22
Роберт
Октябрь 1537 год
Te Deum laudàmus:
Te Dominum confitémur.
Te cetérnum partem
Omnis terra veneràtur.
Голоса уносились ввысь вместе с пламенем и струйками дыма. С тех пор как Роберт перестал получать доходы от своей должности смотрителя флота, расходы на содержание городского дома стали ему не по карману. Он понимал, что рано или поздно будет вынужден продать имение, и, к собственному огромному удивлению, мысль об этом не вызвала в душе никакого волнения, оставив его совершенно равнодушным. Когда-то он приехал сюда, чтобы тянуться к звездам, но к чему бы он ни прикасался, все обращалось в прах.
Для начала он сильно сократил количество слуг, оставив лишь самых необходимых. И теперь горстка грустных людей стояла у большого костра в его дворе и вслед за капелланом пела «Te Deum»:
Тебя, Боже, славим,
Тебя, Господи, исповедуем,
Тебя, Отца превечного,
Вся земля величает.
Свыше был спущен приказ, что по всей стране во всяком дворянском доме нужно зажечь такой костер и запеть «Te Deum», чтобы отметить счастье, снизошедшее на Англию. Милость Божья, на которую никто уже не смел надеяться. Слабые голоса Робертовой челяди соединились в ликующих строках прославления:
Tu Rex glórice, Christe.
Tu Patris sempitérnus es FÍlius.
Ты Царь славы, Христе,
Ты — Отца присносущный Сын.
Сын. Спустя вот уже почти тридцать лет, полных надежд и отчаяния, после разрыва с Римом, после развода с одной королевой и обезглавливания второй, король Англии наконец получил столь желанного сына. Его третья жена Джейн, бесцветная сестра братьев Сеймур, входивших в число влиятельных прихвостней Кромвеля, исполнила величайшее желание Генриха Тюдора.
«Мне следовало бы радоваться», — думал Роберт. Вся страна отзывалась радостью. С рождением принца должно было воцариться спокойствие, чтобы могли укрепиться реформы, которые удалось отстоять кровью и слезами. Шпионы вытащили Тиндейла из укрытия в Антверпене и сожгли, но его перевод Нового Завета был включен в издание английской Библии, одобренное королем. Кроме того, при архиепископе Кранмере вышли канонические тексты, упрощавшие путь к свободе вероисповедания и мышления.
Может быть, Джейн Сеймур и была набожной католичкой, но она подчинялась воле своих братьев, а те были реформаторами. Дело двигалось. Поводов для радости было множество.
Однако голос, которым Роберт пытался убедить в этом себя, был слаб, как и затянутый слугами «Te Deum». Если он и обладал когда-то способностью радоваться за другого человека, то он утратил ее. Да и с чего ему радоваться счастью другого мужчины? Хоть один мужчина дал ему возможность испытать собственное? Хоть кто-то, кроме хрупкого, острого на язык парня из Портсмута, который утверждал, что не может быть другом Роберту и в следующий же миг помог ему обрести величайшее в жизни счастье? «Благодаря ему я смог жениться на своем ангеле. Благодаря ему мной хотя бы мгновение восхищался король, а мечта о владычестве Англии над морями была близка как никогда».
Он дурно отплатил молодому человеку за дружбу, и в наказание за это его собственное счастье тоже рухнуло. Джеральдина не скрывала своего презрения. После той пощечины Роберт сделал все, чтобы она простила его. Обсыпал ее подарками, наделал долгов, чтобы одеть ее, как королеву, но она недвусмысленно дала понять, что осталась с ним только ради того, чтобы не вовлекать в скандал собственную семью. С тех пор она никогда больше не делила с ним постель, избегала, как только могла, прикрываясь своими обязанностями при дворе, в то время как самому ему доступ туда был практически заказан. Если же ей приходилось провести ночь с ним под одной крышей, она удалялась в собственные покои.
Смешным утешением ему оставалась ее верность. При дворе, где все — от кухарки и до герцогини — расставляли ноги, она была выше подозрений. Джеральдина была слишком холодна для греха. Роберт хмыкнул. Что ж, по крайней мере женщина, которую он желал со всей страстью, пренебрегала не только им, а всем мужским полом.
Любовью жены он не пользовался никогда, своего положения и цели всей своей жизни он лишился, а остатки уважения к себе давно растерял. Так как же ему радоваться и славить Господа, если у другого мужчины, Генриха Тюдора, исполнилось даже самое последнее, самое заветное желание? Если бы Господь даровал эту милость ему, возможно, он смог бы отказаться и от всего остального.
«Если бы у меня был ребенок от Джеральдины, моя жизнь была бы не напрасной. Если бы у меня был сын или хотя бы дочь, я был бы не один в этом мире».
Отзвучал «Te Deum». Роберт перевел взгляд на небо, в пустой черноте которого еще только что сверкали звезды. Но теперь клубились тучи, ему на щеку упали первые капли дождя.
— Залейте костер водой, — приказал он слугам, надеявшимся, вероятно, на кружку крепкого пива. — А затем ложитесь спать. Праздник окончен. — Роберт бросил последний взгляд на угасающие голубоватые огоньки пламени. Затем обернулся и побрел к своему тихому дому.
В зале было темно, огонь в камине почти догорел, комната выстыла и была пуста, как его сердце. Если придет слуга, чтобы помочь ему раздеться, он прогонит его. Одиночество легче переносится, когда на тебя никто не смотрит.
