Стояла прекрасная погода. Облака, похожие на маленьких белых барашков, медленно плыли по бескрайней лазури неба. Ласковое солнце пригревало землю. Мужчины рано утром ушли на охоту, и Изабель решила сходить в лес за ягодами. Подхватив корзину с едой для пикника, она позвала Мари и детей. Проходя мимо Микваникве, она кивнула в знак приветствия. Индианка была на сносях, а потому предпочитала не отходить далеко от дома. В данный момент она занималась дублением кож, но при виде веселой компании произнесла на ломаном французском:

– Вы не отходить далеко! Makwa тоже кушать miscominag!

– Кто такой этот makwa? – спросила Изабель у Отемин, сворачивая на тропинку, которая вела к ручью.

– Makwa делает «Гр-р-р!», – ответила девочка, изобразив рычание дикого зверя. – Makwa – это медведь, и он любит miscominag, как и мы. Малина – всем вкусно!

– В лесу водятся медведи? – спросил Габриель с энтузиазмом.

– Много!

– Медведи боятся людей! – поспешно заявила Изабель, оглядываясь по сторонам.

Они шли как раз вдоль поля. Изабель заметила, что в ограде снова зияет дыра. Надо будет сказать Александеру, чтобы поскорее починил, иначе урожай соберут косули, а не люди. Скоро они вышли на поляну с дикими ромашками, и Изабель с наслаждением вдохнула аромат цветов. Сквозь крону деревьев пробивались мириады тонких солнечных лучиков, похожих на нити, связывающие землю с раем… Призрак злого медведя растаял, словно о нем и речи не было. Над ковром из цикория, ваточника, чертополоха и горчицы порхали многие десятки больших оранжевых и черных бабочек. В сухом теплом воздухе птичье пение звучало так, словно это был гимн природы. Здесь не скрипели колеса повозок, не пели пьяницы, не отбивали время церковные колокола, не кричали глашатаи… Тишина – вот подлинная царица этих мест!

– Мам! – позвал Габриель, замерев перед разноцветным ковром луговой растительности. – Посмот’и! Словно ’адуга упала на землю!

– Увидеть радугу – к удаче, Габи! Но чтобы она упала на землю… Право, не знаю…

– Вот увидишь, мы насоби’аем го’у малины!

С этими словами мальчик нырнул в травяное море. Со своими ярко-рыжими волосами, порхающими вокруг головы, он и сам был похож на бабочку. Крошка Отемин бросилась следом, подпрыгивая, словно жеребенок. Изабель с удовольствием наблюдала за детьми, которые то утопали в ласковой зелени, то вдруг показывались на поверхности. Лица у обоих раскраснелись от возбуждения и жары. Какое умилительное зрелище! Какое счастье для сына – быть здесь! С улыбкой на устах Изабель подняла глаза к небу, голубизна которого напомнила ей глаза Александера. Она спрашивала себя, кого следует благодарить за эти прекрасные минуты.

– Я же гово’ил! Иди посмот’и! – закричал Габриель, возвращаясь к матери.

– Что ты там нашел, любовь моя? Куст малины?

– Я гово’ил, что тут есть ст’аусы, а вы мне не ве’или! Смот’и, я нашел яйцо! Ог’омное!

Изабель и Мари пошли через это цветущее море к Габриелю, который подскакивал от нетерпения возле своей находки. В густой траве белело нечто, весьма похожее на гигантское яйцо. Изабель нагнулась и осторожно его потрогала. Поверхность его, тусклая и сероватая, для скорлупы была слишком влажной.

– Это не яйцо, Габи. Это – гриб.

– Г’иб? Но у него же нет шляпки!

– Вспомни те маленькие белые грибы-шарики, которые ты так любишь раздавливать ногой. Они лопаются, и на твоих чулках оседает коричневая пыль. Так вот, это гриб того же вида, только более крупный.

– Это «волчий пук»?

– Да, «волчий пук».

Изабель улыбнулась. Но мальчик не спешил ей верить. Он стоял и сердито смотрел на гриб.

– Вот это – «волчий пук»?

– Да.

Она аккуратно отделила гриб от грибницы.

– Здо’ово! Это ж сколько из него выйдет пыли, когда я на него п’ыгну!

На лице мальчика было написано такое блаженство, что Мари и Отемин расхохотались.

– На этот раз ничего не получится. Он еще не перезрел! Лучше отнесем его домой и зажарим с луком. Получится очень вкусно!

– Мам, я не хочу его есть! Я хочу его лопнуть!

Невзирая на протесты сына, Изабель положила гриб в корзинку, выпрямилась и осмотрела окрестности.

– Здесь должны быть другие грибы! Если мы их найдем, вечернее рагу будет еще вкуснее!

– Фу!

Габриель красноречиво поморщился.

– Когда еда достается с таким трудом, носом не крутят! К тому же от супа с подосиновиками, лисичками и грибами-зонтиками еще никто не умирал! Давайте все вместе поищем грибы! Набрать малины и черники мы всегда успеем.

Солнце уже стояло высоко, когда Изабель уложила в корзинку с ягодами корнетик из березовой коры, полный лесных орехов. С удовлетворением осмотрев «добычу», она накрыла корзину салфеткой. Мари как раз поднимала с земли свою корзину, когда рядом хрустнула ветка. Обе женщины подняли головы.

– Наверное, заяц!

Габриель с Отемин играли неподалеку. Они нашли выпавшего из гнезда птенца и мастерили для него новое гнездо. Передернув плечами, Изабель направилась было к детям, когда раздался звук, от которого волосы зашевелились на голове. У нее вдруг появилось ощущение, что за ними наблюдают. Скользнув взглядом по ближайшим деревьям, она крикнула:

– Габриель, пора возвращаться!

– Да, мамочка! А можно мы возьмем птенца с собой?

Неужели в этом лесу действительно водятся makwa?

– Можете взять.

Качнулась ветка. У Изабель оборвалось сердце. Теперь она думала только о том, как бы поскорее увести отсюда детей.

