Глава 14
Рождественский вечер
Берег Перибонки, вторник, 24 декабря 1946 года
— Но откуда взялось это платье? — снова спросила Лора как можно более мягким тоном. — Платье Кионы.
— Она нашла его здесь, в коробке, — ответила Лоранс. — А почему ты спрашиваешь, бабушка?
— Жосс! Тебе это ничего не напоминает? Я имею в виду платье.
— Абсолютно ничего, моя дорогая женушка, а теперь мне бы очень хотелось сесть у огня и отведать обещанного пива.
— Сейчас, папа! — воскликнула Эрмин. — От удивления я забыла о своих обязанностях хозяйки. Обычно вы принимаете меня у себя, и теперь я не знаю, за что хвататься. Мадлен, нужно принести еще три прибора.
Индианка жестом дала понять, что займется этим. Тошан уселся в углу у очага, чтобы выкурить сигарету, которую считал вполне заслуженной. Поездка была довольно тяжелой. Ему хотелось насладиться возвращением домой, сесть за красиво накрытый стол, любоваться великолепной елкой.
— Думаю, мне тоже лучше присесть, — тихо сказала Лора. — Я немного устала и переволновалась.
— Это нормально, мама, — заверила ее Эрмин. — Мне известно, что значит добраться сюда на санях в такую погоду. Настоящий подвиг!
— Не будем преувеличивать, милая. Скажем, я видала и не такое. И эта поездка напомнила мне те далекие времена, когда твой отец умчал меня из города в белую пустыню, как он выражался. Не так ли, Жосс? Я ни разу не пожаловалась с момента нашего отъезда вчера утром, ты должен это подтвердить. Конечно, нам пришлось переночевать в гостинице Перибонки после того, как мы пересекли озеро. Боже, я не переставала думать о его глубоких водах, скрывающихся подо льдом. Это так страшно! Но, вкусно поужинав и отдохнув ночью, я была готова преодолеть последние мили, отделяющие меня от вас.
— Твоя мать упрекала меня в том, что я плохо подгоняю собак Гамлена, — сказал Жослин. — Если бы я ее послушал, то вымотал бы этих сильных животных.
— Гамлена? — переспросила Эрмин. — Тошан, не тот ли это Гамлен, племянник старой Берты из Роберваля?
— Он самый, по-прежнему бравый парень, несмотря на боевое ранение, которое его немного беспокоит. Я решил позаимствовать у него сани, поскольку он жаловался, что не сможет тренировать своих собак. Другого способа доставить сюда всех пятерых не было. Я не хотел изнурять своих маламутов и подвергать всех риску на озере. Как только мне пришла в голову мысль пригласить сюда твоих родителей и Луи, я должен был решить проблему с транспортом. Вчера утром мы остановились в Робервале, чтобы снарядить вторые сани, поэтому задержались. И вот мы наконец здесь! Не так ли, Жослин? Поначалу вы не были в восторге от моей идеи, но быстро согласились.
— И не жалею об этом.
— А как же Мирей? — встревожилась Мадлен.
— Она отправилась к своей кузине, — ответила Лора. — Иначе мы, разумеется, остались бы с ней.
Киона слушала, сложив руки за спиной, пританцовывая на месте. Это был тот особый момент, когда все дорогие ей люди, независимо от кровного родства, собрались в этом доме, защищенном кругом из белых камней. Девочка была на седьмом небе от счастья, несмотря на пристальный взгляд Лоры.
К ним присоединилась бабушка Одина. Она целых полчаса укачивала маленького Томаса, напевая ему песни народа монтанье, но при этом ей не терпелось вернуться в большую комнату, где царило веселое оживление. Однако вошла она неторопливым шагом, в накинутой на плечи пестрой шали, на которой поколись ее седые косы, украшенные красными и черными бусами. Ее смуглое лицо, испещренное глубокими морщинами, выражало безмятежность, но вместе с тем и некоторую надменность. Внушительное телосложение добавляло старой индианке величественности.
— А! — произнес Тошан. — Лора, Жослин, познакомьтесь, это моя бабушка Одина. Одина, это родители моей супруги.
— Добрый вечер, мадам! — поспешно вставая, хором сказали немного оробевшие Лора и Жослин.
— Добрый вечер! Полагаю, вы хорошие люди, поскольку у вас такая мудрая и красивая дочь Канти, голос которой утоляет печаль и поднимается к звездам.
— Спасибо, мадам, — ответила Лора, более, чем ее муж, взволнованная появлением матери Талы-волчицы.
На самом деле Одина также была прабабушкой Мукки, близняшек и Констана. Этот очевидный факт поразил Лору. Она со всей остротой осознала, что в жилах ее внуков течет индейская кровь, хотя до сих пор пыталась закрывать на это глаза, несмотря на протесты самой непокорной из них, Мари-Нутты. Ей также было известно, что, избегая резерваций, куда государство силой загоняло индейцев, эта достопочтенная особа большую часть жизни провела в суровых условиях стойбищ, на дикой природе.
— Боже, как же я хочу пить! — воскликнула Лора, чувствуя, как во рту пересохло от волнения. — Мукки, будь добр, принеси мне холодной воды.
Лора ощущала странное недомогание. Она не знала, было ли тому причиной платье, которое она увидела на Кионе, или резкий переход в тепло после сильного мороза. Или же всему виной были воспоминания, запрятанные в потайных уголках ее души? Ведь именно сюда, несмотря на большие перемены в обстановке, они с Жослином явились тридцать лет назад, после того как оставили Эрмин на попечение монахинь. «В этом самом месте я жестоко страдала, снедаемая отчаянием, пожираемая жестокой лихорадкой. Тала ухаживала за мной и утешала. Какая же она была красивая! Тошану тогда было всего семь лет. Он смотрел на меня так, словно я была диковинной птицей или пугалом».
Мукки принес ей стакан воды. В бывшей хижине золотоискателя Анри Дельбо имелся колодец, снабжаемый подземной рекой, поэтому даже в самые суровые зимы в доме всегда была чистая вода. Тошан поддерживал это полезное приспособление в хорошем состоянии.
— Спасибо, Мукки. Боже, мое шампанское! Нужно занести ящик в дом!
— Это уже сделано, бабушка, — ответил подросток.
— Тогда давайте выпьем, мне нужно встряхнуться.
— Мама, лучше оставить это на десерт, — заметила Эрмин. — И вообще, тебя следует отругать. Сейчас не самое подходящее время для таких дорогих покупок!
— Но я не потратила ни цента, это подарок твоего будущего импресарио, месье Метцнера!
Молодая женщина удивленно улыбнулась.
— Надо же, какая галантность! — воскликнула она. — Помнится, я говорила ему, что ты обожаешь шампанское. Но я не предполагала, что он пришлет тебе целый ящик! Хотя от него такого можно было ожидать. Но если мы решили открыть одну бутылку прямо сейчас, нам нужна легкая закуска. Лоранс, Нутта, принесите тосты.
Близняшки бросились на кухню. Пока все шумно усаживались за стол, они принесли три тарелки с аппетитными круглыми ломтиками поджаренного хлеба, покрытыми разноцветными закусками.
— Это тосты по-английски? — спросил Тошан.
— Не совсем, — уточнила сияющая Эрмин, невероятно грациозная в мягком отблеске свечей, играющем на ее перламутровой коже. — Я привезла с собой недавно вышедшую книгу рецептов, которую купила в Квебеке. Мы с девочками напекли нечто вроде маленьких соленых блинчиков, которые можно украсить чем угодно. Я порылась в кладовке и нашла настоящие сокровища — консервы. Черная икра, гусиная печенка — мама давала мне их еще в прошлом году. Мадлен замесила ореховое тесто с чесноком, а благодаря Мукки у нас есть копченое филе форели.
— Да здесь настоящий рай! — воскликнул Жослин. — Давайте-ка, зять, открывайте шампанское!
Лора восторженно улыбалась. Но при этом она ни на секунду не забывала о загадочном появлении своего платья, хотя не решалась снова поднять эту тему в разговоре. Лучше было сначала отведать превосходного французского шампанского, которое сейчас разливали по хрустальным бокалам, ведь она обожала этот дивный игристый напиток.
Случайному свидетелю было бы странно и вместе с тем забавно увидеть всех этих гостей в праздничных нарядах под крышей дома, затерянного в лесной глуши… Они с наслаждением подносили к губам бокалы с вином, произведенным за тысячи километров отсюда, на юго-восточном побережье Франции. Именно там созрели золотистые гроздья винограда, сок которого, протомившись в бочках несколько месяцев, а то и несколько лет, был разлит по бутылкам, чтобы в итоге пересечь океан и попасть на берег Перибонки.
— Какая вкуснотища! — воскликнула Шарлотта.
— Да, вкуснотища, — подтвердил Людвиг, немного расслабившись после первого глотка.
— А где же малыши, Адель и Констан? — внезапно забеспокоился Жослин. — Я их еще не видел.
— Действительно, где они? — эхом отозвалась Лора, оглядываясь вокруг.
