Глава 6

Всю документацию по турбонагнетателю в намеренно неаккуратно заклеенном немецком пакете — подобрал где-то по случаю — удачно подсунул в планшет закоченевшего лейтенанта вермахта, случайно обнаруженного рядом с аэродромом. Труп валялся давно, но под снегом его никто не заметил. Еще чуть припорошил, нахлобучив поверх драного бабьего платка хорошо различимую издали вывернутую немецкую пилотку. Проследил за обнаружением закладки патрулем БАО — меня за деревьями в белом полушубке и ушанке хрен увидишь. Якобы случайно встретил и проводил красноармейцев до караулки — пропускного поста на аэродром. Посмотрел, как планшет и другие документы трупешника отдали начкару. Немецкие марки, что интересно, патрульные по карманам попрятали. В тот же день лейтенант ГБ Свиридов, потребовав себе в штабе полка машину, сорвался как угорелый в особый отдел армии. Все, время пошло — скоро наши ястребки полетят быстрее.

К концу февраля ощутимо потеплело, а на станцию привезли несколько вагонов бурого угля. В казарме стало веселее по причине поднявшейся температуры. Живу с девчонками как у христа за пазухой — отношения чисто родственные, считай брат с многочисленными старшими сестрами.

Снежная королева как-то вечером зашла и зафыркала недовольно — половина девок в исподнем сидит. Кто-то в карты играет, младший сержант Скалозубова довоенную куклу в форму пилота ВВС Красной армии обряжает — сама старательно из лоскутков сшила. Брезентовая занавесь откинута, а я с Ленкой-Кобылой и сержантом Наташкой Ведерниковой — мотористка из второй эскадрильи — пытаюсь разобраться в связях между углеводородами, спиртами, альдегидами и карбоновыми кислотами.

— Старший сержант Кривошеина вам не стыдно перед молодым человеком в таком виде сидеть? — и смотрит на нее почти как Ленин на буржуев.

— А что не так? — оглядывает себя Ленка. Галифе застегнуты, на нательной рубахе пуговки вверху тоже, кроме парочки. Ничего интересного совсем не видно.

— Да Коленька у нас еще маленький, — хихикнула Наташка, сообразившая к чему этот вопрос Ветлицкой, и ласково погладила меня по голове. Сидит рядом вроде бы одетая, но без ремня — верх гимнастерки расхристан. Не, ну посмотреть на нее приятно, но руки я даже не думал никогда распускать — не те отношения.

В общем, накидала мне Снежная королева на первой попавшейся бумажке параграфы учебника по истории, которые я должен завтра самостоятельно одолеть — она в командировку за новыми радиолампами укатывает — и ушла. Галка Красницкая — оружейница с «шестерки» Стародубцева — вскочила со своей койки в одном исподнем и попыталась изобразить походку младшего воентехника. Нет, также красиво повилять попкой у нее не получилось, но звонкий девичий хохот грянул на всю казарму.

— И чего она все время задается? — задумчиво протянула Ведерникова. — Одно слово — белая кость, — и вернулась к химии.

С физикой и математикой я, к собственному удивлению, почти разделался. Как-то оно совсем легко у меня пошло-поехало. Что-то такое накатило и вдруг понял, что знаю эти науки получше Ветлицкой. Более того — вижу грубейшие ошибки в некоторых основополагающих понятиях о мироздании. Представляю себе, как устроен атом и даже его ядро — комочек протонов с нейтронами. Сообразил, что такое дефект массы и чуть-чуть ужаснулся — только атомной бомбы с радиоактивными осадками нам сейчас и не хватает. Въезжаю, что все мои проявившиеся знания пришли из загадочных глубин чужой памяти. Оттуда же, откуда взялся турбокомпрессор. И как этот некто настолько четко запомнил по случаю рецензируемый им диплом? Совершенно непонятно. В то же время отчетливо понимаю, что говорить обо всем этом никому нельзя. Дело даже не в том, что не поверят — наоборот, как выложу некоторые научные представления и технологии будущего, чуть ли не молиться начнут. В «золотую клетку» законопатят до конца жизни. Не хочу! Это извне пришедшее сломает меня, Кольку Воскобойникова, если не вообще убьет. Тело останется, а души не станет. И эти отрывочные сведения из истории… Да я и без них всегда был уверен в нашей победе над фашистами. Потому что папа обещал, потому что мы правильнее, чем они, потому что… Не хочу раскладывать эти ощущения по полочкам. Для меня девчонки рядом — живые и настоящие, а не давно уже умершие. Выкладывающиеся в этой войне ради своей Родины, а не по принуждению коммунистов, как изоврут потом наше время…

Чертова дюжина — счастливое число или нет? На первом Яке мы с дядей Витей на двоих сбили шесть самолетов противника. На втором комполка уничтожил пятерых фашистов, не считая несколько очень ответственных полетов на разведку в тыл немцев. Хорошо послужила боевая машина, но… Как подполковник Коноваленко довел до нашего аэродрома избитый в хлам истребитель да еще посадил его, пусть и на брюхо, совершенно непонятно. В обеих плоскостях рваные дыры, бензин из пробитых баков подтекает, киль до половины срезан, правая часть руля высоты вообще отсутствует, фюзеляж так повело, что на глаз заметно. Вылез из убитой машины, помахал нам, бегущим к нему изо всех сил, показывая, что сам цел, погладил по измочаленной законцовке крыла и заметно устало потопал в штаб.