– Дети, поспешите!

Габриель с Отемин с хохотом подбежали к ней. Изабель подтолкнула сына в том направлении, откуда они пришли. «Где-то должно быть раздвоенное дерево!» – проговорила она про себя, вспоминая, куда следует идти.

– Да где же оно, это дерево?

Теперь ей казалось, что все деревья похожи друг на друга, что десятки тропинок расходятся в разных направлениях. Изабель охватила паника.

– Мари! Мари, я не знаю, куда идти! Мы заблудились!

– Нет, мадам, – пробормотала служанка, которую тоже стал одолевать страх. – Я уверена, что нам туда! Вон по той тропинке!

– Мамочка!

– Габи, поспеши!

Обернувшись, Изабель увидела, что мальчик смотрит на нее с очень странным выражением на лице. Вернее, не на нее, а на что-то или кого-то у нее за спиной. Она повернулась снова. Корзина выпала у нее из рук, и она закричала от страха:

– А-а-а!

Прямо перед ней возвышалось нечто грязное и лохматое, возникшее из лесной тени.

– Мадам, простите! Я не хотел вас напугать.

– Вы не хотели? Кто бы мог подумать!

Еще не опомнившись от испуга, она уставилась на дуло охотничьего ружья, смотревшего прямо на нее. Незнакомец опустил ружье и кашлянул, прочищая горло. Потом он свистнул. Показался второй охотник. Он был выше ростом и стройнее, на смуглом лице выделялись глаза с удивительным золотистым оттенком, которые теперь внимательно осматривали поляну. При виде дамы он попытался изобразить доброжелательную улыбку. Габриель подошел ближе. Изабель взяла сына за руку, готовая бежать со всех ног.

– Кто вы и что здесь делаете?

– Я – Стюарт Макиннис, – представился первый мужчина. – А это мой брат Фрэнсис.

– Макиннис? Так вы – шотландец? По вашему выговору этого не скажешь.

– Я родился в Шотландии, но вырос на острове Антигуа.

– Антигуа?

Это объясняло и необычный акцент, и смуглую кожу его брата.

– Далеко же вы ушли от дома, мсье Макиннис! – насмешливо бросила Изабель. – Или вы заблудились?

– В этих краях мы всего два месяца! Наша мать умерла прошлым летом от желтой лихорадки, и, как только представился шанс, мы сбежали из рабства. Мы надеялись, что в Квебеке…

По лицам парней разочарование читалось яснее, чем могли бы сказать слова. Они оба были чумазые и бородатые, и трудно было определить, с людьми какого рода ты имеешь дело. Притворившись, что хочет поднять корзинку, Изабель приподняла салфетку и нащупала нож. В следующее мгновение она продемонстрировала свое оружие незнакомцам.

– Мари, бери детей и уходи! Предупреди Александера и Мунро, что в лесу мы повстречали очень интересных… makwas!

– Но они же ушли на…

– Беги скорее!

Изабель так сверкнула на девушку глазами, что она поспешно схватила детей и потащила их за собой. Когда протесты сына затихли вдали, Изабель вздохнула свободнее. Она снова заговорила с незнакомцами, надеясь, что ее голос прозвучит в достаточной степени уверенно:

– Уходите! Уходите отсюда, оставьте нас в покое!

– Но мы не сделаем вам ничего плохого, мадам, поверьте!

Стюарт посмотрел на маленький кухонный нож, поставил ружье дулом на землю, оперся на приклад, и на его сером от грязи лице блеснули два ряда на удивление белых зубов. Изабель и сама поняла, насколько комично выглядит со своим «оружием», особенно если учесть, что защищаться ей пришлось бы от двух сильных мужчин, и отступила на шаг.

– Ладно! Тогда я уйду, но запрещаю вам идти следом!

Фрэнсис засмеялся. Брат хмурым взглядом призвал его к порядку, потом подмигнул Изабель.

– Обещаем! Но хотел бы вас предупредить…

В эту секунду раздался такой жуткий крик, что у всех троих кровь заледенела в жилах. Стюарт кинулся по тропинке, которую выбрали, убегая, Мари и дети.

– Это точно он! Дева Мария, сделай так, чтобы мы успели вовремя!

Изабель с Фрэнсисом побежали следом, но молодой мужчина очень скоро ее обогнал.

– Габриель! Габи, я иду!

Если крик Мари испугал Изабель до дрожи, то последовавшее за ним рычание едва не довело ее до обморока. Ей показалось, что сердце остановилось в груди. Медведь! Мари с детьми оказались по одну сторону от зверя, она с мужчинами – по другую. Медведь стоял на задних лапах и скалил свои страшные зубы.

– Только не шевелитесь! – тихо попросил Стюарт, вскидывая к плечу ружье.

Опустившись на четыре лапы, медведь принюхался и медленно двинулся к корзинке у ног Мари.

– Мадам! – всхлипнула перепуганная служанка.

– Мари, просто стой спокойно! – шепотом приказала ей Изабель.

Медведь посмотрел по сторонам и рыкнул.

– Мамочка, а makwa нас всех сож’ет? – спросил Габриель, глаза которого расширились от страха.

– Габи, стой смирно, умоляю! Стой смирно! Не-е-ет!

Мальчик в испуге бросился к матери. Растревоженный криками, медведь побежал следом. Два выстрела особенно громко прозвучали в тишине леса. Потревоженные птицы с громким щебетом взмыли в небо. Что-то с глухим стуком повалилось на землю, и тишина вернулась. Зверь лежал у ног Габриеля, и тот зачарованно смотрел на него. В обрамлении рыжих вихров лицо мальчугана казалось очень бледным. Отемин, которая уцепилась за юбку молодой индианки, заплакала. Мари дрожащей рукой погладила ее по черным волосам, из которых кое-где торчали сосновые иголки.

– Я же приказала тебе стоять на месте!

С этими словами Изабель кинулась к сыну.