— Их уложили спать пораньше, — объяснила Мадлен. — Они весь день играли и уже едва держались на ногах. Мы пообещали им, что завтра утром их ждут игрушки под елкой, поэтому они уснули очень быстро. Но скоро вы увидите Томаса, он еще просыпается ночью.
— У него режутся зубы, — сказала Одина и тут же принялась громко смеяться: шампанское ударило ей в голову. — Я дала ему успокаивающего настоя, он будет крепко спать.
— Что за методы! — возмутилась Лора. — Получается, вы его просто усыпили?
— Для нас эти методы — жизненная необходимость, мадам. Когда полиция разыскивает детей моего народа, чтобы отобрать их у нас, младенцы не должны плакать, иначе укрытие будет обнаружено.
Шарлотту, похоже, не шокировали действия Одины. Она не любила себя ограничивать и предпочитала сидеть вместе со всеми за столом, не отвлекаясь на детей.
— Можно мне тоже выпить шампанского? — с вызовом спросила Киона.
— Нет, тебе еще рано! — решил Жослин. — И потом, если я тебе разрешу, придется налить вина и Лоранс с Нуттой. Акали и Мукки имеют на это право, они почти взрослые.
— Ну пожалуйста, дедушка! — воскликнула Мари-Нутта. — Только одну капельку!
— Лично я даю свое разрешение этим барышням, — сказал Тошан. — Вино — просто прелесть, зачем лишать их этого удовольствия? Кстати, хочу рассказать, Мин, какое великодушие проявила твоя мать. Покидая Валь-Жальбер, мы заехали к Маруа. Жослин хотел предупредить их о своем отсутствии в течение как минимум недели. Бедняжка Андреа — похоже, ее счастливая семейная жизнь закончилась, теперь ей приходится ухаживать за мужем-инвалидом, который к тому же замкнулся в себе, разозлившись на весь белый свет.
— Да, мне ее очень жаль, — согласилась Лора. — Хорошо хоть к ней приехала ее крестница Алисиа, которая гостила у нас с родителями во время войны. Я подарила им бутылку шампанского. Это нормально, нужно проявлять милосердие и в праздники, и каждый божий день.
— Насколько я поняла, Жозефу не становится лучше, — с сожалением заметила Эрмин.
— К нему возвращается способность двигаться, но характер его становится все хуже, — ответил Жослин. — Недавно он даже замахнулся на жену тростью. Она чудом увернулась от удара. Я пытался с ним поговорить, но его лицо остается непроницаемым. Только глаза сверкают гневом. Мне от этого не по себе.
— Давайте поговорим о чем-нибудь более приятном, — попросила Шарлотта. — Жозеф Маруа всегда был грубым и ворчливым.
— Да, давайте, к примеру, поговорим об этом восхитительном платье, — предложила Лора. — Никто так и не ответил на мой вопрос. Киона, скажи мне, где ты раздобыла этот наряд?
— В коробке на шкафу.
— Я хочу взглянуть на эту коробку. Будь добра, принеси мне ее, пожалуйста.
Девочка встала из-за стола с задумчивым видом. Она никак не могла понять, чем вызван интерес Лоры к ее платью. Поскольку ее привычная проницательность не давала о себе знать, Киона подозревала, что ей придется расстаться со своим нарядом.
— Вот! — сказала девочка, держа в руках выцветшую коробку старомодного вида.
Она была довольно объемной, блеклого светло-голубого цвета с темно-зелеными арабесками, тоже выцветшими с годами. Лора нежно коснулась ее рукой, затем, немного приподняв, прочла вслух надпись на этикетке.
— Магазин дамского платья «У Розали», улица Бонавантюр, Труа-Ривьер. Ну что, Жосс, по-прежнему никаких ассоциаций? Ты не помнишь этот магазин?
— Э… отчего же, помню, — растерянно пробормотал тот. — Мне кажется, мы покупали там твое подвенечное платье. То есть я тебе его подарил.
— Так вот, это платье здесь, перед нами! Я думала, что оно пропало во время наших странствий. Но что оно делало здесь, у Талы?
Эти слова вызвали всеобщее замешательство, за столом воцарилась тишина. Крайне смущенная Киона не решалась пошевелиться и едва дышала.
— Боже мой, мама, мне очень жаль, — наконец произнесла Эрмин. — Откуда девочкам было знать…
— В сущности, в этом нет ничего странного, — заявил Тошан. — В этот вечер прошлое и настоящее соединились, Лора. Вы жили у моих родителей несколько дней, и, когда Жослин решил везти вас дальше на север, вполне возможно, что вы оставили здесь какие-то вещи. Должно быть, моя мать сохранила эту коробку. Она всегда с уважением относилась к личным вещам других людей, особенно учитывая, что дело касается подвенечного платья. Не пытаясь защитить девочек, я бы также сказал, что этому нет никаких доказательств.
— Чему нет доказательств? — спросила Лора.
— Тому, что это подвенечное платье. Цвет у него не белый, скорее, слоновой кости, к тому же ткань со временем пожелтела.
— В ту пору это считалось красивым, кроме того, у меня были свои причины избегать чисто-белого цвета.
Она вздрогнула, охваченная воспоминаниями.
— Может, мне лучше снять это платье прямо сейчас? — спросила Киона.
— Нет! — воскликнула Лора. — Оно тебе, конечно, велико, это я заметила, как только вошла, но в нем ты похожа на принцессу. Ты выглядишь очаровательно. Однако будь аккуратна, оно мне дорого, понимаешь?
— Да, конечно, — согласилась девочка. — Может, мама сохранила и другие твои вещи. Завтра мы пороемся в шкафу. Мы с близняшками и Акали занимаем сейчас бывшую мамину комнату.
Ей было больно произносить эти слова, и ее золотистый взгляд затуманился от слез. Жослин попытался поставить точку в этом инциденте.
— Не забываем, сегодня Рождество! — воскликнул он. — Лора, дорогая, ты так радовалась тому, что снова будешь со своей семьей, ты ведь не станешь расстраиваться из-за старой коробки и куска ткани!
Он подпил ей шампанского. Несмотря на свое волнение, Эрмин поспешила перевести разговор на более безобидную тему.
— Папа, мама, расскажите скорее о своей поездке! А ты, Луи? Ведь это было настоящее приключение!
— О да, Мин! — воскликнул ее младший брат. — Тошан велел нам с Мукки идти вперед. Мы обули снегоступы и направились к региональной дороге. Представляете, между Робервалем и Валь-Жальбером нам встретился огромный лось! Он посмотрел в нашу сторону и припустил рысью в лес. Я немного испугался, но Мукки заверил меня, что это неопасно.
— Когда как, — заметил Жослин. — Старые самцы могут быть очень агрессивными.
Шарлотта неожиданно расхохоталась. Имея неуравновешенный характер, она легко могла расплакаться или поддаться безрассудному веселью.
— Что с тобой? — тихо спросил Людвиг.
Тут Лора тоже прыснула со смеху, после чего пояснила:
— Слова моего мужа можно понять двояко, особенно когда думаешь о таких людях, как бедняга Жозеф. Да и о тебе, Жосс!
Старая Одина тоже рассмеялась, ее примеру последовал и Тошан. Даже близняшки поддержали всеобщее веселье, и лишь Акали и Мадлен сидели с неодобрительным видом. Они были слишком стыдливыми по натуре, и определение «старые самцы» применительно к мужчинам повергло их в смущение. К счастью, Эрмин сменила тему, сообщив, что сейчас подадут суп.
— Мы сами придумали рецепт, — уточнила она. — Гороховый суп-пюре с дикой мятой.
Все с удовольствием отведали супа, даже Киона, опасавшаяся запачкать драгоценное платье. Девочка ощущала странную безмятежность. Ее голова была восхитительно пустой, чувствительной лишь к разговорам и стуку ложек по тарелкам. Аромат елки опьянял ее. «Как странно! — говорила она себе. — Я даже не знала, что мой отец с Лорой и Луи приедут сюда. И ничего не увидела, надевая это платье. Может, я утратила свои способности? Это было бы так здорово!»
Понадобилась помощь Мукки и Тошана, чтобы принести блюда, на которых еще дымились индейки с золотистой корочкой в окружении яблок, черники и брусники — Мадлен консервировала фрукты и ягоды каждое лето.
— Как только Тошан рассказал мне о вашем меню, Эрмин, я была готова идти к вам пешком, — призналась Лора. — Боже мой, какая красота, и как вкусно пахнет!
Мясо индеек, благоухающее лесными ароматами, оказалось нежным и изысканным. Все наслаждались им в торжественной, почти религиозной тишине. Доев свою порцию, Жослин произнес:
— Мне тоже было не по себе, когда мы пересекали озеро. Иногда лед трещал и слышался далекий гул, в общем, было отчего взывать к Богу и всем святым. Но теперь я вижу, что оно того стоило. Я никогда в жизни не ел ничего вкуснее. Спасибо нашим дорогим поварихам!
За этим последовали новые улыбки и комплименты. Свечи догорали, не переставая распространять мягкий радужный свет, в котором женские лица казались еще красивее. На этом пиршестве на краю света Эрмин была похожа на добрую фею, с порозовевшими щеками и небесно-голубыми глазами, сияющими от возбуждения.