Шаги на лестнице заставили его вздрогнуть. На полу показался круг света от одинокой свечи. Роберт поднял голову. На нижней ступеньке стояла жена. На ней было не одно из ее нежно-голубых платьев, которые он заказывал для Джеральдины и в которых представлял ее на пьедестале, чтобы молиться своему ангелу. Она была одета в платье насыщенного темно-красного цвета и выглядела не как Мария, непорочная Дева, а как Магдалена, соблазнительница. Ее серебристо-русые волосы были растрепаны и спадали на плечи.
— Мой ан… — он не договорил: жена достаточно часто давала ему понять, как ненавидит это ласковое прозвище. — Джеральдина, — поправился он. — Я думал, что ты будешь при дворе.
— Я не нужна королеве. Ты прекрасно знаешь, что я не вхожу в число приближенных, которых она любит. Я была подругой Анны. Она этого не забудет.
«Вряд ли ты была подругой Анны, поскольку в день ее казни ты танцевала во дворце в Гринвиче, — подумал Роберт и осознал ее красоту так, словно видел ее впервые в жизни. — Ты ничья подруга. Ничья сестра, ничья дочь и ничья жена. Может быть, поэтому ты не можешь быть матерью. Ты принадлежишь только себе».
— Роберт, — голос ее звучал измученно.
Она почти никогда не называла его по имени. Он невольно сделал шаг ей навстречу и только теперь в свете свечи заметил, что лицо ее изменилось. Оно казалось опухшим, красивые глаза покраснели, словно она проплакала не одну ночь напролет.
— Ты заболела? — слабым голосом поинтересовался он.
Джеральдина покачала головой, сжала губы.
— Если ты приехала из Хемптон-корта, то наверняка устала.
Она снова покачала головой.
— Роберт…
— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — спросил он. — Хочешь поужинать? Или хотя бы выпить вина?
— Я велела отнести вино в мои покои, — сдавленным голосом произнесла она. — Роберт, я подумала… вся страна празднует, может быть, нам стоит сделать то же самое? Забыть о том, что встало между нами, как забыла о былых страданиях Англия?
Слова, которые произносили ее губы, казались чужими, немного напоминали дразнилки, которые умел говорить голубой попугай Кромвеля.
— Что ты хочешь этим сказать? — переспросил Роберт, чувствуя в горле давно знакомое давление, которое, как ему казалось, давно ушло. — Как же мы должны отпраздновать?
— Как муж и жена, — ответила Джеральдина, поставила подсвечник и сделала шаг ему навстречу. — У короля родился сын, когда все уже перестали надеяться. Почему же мы надеяться не можем?
Она никогда не говорила ему, что надеется родить ребенка, что возможность иметь ребенка от него что-то для нее значит. Джеральдина подошла к нему, положила на плечи красивые холодные руки. Ее аромат пьянил, а красное платье словно ослепляло. Не успел Роберт осознать, что происходит, как уже почувствовал ее губы на своих губах.
На другой день Роберта вызвали к королю, находившемуся вместе с женой и сыном в резиденции Хемптон-корт. Обычно он не любил долго спать, однако в это утро ему очень хотелось еще полежать на шелковых простынях, чтобы насладиться волнительным происшествием. «Господи, не отнимай у меня и на этот раз левой рукой то, что дал правой, — молился он по дороге. — Оставь мне это еще немного, позволь мне хотя бы еще пару дней побыть мужчиной». Неужели эта божественная ночь действительно была? Неужели Джеральдина, его неприступная жена, своими руками уложила его на ложе? Закрывая глаза, он видел ее перед собой: на спине, с разметавшимися серебристыми волосами, в задравшемся красном бархате.
Сделал ли он ее счастливой?
Роберт хотел обратить на это внимание, но собственное счастье с такой силой обрушилось на него, что ее реакция ускользнула от него. Как обычно, когда они любили друг друга, она отвернулась сразу же, как только он вышел из нее, и натянула по самые уши свое набитое шерстью одеяло. Но если раньше она не произносила больше ни слова и не терпела, чтобы он еще к ней прикасался, на этот раз она сказала почти с нежностью:
— Доброй ночи, Роберт.
Пьянея от счастья, он вслушивался в ночные звуки и вскоре расслышал тихие всхлипывания. Возможно ли это? Его Джеральдина, его Снежная королева плачет? Со всей возможной нежностью он положил руку ей на плечо.
— Тебе нехорошо, любимая?
Та всхлипнула, словно маленькая девочка.
— Нет, — возразила она тихим от слез голосом. — Просто я очень устала.
— Но ведь ты плачешь! Позволь мне помочь тебе, ангел мой, я тебя умоляю.
— Все в порядке.
— Правда? Джеральдина, ты плачешь… от счастья?
Она кивнула в подушку.
— А теперь дай мне поспать, хорошо?
— Конечно, любимая. Сладких снов, моя королева, спи сколько хочешь. — Он поцеловал ее в почти прозрачный висок, укрыл еще несколькими одеялами, потому что плечи у нее дрожали.