Мальчик, который все еще не мог отвести глаз от лежащей перед ним бурой глыбы, молча позволил себя обнять.

– Ты в порядке, парень? – наклонился к нему Фрэнсис.

– Да, с ним все хорошо. Я… Спасибо вам! Если бы не вы… Может, поужинаете с нами?

– Не стоит благодарности! А за приглашение спасибо! – ответил Стюарт, на всякий случай упирая дуло медведю в бок. – Мы выслеживали его два дня. Хорошо еще, что вы сначала повстречали нас, а потом уже его!

– Конечно же, вы правы, – прошептала Изабель. От запаха убитого зверя ее начало подташнивать. Впрочем, надо признать, от незнакомцев пахло не лучше.

– Позволю себе заметить, вам не следовало бы гулять по лесу без огнестрельного оружия! Ваш ножичек не помог бы спасти мальчику жизнь. И вообще, как вы оказались в такой глуши?

– Мы живем неподалеку.

Изабель почувствовала, как в сердце укрепляется решимость снова поговорить с Александером и убедить его перебраться в город. Выходит, жить в лесу не так уж безопасно!

Оказалось, что у двадцатилетнего Стюарта блестящие темно-каштановые волосы, приятное, по-юношески пухлощекое лицо и нос в веснушках. Изабель даже предположила, что бороду он носит исключительно для того, чтобы казаться старше.

Сидя на колоде с чаркой лучшей водки, изготовленной Мунро, юноша на старательном французском, пересыпанном, правда, большим количеством английских слов, рассказывал им историю своей жизни. Он появился на свет в семье бедных фермеров на полуострове Морверн, на западном побережье Шотландии. Отец его погиб вместе с сотнями соотечественников в битве при Каллодене в 1746, незадолго до рождения сына. Его мать, Джейн Макиннис, приговорили к депортации в американские колонии.

После долгого и мучительного плавания человеческий груз доставили на Антильские острова, а точнее – на остров Антигуа. Выжила лишь половина несчастных переселенцев. Как выяснилось, чтобы быть проданными в рабство. Мать считала чудом, что ее младенец остался в живых. Ее купил владелец плантации сахарного тростника, и она сначала работала там портнихой, а впоследствии – кухаркой. Влюбившись в раба, она родила семерых, но все они, за исключением Фрэнсиса, умерли в раннем детстве.

Слушая рассказ, Изабель накрывала на стол и краем глаза наблюдала за Александером. Она видела, что, несмотря на внешнее спокойствие, он пытается скрыть охватившее его волнение, – как всегда, когда речь заходила о Каллодене. Не отвлекаясь от беседы, мужчины принялись за еду. Мари положила рагу на тарелки Габриелю и Фрэнсису, одарив последнего робкой улыбкой, что не укрылось от внимательных глаз Изабель. Антигуанец в свои шестнадцать-семнадцать был таким же высоким и крепким, как Александер. У него, как и у брата, была весьма располагающая улыбка, но черты лица отличались большей тонкостью, а кожа была очень смуглой и гладкой.

– Фу, гадость! – Габриель выплюнул содержимое рта на тарелку. – Я не хочу это есть! Гадость!

– Это медвежатина, – пояснил Александер, подняв на ноже кусок мяса. – Вкусное мясо! Перестань ныть и ешь что дали!

Его тон совсем не понравился Изабель. Она топнула, чтобы привлечь его внимание.

– А что? – Он пожал плечами. То, что все теперь на него смотрели, его совершенно не волновало. – Это не последний раз, когда ему подадут медвежатину! God damn! Мальчик должен привыкать к тому, что есть на столе!

И Александер отправил кусок в рот, а следом – еще один. Но едва начав жевать, он уставился в свою тарелку, потом поковырялся в ней вилкой.

– Dé a tha seo?

– Это рагу из медвежатины, Алекс.

Стюарт проглотил то, что успел сунуть в рот, и, как он ни старался быть вежливым, тоже поморщился.

– Мамочка, я же гово’ю, что это гадость!

Мальчик отодвинул кусок мяса на самый край тарелки и сказал, глядя на Александера:

– Это из-за «волчьего пука» ’агу гадкое!

– Из-за «волчьего пука»! Из-за г’иба! Волк, наве’ное, был ог’омный, раз смог сделать такой «пук»! Я хотел его лопнуть, а мама сказала, что надо положить его в еду!

– Габи, это просто гриб, а грибы – вкусные!

С этими словами Изабель заняла свое место за столом.

– Для ведьмы – да, любые грибы сгодятся! – засмеялся Александер. – Может, ты решила нас отравить или прогнать наших гостей?

Молодая женщина положила в рот кусочек мяса в грибной подливке и… тут же скривилась.

– Ну что? – поинтересовался Александер. – Как рагу, вкусное?

– Если бы на нас из-за каждого куста не бросались медведи, я бы, может, нашла грибы и получше! А пока довольствуюсь тем, что есть!

И она сунула в рот еще кусочек, подтверждая свои слова.

– Не могу с тобой согласиться! Свою долю помоев я в этой жизни уже съел… И как-нибудь обойдусь без куска медвежатины. К слову, этот медведь чуть не пообедал моим сыном, потому что его матери захотелось набрать в лесу «волчьих пуков»!

Изабель не донесла испачканную подливкой вилку до рта и сидела с открытым от удивления ртом. Кусочек гриба с тихим «плюх!» упал обратно в тарелку. Поглядывая на Габриеля, который был слишком занят тем, что копался в рагу, чтобы выловить хоть один съедобный кусочек, она то краснела, то бледнела. Остальные, казалось, не усмотрели в словах Александера ничего странного. Да и кто бы усомнился в отцовстве шотландца, если они с мальчиком так похожи! И только Мари потупилась. Александер осознал свою оплошность последним. Он встал и вышел из дома.

– Алекс, он не должен знать! Тебе стоит научиться держать язык за зубами!

Мужчина, бледный от ярости, живо обернулся и упер кулаки в бока.

– Ты собираешься скрывать это от него всю жизнь, Изабель?