— Я так счастлива! — не уставала повторять она. — Вы здесь, со мной, мама, папа и ты, мой Луи.
Шарлотта тоже выглядела замечательно. Лицо ее посвежело, взгляд карих глаз с благодарностью переходил с одного на другого. Она осознавала важность этого необычного ужина, во время которого разбились вдребезги былые конфликты. Людвиг, которого она любила всем сердцем и с которым ее свела капризная судьба, был наконец принят семьей.
Мадлен со своей смуглой атласной кожей и роскошными темными волосами, в праздничном наряде, могла бы соблазнить любого местного холостяка. Что касается Акали, она просто светилась радостью, украдкой бросая взгляды на прекрасного Людвига, которого называла про себя ангелом дома.
— Немного не хватает музыки, — внезапно сказал Мукки. — У бабушки был проигрыватель. Мам, может, ты споешь нам перед десертом?
— О нет, малыши могут проснуться! Я хочу, чтобы Шарлотта могла спокойно закончить ужин. Тем более что Людвиг приготовил нам кофейное мороженое.
— Мороженое? — удивилась Лора. — Молодой человек, я обожаю мороженое! Бог мой, как же я счастлива, но для полного счастья мне тоже кое-чего не хватает… Эрмин, какая-нибудь песенка была бы очень кстати, ты же можешь спеть, не повышая голоса. Давай, милая, прошу тебя!
— В Квебеке я разучила новую песню, но это будет сюрпризом к завтрашнему полудню. И было бы очень жаль петь ее, не вкладывая всю душу.
— Тогда спой нам вполголоса что-нибудь другое! — настаивал ее отец. — Соответствующее обстоятельствам, разумеется.
Эрмин приглушенно запела «Ночь тиха».
Ночь тиха, ночь свята,
Люди спят, даль чиста.
Лишь в пещере свеча горит,
Там святая чета не спит,
В яслях дремлет Дитя, в яслях дремлет Дитя.
К всеобщему удивлению, со второго куплета к ней присоединился Людвиг. У него был очень приятный голос, теплый и пленительный.
Ночь тиха, ночь свята,
Озарилась высота,
Светлый Ангел летит с небес,
Пастухам он приносит весть:
«Вам родился Христос, вам родился Христос!»
— Браво! — воскликнула Лора, как только они закончили. — Ваш дуэт очарователен!
— Я пел эту песню еще маленьким мальчиком, в Германии, — объяснил молодой человек. — Это немецкая песня. А теперь я знаю французские слова, поскольку Эрмин поет ее уже месяц и мне нравится ее слушать.
— Ты мог бы спеть нам ее на своем родном языке, на немецком, — предложила Шарлотта с некоторым вызовом.
— Нет, что ты! — возразил он, смущенный ее вмешательством. — Ты прекрасно знаешь, что на сегодняшний день я не горжусь своим происхождением. Тошан рассказал мне о войне и лагерях. Я не мог в это поверить. Тем не менее это правда. Мой народ еще долго будет нести на себе бремя ужасных преступлений, совершенных нацистами.
Эрмин знала, что для Людвига это очень щекотливая тема: как-то утром она застала его плачущим над газетной статьей. Поэтому она резко оборвала возможную дискуссию, полную подвохов, попросив Мадлен и близняшек убрать со стола грязную посуду и подать тарелки для десерта.
Это вызвало определенную суматоху, во время которой Тошан выкурил сигарету, сидя у камина.
Красавец метис ликовал. Вечер удался на славу, и он прочел огромную благодарность в глазах жены и детей. Предстоящие дни виделись ему самыми радужными, с прогулками на санях по лесу и катанием на коньках по замерзшей речке. Он с симпатией наблюдал за Людвигом, который собирался принести с улицы свои вазочки с мороженым. В это время Киона и грациозные близняшки, похожие на волхвов, приносящих свои дары, ставили на стол разнообразную выпечку.
— Шоколадный торт, — объявила Эрмин, — пирог с патокой, который, конечно, будет не таким вкусным, как у нашей славной Мирей, и пудинг, политый горящим ромом, предназначенный для взрослых.
Хотя все было очень вкусным, именно кофейное мороженое Людвига вызвало наибольший восторг. После мяса с жареной на сале картошкой этот десерт был признан освежающим. Когда Лора потребовала еще шампанского, для чего пришлось открывать вторую бутылку, Киона воспользовалась этим, чтобы незаметно выскользнуть из комнаты. Никто не видел, как она взяла кусок шоколадного торта и пирога с патокой. Затаив дыхание от страха и волнения, она заперлась в своей комнате и распахнула окно. Ледяное дыхание зимней ночи тут же заполнило комнату.
«Только бы он пришел!» — подумала девочка, кутаясь в шерстяную шаль.
Она уже почти отчаялась, когда на белом снегу замаячил темный силуэт. Это был Делсен. В свете керосиновой лампы появилось его надменное лицо. Киона смотрела на него, замерев от восхищения. Он действительно был очень красивым, с совершенными чертами лица, к которым добавлялись оленьи глаза, широко распахнутые, черные, и губы, завораживающие своей чувственностью.
— Ну что? — спросил он, взобравшись на подоконник. — Ты принесла алкоголя для моего дяди?
— Нет, только пива. Тошан заметил бы, если бы я взяла бутылку джина.
— Идиотка, ты могла бы перелить его в маленький пузырек! Мне достанется от дяди, если я не принесу ему того, чего он хочет.
— Тише! — шикнула на него Киона, умирая от страха при мысли, что ее застанут за этим занятием. — Говори тише. Смотри, у меня есть десерт и бумага, чтобы его завернуть. Еще литр вина. Я спрятала его сегодня после обеда, вместе с пивом.
Делсен перелез через подоконник и оказался в комнате. На его одежду из дешевого темного сукна налип снег. Он был невысокого для своих шестнадцати лет роста, но держал свое стройное, атлетически сложенное тело очень прямо.
— Будет чем отпраздновать ваше поганое Рождество, — проворчал он. — Слушай, а ты хорошенькая в этом платье! Да, едва ли не красивее Акали. К тому же она не любит развлекаться.
Киона потеряла дар речи, завороженная этим парнем, так часто являвшимся ей во сне. Она, словно кролик перед удавом, не могла пошевелиться, застыв и смирившись с неизбежным. Донесшиеся с кухни голоса вырвали ее из оцепенения.
— Бери эту сумку и скорее уходи. Я не могу остаться надолго.
— Тогда один поцелуй!
Делсен с насмешливым видом приблизился к ней, черная прядь волос выбилась из-под шапки.
— Ты и вправду хорошенькая, — пробормотал он, хватая ее за талию.
Он принялся подталкивать ее к кровати, в то время как она погрузилась в какую-то ватную пучину, наполненную частыми глухими ударами, вызывающими головокружение. Это колотилось ее сердце. Одна его рука коснулась ее груди, другая пыталась задрать платье. У Делсена были жесты взрослого, точные и грубые.
«Я не должна ему этого позволить, — говорила себе Киона. — Это плохо, очень плохо, я еще слишком маленькая!»
— Уходи! — с трудом выговорила она. — Возможно, однажды это случится, но только когда я буду взрослой!
— Брат Марселлен в пансионе не стал дожидаться, пока ты вырастешь. Со мной он тоже не церемонился, поверь мне!
Внезапно Киона укусила его за руку, приведенная в чувство воспоминанием об испытанном ужасе. Она вновь увидела себя маленькой и слабой, в карцере, во власти похотливого жирного монаха. В ту же секунду за стеной послышался пронзительный плач младенца и торопливые шаги.
— Предупреждаю тебя, если ты не уйдешь, я позову на помощь. Убирайся, я больше не хочу тебя видеть, никогда! — произнесла она, не повышая голоса.
Разъяренный подросток потер укушенную руку, с трудом сдерживая себя. Он схватил сумку, запихнул в нее бутылки и выпечку.
— Ты мне за это заплатишь! — прошипел он. — Я еще доберусь до тебя, грязная метиска!
В дверь постучали. Послышался голос Акали:
— Киона, выходи! Томас проснулся. Эрмин хочет раздать подарки.
— Уже иду, я как раз переодевалась, — пробормотала девочка.
Делсен перешагнул через подоконник и исчез из виду, даже не поблагодарив ее. Киона поспешно захлопнула окно, задыхаясь от рыданий, которые следовало сдержать во что бы то ни стало. Ей стоило больших трудов снять с себя платье и облачиться в свою любимую одежду: брюки и тунику из лосиной кожи поверх рубашки. Затем, дрожа от возбуждения и негодования, она вытерла губы и глаза в надежде, что на них не останется и следа макияжа.
— Иду! — повторила она.
Когда она вернулась к гостям, никто не смог прочесть на ее раскрасневшемся лице того, что ей пришлось пережить.
— Такой ты мне нравишься больше, Киона, — сказала Эрмин. — В одежде мальчика ты выглядишь гораздо милее, уверяю тебя.
