Глава 9

— С дуба рухнул? — удивленно посмотрел на меня комполка. — Высота облачности триста-четыреста метров. Мало того, что район разведки не найдешь, так еще и на свой аэродром вряд ли потом сможешь вернуться.

— У меня отлаженный как надо радиополукомпас РПК-10. Дадите по запросу сигнал маяка — выйду на полосу как привязанный. А в тыл противника полечу вообще над нижним слоем облаков по счислению.

Майор Варламов переглянулся с начальником штаба. Получив утвердительный кивок, посмотрел на чуть ли не ерзающего от нетерпения капитана из разведки, которому, по его утверждению, кровь из носа, были нужны снимки железнодорожной станции по ту сторону фронта. Потом перевел взгляд на старшего лейтенанта ГБ Свиридова.

— У меня сомнений в благонадежности младшего лейтенанта Воскобойникова нет, — немедленно откликнулся особист, — к немцам точно не перелетит, — улыбнулся и добавил: — К тому же ему есть теперь, к кому возвращаться.

Ага, семья — ячейка Советского государства. Ну, хоть этот не возражает.

Комполка постучал по своим часам пальцем и принял решение:

— Завтра с утра полетишь, — в ответ на попытку капитана из разведки возразить что-то, веско добавил: — Метеослужба обещает чуть лучшую погоду.

Метеослужба? Тогда почему у нас в авиации говорят «Врет как синоптик»?

Под Сталинградом идут тяжелые бои, а мы здесь как в санатории отдыхаем. Даже кофе в рационе почти без ограничения появилось — вроде как союзнички поставляют. Нет, крепкий горячий ароматный напиток да с беломориной — мне нынче тоже папиросы положены! — я очень люблю. А вот шариками «колы», чудодейственного заокеанского средства для бодрости, стараюсь не злоупотреблять. Капитан медицинской службы Савушкин, выдающий летчикам эти таблетки, сам же и отсоветовал:

— Ты, Колька, по моим наблюдениям, даже наркомовские редко употребляешь. Что я, как врач, могу только приветствовать. Тогда зачем тебе это лекарство от похмелья с неизвестными последствиями для твоего растущего организма?

Да уж, растущего… При таких темпах летное училище через год, когда реально семнадцать исполнится, мне бы точно не светило. Туда принимают от метра шестидесяти до ста восьмидесяти пяти. А я уже сейчас всего четыре сантиметра до верхней границы не добираю. И в плечах разнесло — все-таки семьдесят килограммов набрал. Главное, жена довольна — улыбнется хитренько и скажет, что абсолютно все органы пропорционально развиваются. А потом еще чего-нибудь вкусненького на тарелку подложит. Кто бы спорил?

Синоптики, конечно же, наврали — погода утром лучше никак не стала. Ладно, еще снега нет, а мокрая полоса не так уж и страшно. Аккуратнее на взлете надо быть, внимательнее. А вот летать внутри облаков мне совершенно не понравилось — ни хрена не видно, одна светло-серая марь и трясет чувствительно. Еще это дурацкое ощущение, что с приличным креном иду — в таких условиях даже вестибулярный аппарат отказывает, ориентиров-то нет. Уперся взглядом в «Пионер»*, так и тащился до высоты двух километров. Наконец-то мгла быстро светлеет, и вдруг вокруг раскидывается бескрайний лазурный простор, залитый ослепительным солнечным светом. Я восторженно жмурюсь — выскочил из облачного слоя. Вовремя — первые признаки обледенения уже появились. А здесь лепота — солнышко не только светит, но и ощутимо греет. А подо мной расстилается немного холмистая ярко-белая равнина. Хорошо, что предусмотрительно очки с темными светофильтрами прихватил — слепит. Так, теперь засечь время и контролировать курс. Иду на достаточно экономичной скорости триста километров в час. По расчету — угол ветра еще на земле с помощью специальной штурманской линейки вычислил — ровно через двадцать четыре минуты буду над целью. Оттриммировал машину — она сама летит. Всегда любил летать именно так — над белым сказочным миром, под ярким солнцем. Кажется, протяни руку и коснешься пушистых облаков. Что такое полет? Полет — это восторг, умноженный на размах крыльев. Мне жаль тех, кто никогда не испытает это чувство.

Н-да, вот сейчас бы папироса точно не помешала бы. И хотя есть у меня в кармане мехового комбинезона почти целая пачка беломора, но курить в кабине категорически воспрещается. Бензином и маслом, увы, пованивает. И сгоревшим порохом — брезентовые кошели гильзосборников насквозь этим запахом войны пропитались.

Время. Прибрать газ, прикрыть немного заслонки радиатора и опять окунуться в кажущуюся твердой марь. Вот ведь знаю, что облако, а ощущение — прямо как в землю пикируешь, страшно. Угол тангажа побольше, чтобы быстрее миновать облачный слой, не набрав на плоскости много льда. Земля открылась всего на трех сотнях метров высоты. Выровнял машину и попытался сориентироваться. Хрен там — лес, поля, проселки какие-то, но ничего общего с картой в планшете. Стоп! Железная дорога, двухпутка. Прикинул по направлению относительно показаний компаса и понял, где примерно нахожусь. Километров на тридцать промахнулся. Разворот и строго над железкой. Теперь потянуть тросик, открывающий лючок объектива и приготовиться к включению АФА. Скорость и высота постоянные, чтобы не смазать снимки.