– Нет! Но он ведь еще такой маленький! Он не поймет! Единственный отец, которого он знал, – это Пьер. Я не представляю, как ему можно объяснить, что его настоящий, родной отец – ты! Нет, еще слишком рано!

– Но его отец – я! Габриель – МОЙ сын, God damn!

– Он узнает об этом, только позже. А пока я прошу тебя, следи за тем, что говоришь! И еще… Почему ты не предупредил меня, что в окрестностях бродит медведь? И как можешь ты обвинять меня в неосмотрительности, если знал о звере и не сказал? И не отрицай! Микваникве мне все рассказала!

– Ей было сказано, чтобы она, если понадобится, предупредила тебя об опасности! Я не думал, что тебе взбредет в голову так далеко отойти от дома!

– Я бы не стала отходить, если бы ты сказал мне правду! Алекс, получается, что ты мне не доверяешь. Или думаешь, что я такая дура, что не поняла бы, какая опасность может подстерегать нас здесь? Ты ошибаешься! И еще хочу сказать тебе следующее: так жить до старости я не собираюсь! Я не жена переселенца и никогда ею не буду! Я слепо пошла за тобой только ради Габриеля! Я тебе доверила и себя, и сына! И я надеялась оказаться в более «цивилизованном» месте, а не тут, где нас окружают одни индейцы!

– Микваникве добра к тебе. И очень с тобой терпелива, хотя то, что ты смотришь на нее свысока, ее обижает.

– Надо же, сколько всего она успела тебе рассказать! Наверное, выплакалась у тебя на плече?

– Прекрати! Микваникве – законная супруга Мунро, ей есть с кем поговорить!

– Думаешь, я ничего не знаю о нравах индианок? Не замыливай мне глаза своими баснями о супружеской верности! Эта женщина глаз с тебя не сводит, а ты…

Изабель слишком разозлилась, чтобы заметить, как стушевался Александер. Она отвернулась и быстрым шагом направилась к дому. Повторяя про себя ее последние слова, Александер вдруг спросил себя, заметил ли Мунро, что его жена до сих пор при случае строит ему, его кузену, глазки.

Александер вспомнил жаркую летнюю ночь, когда он вышел из вигвама на воздух в поисках прохлады. У него никак не получалось заснуть. Это было всего две недели назад. Индианка пришла, когда он уже сидел на пригорке возле маисового поля, откуда хорошо просматривались и дом, и вся поляна. Бесшумно, словно уж, она обвилась вокруг него и прижалась щекой к его груди.

«Тот, кто явился из грез»…

Из разговора стало ясно, что в это сердце прокралась ревность. Александер улыбнулся. На душе у него вдруг стало легче. Бросив последний взгляд на дом, он присоединился к Мунро и гостям, которые сидели на пригорке у костра.

Упавшая на пол иголка никак не хотела отыскиваться. Отчаявшись, Изабель стала искать в своей корзине для шитья другую. На коленях у нее лежала детская рубашка. Неудивительно, что мысли молодой женщины в тысячный раз обратились к сыну. Габриель привык к новой жизни быстрее, чем она ожидала. Он начал подражать Александеру и Мунро не только в поведении, но и в речи, и его выговор заметно улучшился. С Александером они успели по-настоящему подружиться. Изабель иногда ловила себя на том, что ревнует, – было трудно принять мысль, что любовью сына нужно с кем-то делиться.

Та же проблема возникла в свое время и с Пьером. Поскольку между мужем и сыном не было кровного родства, она делала все возможное, чтобы отдалить их друг от друга. В то время она считала, что это нормально. Но теперь впервые осознала, что попросту хотела, чтобы мальчик любил только ее одну. Если у нее отняли любовь мужчины, то любовь сына уж точно никто не отнимет! Габриель стал центром ее мира. В ответ на это Пьер покупал мальчику игрушки и книжки, которым завидовали все дети квартала. Таким образом ему удалось привлечь внимание Габриеля и заслужить его любовь, невзирая на все ухищрения Изабель.

Рука ее замерла над шитьем, ничего не видящий взор устремился вдаль… Пьер обычно поступал так со всеми, чьего расположения хотел добиться. Она не стала исключением. Ее супруг считал, что «на войне и в любви все средства хороши»: задаривал ее драгоценностями, окружал удобствами и красивыми безделушками… И связи на стороне заводил в надежде, что она станет ревновать и вернется в его постель. Когда же убедился, что ничего не выходит, прибег к последнему средству…

Любил ли он ее по-настоящему? Не стала ли она для него призом в игре на соблазнение? Может, ему просто хотелось заставить ее себя полюбить – из элементарного мужского тщеславия? Хотя нет, по-своему Пьер любил ее, она не могла отрицать это. А что до резонов… У каждого свои причины любить того, кого он любит. Безусловно любит лишь Господь…

Изабель кивнула, соглашаясь сама с собой, и вернулась к реальности. Но как ни рылась она в мотках ниток и лент, иголок так и не нашла.

– Куда они все подевались? Габрие-е-ель! Иди сюда! Где этот маленький проказник? Ну подожди, попадешься ты мне…

Оставив шитье на столе, она вышла из дома. Но сына на поляне не оказалось. Изабель стремительным шагом направилась к полю, где, как она знала, Александер с Мунро с утра корчевали пень. Братья Макиннисы вызвались им помочь. Надо заметить, Александер был не против их присутствия. Они все вместе ходили на охоту, вместе работали на поле, да и женщин при случае было на кого оставить. Впрочем, Изабель быстро подметила, как Фрэнсис смотрит на Мари, которая превратилась в симпатичную девушку, поэтому утверждать, что с братьями дамы «в полной безопасности», она бы не спешила…

– Алекс!

Мужчины были заняты работой. Скрестив на груди руки и притопывая ножкой, Изабель нетерпеливо ждала, когда на нее обратят внимание. Александер стоял к ней спиной, и шрамы блестели от пота. Она вспомнила, с каким изумлением Габриель в первый раз смотрел на эту исполосованную спину.