— В любом случае мне было немного зябко. И я чувствовала себя не очень уютно в этом платье.
Инцидент с ее нарядом был исчерпан. Жослин и Лора знакомились с маленьким Томасом, заинтригованным незнакомыми лицами, склонившимися над ним. Он даже забыл потребовать очередную порцию материнского молока. Засунув крошечный кулачок себе в рот, он смотрел на них широко распахнутыми светло-голубыми глазами.
— Настоящий маленький Иисус! — воскликнул Луи.
Этот комплимент вызвал всеобщее одобрение. В светлый праздник Рождества очаровательный малыш напомнил им о рождении Христа. Даже Тошан, который еще в раннем возрасте отрекся от католической религии, улыбнулся этому сравнению. Лора вгляделась в невозмутимое лицо бабушки Одины и, подтрунивая, спросила:
— А вы знаете историю Иисуса, мадам?
— Мадлен утверждает, что она христианка. Да, она мне рассказывала. Иисус — сын вашего Бога, тот, кто творил добро. И в благодарность вы, белые, распяли его на кресте!
Лора Шарден растерялась. Она не рассматривала Евангелие с этой точки зрения.
— Мама, уже пора зажигать свечи на елке? — спросила Мари-Нутта.
— Да, самое время, милая.
— Можно я тебе помогу? — взмолилась Киона, испытывая отчаянное желание зацепиться за свое детство, чтобы забыть о руках Делсена, а также о его жестком и властном взгляде. Как бы ей хотелось снова стать семилетней девочкой и думать только о свертках с подарками, наскоро разложенных под елкой во время ее короткого отсутствия.
— Разумеется! У меня есть зажигалка, а ты держи спички.
Они принялись за работу, осознавая всю важность своей непростой задачи. Киона с жадностью смотрела на золотистые отблески, играющие в стеклянных шарах, вдыхала запах смолы и ласково гладила рукой легкие сверкающие гирлянды.
Чьи-то пальцы коснулись ее щеки. Она вздрогнула.
— Ты плачешь? — шепнула Эрмин ей на ухо. — Я вытерла твою слезинку. Милая моя сестренка, что случилось?
Киона молча прижалась щекой к муслиновому платью Мин, ощутив на спине прикосновение ее нежных рук. Это было надежное укрытие, и легкий поцелуй в лоб развеял ее страх и стыд.
— Я просто хочу вернуться назад, — наконец еле слышно прошептала она. — Никогда не становиться взрослой, как Питер Пэн. Томасу повезло: ему всего пять месяцев.
Сбитая с толку Эрмин решила отложить серьезный разговор на завтра. Киона и близняшки находились в переходном периоде своей жизни: они уже не были девочками, но еще не стали девушками. Их тело перестраивалось, и каждый месяц они страдали от мучительных менструаций. Ей казалось, что она понимает беспокойство своей сводной сестры.
— Подарки! — закричал Луи. — Их нужно открыть, черт побери!
— Сокровище мое, не кричи так громко! — тут же одернула его Лора. — Успокойся сейчас же!
— Мама, не называй меня сокровищем! — возмутился он. — Я уже взрослый!
— Ба, да если тебе нажать на нос, из него молоко потечет, — пошутил Жослин.
— Фу, дедушка, что ты такое говоришь! — воскликнула Лоранс, тоже крайне возбужденная.
— Я начинаю раздавать подарки, — сообщил Тошан. — Садитесь все, я буду Санта-Клаусом. Ты поможешь мне, Мукки?
Каждый получил по два свертка. Сидя в сторонке, Шарлотта кормила грудью младенца, поэтому свои подарки открыла не сразу. Рядом с ней раздавались радостные возгласы. Одина вертела в руках наручные часы, восхищаясь этим столь желанным для нее предметом. Тошану пришлось надеть их ей на руку, и старая индианка еще долго любовалась ими, покачивая головой. Что касается шоколадных конфет, она пообещала съедать по одной в день, чтобы растянуть удовольствие.
— Теперь я буду знать время белых, — доверительно сказала она Лоре, сидевшей неподалеку.
— И это наверняка окажется вам полезным, — отреагировала та с натянутой улыбкой.
— Швейцарский нож! — воскликнул Людвиг. — Он мне не раз пригодится! И какая красивая шапка! Смотри, Шарлотта, теперь мне не страшны морозы!
— О, книга о рыбах! — пришел в восторг Мукки, проворно развернув свои подарки. — И перочинный ножик!
Луи размахивал коробкой с металлическим конструктором, который не был сюрпризом, но он также получил в подарок губную гармонику, украшенную перламутром. Вне себя от радости, он тут же ее опробовал. Лоранс потрясенно замерла перед своим сундучком с красками. Мари-Нутта не поверила глазам, обнаружив фотоаппарат в кожаном футляре.
Смятые обертки валялись на ковре и на полу. Тошан проследил, чтобы все получили шоколадные конфеты и другие сладости. Эрмин вручила ему массивную серебряную зажигалку, на которой был выгравирован летящий орел с раскинутыми крыльями, а также кожаные перчатки.
— Чтобы ты мог курить свои сигареты и вести сани, не обмораживая пальцев, — нежно сказала она, когда он восхищенно поцеловал ее в знак благодарности.
— А я правильно выбрал твои любимые духи?
— О да, они мне очень нравятся! И мыло с миндальным молоком тоже.
— Как-то ты призналась мне, что именно от него у тебя такая нежная и ароматная кожа, — шепнул он ей в шею. — Поэтому я им запасся.
Усевшись как можно ближе к сверкающей елке, Киона неторопливо распаковывала свои подарки. Наконец она достала красные кожаные сапоги для верховой езды и плюшевого медведя, белого как снег.
— Но она слишком взрослая для такой игрушки! — тут же отреагировала Лора.
— Это вместо мишки, сгоревшего при пожаре, мама, — пояснила Эрмин. — И я ее понимаю.
— Да, Лора, я знал об этом и дал свое добро, — добавил Жослин.
Шарлотта напомнила о себе, приглушенно вскрикнув от радости. Она передала сына Людвигу и подбежала к Эрмин, чтобы расцеловать ее. Сапфировые серьги выполнили свое предназначение: молодая мать была в восторге. Мадлен была не менее обрадована, получив в подарок набор черепаховых гребней в широком футляре, обитом зеленым шелком. Акали повесила на шею тонкую золотую цепочку с кулоном из топаза.
— Вы столько потратили! — сказала девочка. — Это самое прекрасное Рождество в моей жизни!
— А ты, мама? — сказала Лоранс, глядя на большой сверток, лежащий на коленях ее матери.
— Я уже и так на вершине блаженства! — ответила Эрмин. — Даже не представляю, что там.
— Это наш подарок, от меня, Лоранс и Кионы, — вмешалась Нутта. — Прошу тебя, мама, открой его скорее.
— Я уверена, что обязательно расплачусь. Нужно сначала выпить немного шампанского.
— Не томи их, Мин, — мягко упрекнул ее Тошан.
Кионе захотелось убежать. Она прекрасно знала, что лежит в коробке: акварели Лоранс со сценами из прежней жизни Валь-Жальбера. Девочке показалось, что рисунки сейчас вцепятся ей в горло и растерзают ее, или же комната наполнится призраками, блуждающими душами, упорно преследующими ее.
— Мы не успели доделать все до конца, — с сожалением сказала Лоранс. — Но, надеюсь, тебе все же понравится.
Как начинающий художник она со страхом ждала оценки своей матери и остальных присутствующих, которые тоже увидят ее работы. Наконец Эрмин решилась, испытывая больше волнение, чем любопытство, представив, как три девочки втайне готовили ей подарок. Под упаковкой она обнаружила большую тетрадь в красной обложке. На ней черными чернилами было выведено: «Воспоминания о золотом веке Валь-Жальбера».
— Боже мой, что это? — воскликнула Лора.
Жослин с тревогой смотрел на Киону, поскольку был в курсе всей этой истории. Она почувствовала, что отец волнуется за нее, и подошла к нему. Он привлек ее к себе, словно пытался защитить.
— Это потрясающе! — воскликнула Эрмин. — Лоранс, ты сама сделала эти гравюры? Ой, это акварели. Правда? Милая, ты, должно быть, потратила на это уйму времени! Здесь столько деталей. А кто писал текст?
— Мы втроем, — отрезала Мари-Нутта.
Молодая женщина изумленно разглядывала каждую иллюстрацию. Вот монастырская школа с ее высокими белыми колоннами, балконом, широким крыльцом и выстроившимися в ряд монахинями с несколькими учениками возле белой деревянной ограды. Ее поразила одна вещь: величественное здание казалось совсем новым, таким, каким она знала его маленькой девочкой. Чуть дальше она увидела церковь из светлого дерева с красивой колокольней и расположенным сбоку домом священника, где жил аббат Деганьон.
Несколько голов склонилось над тетрадью: это были Тошан, Акали. Мадлен и, разумеется, Лора, которая ничего не хотела пропустить.