Вот она, эта станция! Два эшелона на путях разгружаются. Что это? Показалось или в самом деле цистерны? Слишком быстро промелькнул железнодорожный узел под крылом. Рискнуть? Ну, где наша не пропадала? Очень уж жирная цель! Разворот на сто восемьдесят, включение тумблера оружия, пальцы на гашетках и сосредоточиться. Вот они! Длинная очередь из обоих стволов. Попал! Жахнуло так, что аж самолет подкинуло! Там что, во втором эшелоне боеприпасы были? Нет, возвращаться для проверки не буду — боязно. Если при первых двух заходах не ожидающие при такой облачности немецкие зенитчики просто не успели отреагировать, то сейчас на такой мизерной высоте точно подожгут. А мне «чертова дюжина» для возврата домой целехонькой требуется. Меня Валюша ждет, друзья и этот капитан из разведки.

Опять несколько минут набора высоты в гадском облаке и ласковое солнышко. Курс к родному аэродрому. Доложил о выполнении задания и запросил включение радиомаяка ориентировочно минут за пять до конечной точки маршрута. По пеленгу идти куда как приятнее, чем по счислению. Выскочил под облачный слой за пару километров до радиопривода. А вот посадка на мокрую полосу была тяжелой — чуть не скапотировал** от сильного торможения водой. Рулить даже не пробовал — вручную Як в капонир пусть заталкивают. И без меня — и так руки после такого полета трясутся. Когда вызвался, никак не предполагал, что настолько сложно будет…

Потом долго сидели с Валенькой, обнявшись под промокшей плащ-палаткой. Она уже прикидывает, как будет деньги тратить за эту разведку — как-никак половина месячного содержания за один полет. Н-да, вот старше жена меня по документам, а смотрю на любимую и думаю — чем бы дите не тешилась…

Через четыре дня подтверждение от партизан пришло — полстанции как корова языком слизала! А еще через неделю увидел в газете списки награжденных. Офигеть — орденом «Отечественной войны» первой степени меня пожаловали! Строго по самому первому пункту статута — «Кто метко поразил и разрушил особо важный объект в тылу противника».

Нет, мы с Валентиной были в полку не первыми, но столько свадеб почти подряд еще не было. Сначала мой кореш Мишка решил узаконить свои отношения с Наташкой Ведерниковой — намертво присушила бравого сержанта коллега по специальности. Комдив — он нынче в фаворе — на просьбу сержантов отреагировал правильно и дал комполка команду разрешить бракосочетание, но без излишнего шума. Тихо посидели в столовой технического состава, радуясь за друзей-мотористов. Майор Варламов подумал и сам к полковнику Филиппову с аналогичной просьбой пошел. Этот вопрос был уже другого уровня. Пришлось с командармом вентилировать. Всего-то машинистка ефрейтор Танька Злобина. Вроде ничего особенного в девчонке, а вот, поди ж ты — вскружила майору голову. Смотрят друг на друга и никого другого рядом не замечают. Наши женщины Татьяну разодели — соответственно, платье было из белого парашютного шелка — прическу крупными локонами накрутили — посмотреть и вправду со стороны приятно.

Вот когда танцевали на командирской свадьбе, тогда у нас трагедия и произошла. Но я же не знал! Валюша мне слова не сказала — хотела сама удостовериться, а потом только обрадовать. А тут вдруг кровотечение. Подхватил на руки и бегом следом за нашим Айболитом в санчасть. Потом, наверное, полпачки беломора выкурил, пока ждал. Вышел капитан медицинской службы Савушкин, вытащил у меня из рук только что прикуренную папиросу, глубоко затянулся и давай успокаивать, что ничего страшного, такое бывает. Сказал, что никаких последствий для Валенькиного здоровья не будет. Выкидыш, мол, обусловлен банальным физическим перенапряжением при излишне высокой психологической нагрузке во время войны. Особенно если интересное положение впервые. Лекцию прочитал на тему минимум год быть аккуратнее — перерыв между беременностями должен быть. Потом еще порассуждал на тему сложностей с грудным ребенком сейчас. Ехать моей жене некуда — знает гад, что соседка написала про разбитый еще в том году тяжелой фугаской дом — а у меня, малохольного, жилье на оккупированной территории. Да и на тыловом пайке выкормить маленького было бы тяжело. Вот понимаю, что только для успокоения говорит… Хотел было за грудки потрясти, но одумался и потребовал разрешение радом с женой эту ночь провести. Надо признать, удивился, направленный мыться и напяливать белый халат. Спит моя благоверная, тихо-тихо посапывая носиком. Сам не заметил, как на соседней койке вырубился.

Поревела любимая несколько дней — что ни говори, а дите, хоть и не ко времени, все-таки хочется. Долго думал, как отвлечь от переживаний, а потом стукнуло — стержневые лампы! У меня временами в голове чужие знания сами проявляются. На сей раз весьма вовремя! Сначала навел разговор на общие принципы устройства электронных радиоламп. Мол, мне это тоже интересно. Ну, женщина же — мало того, что поучать любит, а тут еще есть что-то, в чем разбирается на порядок лучше мужа. Лекции на эту тему мне несколько дней подряд читала. Вот в один момент и задал с виду глупейший вопрос:

— Почему катод, сетки и анод в обязательном порядке должны располагаться последовательно друг за другом? Радио, это ведь, как и свет — электромагнитные волны. Следовательно, при определенных условиях, должны подчиняться законам оптики.