В тот день Александер снял рубашку и стал обливаться водой. Габриель, которого любопытство заставило забыть о вежливости, спросил: «Откуда у тебя эти ш’амы?» Александер не сразу нашелся с ответом. Он забыл, что сын никогда не видел его спину. В конце концов он ответил шутливым тоном: «Я провинился, и меня наказали». «Наве’ное, ты сделал что-то очень плохое?» – «Тот, кто меня наказывал, наверняка так думал!» – «Больно было?» Александер кивнул, и улыбка пропала с его лица: «Хватило, чтобы я запомнил и никогда больше этого не делал».

– Что случилось?

Александер вогнал вилы в землю, оперся на рукоять и улыбнулся. Потное лицо было перепачкано землей.

– Изабель! Я не могу ждать ответа целый день! Ты видела те серые тучи?

– Где Габриель?

Он вздохнул. Изабель же смотрела на его бронзовую от загара, мускулистую грудь, поросшую темными волосами. Польщенный вниманием, Александер округлил руки и напряг украшенные татуировкой бицепсы. Этот примитивный прием соблазнения действовал безотказно даже на самых целомудренных женщин.

– Если в шалаше под соснами его нет, значит, они с Отемин пошли на пруд порыбачить.

– Ладно, пойду посмотрю!

Несколько смущенная этой демонстрацией мужественности, Изабель поблагодарила Александера кивком и направилась к шалашу, в котором дети любили играть. В свое время его построили из веток, оставшихся после сооружения вигвама для Мунро и Микваникве. Габриель назвал этот шалаш «бандитским логовом». Но в нем никого не оказалось.

Габриель запретил матери даже заглядывать в шалаш, поэтому Изабель воспользовалась моментом, чтобы как следует его рассмотреть. Когда глаза молодой женщины привыкли к темноте, она увидела плоды «активной деятельности» детей и невольно поморщилась от отвращения. Многочисленные насекомые и мелкие зверушки были приколоты иголками и булавками к кускам коры – божьи коровки, пауки, несколько видов земноводных и грызунов. Некоторые были покрыты – очевидно, для сохранности – какой-то густой массой, издающей запах сосновой смолы.

– Фу!

Взгляд Изабель упал на шкурку мускусной крысы, натянутую на грубо сработанную деревянную раму – миниатюрное подобие тех, какими пользовалась для сушки шкур Микваникве. В своем стремлении к познанию Габриель был готов до бесконечности экспериментировать и еще не задумывался о вопросах жизни и смерти. Неужели дело дошло уже и до осознанной охоты на несчастных зверушек и насекомых?

– Эта дикарская жизнь окончательно развратит его ум! – пробормотала Изабель себе под нос и подобрала с земли коробку с булавками.

Подул свежий ветерок. Изабель ослабила шнуровку корсажа и смахнула с груди капельки пота. Дышать сразу стало легче. Она посмотрела в сторону огорода, где Микваникве, стоя на четвереньках, пропалывала грядки. Молодая индианка высоко подоткнула юбку, и ее бронзовые ноги были открыты едва ли не до колен. Однако, похоже, она нисколько не стеснялась взглядов, которые бросали на нее мужчины. Вспомнив, что и Александер время от времени косился в ее сторону, Изабель рассердилась. Посмотрев на свое черное платье, она была вынуждена признать, что оно не самое кокетливое из тех пяти, которые она взяла с собой в поездку. Понятно, почему Александеру приятнее смотреть на Микваникве, чем на нее…

Тут со стороны огорода послышался стон, который отвлек ее от невеселых размышлений. Одной рукой Микваникве обхватила круглый живот, пальцы другой еще сжимали кустик пырея. Мари замахала руками и закричала, призывая на помощь мужчин. Изабель побледнела. Спустившись с пригорка, она по почти пересохшему ложу оросительного канала побежала к индианке.

– Изабель, dinna!

Александер тоже бежал к ней и махал руками. А потом он спрыгнул в канал… Не понимая, что происходит, Изабель остановилась и стала ждать.

– Но я не…

– Сзади!

Не успела она оглянуться, как земля ушла из-под ног и какая-то сила увлекла ее за собой – легко, словно щепку. Сильная мужская рука схватила ее за юбку и дернула, вырывая из грязи, которая успела набиться в рот и в нос. Кашляя и отплевываясь, Изабель изо всех сил вцепилась в штанину Александера.

– Держись крепко!

С надрывным криком шотландец поднял ее, поставил на твердую землю и, задыхаясь от усилия, упал рядом. Через пару секунд, осознав, что произошло, он пробормотал, бледнея на глазах:

– Запруда! God damn! Запруду прорвало! Габриель!

То и дело соскальзывая, он вскарабкался-таки на пригорок и побежал вдоль канала к источнику этого внезапного наводнения.

– Что случилось? О нет! Габи!

Ноги Изабель запутались в юбках, и ей пришлось потрудиться, чтобы встать. Мунро, подбежавший к корчащейся от боли жене, смотрел Александеру вслед. Потом он повернулся к Изабель и только теперь заметил воду в канале. Осознав всю опасность ситуации, он оставил жену на руках у Мари и тоже побежал к запруде. Братья Макиннисы следовали за ним по пятам. Очевидно, заграждение не выдержало напора воды – дожди в эту первую неделю сентября шли часто…

– Габриель! Габриель!

Александер боялся, что детей уже не спасти. Поглядывая на бурно бегущую воду в канале, он наконец взобрался на холм.

– Габриель!

Но детей не было видно. Он утешил себя мыслью, что, если бы их унесло потоком, он наверняка увидел бы их.

– Габриель! A Thighearna mhо́r! Mo bhalach!