— Но как ты это сделала, Лоранс? — удивилась Эрмин. — Ты же никогда не видела церкви и домика священника в Валь-Жальбере. Они сгорели в 1924 году, когда мне было девять лет. Потом муниципалитет отстроил их заново, а после закрытия фабрики их разобрали, чтобы перенести на другое место.
— Я воспользовалась старыми фотографиями, — сказала юная художница. — Мне их дал Жозеф Маруа. Я сказала, что это нужно для твоего подарка, и он мне с удовольствием помог.
— Бедный Жозеф! — вздохнула ее мать. — Вы только взгляните на это! Бывший магазин изнутри! Настоящая сцена из реальной жизни…
Пораженный, Тошан бросил на свою дочь почтительный взгляд. Он признал с теплотой в голосе:
— Ты очень талантлива, дочка. Тебе нужно подумать о профессии в этой области. Люди дорого заплатили бы за эти рисунки, я в этом уверен.
С трудом сдерживая слезы, Эрмин вглядывалась в персонажей, стоявших у прилавка магазина на фоне полок с разнообразными товарами — банками, кухонными принадлежностями, консервами, мешками с мукой и сахаром, упаковками кофе.
— Эта дама очень похожа на Селин Тибо, — заметила она. — Именно так она склоняла голову. А это Аннетта Дюпре, соседка Маруа… Я и не знала, что в ту пору уже делали фотографии! Господи, это же просто волшебство какое-то!
Киона учащенно дышала, пытаясь справиться с нарастающим страхом. Она не решалась подойти к акварелям. Однако пока ничего необычного не происходило.
— Поди сюда, Жосс, — сказала восхищенная Лора. — Наша внучка — будущая художница. Бог мой, какая красота!
— Я взгляну на это позже. Вас и так слишком много. Эрмин с трудом перелистывает страницы.
— Что ты, папа, иди к нам! — подбодрила его дочь. — Какой волшебный подарок!
— А я приклеила на поля рядом с описанием рисунков засушенные листья и цветы, — похвасталась Мари-Нутта.
— О нет! Откуда вы взяли мое сочинение? — внезапно воскликнула Эрмин. — Ну вот, я так и знала, теперь я точно разревусь. Тошан, они скопировали сочинение, которое я написала после закрытия фабрики. Жозеф и Бетти его сохранили. Они так гордились моей оценкой! Девять из десяти. Настоятельница зачитала его вслух перед всем классом.
— Прочти нам его, Мимин! — попросила Шарлотта. — Это убаюкает Томаса, который никак не может уснуть.
— Да, мам, прочти, — присоединился к ней Мукки. — Мне, например, легче дается математика, чем сочинения.
Эрмин вытерла щеки тыльной стороной ладони и коротко вздохнула.
— Ладно, похоже, мне не отвертеться. Для Мадлен и Акали, которые всего не знают, должна уточнить, что в Валь-Жальбере царила атмосфера всеобщей паники, когда компания вывесила объявление о закрытии фабрики. Это было настоящим ужасом для всех этих семей, имевших жилье и стабильную зарплату. Им грозила безработица, а те, кто выкупил свои дома, не понимали, как они смогут здесь жить, если не будет работы. Меня все это так потрясло, что чуть позже, когда начался новый учебный год, я написала сочинение на эту тему.
Она принялась читать в абсолютной тишине.
Мой дорогой поселок,
Я не могу сказать, как большинство детей Валь-Жальбера, раньше носившего название Уиатшуан, что я родилась в одном из красивых и уютных домов, выстроенных на берегу реки или вдоль улицы Сен-Жорж. Не так давно я узнала, что я подкидыш. Но мне повезло вырасти в этом прекрасном поселке, вызывающем зависть у жителей окружающих деревень.
В печальный августовский день 1927 года целлюлозно-бумажная фабрика попрощалась с нами протяжным тоскливым криком сирены. В тот вечер мне показалось, что сердце поселка перестало биться. Это ощущение до сих пор не покидает меня, и всякий раз, когда я бросаю взгляд в сторону водопада, на просторные заводские строения, я говорю себе: «Его сердце остановилось».
Чтобы не поддаваться унынию, я мысленно прогуливаюсь по Валь-Жальберу, поскольку прекрасно знаю свой любимый поселок.
Улица Сен-Жорж славится почтовым отделением, большим магазином и отелем-рестораном, где живут многие несемейные рабочие. Возле отеля расположена мясная лавка месье Леонидаса Паради, куда с удовольствием ходят все хозяйки.
Но есть еще улица Дюбюк, улицы Трамбле, Сен-Жозеф и Лабрек. Все они названы в честь почтенных граждан, заботившихся о нашем поселке, как, например, монсиньор Лабрек, епископ Шикутими.
Больше всего в Валь-Жальбере мне нравятся огороды, за которыми тщательно ухаживает каждая семья. Как красиво в конце лета буйство красок цветов и овощей!
Вдоль наших улиц растут высокие деревья, некоторые из них служат фонарными столбами. На равномерном расстоянии стоят водоколонки. Никто здесь никогда не скучает благодаря мероприятиям, предлагаемым компанией и месье кюре.
Пикники, театральные представления, турниры по бейсболу и хоккейные матчи на зимнем катке — каждый найдет себе развлечение по душе.
В моем милом поселке никто ни в чем не нуждается: у всех всегда есть свежая вода, дрова для топки, свет в домах.
Многие ремесленники поселились в Валь-Жальбере, чтобы облегчить жизнь его обитателям: мясник, сапожник, тележник. Булочник приезжает из Роберваля на своей красной повозке с впряженной в нее крепкой лошадью. Следует поблагодарить молодого месье Коссетта, который пришел на смену своему отцу и не забывает о нас. Надеюсь, он еще долго будет привозить нам вкусный свежий хлеб.
Я мечтаю до конца своих дней прожить в моем дорогом поселке.
Лора вынула носовой платок и промокнула глаза. Бабушка Одина дружески похлопала ее по спине. Старая индианка с удовольствием слушала Эрмин и пыталась представить себе это благословенное место.
— Простите за некоторые повторы, мне было тогда всего двенадцать с половиной, как сейчас Кионе. Если бы ты видела меня в то время, сестренка! Я была немного похожа на тебя, пожалуй, даже больше, чем немного.
Девочка, похолодев, молча кивнула, зная, что чуть не умерла, когда увидела свою Мин в том самом августе 1927 года.
— Твое сочинение действительно замечательное, — похвалил Жослин. — Я уже читал его как-то вечером у Маруа, но по прошествии времени последняя фраза звучит очень трогательно. Боюсь, что твой дорогой поселок скоро и вправду превратится в поселок-призрак, как ты часто говоришь.
— Увы, папа, это так. Когда я гуляю по нему, вид всех этих опустевших домов наполняет меня печалью. Они отданы грызунам, паукам, дождю и снегу. Подарок девочек так тронул мою душу еще и потому, что в детстве я знала этот поселок живым, сияющим, в окнах домов горел теплый свет, а на улицах всегда были люди, даже зимой.
Постепенно Киона успокоилась. Она даже осмелилась бросить взгляд на тетрадь. Эрмин рассказывала о Валь-Жальбере, рисунки лежали на виду у всех, но ничего страшного не происходило «Здесь я в безопасности, — подумала девочка. — Мы слишком далеко от поселка и водопада». Ее охватила безудержная радость.
Устав любоваться творениями Лоранс, Луи принялся слоняться по комнате, держа в руке свою губную гармонику. Внезапно он вспомнил о письме, которое его отец забыл на буфете Маленьком раю. К счастью, мальчик в последний момент вспомнил о нем.
— Смотри, Киона, — сказал он, размахивая бежевым конвертом. — Месье Клутье оставил это для тебя: внизу указано твое имя. Конверт такой толстый… может, там книга!
Жослин подавил крик ярости. Он специально оставил письмо дома, но принятые им меры предосторожности оказались напрасными.
— Черт возьми! Зачем ты суешь нос не в свое дело, Луи? — бросил он сквозь зубы. — Киона откроет его завтра. Сейчас уже поздно, детям пора отправляться в кровать.
— Нет, дедушка, еще совсем не поздно, — оскорбилась Мари-Нутта. — Мы должны помочь Мадлен и маме все убрать. Людвиг собирается положить под елку подарки для малышей. В комнате должен быть порядок.
— Я начинаю убирать со стола, — сообщила Лоранс. — Бабушка, хочешь травяного чаю?
— Да, это поможет мне переварить сытный ужин.
Приглушенные беседы продолжились. Акали собирала оберточную бумагу, разбросанную по всему полу, но вовсе не для того, чтобы бросить ее в огонь. Она разглаживала ее и складывала, чтобы сохранить для другого случая. Шарлотта отправилась укладывать Томаса, уснувшего у нее на руках. Людвиг снова оделся, чтобы выйти на улицу, поскольку деревянные игрушки, которые он сделал своими руками, были спрятаны в кладовой с продуктами. Прижавшись к Тошану, Эрмин продолжала разглядывать свою необыкновенную тетрадь.
Устроившись в кресле, похрапывала бабушка Одина. Она выпила слишком много шампанского и забыла вручить Кионе очень важный подарок.