Сначала моя сердешная втык выдала, мол, не надо путать электромагнитные волны и поток электронов, а затем надолго задумалась. Потом стала в тетрадке, где пояснения рисовала, какие-то формулы писать. Затем несколько эскизов накидала, задумчиво висок своим музыкальным пальчиком потирая.

— А знаешь, Николенька, из твоей идеи может что-то интересное получиться.

Из моей? Вот только этого мне сейчас и не хватало! Долго с многочисленными поцелуями убеждал, что это Валюша такая умненькая, что из дурацкого вопроса мужа целую теорию вывела. Ну, при известном умении можно и медведя научить на велосипеде ездить — ей-ей, сам в Москве в «Уголке Дурова» такое видел. А уж заставить возгордиться женщину — раз плюнуть! Скушала и не подавилась. Начала вслух рассуждать об управление электронным потоком по принципу электронно-оптической фокусировки. Что-то такое нести об электрическом поле «сеток», образующих между катодом и анодом систему электронных линз. В общем, задумалась-загорелась. Села письмо писать своему профессору в МГУ. Толстенький такой пакетик получился. Я, не будь дураком, отвел Валюшу с этими бумагами к старшему лейтенанту ГБ Свиридову. Мотивировав возможным значением для обороны страны, настоял на отправке документа через его каналы.

На что бы еще такое жену надоумить? Транзисторы? Долгая история — там сверхчистые материалы требуются для маломальской эффективности. Разве что подвести к принципу зонной плавки в высокочастотных индукторах? Ну, ведь догадается же, отнюдь не глупенькая у меня Валюша. Или расколоться? И что я ей скажу? Приснилось?..

Хотя… Насколько я понимаю, основной проблемой известной мне истории появления микроэлектроники была не столько технология, как неверные представления о самой сущности полупроводников. Тысячи, десятки тысяч экспериментов «методом тыка», долгое осознание теории. Первый точечный транзистор — тупиковая ветвь — был, кажется, сделан в году этак сорок седьмом.

Стоп! Как это? У нас же сейчас только сорок второй к концу подходит! Одно из двух — или я свихнулся, то ли у моего подсознания крыша едет. Плевать! Если это поможет Валеньке отвлечься от наших проблем и заодно даст в будущем технологический прорыв моей стране, то pourquoi pas?*

Итак, точечный транзистор, затем теория p-n-перехода некоего Шокли к пятидесятому и только потом безудержный рост твердотельной микроэлектроники с плоскостными биполярными и полевыми транзисторами. А если попробовать с обратной стороны? Сначала безумную теорию с электронами, «дырками» и областями пространственных зарядов? На ее фоне вброс тем или иным путем информации о зонной плавке? Здесь же сам принцип больше всего важен — медленное — миллиметры в час — протягивание графитовой лодочки с кремнием, германием или что там еще требуется через индукторы мощных сверхвысокочастотных генераторов. До бестигельной зонной плавки сами додумаются, не маленькие. Разве что тем или иным образом предупредить о необходимости создания так называемой «сверхчистой комнаты», где все технологические операции выполняться будут. Вплоть до расстрела — иначе наших людей не приучить…

Ну что ж, придется под видом безумного научного любопытства впаривать жене теорию полупроводников. Некрасиво? Может быть, зато удастся рано или поздно убрать Валюшу в глубокий тыл. Я ведь и сам так долго нервотрепки не выдержу — а если не успею взлететь, когда немцы опять прилетят бомбить аэродром? Ну не раз ведь уже бывало такое. Вот разумом понимаю, что глупейшие мысли, но без любимой ведь точно с тоски помру. Или на таран пойду лоб в лоб…

Офигеть! Наш начальник штаба на безоружной «Утке» мессера завалил! Чудеса в решете! Летал по делам в командование корпуса, а на обратном пути нарвался на пару немецких охотников. Сначала, вовремя заметив истребители противника, высоту до бреющего полета сбросил. Прижался к верхушкам деревьев, в надежде, что не заметят камуфлированный УТ-2М на фоне леса. Все равно засекли гады. Ушел Борис Львович в глубокий вираж, зная, что нормально прицелиться при этом в «Утку» практически невозможно. Начал помаленьку в сторону нашего аэродрома оттягиваться, так эти сволочи разошлись и стали свои атаки одновременно с разных сторон строить. Пришлось майору Гольдштейну высотой поигрывать, уходя от вражеских очередей. И «доигрался» — разозленный фашист, не рассчитав скорость, преследуя маленький учебно-связной моноплан задел за высокую сосну. Второй покружил еще немного, но — видимо горючка кончалась, у мессеров с дальностью всегда проблемы были — ушел с набором высоты на запад.