Через два часа прикатили на полуторке летчики из соседнего штурмового полка. Выставили ящик водки — наверное всю свою часть на «наркомовские» обделили. Понятливые люди — ну не со спиртом же, которого у нас самих хватает, приезжать благодарить. Потом во время совместной пьянки долго благодарили нашего комполка и его ведомого лейтенанта Стародубцева. Вдвоем наши истребители смогли отбить атаку четверки мессеров. «Чертова дюжина» убита в хлам, Як-7 лейтенанта ремонту подлежит только в ПАРМе, а на главной цели «худых» — шести штурмовиках Ил-2 — ни царапины. И задание они успешно выполнили — накрыли артиллерийскую батарею немецких полевых стопятимиллиметровых гаубиц.

— Не, ну ты подполковник мастер, — в очередной раз восхитился командир штурмовиков, — как вы вдвоем умудрялись отгонять фрицев, пока мы на боевом курсе были — уму непостижимо!

— А тут не понимать надо, а начальство трясти, — наставительно возразил Коноваленко, — чтобы вам наконец-то двухместные машины дали со стрелком и крупнокалиберным пулеметом в жопе. Есть говорят уже такие.

— Сто раз просили, — уныло вздохнул майор-штурмовик, — только обещаниями кормят.

Уже потом дядя Витя мне признался, что защищать своих приятнее, чем атаковать немцев. Хотя и значительно тяжелей. Через неделю подполковника за тот бой наградили орденом «Красной звезды», а комдив полковник Филиппов втык нашему комполка сделал — хватит уже самому на каждое задание летать. Пора бы молодых пилотов в бой отправлять. И никаких объяснений, что не готовы еще сержанты, слушать не пожелал. Разве что новые боевые машины все-таки выделил.

С перегонщиками какой-то фрукт с заводского КБ* прилетел. Расписывал очередные усовершенствования на боевом варианте Як-7Б, обещал, что в скором времени улучшат аэродинамику, облегчат машину и даже хвостовое колесо обязался сделать убираемым, чтобы уменьшить суммарное лобовое сопротивление. Т-фу! Глаза б мои на этого хлыща не смотрели — нет бы, о качестве текущего варианта побеспокоился.

— Очередная ласточка, — вздохнул Елизарыч, аккуратно подрезая войлочные уплотнения многочисленных лючков. Разлохмаченные края ухудшали обтекание фюзеляжа воздухом и «съедали» километр-другой максимальной скорости.

— Ничего, наш профессор не хуже, чем на старой настроит карбюраторы, — ответила Ленка, заполировывая какую-то не понравившуюся ей неровность на барабанном приемнике патронов ШКАСа.

Настроишь тут — качество сборки отвратительное. Куда военные приемщики смотрят? Придется все шесть карбюраторов снимать, перебирать, подгоняя детали по месту, ставить обратно и только потом регулировать. Ну и девчонок наших, что тоже на обслуживание новые машины из этой партии получили, настропалить. Пусть тоже снимают и перебирают. На это не столько знания требуются, как аккуратность. А уж настройкой я сам потом займусь.

Младший воентехник Ветлицкая тоже недовольна установленной на Яке радиоаппаратурой. Вроде бы новая, а только шипение и слышно. Снежная королева распорядилась заменить на приемник и передатчик со старой «чертовой дюжины».

— С этими, — указала на новые блоки, — еще работать и работать. Раньше чем через пару суток не управлюсь.

Как в воду глядела — два дня, мягко выражаясь, занимались ненасильственными — ну ведь по согласию! — половыми сношениями с боевой машиной. Даже заново нивелировать пришлось — плоскости были пристыкованны недостаточно точно. Только после облета Яка командиром и его довольной улыбки вздохнули свободней. А еще через неделю дядя Витя, прикрывая наши, увы, вновь отступающие войска, сбил на этом истребителе лаптежника и мессера в одном бою. Получил очередное устное взыскание от комдива и, как проболталась машинистка в штабе дивизии, был представлен к очень высокой правительственной награде. К какой, стерва не сказала. Молчит и загадочно улыбается.

А на нашем участке фронта наступило временное затишье. Весенние дожди превратили взлетно-посадочные полосы аэродромов в нечто совершенно негодное для полетов. Днем зубрю химию, а поздним вечером мы с Ленкой совершенно раздельно идем гулять в ближайший лес. Что самое удивительное — каждый раз почему-то сталкиваемся. Комфорт на плащ-палатке, конечно, не тот, но зато в чащобе кричать можно сколько угодно. Чем старший сержант беззастенчиво пользуется. Как я до сих пор не оглох? Непонятно…

— Ну? — спросил Иосиф Виссарионович, даже не думая отрывать взгляда от очередной папки с документами.

— Наши конструкторы отрицают возможность создания этого турбокомпрессора в ближайшие годы, — немедленно доложил генеральный комиссар госбезопасности Берия. — Более того, все как один утверждают, что технологический уровень Германии в настоящее время также недостаточен для создания этого устройства даже в единичных экземплярах.

— Значит, все-таки дезинформация Абвера, — удовлетворенно кивнул председатель ГКО, высказавшийся за эту версию еще при первом кратком обсуждении странного пакета документации.

— М-м-м, — задумался заместитель председателя Совнаркома, не зная как правильно сформулировать слова, доказывающие неправоту Сталина, — маловероятно. Металлокерамические лопатки турбины в ближайшие годы изготовить действительно невозможно. Но, по уверениям наших ведущих специалистов по тугоплавким сплавам, приведенная в тексте рецептура стали — это несомненный прорыв. Уже первые образцы аустенитных сталей, выплавленные в точном процентном соотношении с указанными в документе легирующими добавками, показали выдающиеся механические параметры износоустойчивости при высоких температурах. Как следствие — становится возможным продолжение работ конструктора Люльки* по созданию двухконтурного турбореактивного двигателя. В свое время они были остановлены именно из-за отсутствия тугоплавких сплавов. Ожидать результата в ближайшее время не следует — ориентировочный срок получения первых реальных конструкций минимум два-три года. Зато уже в течение ближайших нескольких месяцев удастся повысить ресурс нынешних моделей авиамоторов, а в дальнейшем и форсировать их по наддуву и незначительно по оборотам. Возможный прирост мощности — до пятнадцати процентов.

