшим способом защитить Воисанну, решил Асал, было сделать то, чего хочет Индраварман.
Поэтому он должен был найти Джаявара.