Сначала похохотали над якобы веселой байкой начальника штаба. Борис Львович обиделся и потребовал проверки. Уж в картах-то майор нормально разбирается и на планшете точку «удачного» маневрирования «худого» отметил. Территория наша, да и записать на счет полка еще один сбитый тоже никак не помешает. Запросили комендатуру того района, предварительно слетав и уточнив место падения «мессера». Ответ порадовал — в кабине свеженький труп целого оберстлейтенанта, то бишь подполковника люфтваффе. Жирного зверя Гольдштейн завалил, за что и был награжден орденом «Красной звезды». А еще через несколько дней вызвал меня во время занятий из класса и, явно смущаясь, попросил потренировать его на Як-7УТИ. Всю войну на истребителе не летал, а тут вдруг приспичило. Попросил и глаза прячет. Думал, смеяться над ним буду? Никогда! Слишком уважаю Бориса Львовича. Он всегда меня поддерживал и прикрывал при разных проступках.

Слетали разок в зону. Ну тут, что называется, сразу видно — мастерство не пропьешь. Конечно, минимум три-четыре часа налета для восстановления былой формы требуется. Уговорил отрабатывать пилотаж не на учебной, а на боевой машине — с посадкой у майора проблем нет. Сам удивился, когда Гольдштейн в одной из трех стычек меня на прицел умудрился взять. Через неделю предложил начальнику штаба слетать вместе на разведку ведомым. Меня, похоже, в разведчики на постоянку комдив записал. Вот понимаю, что опасно, но ведь кто-то же должен в тыл противника летать? И оплачиваются, надо признать, такие полеты неплохо. Три раза с Борис Львовичем на ту сторону ходили, ни разу не нарвавшись на «худых». А на четвертый мы влипли — с восьмеркой мессеров лоб в лоб столкнулись. Покрутились минуты три на виражах — чувствую, зажимают. Плюнул на все правила и вызвал помощь — не хочется почему-то быть сбитым на вражеской территории. Тем более что благодаря великолепно настроенной рации меня услышали и немедленно ответили: «Держись. Сожми зубы и держись!» Ну, рекомендация насчет зубов правильная — при таких перегрузках собственный язык только так откусить можно, были уже случаи. Как потом выяснилось, дядя Витя по тревоге весь полк поднял. Приказал, не дожидаясь общего сбора, мчать на максималке. Как мы с Борис Львовичем десять минут в этой свистопляске выдержали до появления дежурного звена, до сих пор сам не понимаю. А когда вторая эскадрилья прилетела, из меня можно было, наверное, воду выжимать. Даже посадил свою «чертову дюжину» наискосок старта. Зарылся колесами шасси в снег, чуть не кувырнувшись через капот, и сижу как дурак, улыбаюсь. Оттого что живой остался?

Комполка за наши с майором нервы качественно отплатил — двоих адольфов с неба внештатно спустил. Сам я не видел, но там половина полка подтвердили падение мессеров.

В плоскостях моего самолета Елизарыч потом девять дырок насчитал, а у начальника штаба ни одной. Где, спрашивается, справедливость? Вот, называется, отметил день рождения. Валюша меня беленькой отпаивала — всю наркомовскую норму в несколько глотков разом вылакал — так жалко подраненный Як-1Б было, что чуть не заплакал.

Утром голова болела, не то, что на политзанятия, на построение не пошел, сказавшись больным. Все, надо с водкой завязывать, до добра точно не доведет. Смеяться другие Красные командиры будут? Умные даже не подумают, а на дураков плевать. Нет, по поводу рюмку другую изредка принять можно, но никак не более. Контроль на жену возложу — Валенька только рада будет такой обязанности. А сейчас… Рассольчик где-то у хозяйки был — влить в себя и к самолету топать. Сказал вчера Мишке или нет, что тяга высотного корректора заедает? В упор не помню. Вот пойду, проверю и помогу при необходимости. Да и с Елизарычем насчет лакокрасочного покрытия переговорить — уж больно много мелких трещинок на плоскостях сверху появилось. Как бы отслаивание верхнего слоя перкаля не началось…

Под Сталинградом Красная армия взяла в котел двадцать две вражеских дивизии во главе с целым фельдмаршалом. А наш Западный фронт, теряя людей и технику, раз за разом пытается вновь разгромить девятую немецкую армию, составляющую основу группы армий «Центр», в районе Ржев, Сычёвка, Оленино, Белый. Горючки не хватает, наверное, все основные запасы идут к Сталинграду и на Дон, где тоже идет крупное и вроде как успешное наступление наших войск.

Майор Гольдштейн, наш стратег полкового масштаба, утверждает, что война по сути уже выиграна — фашистам отныне никогда не сравниться с Советским Союзом по производству вооружений, боеприпасов и всего необходимого снаряжения. В чем-то Борис Львович наверняка прав. Во всяком случае, массовый пилот Люфтваффе уже далеко не тот, что был в сорок первом. Опытных летчиков у немцев стало значительно меньше. Да и с доставкой авиабензина тоже явные проблемы — партизаны вроде как постарались. Но перехватчиков, засекая нашу воздушную разведку, поднимают с аэродромов подскока незамедлительно. Хорошо, если мы со «Львом» — вот такой незамысловатый позывной выбрал себе начальник штаба — успеваем набрать высоту после фотосъемки заданного района. В противном случае драться с новыми модификациями мессеров довольно тяжело.