Берия доложил и замолчал, ожидая реакции председателя Государственного Комитета Обороны. Пусть сам посчитает эти проценты и поймет, насколько это важно.

— Что-то еще? — внешне равнодушно спросил Сталин. Он очень не любил оказываться неправым даже в мелочах. А сейчас… Почти незаметно, но Лаврентий, можно сказать, щелкнул его по носу.

— Методика расчетов, — немедленно ответил генеральный комиссар госбезопасности, как будто ждал этого вопроса, — она весьма необычна. По мнению наших ведущих математиков, создается ощущение, что вычислениями занимались тысячи, если не миллионы высококвалифицированных специалистов. В тоже время, она удивительно логична и является несомненным научным шагом вперед. Опережает современный уровень на десятки лет.

— Чем дальше, тем страннее, — блеснул Сталин знанием британской литературы прошлого века.

— Судя по данным филологической экспертизы, наша Алиса даже думает понятиями далекого будущего, — парировал Лаврентий Павлович, также демонстрируя знание произведений Льюиса Кэрролла.

— Ну-ка, ну-ка? — заинтересовался Верховный главнокомандующий.

— Сравнительный анализ текста позволяет сделать именно такой вывод, — коротко ответил Берия.

— Лаврентий, по-твоему, я клещами должен вытаскивать из тебя информацию? — почти спокойно поинтересовался Сталин. — Выкладывай все. Твои мысли и домыслы, как это ни странно, меня тоже интересуют.

— В принципе все основное уже сказано, — не торопясь начал заместитель председателя Совнаркома. Он уже ощутил переход Иосифа Виссарионовича на другой уровень разговора. Доверительный без привычных намеков на угрозу. — Разве что, с моей точки зрения, заслуживает внимание графологическая экспертиза. Все записи сделаны немецкой авторучкой в специальном исполнении для работы в условиях пониженного атмосферного давления, — и расшифровал в ответ на вопросительный взгляд Генерального секретаря ВКП(б): — Для штурманов высоко летающих самолетов. О специальной бумаге германского производства я в прошлый раз уже упоминал. Почерк аккуратный, убористый, принадлежит человеку возраста никак не менее пятидесяти лет. Все эскизы выполнены от руки без применения линейки удивительно ровно — у исполнителя огромный опыт черчения.

— Исполнителя?! — удивился председатель ГКО.

— Именно так, — подтвердил Берия, — писавший не является автором текста, так как есть явные признаки, что произведена компиляция из документа большего размера. Выкинуто все лишнее. Манера простановки размеров на эскизах указывает на советские стандарты. Но, опять-таки, не современные, а значительно усовершенствованные, — сказал генеральный комиссар госбезопасности и замолчал.

— Выводы? — требовательно спросил Сталин после паузы.

— А нет их у меня, — картинно развел руками заместитель председателя ГКО. — Точнее — они настолько фантастичны, что смысла в их оглашении в этом кабинете не вижу.

— Давай-давай, Лаврентий, — улыбнулся Иосиф Виссарионович в усы. Настроение вдруг резко поднялось.

— Основное — само наличие этого документа еще раз подтверждает нашу уверенность в победе.

— Ай, маладэц! — высший руководитель страны от удовольствия сорвался на грузинский акцент. Сколько ни пытался, но за многие годы так и не удалось избавиться от него. — А серьезно?

— Если люди Меркулова все-таки найдут этого прорицателя — реальных надежд, увы, мало — то у нас к нему будет столько вопросов… — не сказать, что выражение на лице Берии в этот момент было злым, скорее хищным.

Подполковнику Коноваленко присвоено высокое звание Героя Советского Союза! Черным по белому в газете написано! Вызвали в Москву для награждения. Дядя Витя улетел, и в тот же день нам прислали нового командира полка. Высокий худощавый майор Варламов Иван Анисимович в первый момент на построении впечатления не произвел. Но после первого тренировочного полета наши летчики его зауважали — все фигуры пилотажа точные, как по линейке выверенные, с резкими переходами из одной в другую. Красиво летает и сел на три точки строго напротив выложенного брезентовыми полотнищами посадочного «Т». Уже в столовой увидели на груди два ордена «Красной звезды» и сразу две медали «За отвагу» — наш человек. Как через пару дней выяснилось — очень быстро принимает решения.

Младший лейтенант Мурат Миннахметов вдребезги разбил У-2. Сам отделался легкими ушибами, а связной биплан в хлам на посадке уделал. Разбор на месте выявил сильную степень алкогольного опьянения. Покрывать полкового балагура в этот раз никто не стал. Трибунал, разжалование в красноармейцы и направление в маршевую роту. Еще через четыре дня комполка сам пригнал новенький УТ-2М. А летать на нем кто будет? Про полкового моториста-орденоносца с кличкой «профессор» он уже был наслышан. Вызвал через посыльного на старт, сунул в руки шлем с очками и молча указал на переднюю кабину. Ну, для меня же только удовольствие покрутиться в небе на маленьком самолетике. Отметил для себя резко улучшившиеся характеристики управления модернизированной «Утки». В крутой штопор ее пришлось загонять насильственным путем — сама после сваливания на крыло при потере скорости никак не желала. И вышла немедленно просто при снятии усилий с ручки и педалей.