Проснувшись, он не увидел ее, но ее запах еще оставался на простынях, а служанка передала ему, что жена отправилась за покупками и передавала ему привет. «Не отнимай это у меня», — снова взмолился Роберт, прежде чем просить, чтобы его пропустили в ворота Хемптон-корта. Именно в этом дворце, таком светлом, таком манящем, он впервые встретил любовь всей своей жизни. «Молю тебя, Господи. Пусть хотя бы не в этом месте моя искорка счастья рассыплется в звездную пыль».
Спешившись во дворе и передав животное слуге, он увидел впереди другого мужчину, соскользнувшего с седла длинноногого черного жеребца. Даже со спины он узнал бы этого человека из сотни других. Он не изменился, но выглядел как будто крупнее, чем когда бы то ни было. После стольких лет, когда они избегали друг друга, теперь у них, очевидно, путь был один. Бок о бок они вошли в ту часть дворца, где по лестнице можно было попасть в жилое крыло для придворных, а по другой — в личные покои короля. Не нарушив законов придворного этикета, они не могли игнорировать друг друга.
Впрочем, Энтони, казалось, это было безразлично. Так же, как и тогда, ему удалось отвесить идеальный поклон и при этом выглядеть не униженно, а даже несколько высокомерно. Роберт опустил взгляд. Затем устыдился, поднял голову и заставил себя улыбнуться. Тот и бровью не повел. Выглядел он хорошо. Черты лица были словно вырезаны на темном стекле, а от виска к скуле тянулся шрам, который был ему очень к лицу. Часть Роберта хотела, чтобы Энтони воспользовался второй лестницей, другая же — чтобы удалось придумать что-то и задержать его.
Этот человек был его подчиненным, он просто выполнял свой долг и, судя по всему, никакого вреда не получил. Роберт сотни раз клялся себе, что этому человеку не нужно прощать его, и тысячи раз жалел, что не сказал ему: «Прости меня». Мужчина стоял. Может быть, он пытается преградить Роберту дорогу? Может быть, он будет вынужден поставить его на место?
Стражники снова открыли створки дверей, на этот раз пропустив в холл третьего человека. Роберт едва сдержал стон. Пористое лицо, обрамленное несколько неопрятной бородкой, принадлежало Джорджу Кэрью, морскому офицеру высокого ранга. Этот человек был его врагом. Когда-то, когда звезда Роберта еще блистала при дворе, Кэрью увивался за ним, как преданный пес, и буквально напросился на должность заместителя управляющего флотом. Он даже Джеральдину осыпал дешевыми любезностями, чтобы она помогла ему договориться с мужем. Но у Роберта тогда был Энтони Флетчер, надежно сидевший в Клинке, и ни в ком другом он не нуждался, особенно же в бестолковом Кэрью.
И этот человек с его мелочной душонкой обиделся на него. Так же сильно, как он когда-то преследовал Роберта со своим обожанием, он теперь преследовал его со своей ненавистью, и когда звезда Роберта закатилась, взошла звезда подхалима. Конечно же, Роберту было известно, что вскоре Кэрью потянется к посту смотрителя флота — и, без сомнения, получит его. «Пусть он будет твоим, — Роберту очень хотелось бросить ему в лицо эти слова. — Ты потерпишь столь же жалкое поражение, как и я, поскольку мечты короля так же высоки, как и мои, а его требованиям не могу соответствовать ни я, ни ты. Для этого мы слишком заурядны, а наши таланты слишком слабы для нашего времени».
Человек же, который мог сделать это, стоял между ними и задумчиво тер виски, словно на него обрушились все бури мира.
«Мой корабельный чародей. Мой гений, которого я открыл. Если бы я не потерял тебя, мы оба перевернули бы этот мир, а такой простофиля, как Кэрью, никогда не отнял бы у меня должность». Роберт открыл было рот, почувствовав на языке имя корабела. Но тут Кэрью снял шляпу.
— Надеюсь, я не заставил вас ждать слишком долго, капитан. Я в буквальном смысле слова застрял. Движение в Лондоне просто ужасно и ухудшается с каждым годом.
— Мы привыкли. Пролив скоро лопнет по швам.
Флетчер и бровью не повел, но Кэрью разразился громогласным хохотом.
— Я рад, что вы не злитесь, а по-прежнему склонны к шуткам. — Тягучая улыбка Кэрью повисла в воздухе.
Флетчер по-прежнему сохранял спокойствие.
— Пойдемте? Если вы хотите говорить с королем в обед, у нас остается не так много времени.
— Конечно же! Мне не терпится узнать, что вы думаете насчет моего проекта.
Роберт стоял как громом пораженный. Кэрью украл не только его пост! Он украл гения, голову, в которой прятались его мысли! Проходя мимо, он бросил на Роберта насмешливый взгляд. Флетчер последовал за ним на расстоянии двух шагов. Взгляд его красивых блестящих глаз насмешлив не был. Роберт протянул руку и едва не остановил его. «Не ходи с этим неудачником. Ты мой!» Флетчер остановился и спокойно ждал, но Роберт опустил руку.
— Вы идете, капитан?
— Думаю, да, — ответил Флетчер. — Просто застрял. — Их взгляды снова встретились.
Затем Роберт отошел в сторону, и Флетчер пошел по лестнице вслед за Кэрью. С некоторым сожалением Роберт отметил, что теперь он хромает сильнее, чем прежде. И только когда оба скрылись на галерее, он взял себя в руки и стал подниматься по другой лестнице, ведущей к королевским приемным покоям.