— Иди положи этот конверт на полку, — посоветовал девочке Жослин. — Должно быть, Мартен Клутье купил тебе какую-нибудь книгу или журнал. С его стороны было не очень любезно выделять тебя. Близняшки могут обидеться.
Киона вертела в руках таинственный конверт. Если бы его содержимое таило в себе опасность, она бы наверняка это почувствовала.
— Лучше я открою это сегодня вечером, — ответила она. — Не волнуйся, пап, все будет хорошо. Хочешь, загляни туда первым.
— Хорошо, — ответил он.
Пребывающая в шаловливом настроении Лора внезапно вырвала у него из рук злополучное письмо.
— Что у вас тут за секреты! — воскликнула она. — Мартен наш друг. Наверняка он просто решил поздравить нас с Рождеством. Я сама вскрою этот конверт. И никаких проблем!
Не дожидаясь их согласия, она вынула из конверта голубой листок бумаги, в который были вложены несколько старых снимков. На пол упала почтовая открытка. Луи схватил ее и прочел вслух:
Милое дитя,
Я имел счастье получить эти фотографии от мэра Валь-Жальбера, любезнейшего Вэлли Фортена, который стал моим другом. Думаю, они будут вам полезны, вам и очаровательным Лоранс и Мари-Нутте. Надеюсь, это поможет вам приготовить тот таинственный подарок, о котором мне по большому секрету рассказал Луи. Вы сможете вернуть мне фотографии весной. Всем счастливого Рождества и с Новым годом!
Преданный вам,
Мартен Клутье
Сердце Кионы заколотилось. Теперь на нее смотрели все — кто-то с улыбкой, кто-то рассеянным взглядом. Для нее это было чем-то вроде вызова. Торжественным движением Лора протянула ей фотографии. Близняшки бросились к ней. В этой праздничной обстановке они успели забыть, до какой степени Киона боялась погружаться в прошлое. Теперь, спровоцировав то, чего не понимали, они упрекали себя. Обменявшись многозначительными взглядами, они окружили свою необычную кузину.
— О! Здорово! Мы не видели этих фотографий! — воскликнула Мари-Нутта.
— Мама, теперь я смогу доделать твою тетрадь! — добавила Лоранс. — Это внутреннее помещение завода, цех корообдирщиков, а все эти женщины…
— Собрались на ежегодный пикник, — тихо сказала Киона. — Ты его уже рисовала.
— Все в порядке, доченька? — вполголоса спросил Жослин.
— Да, папа. Не волнуйся, все хорошо.
Тем не менее она взяла у Лоранс стопку снимков и быстро запихнула их в конверт. Даже если она не испытывала недомогания, эти листы бумаги, на которых было запечатлено столько лиц, ее пугали.
— Я хочу спать, — сообщила она. — Держи, пап, я отдаю тебе на хранение письмо месье Клутье.
Ей хотелось бросить его в огонь, но она не осмелилась. Никто, кроме детей, не понял бы ее жеста. Луи с виноватым видом взял Киону за руку.
— Ты вся дрожишь!
Она мягко улыбнулась ему, испытывая благодарность за заботу.
Немного захмелевшая Лора ничего не уловила из этого приглушенного разговора. Зевая, она потянулась.
— Теперь я понимаю! — заявила она. — Мартен был с вами в сговоре и помог вам троим приготовить этот подарок. Я должна была об этом догадаться, ведь он историк. Это так любезно с его стороны! Ладно, выпью чашечку чая — и в постель! Мне не терпится проснуться завтра утром и осмотреть окрестности.
— Мне нужно поменять белье на нашей кровати, — ответила Эрмин. — Тошан сказал, что мы отдаем вам свою комнату.
Акали предложила ей помочь и побежала за ней. В этот момент Людвиг вернулся из своей ночной «экспедиции», держа в руках двух великолепных лошадок из светлого дерева. Тошан присвистнул от восхищения и сказал:
— Какая хорошая работа! Жослин, Лора, только взгляните!
— Я начал делать их еще летом, — объяснил молодой немец. — Но, узнав новости об Адели, немного изменил модель. Ей будет легко сидеть на лошадке, несмотря на больную ногу.
Он показал на сиденье, похожее на маленькое кресло, которое будет служить юным наездникам седлом и исключит возможность падения.
— С темной гривой — для Констана, со светлой — для моей дочки. Думаю, им понравится.
— Это просто потрясающе и так ловко придумано! — пришла в восторг Лора, больше всего потрясенная ангельской красотой мастера. — Людвиг, вам следует продавать их в магазинах Роберваля или даже в Шикутими.
В этот момент из комнаты вышла Шарлотта и услышала последние слова. Она уже видела игрушки, но снова выразила свое восхищение.
— Людвиг планирует делать их на продажу, — призналась она, — но в Германии. В следующем году мы попытаемся уехать туда.
Лора и Жослин обменялись грустными взглядами. Новость поразила их в самое сердце. Они хотели бы видеть, как растет Адель, и надеялись уговорить Шарлотту вернуться жить в Валь-Жальбер.
— Это серьезное решение, — заметил Тошан, сидевший рядом с ними. — Я разговаривал об этом с Людвигом. Он хочет познакомить детей со своей семьей и, если возможно, обосноваться у своих родителей в Баварии, возле города Бамберг.
— Мы так и сделаем, — подтвердила Шарлотта. — В Германии ему больше не придется прятаться. У нас наконец начнется нормальная жизнь, и мы сможем пожениться.
— Делайте, как считаете нужным, — согласился Жослин. — Но нам будет тебя не хватать, маленькая сумасбродка, как не хватало все эти годы.
— Я буду вам писать, — пообещала молодая мать.
Огонь в камине угасал, свечи на елке и на столе догорали. На улице дул сильный ветер, он завывал в трубе и сотрясал ставни, которые, однако, были крепко заперты.
— Рановато для снежной бури, — заметил метис. — Думаю, будет лучше нам всем лечь спать. Я накрою угли золой и принесу дров.
При помощи близняшек и Кионы Мадлен навела порядок в комнате. Как всегда, с улыбкой индианка пожелала всем доброй ночи. Она чувствовала себя усталой после долгого хлопотного дня и вечера, богатого на эмоции.
— Всем доброй ночи и счастливого Рождества! — сказала она. — Завтра я встану первой и напеку блинов.
— Ты просто сокровище, — ответила Лора.
В комнату вернулась Эрмин. Она с сожалением увидела, что большая кухня погрузилась в молчаливый полумрак после царившего в ней праздничного оживления.
— Праздник закончился, — вздохнула она. — Папа, мама, ваша постель готова. Я еще раз хочу вас поблагодарить за то, что вы приехали. Это было смелым поступком!
— Смелым? Ну что ты, милая, — возразила ее мать. — Нам оказали здесь поистине королевский прием, и я пережила восхитительные моменты. Увы, я выпила лишнего и уже не держусь на ногах. Кстати, я привезла тебе твою почту. Три письма — наверное, поздравления с Рождеством. А я получила красивую открытку из Парижа, угадай от кого… От нашей милой Бадетты! Она пишет, что не очень довольна своей работой во Франции и подумывает вернуться в Канаду. Я бы очень этого хотела. Она такая приятная и интересная женщина!
— Да, — согласилась Эрмин. — И мне очень нравится Бадетта. Вот увидишь, она к нам вернется.
Лора вынула из своей сумки маленькие конверты, вручила их дочери и нежно поцеловала ее.
— Доброй рождественской ночи, моя замечательная доченька, красивая и великодушная…
Они обнялись с тихим смехом. Жослин поцеловал Эрмин в лоб, затем настала очередь детей. Мукки показал Луи скамьи, где им предстояло спать.
— Мы будем ночными часовыми, — добавил он. — Поверь мне, не так-то просто спать, когда бабушка Одина храпит.
— Она останется в кресле? — удивился мальчик.
— Да, и лучше ее не беспокоить!
Эрмин проводила родителей в их комнату, затем вернулась и села под елкой, чтобы лучше рассмотреть игрушки, которые смастерил Людвиг.
— Констан будет на седьмом небе от счастья, — вполголоса сказала она мужу.
— Не сомневаюсь, это отличный подарок от Санта-Клауса.
Маленький фонарь был еще включен, поэтому она смогла прочесть свои письма. Овид Лафлер поздравлял ее с новым, 1947 годом открыткой с сельским пейзажем, украшенным серебристыми блестками. Учитель был очень краток, закончив фразой «с дружескими воспоминаниями», адресованной всей семье. Затем, без особого удивления, Эрмин прочла послание от Родольфа Метцнера, довольно традиционное, внутри роскошной открытки, белой с золотом: Дорогая Эрмин, пусть этот год принесет много счастья вам и вашим близким.