Еще через несколько часов держал в руках свою летную книжку с вписанными туда сбитыми почти год назад юнкерсами и номером приказа по воинской части о назначении меня младшим летчиком на связной самолет. Аффигеть! Меня пускают в небо! Буду летать на законном основании!

Как выяснилось на следующий день, обрадовался я слишком рано. Прилетевший из Москвы подполковник Коноваленко, назначенный заместителем комдива, приказ майора Варламова отменил. Вот так вот взял и распорядился вычеркнуть из всех штабных документов. Нашел меня на стоянке около УТ-2М, обнял, а потом огорошил:

— Рано тебе, Николай, в воздух. Попробуй понять, что сейчас еще не время. На этой машине, — указал на новенькую «Утку», — летать будешь неофициально с делегатом связи или кем-нибудь из штабных командиров. Со Свиридовым я уже договорился. Он лично против тебя ничего не имеет, все понимает и возражать не будет. Но в вышестоящих структурах его ведомства… — осмотрелся вокруг, проверяя что рядом чужих ушей нет, и выложил: — Перед самой войной какая-то сволочь на твоего отца анонимку накатала. Указала, что Галина Викентьевна является урожденной Ухтомской — какая-то боковая ветвь большого княжеского рода. А ее отец якобы сотрудничает с гитлеровцами. Сразу проверить не успели, а потом смысла особого не было — ни отца, ни матери у тебя уже не стало.

Вот такой вот облом… Да уж, поднес мне дед подарочек — увижу ежели когда-нибудь, прибью на месте! Ну надо же до такого додуматься — против своей Родины пойти. Впрочем, грустил я недолго — был вызван к начальнику штаба и обрадован — Мишка Пахомов нашелся! Живой! Борис Львович еще когда внял моим настойчивым просьбам и разослал запросы, куда только можно и нельзя. Ну, в самом же деле — не дело квалифицированного моториста в качестве обычного пулеметчика использовать. Да еще соответствующая бумага из верхов пришла — всех временно направленных для отражения немецкого наступления на Москву технических специалистов вернуть по своим воинским частям.

Я сам поехал на станцию встречать сержанта. Обнялись, потрясли друг друга, по пятьдесят грамм приняли под соленое сало с луком и черным хлебом. А затем долго обменивались рассказами. Нелегко Мишке пришлось — даже ранили один раз. Хорошо, что не очень серьезно — пуля навылет через плечо прошла, не задев ни кости, ни крупного сосуда. Только мышцу порвала.

— Ерунда, — махнул Пахомов рукой, — по сравнению с другими — легко отделался. Почти месяц болело, а сейчас, — демонстративно согнул и разогнул несколько раз. Зато! — геройски выпятил грудь, где на гимнастерке рядом с медалью «За боевые заслуги» сверкала «За отвагу». — Ротный тогда клятвенно пообещал, что выбьет награду, если в санбат не уйду, — посмурнел лицом: — Убили того старшего лейтенанта. После следующей атаки противника убили. Высунулся из окопа с биноклем, а его фрицевский снайпер снял. Пуля прямо над окуляром угодила — полголовы как небывало. Жуткое зрелище. Младший лейтенант, командир второго взвода, что принял роту, о посуле предыдущего командира ничего, конечно, не знал, но сам представил уже через два дня. Немцы тогда так навалились! Мы их косим из Березина, а гансы как заговоренные — прут и прут. Потом только выяснилось, что они после ударной дозы шнапса наступали. И во фляжках у фрицев запас. Ночью на нейтралку за выпивкой ползали — лучшее средство для сугрева. И фляжки у гансов небьющиеся в отличие от наших новых. И какой дурак придумал стекляшки в Красную армию поставлять?

Много чего Мишка рассказал. Крупнокалиберный авиапулемет прослужил недолго. Патроны кончились, да и ствол был уже в хлам расстрелян — ни точности, ни дальности. Плюется пулями бестолку.

— Максим, конечно, машинка хорошая, но убойная сила после Березина уже не та.

— А как там Порошенко? — вскользь поинтересовался я, вспомнив деревенского дебила, из которого так и не удалось сделать нормального оружейника.

Сержант потемнел лицом, но потом рассказал. Скурвился этот хохол после первого же боя. Подобрал пропуск-листовку — немцы их с самолетов много разбрасывали. Обещали сытную кормежку при хорошем обращении в плену у культурной европейской нации. Подобрал и ночью через нейтралку пополз. Хорошо, немецкая же осветительная ракета помогла наблюдателю за ничейной полосой ползущего Порошенко засечь. Пришлось Мишке из Березина уничтожить предателя. Тогда пулемет еще в норме был.

— На первых порах многие силу духа теряли, — признался Пахомов. — Испугались скорости, с какой немцы на Москву наступали. Шутка ли — за полгода Украину, Белоруссию и половину России прошли. А до того всю Европу под себя подмяли. Но после этой зимы уже ясно, что никогда им наш Советский Союз не победить.

Затем Мишка долго пытал меня о полковых делах, жалел о сбитых летчиках. Услышал, что нынче все младшие авиаспециалисты женского полу и заторопился, желая побыстрее в расположении оказаться. Его в казарме с девчонками не поселили — выделили свободную комнату в общежитии среднего начальствующего состава. Ну и меня заодно туда же определили.

— Хорошего помаленьку, — изрек Елизарыч, — а то привык, ексель-моксель, в своем малиннике.