Тяжело, но можно. В предпоследний день уходящего года, возвращаясь с разведки рокадных дорог западнее долины Лучесы — есть такая речка в Калининской области, где немцы пытались ликвидировать прорыв нашей двадцать второй армии — встретились с шестеркой мессеров. Вроде и грамотно фрицы на нас зашли — пара на меня, пара на Гольдштейна, а третья сверху контролирует наши возможные траектории выхода из-под обстрела. А вот хрен им! Благо шли мы строем «фронт» — рядом в паре сотен метров друг от друга — то легли в глубокие виражи в разные стороны. Немцы соответственно вдогонку, третья пара мимо кассы вообще дальше промчалась — на большой скорости любая машина становится неповоротливой. Если крутишь самолет с креном под восемьдесят градусов, то перегрузка наваливается жуткая — за четыре-пять единиц. Налитые как свинцом веки сами пытаются закрыть глаза. Но нам обоим нужно терпеть, чтобы развернувшись на три четверти круга, выйти на встречные курсы и пугануть преследователей друг друга пушечно-пулеметным огнем. На первый взгляд — никакого преимущества перед противником, ведь перегрузки-то с преследователями одинаковые. Но это только кажется — несколько секунд, что мы уже на прямой, позволяют прийти в себя, точно сориентироваться и, с небольшим скольжением промчавшись мимо напарника, нажать гашетки. Попасть при встречной скорости под семь сотен километров — глубоко виражить намного быстрее, чем на трехстах, не получается — но, когда в морду трассеры летят, любому страшно. Ориентировку, вообще положение машины в небе потерять можно. Не знаю как Борис Львович, а я охренел, увидев взрыв столкнувшихся мессеров. Вот только что преследовали нас, всеми силами пытались убить, зная, что на пленках наших АФА ценнейшие разведданные, и яркая вспышка!

— «Лев» деру! — ору ведомому, пока немцы не опомнились.

Гольдштейн не сразу, но через десяток секунд приказ выполнил. Промчались навстречу возвращавшейся после разворота контролирующей паре фашистов со снижением в наборе скорости на взлетном режиме. Тот редкий случай, когда холод только приветствуется — никакого перегрева мотора! Теперь бы только до близкой уже линии фронта успеть — там заранее предупрежденные зенитчики прикроют. Да и звено Истребителей нашего полка уже вроде как должно по времени подтянуться — отработанная давно ведь тактика. А это еще что?

Нет, это оказались не немцы, а Яки, выдвинувшиеся заранее. Спикировали и вмазали по пытающейся развернуться нам вдогон третьей паре. Обоих мессеров сбили! Подловили в верхней части ранверсмана, когда скорость мизерная, и срезали! Вот да, устал, сил, кажется, ни на что нет, но здорово-то как! Не только очень нужные для наших войск кадры притащили, сами без единой царапинки вернулись, но еще четверых фрицев укокошили!

Ну, то, что сил ни на что нет — ерунда. И вытащат нас из самолетов, до теплой землянки доведут — вот тут моя ненаглядная еще и поцелует горячо в губы! Даже прикуренную папиросу дадут. Савушкин это как-то мудрено адреналиновым откатом называет. Но когда Борис Львович вслед за теплым меховым шлемофоном насквозь мокрый подшлемник с головы стянул, все как-то разом замолчали. Повернулся к майору и я, заметив напряженный взгляд жены.

Темные, узковато посаженные глаза-угольки Гольдштейна сейчас были пустыми — смотрел расфокусированным взглядом в стену. Узкий нос с горбинкой и черная как смоль густая шевелюра. Вот только теперь виски начальника штаба были абсолютно белыми. Ему наш добрый доктор Айболит на донышко стакана неразбавленного медицинского спирта налил — ровно семьдесят градусов! — махнул мой напарник как воду. Кто-то черную горбушку с толстым шматом соленого сала в руку сунул — сегодня и завтра все равно никуда не полетим, поэтому можно — равнодушно откусил, прожевал. Удивленно осмотрелся вокруг, увидел наши напряженные лица и вдруг с трудом, но улыбнулся:

— А все-таки мы им дали!

— Еще как, Боря, дали! — с облегчением почти закричал комполка. — Четверых фашистов в одном бою замочили!

— Видели, как те мессеры столкнулись? — удивился я, уже считавший, что нам с начальником штаба их не засчитают — большие командиры давно уже в соответствии с приказом Верховного требует подтверждения или наземными частями или минимум несколькими свидетельствами других пилотов.

— Такое и не заметить, — весело хмыкнул капитан Зарубин, — вспышка очень яркая была, а мы же уже к вам от солнца пикировали.

— Ванечка, а ты сегодня тоже еще одного сбил?

Во, младший сержант Танька Варламова в щегольском командирском полушубке уже тут как тут. Ну ей, как жене майора, теперь все можно. Ну и правильно — видно же что любит и волнуется за мужа.

Посидели немного позже наши начальники, подумали и записали нам с Гольдштейном по одному мессеру, но сбитыми единолично. Весомее все-таки для записей в летной книжке. Так что новый тысяча девятьсот сорок третий год встретили хорошо, радостно.