Она тряхнула головой, не понимая, как этот почти пятидесятилетний мужчина мог ей понравиться. Проведя пять месяцев рядом с Тошаном, она была больше, чем когда-либо, влюблена в своего мужа. К привычной страсти в их отношениях добавилось доверительное согласие. «Как я могла сомневаться в своих чувствах к Тошану, будь то во время войны или в присутствии Родольфа? — спрашивала она себя. — Как только я оставалась одна, я тут же теряла почву под ногами, и это было очень глупо. Стоит только вспомнить о том, как однажды вечером я бросилась на шею Овиду! И позволила себя ласкать! С Родольфом я тоже была чересчур мила. Отныне я буду сильной и сумею защитить себя от всевозможных обольстителей».
Третье письмо пришло от Лиззи, помощницы режиссера Капитолия. Это послание огорошило Эрмин, и ей пришлось перечитать его два раза. «Что это значит? — недоумевала она. — Лиззи упрекает меня в том, что я расторгла свой контракт с Голливудом, и утверждает, что директор Капитолия разъярен, поскольку эта роль могла бы пойти на пользу моей карьере, а также репутации театра в целом. Но я ничего не расторгала! Что за нелепая история?»
Тошан подошел к ней, заинтригованный ошеломленным выражением ее лица.
— Ничего не понимаю! — тихо сказала она. — Идем спать, я расскажу тебе об этом завтра.
— Но о чем?
— О Лиззи! Она почему-то считает, что это я отказалась сниматься в Голливуде, что я предпочла свою семью профессиональному успеху. Но ведь это не так — они сами нашли другую актрису.
— Какая разница! Я очень рад, что ты проводишь эту зиму здесь, в плену снегов и моих объятий. Плевать нам на славу и деньги.
Тошан со смехом потянул ее к себе, вынудив подняться, и обнял. Он вдохнул запах ее тела и поцеловал теплыми губами ложбинку между грудей. Она ослабла в его руках, томная, захмелевшая от шампанского.
— Ты прав, любимый, — согласилась она. — Когда-нибудь я получу этому объяснение, но все это не важно. Мне лучше здесь, с вами, с тобой. Ты сделал мне такой чудесный подарок, пригласив моих родителей и брата!
Некоторое время они стояли обнявшись, слившись губами в поцелуе, счастливые оттого, что находятся под крышей своего дома, в тепле, вместе со своей семьей. Этой ночью им предстояло вести себя скромно, поскольку они делили комнату с Мадлен, но вынужденный период целомудрия лишь распалял их желание, которое так часто заставляло вибрировать их тела. На протяжении долгих зимних ночей у них еще будет время наверстать упущенное.
* * *
Несмотря на смутный страх, Киона уснула, как только легла, прижимая к груди плюшевого мишку. Ей казалось, что она избавилась от своих способностей, по крайней мере, временно. Акварели Лоранс, равно как и фотографии Мартена Клутье, не пробудили в ней ничего паранормального.
Короткий визит Делсена стал для нее грустным инцидентом, за который она сама несла ответственность. То, что шокировало или напугало бы другую девочку ее возраста, казалось ей заурядным фактом благодаря ее проницательности и развитому интеллекту. Служащие пансиона развратили Делсена, очернили его душу. Если юный индеец вел себя плохо, в этом не было его вины. Его гнев не знал границ: это делало его жестоким, безжалостным и порочным.
Он даже не пришел к ней во сне, где и без него толпилось множество людей. В приоткрытые двери прошлого устремился целый калейдоскоп образов и поразительно реальных сцен. Киона прогуливалась среди них, перемещаясь из одного места в другое, — невидимый свидетель прошлого.
Она снова очутилась на пикнике вместе с женщинами, белые фартуки и светлые лица которых напоминали необычный большой букет, лежащий на траве.
— Нам повезло, что у нас проводятся такие мероприятия, — говорила одна из них. — Этот обед на свежем воздухе для женщин местного прихода — настоящее удовольствие.
— И речь месье священника была очень хорошей. Надеюсь, что в следующем году пикник снова состоится и будет такая же хорошая погода.
— О! — воскликнула одна девушка. — Мадам Амели, моя мать передала вам рецепт пива. Она утверждает, что вы никогда не пробовали такого хорошего пива. Нужно взять бочонок емкостью десять галлонов, налить туда один галлон черной патоки, восемь галлонов воды и отварного хмеля побольше. Все это должно бродить дней десять.
— Спасибо, милая, обязательно попробую. Но мне нужно заниматься огородом, поскольку месье Дюбюк будет снова выбирать самый лучший, а в этом году я так хочу победить, что начала копать землю аж в апреле, когда снег еще не весь растаял.
Киона заметила плетеные корзины и белые скатерти. Но в ту же секунду все исчезло и она очутилась в церкви, где кюре в пылкой проповеди напоминал прихожанам о необходимости соблюдения обета трезвости. Это был отец Трамбле, который яростно боролся с пьянством и следил за нравственностью жителей поселка.
— Напоминаю, что отныне мальчики и девочки не должны посещать каток в одно и то же время! — вещал он. — Конечно, в монастырской школе классы останутся смешанными, но мы рассчитываем на бдительность сестер Нотр-Дам-дю-Бон-Консей в деле пресечения любого недостойного поведения.
Девочка, которая ощущала себя маленьким любопытным облаком, предпочла удалиться. Она с удовольствием плыла по этому яркому, оживленному и шумному сну. Внезапно она оказалась на плато, которое раньше называли верхним городом, где целлюлозно-бумажная компания выстроила еще более комфортабельные дома, чем в долине.
Двое мужчин, по всей видимости соседи, в брюках из грубой холщовой ткани и в шотландских рубашках, яростно о чем-то спорили.
— Эй! Что ты топчешься по моей территории? Убирай отсюда свою телегу!
— Я уберу ее после того, как ты уберешь свои дрова с нашей земли! И скажи своей жене, чтобы не выплескивала в мою сторону грязную воду из-под посуды!
Спор разгорался все больше, переходя в крик. Киона снова увидела месье кюре. Он выглядел разгневанным и нес в руке маленькую ель с корнями, которые запачкали землей его черную сутану. С решительным видом он воткнул деревце в землю на равном расстоянии от обоих домов.
— Вот, это граница, и больше я ничего не хочу слышать!
Девочка улыбнулась. Внезапно она узнала это место, вспомнив, какой высокой и пушистой стала эта ель, свидетельница раздора и энергичного вмешательства священника.
Безо всяких усилий со своей стороны, словно птица, летящая над землей, Киона увидела себя над кладбищем. Было сумрачно, как осенним вечером. Она различила маленького мальчика, прячущегося среди могил. Он посмотрел налево, затем направо и бросился бежать. Заинтригованная, Киона последовала за ним. Он вошел в один из домов на улице Сен-Жорж. Бросив взгляд на стенные часы, его отец спросил, где он шлялся так долго.
— Я плохо вел себя в классе, и сестра меня наказала. Мне это не понравилось, и я выпрыгнул в окно. Двое старших учеников побежали за мной, но не догнали, и я спрятался на кладбище.
— Ты что, ненормальный? — возмущенно воскликнул его отец. — Разве можно так себя вести? Это же кощунство, мальчик мой!
— Но, папа, я гораздо меньше боялся мертвых, чем двух живых громил, которые гнались за мной!
Киона снова оказалась на улице и повторила слова ребенка: «Я гораздо меньше боялся мертвых». «В сущности, это очень разумно, — подумала она, — ведь мертвые не могут причинить вреда живым». Иногда они являлись ей в виде света, серого или голубоватого, а порой приходили в образе людей, вроде бы из плоти и крови, но все это, возможно, было лишь иллюзией.
«Они не могут причинить мне зла! — увлекаемая холодным ветром по улицам поселка, говорила она себе. — Я ведь не испытывала страха в кинотеатре, когда Мин повела меня смотреть “Тарзана”! Животные не выпрыгивали с экрана. А призраки — это то же самое!»
Эти рассуждения успокоили ее и развеселили. Она несколько минут понаблюдала за хоккейным матчем, который разворачивался за высоким зданием магазина. Хоккейный клуб округа Сен-Жорж лиги Лак-Сен-Жана впервые играл против клуба Сен-Фелисьена. Пейзаж вокруг был белоснежным. Игроки Валь-Жальбера в сине-бело-красной форме гордо несли эмблему целлюлозно-бумажной компании Шикутими, изображенную на кленовом листе.
«Они проиграют!» — предсказала девочка, которую мало интересовал спорт. Она перенеслась на второй этаж отеля, в одну из двадцати комнат, оборудованных со всем современным комфортом — электричеством и ванной комнатой с горячей водой. Эти помещения располагались в том же здании, что и магазин, который также выполнял функцию ресторана с двумя столовыми и одной курительной комнатой. Но сейчас Киона с сочувствием смотрела на молодого рабочего, живущего здесь, в то время как он сам рассматривал фотографию своей красавицы супруги.
— Я получил работу на фабрике, моя милая Катрин, — говорил он. — Как только мне выплатят зарплату — это будет в конце недели, — я сразу вышлю тебе деньги, чтобы ты могла ко мне приехать. Здесь, кажется, даже есть такси, курсирующее между Робервалем и Валь-Жальбером. Может, нам повезет и мы с тобой купим один из красивых новых домов. И наш малыш родится под крышей собственного дома!