Когда с другом за моими вещичками в казарму пришли, там такой визг поднялся — девки-то половина в исподнем. Натуральный ультразвук! Оружие массового поражения. Я уши заткнул, а Мишке хоть бы хны — расцвел улыбкой в тридцать два зуба… пока подушкой от Наташки Ведерниковой прямо в харю не получил. Уже потом — сержанту, в отличие от меня, пришлось ненадолго покинуть помещение — когда девчонки себя в порядок привели, представил им нашего нового-старого моториста. Надо сказать, что медали Пахомова определенное впечатление произвели. Не так, конечно, как мои награды, но все равно очень достойно. Девчонки Нинку Скалозубову с ее «За боевые заслуги» вперед вытолкнули, демонстрируя, что тоже «не лыком шиты». Долго сидели, требуя от бывалого фронтовика все новых рассказов. Мишка не терялся — раз за разом вспоминал различные случаи. Но как-то это у него для этой аудитории все гладко получалось, с шуточками. Не хочет в первый же вечер о плохом?

Потом гитару достали. Наташка исполнила в том числе недавно появившуюся «Землянку».

Похоже, сразила Ведерникова моего друга наповал — взгляда от девушки оторвать не может.

Странная какая-то война — на нашем направлении после провала Ржевско-Вяземсской операции тихо. Под Ленинградом вторая ударная армия загнулась. Ее командующий генерал-лейтенант Власов сдался фашистам в плен вместе со своим штабом. Куда особисты смотрят? Непонятно. Крымская катастрофа, про которую только слухи ходят. Непонятно все это.

Перебазирование на новый аэродром прошло в этот раз гладко. Расселили в большом соседнем селе по хатам. Старуха хозяйка вначале бурчала, но как мы с Елизарычем и Мишкой стали разные вкусности из столовки притаскивать, заткнулась.

Девки в клуб на танцы гражданские платья одевают — красивые все, прямо как в мирные довоенные времена.

А Ленка меня мягко так послала. Глаз на нового комполка положила.

— Ты мальчишечка конечно сладенький, но не в моих правилах сразу с двумя гулять, — потрепала по руке, совершенно спокойно улыбнулась: — Останемся друзьями.

Гулять? Так это она называет? С другой стороны, если у нее с Варламовым — майор по слухам не женатый — что-то серьезное сложится, то, наверное, только рад за Ленку буду.

Особой работы на аэродроме нет, и я, предупредив Елизарыча, смылся на берег речки с удочкой посидеть. Рыба ни хрена не клюет, ну да и черт с ней. Главное — тишь да благодать. Облака отбрасывают тень на зеркало медленно текущей воды. Легкий ветерок шелестит зелеными листьями на деревьях. Уже по-настоящему летнее солнышко даже не греет, а припекает немного. Хорошо-то как…

— Вот ты где! Николай, тебе не стыдно? Я же тебе русским языком сказала в учебном классе к контрольной готовиться.

Снежная королева! И здесь нашла.

— Фиг тебе! — сказал и немедленно предъявил комбинацию из трех пальцев. — На календарь погляди — июнь месяц. Следовательно, учебный год кончился — летние каникулы.

Надменно так, холодно посмотрела:

— Младший сержант Воскобойников встать, смирно! Каникулы начнутся, когда экзаменационную работу по математике напишешь, — довольно полюбовалась моей скривившейся рожей и смилостивилась: — Физику я, так и быть, зачту тебе без экзамена. По итогам занятий за весь учебный год.

Не будь она старше по званию, прибил бы стерву на месте. Ой!

— Отпусти ухо! Оно мне дорого как память! — пальцы у девушки цепкие, как клещами схватила.

— Валька, оторвешь, пусти-и-и… — потащила, зараза. Прощай рыбалка. Врезать бы разок, но нельзя — она средний начальствующий состав, а я всего лишь младший сержант. Разжала, наконец-то, вредина.

— Через двадцать минут, чтобы был в штабе полка! Там тебя обрадуют, — и улыбочка ядовитая такая, довольная.

Ууу, прибил бы, гадину!

Да уж, обрадовали! Направлен в командировку. Предписание — все чин-чинарем. Должен в составе спецкоманды из двух военнослужащих следовать в ближайший отдел Народного просвещения для сдачи экзаменов на аттестат зрелости. Старший команды младший техник-лейтенант Ветлицкая. И мягкая напутственная улыбка майора Гольдштейна…

А потом все как в кино быстро-быстро понеслось. Полуторка, станция, эшелон с ранеными, остановившийся, чтобы паровоз мог воды набрать и… трупы умерших выгрузить. В городской комендатуре хромой лейтенант весьма удивился, читая предписание, но посмотрев на мою гимнастерку — мало еще кто может похвастать нынче такими наградами — без единого слова поставил на довольствие и определил на жительство в гарнизонную гостиницу. А вот там не очень-то обрадовали — одна комнатушка с двумя койками, дореволюционным канцелярским столом и рассохшимся шифоньером. Плюс тумбочка и один стул. Райские условия, особенно с такой соседкой.

В городском отделе Наркомпроса отнеслись к вопросу с пониманием. Написали соответствующую бумагу и отправили с ней в ближайшую школу — там экзамены уже давно идут. Работы по алгебре, геометрии и тригонометрии написал в тот же день. Только на перекуры отпрашивался. Сам себе удивился, не обнаружив никаких сложностей во всех математических предметах.

В гостинице Валька меня в коридор выгоняет, когда надо переодеться. Кормят в столовке плохо. Елизарыч мне полный сидор жратвы с собой дал — консервы, копченая колбаса из летного пайка и пара буханок хлеба. Сколько-то продержимся — мелкая Ветлицкая как воробушек клюет.