Генрих VIII сидел в своем удобном кресле, положив одну ногу на мягкий табурет.
— Роберт! — воскликнул он, как только тот переступил порог и опустился на колени. — Что скажете, милый мой? Что скажете по поводу нашего счастья? Наконец-то, наконец-то Господь на нашей стороне!
— Мне очень хочется выразить добрые пожелания Вашему Величеству, — выдавил из себя Роберт. — Мы с супругой желаем вашему принцу долгой и славной жизни…
— Эдуард, — поспешно подсказал король. — Прошу вас, называйте его Эдуардом. Для мужчины нет музыки слаще, нежели имя его сына. А теперь присаживайтесь, выпейте с нами бокал этого аквитанского вина. Вы знаете, что, когда у мужчины рождается сын, он словно снова молодеет? Мы научим его всему. Охоте, умению обращаться с мечом и луком, искусству приручения сокола и, конечно же, величайшему из искусств — покорению морей. Вы понимаете, что мы ждем не дождемся, когда юный Эдуард впервые выйдет в море на каракке, идущей на всех парусах?
— Да, Ваше Величество, — ответил Роберт. Тяжело поднявшись, он последовал приглашению и уселся в кресло.
— Роберт, нам очень жаль, — произнес король.
— Чего, Ваше Величество?
— Что вам не улыбнулось величайшее счастье, которое даровала мне Джейн. Счастье смягчило нас. Сегодня утром, проснувшись, мы задумались: разве старый добрый Роберт Маллах не заплатил сполна за свои прегрешения?
— Ваше Величество. — Роберт вдруг испугался, что вернется былой недуг, и осушил бокал, чтобы остановить его. — Ваше Величество слишком добры.
— Поговорите со мной, как мужчина с мужчиной, Роберт! — возмутился король, забыв о множественном числе. — Да, я ваш король, но сегодня я такой же, как тысячи других отцов, которые не скрывают радости по поводу рождения сына. Я счастлив, и вы тоже должны быть счастливы. Вы возвращаетесь в управление флотом и получаете возможность сделать свое дело на этот раз лучше.
— Вы возвращаете мне контроль над своими кораблями? — пролепетал Роберт, соскользнул со стула и снова опустился на колени перед королем. Когда-то он презирал себя за такое подобострастие, теперь же просто радовался. — Я вас не разочарую, Ваше Величество. На этот раз вы не пожалеете о своем доверии и великодушии.
Он перехватит Флетчера и скажет ему, что Кэрью ему не нужен, что он получит от него все, что только пожелает. Они начнут все сначала, и на этот раз он не будет строить из себя господина, а будет относиться к младшему, как к равному. Ему пришлось закусить губы, чтобы не закричать от радости. За один день он вернул обоих: своего ангела, Джеральдину, и дьяволенка Флетчера. Только на этот раз нужно быть осторожнее и держать их друг от друга подальше, ведь именно со странной ненависти Джеральдины по отношению к этому мужчине и начались все неприятности. Возможно, за этим нет ничего — черноволосый калека просто человек, которого женщины находят отталкивающим. Они не способны оценить его значимость.
Король Генрих улыбнулся.
— Ну, ну, Роберт! Мы ведь не станем сразу преувеличивать, правда?
— Прошу прощения, мой король?
— Если я вот так сразу верну вам надзор над моим флотом, это будет немного слишком, вам не кажется? Я подумал, что запрягу вас вместе со вторым претендентом и посмотрю, кто из вас лучше проявит то, что в нем сокрыто.
Кэрью. Король хочет заставить его выступить против Кэрью. Конечно, он надеется, что Роберт снова проиграет и сделает из себя посмешище, но этого не произойдет. Чего бы ему это ни стоило, он сделает так, чтобы чаша весов склонилась в его сторону. Чем заманить Флетчера, он знал. Все продаются, даже гордый черноволосый. Что для одного деньги, а для другого — красивая женщина, то для него корабль, покачивающийся на волнах Темзы, готовый лишь наполовину.
— Ветер в Европе крепчает, — продолжал Генрих VIII. — Наш договор с Францией распадается, а император только и ждет возможности собрать союзников для войны против нас. Самое время серьезно заняться флотом. Что я когда-то унаследовал от своего отца? Жалкую кучку кораблей, пять устаревших лоханок. Эскадра, которую унаследует от своего отца мой Эдуард, будет в состоянии проучить испанскую армаду и сможет завоевать империю по ту сторону пролива, сделав наш остров королевой морей.
«Моя давняя мечта». Сердце Роберта гулко забилось.
— Чудесно, мой король. Как я уже говорил вам, на этот раз я не разочарую ни вас, ни принца Англии. — Горло было свободно, недуг отступил. Генрих Тюдор уверен, что Господь наконец-то на его стороне, и Роберт Маллах — не меньше.
По просьбе Роберта король позволил ему занять на пару дней комнату, в которой он жил прежде в резиденции Хемптон-корт.
— Мы все равно хотим видеть вас и вашу супругу на банкете, который устраиваем в честь крещения принца, — произнес на прощание король и тем самым окончательно доказал, что Роберт опять в милости. Теперь оставалось лишь снова завоевать еще одну-единственную крепость.
Роберт написал Джеральдине записку, которую передал ей вместе с двенадцатью кроваво-красными осенними розами редкого сорта.