Приказ Наркома обороны номер пять от шестого января наступившего нового тысяча девятьсот сорок третьего года вызвал бурную радость всех молодых пилотов. Отныне должность летчика во всех частях ВВС Красной Армии относится к категории среднего начсостава. Минимум младшими лейтенантами станут все летающие сержанты. А вот Указ Президиума Верховного Совета СССР от того же числа «О введении новых знаков различия для личного состава Красной армии» привел к спорам на всех уровнях личного состава в нашем полку. Замполит недовольно морщился, бурча себе под нос что-то вроде «Возврат к царизму». Солдаты старшего призывного возраста БАО — некоторые еще с царскими разрешенными к ношению еще до войны «Георгиевскими крестами» на гимнастерках — довольно улыбались. Комсомольцы шушукались втихомолку — против решения высшего органа власти страны все равно возражать бессмысленно. Средний начальствующий состав в основном радовался — должно быть красиво. У меня же какое-то странное ощущение, выплывшее из подсознания, что так и должно быть.

А родная расплакалась — вспомнила старые семейные фотографии, где ее отец в форме той мировой войны с погонами штабс-капитана был. Сами те погоны в сундучке девчонкой видела. И у нее теперь почти точно такие же золотые будут. Только звездочка всего одна и просветы с кантом у техсостава черные. Успокаивал, целовал в прекрасные мокрые глаза, губы, щеки, уговаривая, что моей красавице все к лицу.

Улыбнулась сквозь слезы:

— В Москву уже с погонами поеду — ревновать будешь?

Вот умненькая обычно, а в этих вопросах как маленькая. Я своей жене верю, но изображать противное просто обязан:

— Только попробуй! — и подношу к милому носику кулак. Никогда даже не замахивался, а сейчас надо для ее же хорошего настроения.

Взяла и приложилась губами к костяшкам, весело засмеялась:

— Дурачок, я же только тебя люблю!

Вот это по-нашему! И какие же, все-таки, у моей родной губы сладкие…

Потом призналась:

— Знаю, что на пять лет тебя старше — я выложил о приписке еще на реальное шестнадцатилетие — а рядом чувствую себя младшей.

Ну вот — при аттестации Валюша получила звание техника-лейтенанта инженерно-авиационной службы. Опять выше меня по рангу. Впрочем, ненадолго — строго в соответствии с приказом мне уже через месяц следующее звание должны дать.

Ответ на то толстое письмо пришел неделю назад вместе с поздравлениями — Валентина Воскобойникова уже представлена на соискание Сталинской премии! С сожалениями профессора между строк — и как сам до такого элементарного решения не додумался? Вся кафедра над реализацией идеи младшего техника-лейтенанта круглые сутки работает — очень уж впечатляющие первые результаты. Крутизна вольтамперной характеристики маловата, но высокое входное сопротивление, превышающее обычные радиолампы, относительно малые габариты, широчайший частотный диапазон и высокая экономичность опытных экземпляров уже заставили готовить предложение в ГКО о постановки стержневых ламп Воскобойниковой в план производства на радиофабриках.

Здравая, значит, была идея через каналы военной контрразведки письмо посылать. Ведь, как пить дать, уворовал бы этот профессор идею у моей Валеньки. А против зарегистрированного в НКВД документа не попрешь — так по мозгам дадут, что потом хрен в себя придешь.

Погоны нам выдали в начале февраля только полевые цвета хаки с серебристыми звездочками. Но дядя Витя для нас с женой привез повседневные золотые. А просветы и кант на погонах у нас с Валюшей, оказывается, одинаковые — голубого цвета. Только у меня, как и раньше, эмблемы с маленькой «вороной» и пропеллером, а у нее нового образца для авиационно-технической службы — почти летные, только крылышки пошире, и яркая красной эмали звездочка в центре.

Валенька пришила погоны на наши лучшие парадно-выгребные гимнастерки, надели, полюбовались друг на друга, поцеловались и побежали к технику по фотослужбе Лильке Краснодеревиной — у нее «ФЭД», копия немецкой «Leica II», есть. А у лейтенанта уже целая очередь образовалась — все с погонами хотят сфотографироваться. Танька Варламова бойко порядок наводит. Знает, что муж к ее словам прислушивается, а по мелочам прямо потакает, вот и верховодит. Впрочем, мне с женой ее протекция не потребовалась — все-таки заслуженный ветеран полка.

Фотки получились великолепные. Одну, где Валюша без пилотки с распущенными волосами стоит, приклеил в самолете прямо на подушку коллиматорного прицела. Ну и что, что фрицевский «Revi-1»*, снятый со сбитого мессера, стоит? Зато теперь, когда в фашистских гадов целиться буду, точно не промахнусь!

В середине марта жена укатила в Москву — получать из рук Верховного главнокомандующего премию его имени. Увы, Сталинскую только второй степени вместе с заведующим кафедрой МГУ, который руководит работой по разработке и внедрению стержневых электровакуумных ламп. Вот ведь жук — там, насколько я понимаю, только чисто технические вопросы надо было решить. Ничего, при современном уровне знаний, особо сложного.

А еще через неделю на меня вызов из штаба ВВС в столицу пришел. Что-то мне это не очень понравилось. Посидели с дядей Витей, с руководством полка — конечно, без замполита — и с майором Свиридовым — он теперь обычную форму носит — покумекали. Вроде особых грехов за мной не наблюдается. Даже если приписку двух лет засекли. Ну да, были, как выразился майор Гольдштейн, злостные нарушения воинской дисциплины. Ну так они ни в одном приказе не записаны. Даже когда нас с Мишкой комполка лично на глушении рыбы гранатами заловил, наказал трехдневным дежурством на старте, письменно не дублируя приказ — ему тоже зафиксированные взыскания в нашей воинской части никак не требуются. А в остальном, можно сказать, образцовый защитник Социалистического отечества. Судили, рядили, но так ни к чему умному не пришли. Майор Варламов приказал привести внешний вид в порядок, а то без жены даже подворотнички не меняю. Пришлось Ленку напрягать — все-таки для женских рук эта работа сподручнее.