С физикой, астрономией, географией и естествознанием тоже за один день разделался — чего сложного-то? По всеобщей истории поспрашивали чуть-чуть, убедились, что знаю, когда в Америке гражданская война была, и успокоились. Конституцию и историю СССР вообще без экзаменов зачли, посмотрев на награды. Среди тем сочинений была «Мы покоряем пространство и время». Ну я и толкнул про советских авиаконструкторов и довоенные рекорды наших летчиков. Поликарпов, Туполев, Яковлев, Сухой, Микоян, Петляков, Гуревич, Лавочкин… Всего-то и надо, что названия самолетов перечислить. Несмотря на несколько синтаксических ошибок, пятерку все-таки вывели — достаточно гладко изложил. С языком противника вообще весело вышло. Разболтался с какой-то теткой в коридоре. Она так характерно грассировала, что я пару фраз по-французски бросил. Заинтересованно посмотрела и сама на язык Гюго и Мопассана перешла. Побалакали немного. Захожу через полчаса в класс сдавать немецкий, а там эта тетка — член экзаменационной комиссии. Посмотрела на меня, улыбнулась и вывела пятерку… по иностранному языку. По какому — значения не имеет, все равно в аттестате не пишется. С литературой оказалось хуже — все-таки мало успел прочитать. Но, как выразился сухонький старичок в старомодном пенсне, твердую четверку вполне заслуживаю.

А вот с химией получился облом — два дня зубрежки и все бестолку. Еле-еле на тройку вытянул. Гадская наука — ненавижу! Ветлицкая удивила — достала из своего сидора фляжку и накапала мне в граненый стакан пятьдесят граммов беленькой:

— Успокойся, золотая медаль тебе все равно не светила.

Каково же было мое удивление, когда в выданном на следующий день в городском отделе Наркомпроса Аттестате зрелости по химии красовалась четверка. Фиолетовым по голубоватой вязи бланка. Все как полагается — надпись «Настоящий аттестат дает его владельцу право поступления в высшие учебные заведения Союза ССР», куча подписей и круглый оттиск печати. Младший техник-лейтенант посмотрела из-под моей руки, возрадовалась и в щеку чмокнула. Лучше бы, конечно, из своей фляжки налила…

На УТ-2М я все-таки периодически летаю. Работаю в основном мотористом, но штабные, когда им в дивизию или армию срочно требуется, частенько зовут. Задание-то на них выписывается. Как-то раз вместе со старшим лейтенантом ГБ Свиридовым похохотали, когда я его к фронтовым особистам возил — освоил, получается, Юрий Михайлович смежную профессию летчика, раз ему управление «Уткой» по бумагам разрешили. Дал на минутку подержаться за ручку — ни хрена машину на горизонте удержать не может. Элементарно ведь, а он в чистом небе набок заваливает.

А потом вдруг началась боевая работа — наших летчиков на разведку гоняют, на сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков и, конечно же, на прикрытие наших войск от внезапно активизировавшейся авиации противника. Возвращаются на самолетах, изрешеченных осколками зенитных разрывных снарядов и пушечно-пулеметным огнем немецких истребителей. Увы, не все возвращаются. Ремонтируем боевые машины все вместе, не обращая внимания, кто к какому самолету приписан. Отдыхаем… Вот тут сложнее — то ли теплая погода тому виной, то ли природа несмотря на войну свое берет — в полку вдруг образовалось множество парочек. И это несмотря на то, что многие Красные командиры где-то в тылу имеют семьи. Впрочем, никто особо этот вопрос не заостряет — очень уж короткая иногда бывает жизнь летчика на фронте. Ну, не только пилоты амуры заводят. Наташка Ведерникова мозги крутила Мишке недолго — сдалась бравому сержанту Пахомову после не такой уж и длительной осады. У Ленки с комполка ничего не вышло — майор-орденоносец положил глаз на штабную машинистку ефрейтора Таньку Злобину. Вроде ничего особенного в девчонке нет, а вот, поди ж ты, заворожила Варламова. Кобыла горевала не долго — закрутила роман с молоденьким сержантом Серегой Тополевым, пилотом из второй эскадрильи. А вот у меня время на подобные развлечения отсутствует — дело есть, важное.

Вызвали в штаб. Прибегаю к большой землянке, где полковое начальство сидит. Перед входом рядом с часовым три незнакомых сержанта стоят. Козырнул парням и в землянку. Отдал честь, доложился.

— Вот что, младший сержант Воскобойников, — задумчиво так протянул комполка, переглянувшись с майором Гольдштейном — тот вдруг усиленно закивал, — наше бравое пополнение видел?

— Так точно! — отвечаю, сообразив, что Варламов о сержантах у входа в штаб говорит.

— Поступают в твое распоряжение. Забирай и учи. Боевые машины для них только через две недели обещают дать. Чтобы к тому времени были способны хотя бы в районе аэродрома ориентироваться.

— Товарищ майор, так я же никогда раньше…

— Выполнять! — перебил меня комполка.

Вот куда деваться? Протянул «Есть», козырнул и потопал на выход. И вдруг допер — мне же летать на «утке» почти без ограничений дают! Повернулся, крикнул «Спасибо!» и смылся из штаба, слыша довольный смех командиров.

Н-да, пополнение. Алексей Овчаренко — светловолосый крепкий парень среднего роста, пятьдесят два часа общего налета, на Яке семь. Терентий Одиноков — чуть повыше, сорок восемь на девять. И Василий Барашкин — невысокий, заметно худой, полтинник на десять. Для начала засадил их в учебном классе район боевых действий по карте изучать.