Любовь всей моей жизни,
через два дня будет крещен принц Эдуард, и король просит, чтобы мы присутствовали. К сожалению, мне необходимо остаться здесь, но ты отдыхай, береги себя и приезжай лишь послезавтра. Если для праздника тебе что-то нужно, не стесняйся и купи, поскольку время, когда деньги представляли для твоего супруга некоторую проблему, миновали. Знай же, что прошлой ночью ты так осчастливила меня, как никогда не был счастлив мужчина на этом острове.
Твой боготворящий тебя супруг Роберт
Когда с этим было покончено, он направился к конюшням, попросил, чтобы ему показали черного жеребца Флетчера, и стал ждать перед его стойлом, когда вернется хозяин лошади. Ему пришлось стоять, прислонившись к деревянной дверце, пока не стемнело, но затем его терпение было вознаграждено.
Он ходил по-прежнему бесшумно и элегантно, хотя нога и беспокоила его.
— О! — вырвалось у него, когда в свете фонаря он увидел Роберта. — Вынужден просить вас сменить опору для своей спины на какую-нибудь другую.
«Усмехнись, обнажи зубы, как прежде», — заклинал его Роберт, но Флетчер не усмехнулся. Он потянулся к двери стойла, лицо его было спокойно.
— Ты ничего не должен делать, — произнес Роберт и тут же поправил себя: — Вы ничего не должны делать. Мне нужно поговорить с вами, и мне хотелось бы пригласить вас на бокал вина в свои покои, сэр.
К многочисленным выскочкам, возведенным в рыцарский ранг мясникам, торговцам и трактирщикам, заполонившим английский двор безвкусными павлиньими красками и ужасным английским языком, Роберт испытывал только презрение. Ему было противно обращаться к таким субъектам с уважением, но в случае с этим человеком он был твердо на это настроен. Даже если этот тип был бы хоть сто раз бастардом неаполитанского матроса, его благородство воспринималось, как естественное. Он умел носить одежду, как герцог, а те немногие слова, которые он произносил, звучали изысканно даже тогда, когда он был нагл и грязен.
— Раньше вы не называли меня сэром, и сейчас в том тоже нет нужды, — заметил он.
— С тех времен многое изменилось, — ответил Роберт.
На долю секунды Роберту показалось, что он увидел, как тот усмехнулся, блеснув зубами.
— Как вам будет угодно, — сказал он и потянул дверцу стойла на себя, чтобы лично взнуздать своего жеребца, словно конюх.
— Я сказал, что должен поговорить с вами! — воскликнул Роберт резче, чем ему того хотелось.
Флетчер обернулся.
— Неужели это действительно так необходимо, ваша милость?
— С Кэрью ты разговариваешь! — вырвалось у Роберта. — А со мной нет? Что я тебе сделал? Да, по моему приказу ты понес наказание, которое не должен был нести, но разве я не сделал все, чтобы облегчить его? Кроме того, я готов возместить все, что с тобой сделали. Я думал, у нас была общая мечта. А ты продаешь эту мечту такому идиоту, как Кэрью, только из-за того, что тебя пару раз незаслуженно наказали?
— Я никому не продаю мечту, — ответил тот. — Могу продать вам речные баржи, если вам нужны таковые. На верфи Саттонов вас отлично обслужат. Если нет, мне хотелось бы уйти.
И прежде чем Роберт успел взять себя в руки, желание прикоснуться к собеседнику взяло над ним верх. Он сомкнул руку на его плече.
— Дайте мне полчаса. Разве вы не должны сделать для меня хотя бы это?
Флетчер вывернулся.
— В долгах я разбираюсь мало. Но если вам так хочется поговорить со мной, что ж, я уеду на полчаса позже.
Мысль о том, чтобы говорить на конюшне, была противна Роберту. Вместо этого он буквально втащил упрямого парня в свои покои, где были готовы вино и закуски. В свете свечей стало видно, насколько тот худощав. Таким исхудавшим не должен выглядеть возведенный в ранг дворянина капитан флота. «Некоторых людей нужно подталкивать к собственному счастью», — подумал он почти с любовью и пододвинул к нему тарелку, где среди фиг лежали аккуратно разложенные кусочки ветчины.
— Ешьте. — Он улыбнулся. — Это приказ, и да поможет вам Бог, если вы его ослушаетесь.
Его гость и глазом не моргнул и к ветчине не притронулся.
— Я не у вас в подчинении.
— Боже мой, парень, чего ты от меня вообще хочешь?
— Ничего, — ответил он и повернулся, чтобы уйти.
Роберт набросился на него, схватил его за плечи и попытался развернуть к себе лицом. Железная твердость, на которую наткнулись пальцы, ошарашила его.
— Отпустите, — резко произнес мужчина, повернул голову и бросил на него взгляд, от которого тот попятился.
— Ты с ума сошел?
— Вполне возможно, — холодно ответил Флетчер. — У меня всего одна здоровая нога. Если я попытаюсь сбежать от вас, то безнадежно проиграю. Это делает меня опасным, не так ли?
— Боже мой, я же ничего не хотел тебе сделать!
Он пожал плечами.
— Это всегда не так-то просто решить. С волком то же самое. Лучше всего его не трогать, тогда опасности никакой.