Испуганными глазами смотрел он на пруд, из которого, унося с собой стволы деревьев и ветки, вытекала вода. В устье запруды стремительно образовывалась стена из мусора, и это наводило на мысль, что, если дети утонули, трупы поднимутся на поверхность не раньше чем через несколько часов. Он замотал головой. Нельзя даже думать об этом! И тут в траве блеснуло что-то металлическое. Он подошел и нагнулся. Это был топор. Александер поднял его с земли и нахмурился. Это был его топор…

– Габриель?

Имя сына он произнес шепотом. Но уже в следующее мгновение в поле зрения показалась рыжая шевелюра. Со смешанным чувством злости и облегчения Александер бросился мальчику навстречу.

– Габи!

Когда их с Александером разделяла всего пара шагов, Габриель упал на колени возле белого ствола березы и разрыдался.

– Я не хотел… Не хотел! Я не знал, что это ве’евка от затво’а! Я не на’очно!

Мальчик буквально окаменел от страха. Он прекрасно сознавал масштаб своей оплошности и не осмеливался поднять голову и посмотреть в синие глаза мсье Александера. А тот разразился длинной тирадой на незнакомом языке, в котором «р» звучал необычайно раскатисто. Потом вдруг стало тихо, и мальчик решил, что Александер ушел. И вдруг кто-то обнял его, да так крепко, что у него перехватило дыхание.

– Никогда больше не делай того, что тебе запретили, мой мальчик! Никогда, слышишь?

– Но я ничего такого и не делал!

– А топор? Я прекрасно помню, что запретил тебе его трогать!

– Это Отемин его взяла… ну, чтобы от’убать ’ыбам голову.

– А кто обрубил веревку, которая не давала затвору открыться?

Последовало продолжительное молчание. Габриель по-прежнему не поднимал глаз.

– Я… Мне нужна была длинная ве’евка. Отемин поймала две ’ыбешки, а я – ни одной. И тогда я подумал, что моя удочка слишком ко’откая.

– Отемин! Где она?

Александер еще крепче обнял плачущего сына.

– Она убежала пр-р-рятаться! Испугалась, что Мунр-р-о ее накажет. А я вер-р-рнулся за топор-р-ром, вспомнил, что тут его бр-р-росил… Чтобы и за это тоже меня не наказали…

Александер был тронут признанием Габриеля и его старанием правильно выговаривать «р», однако продолжал с напускной строгостью:

– Дело даже не в том, кто взял топор. Понимаешь ли ты, что по твоей вине запруда теперь разрушена, поле – залито водой, а твоя мама чуть не утонула? Я уже не надеялся застать вас с Отемин живыми! Ты понимаешь, что за такое я просто обязан тебя наказать?

– Понимаю…

Мальчик не кривил душой – ему и правда было очень стыдно. Александер прижал его к себе и пошел назад, к дому. По пути он встретил Мунро и парней и заверил их, что с детьми все в порядке. Часть урожая погибла, и придется охотиться чаще, чтобы на вырученные деньги потом купить зерна… Но главное, что Габриель и Отемин живы и здоровы.

Топор расколол полено с громким «Тюк!», вслед за которым послышался вопль ярости. Александер подобрал куски древесины и бросил их на кучу тех, что успел наколоть раньше. Взял новое полено, поставил на колоду и снова ударил. Капля пота скатилась с виска на подбородок. Он стер ее резким жестом. Слова Габриеля до сих пор звучали в ушах: «А мой настоящий папа меня никогда не бил!»

Как больно это слышать! Александер рассердился и еще сильнее стегнул ремнем по голой попе. Мальчик забился у него в руках и закричал от боли.

«Тюк!» – снова сказал топор. Вспомнив, с какой ненавистью смотрел на него сын, вырываясь и убегая, чтобы спрятаться за ящиками, Александер застонал и отбросил полено и топор. Ему вдруг стало стыдно.

– Ты совсем спятил?

К нему бежала Изабель. Лицо ее побелело от злости.

– Кто тебе позволил избивать Габриеля? Его никогда так не наказывали, и я не позволю, чтобы это повторилось!

– Этот ребенок избалован до крайности! Он поступил очень дурно и должен понести за это наказание.

– Ты намекаешь, это я виновата, что он избалован? Я воспитывала его как могла! Но, должна тебе заметить, упрямец он такой же, как и ты! И это нелегко – в одиночку воспитывать ребенка!

– А как же тот, кого он называет своим настоящим отцом? Где все это время был твой муж?

– Пьер почти не вмешивался в воспитание Габриеля. Он кормил его, одевал, делал все, чтобы мальчик ни в чем не нуждался. Но что до принципов воспитания – тут все решала я. Неужели ты думаешь, Алекс, что за деньги можно купить все? Думаешь, мне так уж легко жилось? На самом деле ты ничего не знаешь о нас, обо мне…

– Если я ничего не знаю, то только потому, что не хотел…

– Не хотел знать! Ну конечно, вместо того чтобы разок лишить Габриеля любимой игрушки или развлечения, ты избил его, как собаку! Зато он запомнит это на всю жизнь!

– Есть вещи, которые оставляют следы пострашнее, чем ремень!

– Ну да, конечно! Лучше было бы отстегать его плетью…

Она прикусила губу и посмотрела на Александера, у которого ноздри трепетали от едва сдерживаемой ярости.

– Прости, я не имела в виду тебя…

– Я говорю не о телесных ранах, Изабель, а о том, чего ты совершенно не понимаешь!

Пнув носком полено, он отвернулся, чтобы уйти.

– Александер! – позвала она чуть слышно. – Я понимаю… Я мало знаю о твоей жизни. Но если ты дашь себе труд и расскажешь…

– Я иду на охоту!

– Тогда вперед! Беги, прячься в лесу! Как же я смогу уразуметь то, чего «совершенно не понимаю», если ты ничего не объясняешь и не хочешь про это говорить?

Александер был уже далеко. Последние слова молодой женщины затерялись в вое ветра, трепавшем ее юбку. Некоторое время Изабель стояла и думала, не пойти ли за ним следом. Но тут ее позвала Мари, и она вернулась в дом, чтобы заняться ужином.