— Пока штурману полка старшему лейтенанту Годоляке зачет не сдадите, о тренировочных полетах можете не мечтать.

— Слушай, парень, а ты вообще-то кто такой? Раскомандовался… — ну да, они-то и возрастом и званием повыше.

Я даже не в синем летном комбинезоне, а в черном, техническом — вверху только петлицы с одинокими треугольничками видны. Придется авторитетом давить.

— Моторист, — говорю, — и по совместительству пилот УТ-2М.

— По совместительству? — хмыкнул Овчаренко. — Пилот? Ну-ну.

— Нукать сержант будешь, когда мне правильный вираж на «Утке» продемонстрируешь. Можешь, кстати, у штурмана на эту тему поинтересоваться.

Старательные парни попались — через два дня зачеты Годоляке сдали. Да и поутихли тем же вечером, увидев меня в летной столовой. Удивленно зенками на орден похлопали и успокоились. Знание конструкции учебно-тренировочного самолета я у них сам проверил. По меркам меня-моториста выше тройки не заслужил никто, но к полетам все же допустил — самому в небо охота. Вот чему искренне удивился, так это собственной способности четко видеть ошибки других, когда в задней кабине сижу. Вспомнил, как папа меня учил, но применил другой способ. Резкий рывок ручки управления с немедленным возвратом в нужное положение на полет не сильно влияет, но удар по руке получается чувствительным.

— Леха, ну куда ты смотришь? Сколько раз повторять можно? Контролируй положение горизонта относительно капота. И на вариометр* не забывай поглядывать.

Мокренькие у меня из самолета вылезали. Больше всего пришлось помучиться с Барашкиным — несмотря на невзрачный внешний вид, оказался очень сильным. Как зажмет ручку управления, так я еле-еле обеими руками в нужное положение сдвину. Пришлось на земле учить умению работать только пальцами.

— Управлять нежно надо, как девушку держишь.

Заставил сгоревшую спичку, удерживая за торцы большим и указательным пальцем, поднимать над головой и опускать к коленям десяток раз подряд. Сам продемонстрировал этот фокус, которому когда-то отец научил. Потом Васю заставил. Два коробка извел, но приучил.

Всему необходимому за две недели, конечно, не научишь, но стыдно за парней мне не было, когда капитану Зарубину, новому начальнику воздушно-стрелковой службы полка, их передавал. А главное, ребята поняли, что война — это, прежде всего, работа. Тяжелая, нудная, требующая умения и самоотверженности, но работа. Изо дня в день, из месяца в месяц…

Вот только… Леха погиб через неделю — рядовой тренировочный полет на боевой машине. Откуда взялись те два мессера, непонятно. Прошляпили наблюдатели ВНОС. Подожгли сержанта при заходе на посадку, когда скорости практически уже не было. Терентий Одиноков ведомым у лейтенанта Гродненского воевал почти три месяца. Погнался за уже сбросившим бомбы «лаптежником», подошел слишком близко и нарвался на очередь стрелка. Ему бы снизу зайти в «мертвую зону», скорости уровнять… Вася Барашкин до сорок третьего тоже не дожил — зенитный снаряд «Эрликона», когда штурмовиков сопровождали, предназначенный для Ил-2 угодил прямо в кабину истребителя…

— Ленка, тебе что, совсем не стыдно? — в очередной раз попробовала увещевать подругу Нина. — То с одним гуляешь, то с другим. А еще комсомолка!

Елена лениво потянулась, села, осмотрела поляну, на зеленой травке которой они загорали, завела руку за спину, расстегивая лифчик, и подставила ласковым лучам солнца свою грудь.

— Бессовестная, — прокомментировала младший сержант, с явной завистью рассматривая выдающийся бюст оружейницы.

— Дура ты, Нинка, — начала вдруг отвечать подруга, — мне их жалко. Вот, просто по-человечески жалко. Мальчики ведь еще. Чего они в жизни-то видели? Школа, трехмесячные курсы взлет-посадка, как Елизарыч говорит, и фронт, где их со дня на день убьют.

— Типун тебе на язык! — недовольно отреагировала Скалозубова.

— А что, не так, что ли? — в растяжку совершенно спокойно ответила старший сержант. — Сколько уже их, этих мальчиков через наш полк прошло? Хорошо, если могилка с фанерной пирамидкой у полевого аэродрома останется, а то ведь как обычно в похоронке пишут — не вернулся с боевого вылета, — она глубоко вздохнула, как будто назло подруге высоко вздымая свою обнаженную грудь, и продолжила: — А я им маленький кусочек счастья дарю.

— Да уж, маленький, — стояла на своем мотористка, оглядывая всю крупную, может быть несколько пышноватую, но пропорциональную фигуру сильной подруги.

— А что, лучше как Валька, которая на всех сверху смотрит? На нее целый полк облизывается — вот одарил же Бог красотой — а она нос воротит. Гордая, почти с высшим образованием, добровольцем в армию пошла и уже с медалью.

— Я ее в бане без всего видела, — вдруг призналась Нина, — такая хорошенькая. Как из сказки на Землю спустилась.

— А я тебе о чем, — подтвердила Елена, переворачиваясь на живот и сдвигая сатиновые трусы ниже, чтобы верх попы тоже загорал. — Эти сержантики после училища увидят ее, и спать не могут, а им ведь не сегодня-завтра в бой лететь.

Скалозубова посмотрела на подругу, тоже перевернулась, подставляя солнцу спину, и в первый раз промолчала, не зная, что еще сказать. Потом вдруг вскинулась:

— Ну, все равно, ведь нельзя же со всеми подряд!