— Хорошо. — Усилием воли Роберт заставил себя собраться и сел на свое место. — Я верну себе пост смотрителя королевского флота, — произнес он, налив в бокал вина. — Я хочу, чтобы мы снова работали вместе. И поскольку я знаю, что значит для тебя развитие кораблестроения, я уверен, что ты этого тоже захочешь. Ты не глупец. Ты и сам понимаешь, что с Кэрью ты не добьешься того, чего хочешь.
Флетчер стоял у двери прямо, со скрещенными за спиной руками и молчал.
Роберт говорил, как одержимый бродячий проповедник, рассказывал ему, как он может воспользоваться своим положением и завоевать расположение короля, как их мечты об английском флоте будут обретать очертания. Он распылялся, бегал взад-вперед по комнате, пел, как соловей. Флетчер не отвечал. Что бы он ни бросал ему, чем бы ни манил, Флетчер стоял со скрещенными на груди руками и молчал.
В какой-то момент Роберт остановился напротив него.
— Поговорите со мной!
— Мне нечего сказать, — ответил Флетчер.
Роберт ударил его по губам. Тот не шелохнулся, испугался только он сам. Он не хотел этого, но вдруг ему показалось, что он понял, почему сделал это.
— Проклятье, почему ты никого к себе не подпускаешь? Если ты не понимаешь, почему всю жизнь тебя порют, я скажу тебе. Потому что ты отвергаешь тех, кто хочет прикоснуться к тебе, пока им не приходит в голову ничего лучше. Я не желал тебе зла. Напротив. Я предлагаю тебе стать моим партнером, разделить со мной работу, в том числе если она будет касаться «Мэри Роуз». Сегодня вечером мне хотелось сидеть и пить с тобой, как поступают люди одного круга.
— Мы не одного круга, милорд.
— Ты рыцарь, я граф. Пока ты не хочешь жениться на моей дочери, сейчас это не имеет значения. У меня нет дочери, а ты не собираешься жениться, так в чем же проблема?
— Не знаю, в чем ваша, милорд. У меня их нет, и я хотел бы уйти.
— Ты останешься здесь! — Роберт снова подскочил к нему, снова замахнулся, но удержался, схватил его обеими руками за плечи. — Отлично, — произнес он, — ты на меня зол, и, с твоей точки зрения, ты, вероятно, считаешь, что имеешь на это право.
— Не трогать, — прошипел Энтони.
У Роберта опустились руки. Обессиленный, как после огромного физического напряжения, он отступил, опять наполнил свой бокал.
— Не то чтобы я не понимал твоего гнева, — произнес он. — Клинк, конечно, не дворец, а надсмотрщики не в замшевых перчатках ходят. То, что я не мог помочь тебе во время допросов, хотя и боялся потерять наши планы, ты должен понимать. После я не жалел средств, чтобы избавить тебя от неприятностей. Если тебе все же что-то досталось, я готов возместить ущерб. А теперь давай забудем о былом и приступим к работе.
Энтони медленно, очень медленно обернулся.
— Я не уверен, что понял вас правильно, милорд.
— Боже мой, прекрати называть меня «милорд»!
— Как будет угодно, мой граф.
— Не перегибай палку! Что, черт тебя подери, ты не понял?
— Вы хотите, чтобы я не работал на Джорджа Кэрью, а снова работал на вас?
— Вот именно, этого я и хочу. Я хочу, чтобы у нас все было, как прежде, когда мы строили «Леди Джеральдину», — двое мужчин, один корабль, одна мечта. Что же может этому помешать? То, что есть у нас общего, не сможет дать тебе такой слабак, как Кэрью.
— Отлично, — ответил Флетчер. — А мои маленькие неприятности вы готовы мне возместить, не так ли?
— Я же пообещал. Скажешь мне, где тебя прижали, а я позабочусь о том, чтобы не оказалось, что ты зря терпел.
Он подошел, чтобы похлопать его по плечу, но тот увернулся. Роберту снова показалось, что он увидел, как сверкнули его зубы, но затем лицо его вновь застыло.
— Благодарю за щедрость, — произнес он и слегка поклонился.
— Оставь это.
Энтони спокойно принялся развязывать ленты и расстегивать пряжки на жакете. Он снял с себя жакет, расправил на руке, осторожно положил на табурет. У Роберта перехватило дыхание, когда тот принялся расстегивать рубашку на груди и воротничок. Не успел он воспротивиться, как его гость уже стянул ее с себя через голову и положил поверх жакета. Снова выпрямился и, не шевелясь, встал в свете свечи с обнаженным торсом.
Роберт закрыл рот руками. Мужчина стоял, повернувшись к нему левым боком, и он видел половину груди и живота, а также половину спины. Пояс и штаны соскользнули с излишне стройных бедер, частично обнажив их. Блестящая кожа, гладкая и шелковистая, словно Господь подошел к ее созданию с особой любовью, имела оттенок, который почти не встретишь в Англии, — золотисто-бронзовый. На боку, там, где бедро переходило в талию, красовался кроваво-красный шрам размером с ладонь, похожий на клеймо. Вокруг него теснились шрамы помельче, а начало ягодиц было испещрено белыми полосками уже заживших ран.
Роберт хотел приказать ему снова одеться, но из горла не вырвалось ни звука, не было даже икоты. Его взгляд скользил по жилистой спине, изборожденной паутиной шрамов. Он достаточно часто видел, во что превращается спина человека после наказания плетью, но такого ужаса ему не доводилось видеть никогда. Истязания, которым подвергся Энтони, были невообразимы. На груди, ребрах и плоском животе кожа была изрыта ссадинами и клеймами, а под шеей виднелись глубокие рубцы, как от шипов вилки еретика.