Разъяснилось все в Москве прямо на центральном аэродроме, куда на попутном Дугласе добрался. Оказывается моя красавица, получившая плюс к медали лауреата еще и орден «Трудового Красного Знамени» — ох и расцелую, когда одни останемся! — постаралась. Премию ей, конечно же, дали, но тонко так намекнули, что не мешало бы денежки — целых пятьдесят тысяч! — в какой-нибудь из многочисленных фондов пожертвовать. Подумала Валюша и решила более достойное применение найти для премиальных. Сговорила еще двух женщин с той кафедры, которые за свой самоотверженный труд тоже стали лауреатами второй степени и тоже получили аналогичное предложение, от которого никак нельзя отказаться. Скинулись они на троих и… купили юному герою, которому по документам недавно восемнадцать лет исполнилось, именной истребитель. Еще и самим «на шпильки» по десятке тысяч каждой осталось. И хрен подкопаешься — считается, что в фонд обороны основные деньги ушли. Расцеловал любимую в щеки и в губы! Какая она все-таки у меня умница! Ну, двух других дарительниц тоже пришлось поблагодарить подобным же образом, но только в щеки.

А самолет оказался сказкой! Новенький Як-9 специально собранный в качестве подарка особо отличившемуся пилоту. Мне потом по секрету инженер сказал, что это прообраз новой модели, только готовящейся к производству, в которой воплощено все лучшее, что есть в Советской авиации на сегодняшний день. Машина цельнометаллическая, дополнительно облегченная. Бортовой номер «тринадцать» уже выведен и надпись на борту «Чертенку от ученых МГУ». И даже пять звездочек по счету мною сбитых фашистов очень аккуратно нарисованы. Наружная отделка закачаешься — практически полированная! Нигде ни волоска уплотнений не торчит, все лючки по месту подогнаны без единой щелочки. Разве что прицел стоит почему-то совсем уж примитивный кольцевой ВВ-1. Ну так со старой машины хороший переставлю. Соответственно, митинг, речи дарительниц, декана там какого-то — примазался, гад, ни копейки не потратив — и меня. Если благоверная текст заранее подготовила, ее недавние подруги тоже, то я в первый момент даже не знал, что говорить. Но бойко протараторил что-то вроде «приложу все силы», «не щадя своей крови буду бить фашистских оккупантов». В последний момент просто передрал слова Самого из речи по радио третьего июля первого года войны: «Враг будет разбит! Победа будет за нами!» Почему вождю можно, а мне нельзя? Ведь впервые это сказал Молотов двадцать второго июня. Громко похлопали, не щадя ладоней.

Потом вдруг выяснилось, что нам с женой предоставили три дня отпуска! И даже машиной на это время снабдили. С ума сойти — в Метрополе поселили! Не в люксе, конечно, но все равно очень приличный номер. Хрусталь, кожаные диваны, занавеси на окнах, а постель… Испытали качественно, тем более, что Валюша успела побывать у известного врача по женским делам — была обследована, успокоена, мол ничего опасного, и получила рекомендацию при первых признаках новой беременности резко снизить физические нагрузки. Вот именно созданием предпосылок для этих признаков мы и занялись в первую очередь. Вроде бы совсем немного в разлуке были, а соскучились! Кормежка в ресторане по талонам, но очень даже как по величине порций, так и по вкусу удовлетворительная. Пообедали плотненько, подумали, и жена давай вызванивать по телефону недавних подруг. Кутить так кутить! Пригласили, в общем, на вечер. У обеих мужья на фронте, поэтому согласились немедленно. Валенька в гражданское платье нарядилась, чулочки с туфельками надела, губки ярко-красной помадой подвела — смотрю и сам себе не верю, что такая красивая женщина за меня замуж пошла.

Сидим в ресторане, в ожидании горячего блюда Цимлянское под салатики дегустируем. Дамы все в вечерних платьях с орденами и медалями Сталинской премии — мало того, что красивые, хотя до моей жены в этом вопросе все-таки чуть-чуть не дотягивают, так еще и весьма представительные. Я на их фоне даже со своими наградами не особо смотрюсь — форма хоть и полушерстяная, отглаженная, но повседневная, никак не парадная. Разговор, соответственно, вертится вокруг стержневых ламп — с шуточками и прибаутками узнал, как их проектируют.

В МГУ в небольшой лаборатории на раме горизонтально натянули кусок тонкой резины размером где-то два метра на два — так называемая мембрана. Снизу выдвигаются металлические стержни, имитирующие будущую конструкцию лампы. Высота, на которую двигают эти стержни, моделирует величину потенциала. В результате получается фантастическая картина конусообразных гор. А сверху был установлен фотоаппарат — улыбнитесь — чик — и готов один из вариантов лампы. Так, без весьма трудоемких цифровых вычислений, за несколько дней простейшими средствами рождаются новые конструкции с заданными параметрами.* Теперь понятно, за что эти две женщины премию получили — что называется простенько и со вкусом. А уж сколько денег и времени стране сэкономили…

Тут какой-то поддатый хлыщ с двумя просветами на погонах при одной звездочке и с интендантскими эмблемами нагло так подваливает и Валюшу танцевать приглашает.