Гроза разразилась посреди ночи. И такая жестокая, что Изабель, которая, вообще-то, не боялась гнева небес, задрожала под своими одеялами. В это невозможно было поверить, но Габриель крепко спал, прижавшись к матери всем телом. Что до Мари, то она тихонько вскрикивала, когда громыхало особенно громко.

Изабель волновалась за Микваникве. Когда Мунро с остальными ушел к пруду искать детей, его супруга, невзирая на мольбы Мари, удалилась в лес. Позже Мунро пояснил, что традиция велит индианке, едва начнутся схватки, уединиться в укрытии, которое она загодя специально для этих целей приготовила. Там она, одна-одинешенька, не проронив ни звука, должна разрешиться от бремени. «Не проронив ни звука! Уж в это я ни за что не поверю», – подумала Изабель, вспоминая, сколько мучений ей самой доставили роды.

С наступлением ночи индианка не вернулась. Александер не вернулся тоже. «Dinna worry, – сказал ей Мунро между двумя глотками водки. – Они оба прийти скоро!» Оказалось, он пообещал жене, что не станет вмешиваться и нарушать традиции ее народа. Это не помешало ему весь вечер бродить по опушке, не сводя усталых глаз с кромки леса.

– «Оба прийти скоро!» – пробормотала Изабель, имитируя шотландский акцент Мунро. – Нет, мой бедный друг, скоро она не вернется! А Александер пусть остается, если там ему лучше!

Она натянула одеяло до самого подбородка. И вдруг сердце ее дрогнуло. А если поблизости бродит другой медведь? Или волки? У Александера с собой только кинжал. И Микваникве! Страшно было представить, что могло случиться с ней. Что, если роды будут трудными? Если дитя не перевернется, как должно? Боже, спаси ее и сохрани! Но даже если бы она, Изабель, была сейчас рядом с индианкой, чем бы она могла ей помочь?

Новая вспышка осветила комнату и оборвала нить размышлений. Последовавший за ней раскат грома был таким оглушительным, что, казалось, весь мир содрогнулся. Габриель проснулся с криком и вцепился в ночную рубашку матери. Мари сидела на своей кровати и кричала от страха.

– Не бойтесь, просто молния ударила совсем рядом, – сказала Изабель, чтобы успокоить сына и девушку. – Наше счастье, что мы в безопасности!

Мари, накрывшись с головой, повизгивала, словно поросенок, которого собрались резать. Габриель посмотрел на мать расширенными от испуга глазенками.

– Мам, это доб’ый боженька на меня гневается! Потому что я сегодня поступил очень плохо!

– Нет, Габи, это просто гроза! В лесах грозы бушуют сильнее, чем в городе.

– А мсье Александер-р-р ушел в лес! Он не ве’нется, я точно знаю!

– Почему ты так говоришь? – Изабель взяла сына за подбородок, чтобы посмотреть в его заплаканные глаза. – Мсье Александер обойдет капканы и…

– Он сказал, это он – мой настоящий папа! Он точно ум’ет, как мой папа Пьер-р-р!

– Что? Когда он тебе это сказал, Габи?

– Когда бил меня р-р-ремнем! И он сказал, что по к’ови я наполовину…

В дверь заколотили кулаком. Шум заставил Габриеля умолкнуть на полуслове. Мальчик еще крепче ухватился за мать и задрожал всем телом.

– Мама, это п’ишли волки-обо’отни! Это они к’ичали там, на улице! Они хотят меня съесть! Их послал злой дьявол!

– Габи, не говори глупости! Мари разбросала вокруг дома столько соли, что к нам ни один оборотень не подберется! Это Мунро пришел сказать, что у малышки Отемин появилась сестренка или братик.

Стук стал еще громче.

– Изабель! Изабель! Dè tha ’dol? Fosgail an doras!

– Алекс?

Изабель почувствовала облегчение и в то же время рассердилась. Она накинула на Габриеля одеяло, подбежала к двери и открыла ее. Вместе с Александером в дом ворвался порыв ветра с дождем. Шотландец весь промок, ноги у него заплетались. В мокрой одежде и с прилипшими к голове волосами он вполне мог сойти за волка-оборотня. Он обвел комнату мутным взглядом, на мгновение задержавшись на спрятавшейся под одеялом служанке и круглом личике сына, который выглянул-таки из своего укрытия, потом со вздохом прислонился к стене и закрыл глаза.

– Алекс, что случилось? Откуда ты явился? На тебя страшно смотреть! И на пол с тебя уже целая лужа натекла! Скорее раздевайся! Я дам тебе переодеться и вскипячу воды для чая.

– Chan eil…Не надо чая! Я не хочу… Не надо чая… Нет…

– Да что с тобой такое?

Изабель подошла посмотреть, не ранен ли он. И только теперь уловила запах спиртного.

– Cha bhi mi fada… Я только хотел убедиться… heard screaming. Молния… Я подумал… Все, я ухожу! Спокойной ночи!

– Ты пьян? Ты выпивал у Мунро? Как Микваникве? Есть новости?

Александер испустил протяжный вздох и пожал плечами. Ему не хотелось ничего объяснять. Уж точно не сейчас.

– Алекс, ты видел Микваникве?

– Chan eil mi a’tuigsinn… Микваникве? Я был не… с ней.

Он пошатнулся и, чтобы не упасть, схватился за ручку входной двери. Она открылась, и Александер растянулся во весь рост на полу, причем так, что ноги оказались в доме, а голова – на улице, под дождем. Изабель подбежала к нему, нагнулась и стала трясти за плечи.

– Ты всю ночь собираешься так лежать? Хочешь, чтобы весь дом залило дождем?

– Ну-ка, вставай! Какой пример ты подаешь сыну? Этого еще не хватало: отец – пьяница! Да вставай же!

«Какой пример ты подаешь сыну? Этого еще не хватало: отец – пьяница!» Слова проникли в затуманенное сознание Александера и произвели эффект молнии. Где-то совсем рядом громыхнул гром. Он перевернулся на бок. Дождь хлестал по лицу, вода затекала в рот. Он облизнул губы и сглотнул.