Смотреть на тело мужчины было настолько больно, что Роберта скрутило. Как один человек мог причинить другому нечто подобное? И почему именно этому, несмотря на все деньги, которые он платил? Потому что он другой, не такой, как остальные? Потому что его инаковость пугает людей?
Роберт тут же осознал, что вся эта жестокость досталась бы ему, если бы Энтони не встал между ним и палачами. Ему стало дурно. Затошнило, горло словно выворачивалось наизнанку.
Флетчер подошел к нему, на ходу подхватил рубашку, набросил ее на себя. Поднял голову Роберта, подставил ему тарелку с ветчиной. Роберта стошнило прямо на поблескивавшее розовым мясо. Когда тошнота прошла, Флетчер помог ему сесть, дал ему еще один бокал вина, а затем отошел, чтобы набросить жакет.
— Я не знал этого, — прошептал Роберт. — И я никогда этого не хотел. Вы поэтому перестали посылать мне материал и отвечать на мои записки? Потому что эти варвары замучили вас до полусмерти… из-за меня?
Флетчер ничего не сказал.
— Я посылал этим людям деньги, — говорил Роберт скорее себе, чем ему. — Полмира уверяли меня, что, когда закончатся допросы, нужны лишь деньги, чтобы они оставили пленника в покое. Я не должен был верить, я должен был убедиться своими глазами. Простите меня, сэр. Прошу вас, простите меня.
— Это бесполезно, верно? — спокойно спросил Энтони.
— Просить прощения? Почему?
— Я думаю, что есть лишь два варианта. Либо человек простил и так, и тогда просить незачем. Либо не простил. И тогда тем более не стоит.
— Скажите мне, какой из этих вариантов мой? — взмолился Роберт.
И Флетчер наконец-то усмехнулся, обнажив в улыбке зубы.
— Нет, милорд.
— Вы не станете работать на меня, я правильно понял? Вы останетесь с Кэрью, чтобы отомстить мне, а я не могу вас в этом даже упрекать.
— Я не работаю на мастера Кэрью, — равнодушно ответил он.
— Нет? Но ведь вы встречались с ним…
— Мы оба командуем кораблями во флоте лорда Дадли, — произнес Флетчер. — Мастер Кэрью попросил меня помочь ему составить план, который потребовал от него король.
— Но мне вы не станете помогать снова, верно?
Энтони молчал. И лишь через некоторое время, нахмурив брови, пристально посмотрел на Роберта.
— Для вас это так важно?
«Да! Да! Да!» — хотелось крикнуть Роберту, но он запнулся.
— От этого зависит мое будущее, — признался он. — Но мне стыдно просить вас об этом после случившегося. Хотя больше всего для меня важно исправить для вас то, что с вами сделали.
— Это кажется вам омерзительным, нет? При виде моего тела вас выворачивает наизнанку.
Роберт кивнул.
— Вы знаете, что кажется омерзительным мне? От чего меня выворачивает наизнанку?
Роберт покачал головой.
— Вид моей «Мэри Роуз», — сказал Флетчер. — То, что вы с ней сделали. Мне просто немного припалили зад, и я от этого не умер. Но к моему кораблю вы пристроили палубу там, где ее быть не должно, и тем самым сломали ей хребет.
— Ведь вы говорили, что она может быть двупалубной, — пробормотал Роберт, пытаясь превозмочь шум в голове.
— Верно. Но ей нужен был хирург, а не мясник. Вы обещали мне, милорд. Вы сказали, что я должен молчать, чтобы вы могли присмотреть за моим кораблем.
— Мастер Флетчер! — воскликнул Роберт и вскочил на ноги. — Энтони. Я обещаю, что верну ее вам. Я не смогу сделать это без вашей помощи, и пройдет много времени, прежде чем я снова завоюю доверие короля. Но с вами я смогу вернуть ее и, клянусь вам жизнью своей жены, если король во второй раз позволит мне модернизировать «Мэри Роуз», я всю ответственность передам вам. Я не стану вам мешать, оставлю вас с ней наедине. Вы этого хотите больше всего на свете?
— Да.
— Значит, вы это получите. Я буду бороться за это всеми средствами, а до тех пор позвольте мне сделать для вас то, что я могу.
Если вы больше не хотите выходить в море, я скажу королю, что вы нужны мне на верфи в качестве корабела.
— Мне нравится ходить в море, — ответил Флетчер. — Большую часть я провожу в мастерской плотника, а затем, возвращаясь домой, работаю на верфи у своего друга. Никому не нужно для меня ничего делать. Но корабль нужно вытащить из воды, иначе он развалится.
Роберт кивнул.
— Я завтра же займусь этим вопросом. А вас прошу считать мою верфь в бассейне реки своей. Позади у меня тяжелые времена, но как только появятся деньги, я предоставлю в ваше распоряжение все, что вам потребуется, чтобы вы могли полностью посвятить себя своим планам.
— Вы приятный человек, милорд, — произнес Флетчер, помолчав. — Вы уверены, что хотите этого? Возможно, вы берете в дом черта.