Оружейница ответила почти сразу: — А я разве со всеми? Только с симпатичными, — лениво потянулась всем своим крупным телом, опять перевернулась на спину, вновь подставляя солнцу свои внушительные груди, и добавила: — Они такие сладенькие… в первый раз. Некоторые аж дрожат, как им хочется.

— Это еще вопрос, кому больше хочется, — не преминула подколоть Нинка. Но потом успокоилась, еще раз посмотрела на вольготно раскинувшуюся подругу, осмотрелась и тоже сняла лифчик. Грудки у нее были небольшие, остренькие, но, судя по одобрительному взгляду Елены, на ее худеньком теле смотрелись вполне даже ничего.

Они пролежали на солнышке почти до обеда, иногда перекидываясь ничего не значащими фразами, а когда уже оделись и почти привели форму в порядок, мотористка опять завела разговор все на ту же тему:

— Лен, а Лен, но все же нехорошо ты поступаешь. Война же ведь идет…

— Хватит Нинка! — с непререкаемым тоном вскинулась оружейница. — Война — это слишком грязная штука. И от нас с тобой, в том числе, зависит, чтобы в короткой жизни этих мальчиков, каждый день идущих на смерть за Родину, за Сталина, было хоть что-то светлое. Именно во время этой войны!

Скалозубова аж оторопела от пафосной смеси лозунгов и неприкрытого желания подруги сделать не только себе, но и другим хорошо. Потерянно посмотрела на Елену, затягивающую ремень, и протянула:

— Ну, если ты так ставишь вопрос…

— Только так и никак иначе! — перебила, как отрезала старший сержант.

Старшего лейтенанта Годоляку подбили при возвращении из разведки. Всего-то один маленький осколок зенитного снаряда попал в радиатор. Пелена пара, исчезающая на глазах, пара минут, и мотор естественно заклинил от перегрева. Еще повезло, что был приличный запас высоты, а линия фронта всего в десятке километров. Перетянул с запасом, не нарвавшись по пути на мессеров, и посадил на брюхо недалеко от какого-то хутора. И совсем, можно сказать, счастье привалило — на том хуторе стоял ремвзвод танковой части. Ну а где танки, как известно, там связь всегда есть. Иначе толку от бронированных чудищ, у которых, по меткому выражению Елизарыча, кое-что слишком большое на лбу выросло, никакого.

Доклад Алексея Годоляки о вынужденной посадке и ее местоположении достиг нашего полка достаточно быстро — фронтовые связисты хоть и сплетники, но дело свое все-таки знают. А здесь штабные командиры из армии ждут, не дождутся пленки с АФА*. Что-то там важное Леха должен был заснять.

Вылетели к тому хутору вместе со старшим лейтенантом ГБ Свиридовым на УТ-2М. Добрались быстро — я, хотя раньше настолько близко к фронту не летал, но карту изучил качественно. Посадил «Утку» рядышком с подбитым Яком, ориентируясь на слабый дымок из печки на том хуторе и ожесточенную жестикуляцию Годоляки. Алексей, не будь дураком, кассету с пленкой уже выдрал из аппарата. Не, ну такую подлянку от Красных командиров я никак не ожидал — оставили дожидаться грузовика с техсоставом для эвакуации подбитого Яка, а сами умчались на моем маленьком самолетике.

Посидел немного на траве, сплошь усеянной желтыми головками одуванчиков, перекурил и потопал на хутор, ориентируясь все на тот же дым из трубы. Танкисты-ремонтники встретили не очень приветливо:

— Чо надо, пингвин?

Смотри-ка, даже кличку авиамехаников знают — зимой в черных комбинезонах поверх ватников определенное сходство имеется.

— Лопату, если нормально помочь не хотите. Еще ручная лебедка не помешала бы.

— А зачем?

Ну, прям как дети малые — расскажи да покажи.

— Начну подкапывать под крыльями, чтобы шасси выпустить. Затем лебедкой из ям вытащу. Потом, когда наши приедут, разберем, погрузим и повезем на ремонт. Послужит еще боевая машина.

— Лопату, конечно, можно бы, да только… — и дырчатая рубашка ствола ППШ упирается мне в живот: — Документы есть? — ударение было сделано на «У».

Вот только тогда до меня и дошло — комбинезон застегнут доверху. Немецкий желтый ремень с полуоткрытой кобурой, из которой характерная рукоять Вальтера П38 торчит. А на шлемофон звездочку цеплять как-то не принято.

— А как же, — благо красноармейские книжки нам еще в ЗАПе выдали. Расстегиваю комбинезон и… Увидели орден с медалями, и ствол автомата сам собой опустился. Документы все-таки достал и предъявил. Ну и рассказать, конечно, откуда награды взялись, тоже пришлось — военной тайной моя история никак не является.

Нашлись не только лопаты, домкраты тоже имелись и даже подъемный кран. Бездельничать танкистам-ремонтникам самим надоело, а тут новая конструкция — аэроплан. Когда к вечеру эвакуационная бригада из полка — шесть человек технического состава на трехтонке ЗИС-5В и полуторке — прибыла, то только рты пораскрывали. Фюзеляж с оперением на чурбачках стоит, плоскости и шасси отстыкованны. Грузи, крепи, да езжай. Ан нет, долго под звездным небом сидели, обмениваясь под разведенный спирт — с беленькой у танкистов напряженка — впечатлениями о жизни в это нелегкое время. У бронеходов одни проблемы, у нас другие, а цель-то, оказывается, общая — побыстрее бы фашистских гадов с нашей земли прогнать.