— Товарищ майор, не пойдет девушка с вами, — вполне вежливо объясняю.

— Я, тебя, лейтенант, не спрашивал, — перегаром дышит и мою ненаглядную хватает, поднять пытается.

Ну, тут уж я не выдержал, вскочил, бросился к жене — надо было вмазать хлыщу по руке, хотя очень хотелось по роже — начал замахиваться и… был перехвачен за запястье крепкой такой ладонью с одновременной командой «Отставить!» Дернулся было, но, посмотрев на побелевшего майора, враз отпустившего Валюшу, остановился. Повернул голову, смотрю — мужик как мужик, разве что костюмчик щегольский.

— Кто таков? — и смотрит на меня, как на малька, пойманного вместо щуки.

Собрался было послать подальше, но вовремя сообразил, что здесь первый попавшийся таким тоном разговаривать не будет.

— Лейтенант Воскобойников.

— Откуда? — все также односложно спрашивает.

Доложил номер воинской части.

— Западный фронт? А что в Москве делаете?

Смотри-ка, сходу по номеру расположение определил — крутой спец. На вы обращается, хотя минимум вдвое старше. Значит, будем взаимно вежливы:

— Прибыл для получения подарка — именного самолета. Также — трое суток отпуска, — коротко и по существу, как и надлежит отвечать военному.

А лицо-то у мужика помягчело, интерес проявился. Отпустил меня, бросил на хлыща-майора короткий косой взгляд: «Десять суток ареста», окинул с заметным любопытством женщин — Надежда, та, что постарше, чуть за тридцать, тоже побелела, вероятно узнав большого начальника — и представился, совсем чуть-чуть склонив голову:

— Всеволод Николаевич.

— Просто Коля, — пожал я плечами, не соображая, как надо реагировать.

— Вы разрешите? — и не думая дожидаться ответа, присел за наш стол.

Я малость офиганел — подлетевший халдей чудом успел подставить стул под начальственную задницу и тут же положил перед ним кожаную папку с меню. Спорить не стал — точно ведь ну в очень больших чинах мужик, раз майор без вяканья удалился, стараясь быть насколько возможно незаметным.

— За что премии? — мимоходом поинтересовался, нагло любуясь моей женой.

— Стержневые лампы, — оттарабанила сразу же Надя, — Валентина — автор идеи, — кивок на мою жену, — а мы с Галиной, — указала на подругу, — разработчики метода быстрого проектирования.

— Слышал, — улыбнулся тип в щегольском костюме, — весьма достойная и нужная стране работа, — щелкнул пальцами и, не поворачивая головы, распорядился подлетевшему официанту: — Мне как обычно.

Завсегдатай, однако. Повернул голову ко мне:

— Чего стоим, лейтенант? Не на плацу, а в ресторане.

Сел и смотрю на него дуб-дубом, не понимая, что делать в такой ситуации. Просчитал он меня в секунды:

— Расслабьтесь Николай. По лицу дать старшему по званию вы не успели, мне тоже грубить не вздумали, — улыбнулся, прямо как слегка проголодавшийся волк перед зайчонком, — или, может быть, еще не успели?

Хищник, однако. С дерьмом сожрет и не побрезгует. Вежливый такой хищник, культурный. С другой стороны — намерения унизить, каковое у иных руководителей в глаза бросается, совсем не чувствуется. Да, на Валюшу без зазрения пялится — ну так красивая она у меня. Что ж теперь на всех подряд бросаться?

— Никак нет, товарищ…

— Я же сказал, — и улыбка мягкая такая, располагающая — точно, схавает и не подавится, — Всеволод Николаевич, — а вот теперь определенный нажим четко ощущается.

В общем разговорились. Порасспрашивал о боевой работе, поинтересовался за что награды. Моя умница взяла и расписала кратенько, гордо назвав мужем, чтобы даже и не думал цепляться к ней этот важный дядя.

Выслушал, демонстрируя все большее дружелюбие, и даже заметное уважение при взгляде на меня появилось. При отказе пить коньяк — я честно признался, что после шампанского может развести — настаивать не стал. Горячее нам принесли одновременно. Пользование столовыми приборами большой руководитель продемонстрировал отменное — культура из него так и брызжет. Ел обстоятельно, но все-таки определенная спешка чувствовалась — дел много? Сижу, орудую ножом с вилкой — мясо, надо признать, само во рту тает — а сам как на иголках — и что же это за «большой дядя» в щегольском гражданском костюмчике?

Вытер он очень аккуратно губы салфеткой, встал, заставив вскочить и меня, пожелал хорошо отдохнуть за эти дни. Предложил обращаться при любых проблемах, положив на стол маленькую белую карточку с номером телефона, и был таков.

На мой вопросительный взгляд Надежда, сделав «страшное лицо», ответила полушепотом:

— Зам наркома внудел Берии комиссар ГБ первого ранга Меркулов.

Вот это я вляпался! Или, может быть, ничего особо страшного?