— Я буду рад ему, — ответил Роберт. — Я попрошу вас только об одном: избегайте моей жены. Не знаю почему, но вы ей не нравитесь.
— Это не составит труда. Мне она тоже не нравится. Доброй ночи, милорд.
— Доброй ночи, — произнес Роберт. Когда Энтони уже открыл дверь, он крикнул ему вдогонку: — Я хочу, чтобы вы знали: я хотел бы обнять вас, но не делаю это лишь потому, что вам неприятно.
На мгновение ему показалось, что тот ошарашен, лицо его стало открытым и юным.
— Думаю, что могу позволить себе воспользоваться фразой моего друга, — произнес он затем. — Считайте, что я вас обнял, милорд.
И с этими словами он ушел.
На следующий день приехала Джеральдина. Она не стала спать с ним еще раз, показалась Роберту какой-то больной, плакала во сне. Лежа рядом с ней и робко гладя ее плечо, он услышал, как она отчаянно шепчет чье-то имя:
— Франческа, Франческа.
Он не знал никого с таким именем, но она выкрикивала его, словно умоляя кого-то. Если ей вскоре не станет лучше, нужно будет позвать врача. Может быть, снова нарушилось равновесие соков в организме, поскольку Джеральдина опять мерзла — как и во время болезни.
Но ощущение счастья не покинуло Роберта. Напротив. Один-единственный раз Джеральдина в отчаянии пришла к нему, позволила ему быть рядом. Вопреки обыкновению, она не ходила на банкеты и танцы, проводила большую часть времени в его покоях. Единственные люди, с которыми она говорила, были он сам и Давид, нидерландец, которого он уступил ей в услужение. Его она гоняла с поручениями по дворцу, но в остальном практически ничего не делала.
Джейн Сеймур, новая королева, которую Генрих VIII всячески восхвалял и называл любовью всей своей жизни, на крещении сына не появилась, что было в соответствии с обычаями. Но не показалась и позже, нездоровье, связанное с родами, продлилось дольше обычного.
— Это просто слабость, пройдет, — заверяли друг друга дамы в коридорах. — Говорят, она рожала пять дней, неудивительно, что бедняжке нужен покой.
Роберт снова ждал в коридоре, чтобы донести просьбу до своего короля. Но сегодня король остановился охотно, попросил свиту подождать, чтобы выслушать, что скажет ему подданный. А тот попросил перевести «Мэри Роуз» в сухой док Портсмута и поручить просмолить ее заново, чтобы она не портилась в воде.
Король рассмеялся.
— Сухой док в Портсмуте — за этим стоит ваша горячая черная голова, верно? Мы сами симпатизируем этому парню, но поговаривали, будто он был среди мальчиков великой шлюхи.
— Его интересует лишь кораблестроение, — произнес Роберт. — Я за этого человека готов поручиться двумя руками, Ваше Величество.
— А «Мэри Роуз» вы должны были получить только тогда, когда проявите себя.
— Само собой разумеется, Ваше Величество. Мы не будем говорить о модернизации, пока Ваше Величество не будут довольны нами. Сначала же речь идет лишь о том, чтобы сделать корабль мореходным и предотвратить его дальнейшее разрушение.
— Хорошо, хорошо, — проворчал король, улыбнувшись, и потрепал Роберта по плечу. — Я слышал, что послы императора болтают, будто мы держим наши корабли в неподобающем состоянии. Ради нашего Эдуарда сделайте то, что считаете нужным. Но ведите себя хорошо, слышите? И сегодня вечером непременно как следует потанцуйте!
Роберт передал известие, словно подарок, позаботился о том, чтобы Флетчеру выправили все необходимые для перевода документы. После он заставил его поехать с ним в бассейн и посмотреть корабль. Гордый четырехмачтовик выглядел будто больная старуха, но он обязательно поправится и расцветет невиданным цветом.
— Что вам видится насчет нее? — спросил Роберт.
— Я оставлю свои мысли при себе. Как мужчина на брачном ложе.
Роберт осторожно толкнул его локтем в бок.
— Да ладно вам. Не будьте таким зазнайкой. Я ведь не спрашиваю подробностей, мне просто хочется разделить с вами мечту о ней.
Флетчер не смотрел на него, его взгляд был устремлен на «Мэри Роуз».
— Я хочу, чтобы в Англии не было мужчины, который не знал бы ее имени, — произнес он. — Ни сегодня, ни через пять сотен лет.
Когда Роберт вернулся во дворец, обычно такие оживленные коридоры были погружены в глубокое молчание. Ему показалось, что за одной из дверей он слышал приглушенные всхлипы, а его слуга, который должен был помочь ему переодеться к ужину, огорченно покачал головой.
— Банкет отменили, милорд. Наша добрая королева Джейн скончалась час назад.
Джеральдина ждала его в своей спальне. Она лежала в постели под горой одеял, но не спала.
— Роберт, — сказала она, едва он вошел. — Я должна тебе кое- что сказать.
Он присел на край кровати, наклонился, чтобы поцеловать ее.
— Я уже знаю, мой ангел. Это ужасно грустно, не правда ли?
— Я не о королеве, — произнесла она и отвернулась. — То, что я должна сказать тебе, не покажется тебе ужасно грустным, потому что ты хотел этого, как одержимый. Думаю, сейчас ты закричишь от радости и бросишься мне на шею, а потом купишь мне сладкого вина и засахаренных слив.