– An taigh agam… dh’òlainn deoch a làimh mo rùin… – произнес он нараспев, потом засмеялся, а еще через секунду закашлялся. – Я не хотел… Я не хотел, но было надо. Он должен понять… Если поступаешь дурно… наказывают. Пришлось, хотя я и не хотел. Изабель, прости меня!

И он закрыл лицо руками.

– Мама, что с мсье Александе’ом? Ему плохо? Он гово’ит ст’анно… Скажи, он уми’ает? Он ум’ет? Я буду хо’ошо себя вести, обещаю! Я всегда буду слушаться, всегда! Я не хочу, чтобы он уме’ из-за меня!

– Улитка проклятая… Bluidy rainy day… God damn snail…

Александер качал головой из стороны в сторону, глаза его смотрели в одну точку. Изабель поджала губы. Она решила не поддаваться жалости. Он избил Габриеля, вот о чем надо помнить! Такого она больше не допустит! Пообещав себе, что выскажет ему все, как только он протрезвеет, она склонилась над мужчиной. Схватив его за грязные щиколотки, она повернулась и сказала Габриелю успокаивающе:

– Мсье Александер не умрет, любовь моя! Он просто… очень устал за день.

И она потянула Александера от двери за ноги. Мари, которая до сих пор тряслась под одеялом, она приказала не допускающим возражения тоном:

– Мари, иди и помоги мне его втащить! И перестань ныть!

Габриель перебрался с кровати на лавку и с тревогой наблюдал за происходящим. Изабель с Мари стоило большого труда затащить шотландца в дом и закрыть дверь. И, надо сказать, вовремя – у порога уже успела натечь огромная лужа. Оставался вопрос, что теперь с ним делать? Не выгонять же опять под дождь? Мари вопросительно посмотрела на свою госпожу, которая начала раздевать лежащего на полу мужчину.

– Я сама управлюсь! Ложись, Мари! Лужу я тоже уберу. Хотя постой… Можешь взять к себе Габриеля? Только на эту ночь. Мне еще долго придется возиться, а он наверняка не захочет спать один.

– Конечно, мадам! – воскликнула девушка. Она даже обрадовалась, что теперь будет не одна.

Уложив и поцеловав сына, Изабель сходила в кухню за одеялом, потом присела возле Александера. Лицо спящего разгладилось и казалось спокойным. Она представила, каким он был в детстве. Наверняка похожим на Габриеля… Интересно, и любопытный был такой же? И выдумщик? По сути, все шалости сына были продиктованы не злым умыслом, а живым и пытливым умом. Знать бы, какие моменты счастья и невзгод выковали характер Александера…

– Кто ты, Аласдар Макдональд? Бывший возлюбленный? Отец моего сына? Но кто еще? Что тебя так мучит?

Нежным жестом она отвела мокрую прядь от его лица. Рот Александера был приоткрыт, и Изабель отметила про себя, что зубы у него все на месте и все – здоровые. Она вспомнила, что Пьер, потеряв два резца, обратился к доктору, и для него сделали вставные зубы из слоновой кости, которые при помощи золотых нитей крепились к смежным зубам.

Намереваясь укрыть Александера, она окинула взглядом его фигуру. Провела пальцем по вытатуированной на плече волчьей голове, придававшей ему сходство с индейцем… Взгляд ее скользнул по обтянутым вылинявшими штанами бедрам, по заляпанным грязью голеням. Геометрический мотив на них был выполнен в том же стиле, что и рисунок на бицепсах. В нем прочитывалось многократно повторяемое изображение черепахи, окруженное переплетенными линиями. Изабель доводилось слышать, что некоторые вояжеры покрывают свои тела татуировками на индейский манер. Наверняка они были и у Этьена, и у многих других торговцев пушниной, приходивших к Пьеру в кабинет по делам. А однажды ее муж обронил, что иные смельчаки подвергают татуированию даже свои интимные органы.

Но большее впечатление на нее произвели все-таки не рисунки, а жуткие шрамы на ногах шотландца – гладкие, розовые, лишенные всякой растительности. У раненых в больнице монахинь ей не раз доводилось видеть подобные. Однако она так и не осмелилась спросить у Александера, где он получил такие ожоги. «Есть вещи, которые оставляют следы пострашнее, чем ремень!» «Я говорю не о телесных ранах, Изабель, а о том, чего ты совершенно не понимаешь!» Слова Александера снова и снова звучали у нее в голове. Теперь она понимала, что под каждым шрамом прячется еще один, куда более глубокий, который никогда полностью не заживет.

– Что ты имел в виду, Александер? Я не могу догадаться! Ты должен сам мне рассказать… – пробормотала она, накрывая его простыней.

Видеть ужасные рубцы на теле Александера было больно. Ну почему она влюбилась именно в этого мужчину? Изабель вдруг осознала, что прежде не задавалась этим вопросом. Еще в бытность свою солдатом, ее шотландец отличался сдержанностью, даже некой таинственностью. Но когда они занимались любовью, он каждый раз раскрывался перед ней полностью – так, что ей казалось, будто она держит в руках его сердце. Что ж, как себя ни обманывай, на самом деле она ни разу не пожалела, что отдалась Александеру. И всегда сожалела, что не успела узнать его лучше. Если бы мать не принудила ее выйти замуж за Пьера Ларю, были бы они с Александером вместе? Любили бы до сих пор друг друга? Или же Господь разлучил их, чтобы воссоединить для настоящего счастья? Эти полные отчаяния дни, эти ночи, проведенные в слезах, – неужели все было не напрасно? Боже, сколько вопросов без ответа!

– Что осталось от нашей любви, Александер? Что нас ждет?

Молния на мгновение осветила комнату, потом снова стало сумрачно. Александер посапывал во сне. Изабель задула свечу, вздохнула и позволила своим отяжелевшим векам сомкнуться.

– Доброй ночи, Аласдар!