Растроганная Киона выскользнула из комнаты. Дрожа от нетерпения, освободившись от всех страхов, она отправилась на фабрику, в помещении которой день и ночь гудели машины. В цеху корообдирщиков один из мужчин только что поранился.
— Черт, тебе оторвало палец, бедный Андре! — кричал бригадир. — Иди к доктору и впредь будь осторожнее!
Киона вынырнула из этого жужжащего улья на улицу. Гигантский водопад спускался по своему каменному ложу, похожий на элегантного серебристо-хрустального монстра, водяные брызги которого покрывали инеем ветви елей и кривые кустарники, растущие на отвесных берегах.
«Уиатшуан!» — обрадовалась Киона.
Поскольку она была легкой, бесплотной, ей не составило труда пролететь над бурлящей ледяной водой, прислушиваясь к свирепому пению водопада, эхо которого разливалось далеко, до самого каньона, над всем поселком, погруженным во тьму. Но это долго не продлилось. Встречный зимний ветер или шквал снежной бури вернул Киону назад, и она очутилась возле монастырской школы. Тут же она разглядела в темноте силуэт мужчины в черной одежде, который прятался за высокой елью. Она была уверена, что это ее отец, хотя его лицо было скрыто под козырьком меховой шапки и замотано шерстяным шарфом.
В ту же секунду на улице Сен-Жорж показалась монахиня. Она осторожно шла по снегу, который проезжавшие грузовики и повозки утрамбовали и сделали скользким. Это была очень молодая сестра, с красивым нежным лицом и светлыми глазами.
«Я вижу тот вечер, когда сестра Мария Магдалина нашла Мин на крыльце монастырской школы, — подумала Киона. — Мне нужно уходить. Если я увижу свою сестру младенцем, со мной случится несчастье!»
Она сконцентрировалась, чтобы покинуть это место, но все было тщетно. И тогда произошло нечто поразительное. Хрупкая монахиня, вместо того чтобы направиться к крыльцу школы, с улыбкой повернулась к ней.
— Не бойся, Киона, — мелодичным голосом произнесла она. — Нет никакой опасности и никогда не было. То, что ты видела и видишь, всего лишь образы поселка. О, мы все бываем здесь время от времени. Некоторые души отказываются покидать эти места и наверняка останутся в стенах, которые выбрали для себя, но что они могут тебе сделать? Всем вам? Передай моей маленькой Эрмин, что я оберегаю ее и детей, как делаешь это ты, получившая этот драгоценный дар!
— Вы сестра Мария Магдалина, вы умерли от испанского гриппа? — спросила девочка.
— Зачем ты задаешь вопрос, на который знаешь ответ, Киона? Следуй по своему пути, сотканному из света, дитя мое, и знай, что ты способна закрывать или открывать некоторые двери, а также защитить себя от всего, что тебя страшит.
Молодая монахиня осенила ее крестным знамением и повернулась спиной.
— Сестра Мария Магдалина, подождите! — закричала Киона. — Нет, не уходите, сестра Мария Магдалина!
Кто-то с силой потряс спящую девочку за плечо. Разъяренная Мари-Нутта, держа в руке фонарик, склонилась над ее кроватью.
— Что ты так орешь? — говорила она. — Ты разбудила Томаса, теперь он плачет, его невозможно успокоить. Тебе приснился кошмар? Опять призраки?
Киона оторопело села на кровати, с трудом осознавая, что находится в доме Тошана, на берегу Перибонки. В комнату ворвалась встревоженная Эрмин. Такой она и увидела Киону — растрепанной, с блуждающим взглядом.
— Что случилось? — спросила молодая женщина. — Кто здесь кричал? Я услышала имя… сестры Марии Магдалины!
— Прости, Мин, мне приснился сон, — объяснила Киона. — Не сердись, это все из-за твоего подарка. Я не могла поговорить с тобой об этом до Рождества, но души из Валь-Жальбера не оставляли меня в покое. Потому что я их… вызвала. Кажется, это так называется? Да, я сама захотела их увидеть, но потом они преследовали меня.
— Поэтому дедушка привез ее сюда. Она боялась, что умрет от этого, — добавила Лоранс, которая тоже проснулась.
Озадаченная и напуганная, Эрмин села на край кровати. Она с нежностью прижала к груди Киону, поцеловав ее в лоб.
— И папа был в курсе? — удивилась она. — Но зачем тебе нужно было это делать?
— Чтобы помочь Лоранс. Я попыталась увидеть Валь-Жальбер в прошлом, когда фабрика еще работала и в поселке было много народу. У меня получилось, но я немного перестаралась.
— Она повторяла нам, что открыла двери в прошлое, — подтвердила Мари-Нутта трагическим тоном. — А однажды она увидела тебя возле почтового отделения, в день закрытия завода.
— Меня это повергло в шок, Мин. Я потеряла сознание, мое сердце почти перестало биться. Папа очень испугался за меня.
— О нет! А я даже ничего не почувствовала! Какие же вы все скрытницы, — пожурила их Эрмин, еще крепче обнимая девочку. — Но скажи мне, сегодня ночью это был просто сон? Надеюсь, ты не вызвала сюда призраков!
Она произнесла это шутливым тоном, чтобы справиться с чувством дискомфорта, которое овладело ею при мысли, что Киона видела покойных: Симона, Бетти Маруа, Талу и наверняка многих других.
— Да, это был просто сон, Мин. Я расскажу вам об этом завтра утром… Мне было хорошо, я летала как птица. Да, тебе передавала привет сестра Мария Магдалина. Она оберегает тебя и твоих детей. Вот!
— Ничего себе, — произнесла Эрмин, сердце которой сжалось от волнения. — Господи, Киона, ты говоришь так, словно встретила ее на углу улицы. Объяснись, пожалуйста. Ты ее видела? Правда?
— Да, правда! Я видела ее в тот вечер, когда она нашла тебя на крыльце монастырской школы. В темноте прятался папа. Я хотела убежать оттуда, но не смогла. И тут сестра заговорила со мной. И теперь я больше ничего не боюсь.
Киона зевнула и потянулась. Она осторожно высвободилась из объятий Эрмин, которую это расстроило. Уже не впервые сводная сестра уклонялась от ее ласк.
— Я снова хочу спать, — сказала та с одной из своих очаровательных улыбок. — В рождественскую ночь с нами ничего плохого случиться не может.
Эрмин еще раз коснулась губами ее лба, затем поцеловала своих дочерей. Спавшая глубоким сном Акали ничего не слышала.
— Ну что ж, доброй ночи, милые мои! — тихо сказала Эрмин и на цыпочках вышла из комнаты. Томас больше не плакал.
«Сестра Мария Магдалина! — думала Эрмин. — Бог мой, как же я ее любила и как оплакивала! Мне было всего четыре года, но этот траур оставил в моей душе отпечаток на всю жизнь. Она собиралась покинуть монастырь, чтобы удочерить меня. Это был настоящий ангел, полный очарования. Она и сейчас им остается, там, наверху».
Эрмин улеглась рядом с Тошаном. Она беззвучно плакала. Ее муж в полусне поцеловал ее мокрые щеки. Прижавшись к нему, она вызвала в памяти нежный облик молодой монахини. Черты ее лица оставались расплывчатыми. «У меня была ее фотография, но она сгорела со всем остальным при пожаре. Киона счастливая, увидела сестру Марию Магдалину! Моя чудесная Киона… Как сложится ее жизнь?» Она беспокоилась о сестренке, понимая, что ее судьба не может быть заурядной.
— Что случилось? — наконец спросил Тошан. — Ты вся дрожишь! Кому-то из девочек приснился кошмар? Тебе не нужно было вставать.
— Да, Киона увидела странный сон. Боже мой, как она меняется! Это уже не та маленькая девочка, которая нуждалась в моей нежности. Меня это огорчает. И потом, я, похоже, получила послание из прошлого. Я расскажу тебе об этом завтра. Обними меня крепче. Я так хочу, чтобы зима длилась вечно, чтобы мы больше никогда, никогда с тобой не расставались.
— Не бойся, ничто нас не разлучит, — шепнул он ей на ухо. — И зима только начинается.
Киона в это время еще не спала. Она немного бахвалилась, утверждая, что больше не боится призраков. Неприятное воспоминание о последнем трансе в Валь-Жальбере не покидало ее, а также не оставляло ее ощущение неизбежности того, что однажды она не вернется в мир живых.
К тому же ей надоело вызывать любопытство в своем окружении. «Напрасно мои призраки пытаются меня успокоить, — думала она. — Мне надоело быть не такой, как все. Я не хочу, чтобы все обращались ко мне всякий раз, когда им захочется получить какую-нибудь информацию, или смотрели на меня так, словно у меня во лбу вырос третий глаз. Я, как и любой другой человек, хочу, чтобы двери прошлого и будущего были закрыты для меня… Но кто защитит меня от моих видений? Если верить словам сестры Марии Магдалины, души, которые являются мне, хотят, чтобы я признала их присутствие».
Эти горькие размышления прогнали сон. Она уснула лишь много времени спустя, убаюканная размеренным дыханием близняшек и Акали.
