Лео ринулся в снежную стену, помчался через лес, по глубоким сугробам к машине, которую они недавно оставили здесь, прикрыв лапником. Сорвал лапник, открыл заднюю дверцу, влез внутрь и обыскал сиденье, дверные карманы, полку у заднего окна. Ничего. Он ощупал сиденье водителя, пассажирское сиденье, приборную доску. Пол. Пальцы в тонких кожаных перчатках шарили в темноте по резиновым коврикам, безрезультатно, сантиметр за сантиметром.

Осталось только одно место. Под сиденьями. Он вытянул руку.

Вот она. Под передним сиденьем, посередине. Вот. Сумка. Он вытащил ее, открыл. Две обоймы. С задокументированными, зарегистрированными отпечатками отцовских пальцев.

Он побежал обратно, глубоко дыша, сердце качало кровь, а грудь разрывалась от боли.

В машине они сидели молча. Знали, конечно, что полицейские патрули уже в этом районе. Назад по лесной дороге. Мимо сараев, на местное шоссе.

Они снова только-только начинали обратный путь. Пожалуй, ветер стал чуть потише. Поэтому, наверно, он и увидел ее, глянув в зеркало заднего вида.

Та же полицейская машина. Тот же полицейский, который скоро смекнет, что совсем недавно разминулся с этим автомобилем, который выбрал очень странный маршрут в гуще неистовой метели, сразу после ограбления банка всего в нескольких километрах отсюда.

Лео положил руку на плечо Аннели.

– Он прямо за нами. Езжай дальше, спокойно.

Он снова глянул в зеркало заднего вида – разрыв между ними невелик, максимум метров двадцать пять.

– Та же скорость, та же дистанция. Он не должен приближаться.

Он заметил, что она тоже смотрит в зеркало.

– Смотри на дорогу, Аннели. А ты, Яспер, дай мне винтовку.

Яспер достал оружие, передал ему, просунув между передними сиденьями. С той минуты, как Яспер обнаружил нехватку двух обойм, Иван сидел совершенно спокойно. Теперь он ухватился за подголовник и всем корпусом устремился вперед, пока почти не уткнулся губами в ухо Лео.

– Лео, сынок, что ты задумал?

– Хочу вытащить нас из передряги, которую начал ты.

Винтовка лежала у Лео на коленях, он снял ее с предохранителя.

– Аннели, примерно через две сотни метров есть дорога, сворачивающая направо. Довольно большая, мощеная. Сверни туда. Если эта сволочь последует за нами, остановись, когда скажу.

– Какого черта… ты… – начал Иван.

– Ничего не случится, если он проедет дальше.

Она включила поворотник, сбросила скорость, вырулила направо.

Лео дышал медленно, глубоко – готовился. Пять метров от съезда, десять, пятнадцать. Полицейская машина тоже повернула, почти невидимая в густом снегопаде, хищник, идущий по пятам.

– Стоп.

Аннели затормозила, колеса заскользили по льду; она выжала сцепление, легкими движениями руля выровняла машину. Они остановились.

Лео открыл дверцу и вышел с винтовкой в руках.

Джон Бронкс еще сидел в кабинете, отслеживал на компьютере и по рации информацию об ограблении банка в ста десяти километрах от столицы. Последние из коллег, проходившие мимо его открытой двери, навеселе от выпитого глинтвейна, пожелали ему счастливого Рождества, а он улыбнулся в ответ и сделал вид, что очень занят, хотя на самом деле ничего подобного.

Сейчас на месте уже находились три патруля. Четвертый был на пути из Упсалы. Как показали свидетели, трое или четверо грабителей скрылись на легковом автомобиле, который вроде бы видели к северо-востоку от места преступления, на шоссе в районе летних домиков, расположенном между Хебю и Салой.

Он помассировал ноющую поясницу, прошелся по кругу между окном и письменным столом, зевнул.

Кружка кипятку всегда взбадривала его. Праздничная вечеринка кончилась, кухонька свободна, он взял кружку и пошел к двери, но замер на пороге. От резкого сигнала рации. Потом послышался торопливый голос:

– Я их вижу. Машина с несколькими пассажирами.

Патрульный из Упсалы. Он один.

– Следую за ними.

Джон Бронкс вернулся к столу и рации. Машина преступников в нескольких метрах от патрульного, но в шести десятках километров от него.

– Она сворачивает. Останавливается… Я тоже.

Слышно, как его машина остановилась.

– Кто-то… с пассажирского сиденья… выходит. У него что-то в руках. Винтовка! И он целится в… меня!

Снежная круговерть. Но Лео ясно видел полицейскую форму. Поднял оружие и ждал. Дверца с водительской стороны открылась.

Палец на спуске.

Он ждал, но никто не вышел. Так и сидел в машине.

И он выстрелил.

Первый выстрел по движку. Второй. Третий.

Полицейский выскочил из машины, бросился наземь и откатился в наполненный снегом кювет.

Еще четыре выстрела – все по движку. Эта машина больше не будет их преследовать. Не спуская глаз с кювета, он снова сел рядом с Аннели.

– Езжай.

Ситуация изменилась. Дать задний ход, проехать мимо полицейского автомобиля и вернуться на изначальный маршрут более невозможно.

– Куда?

– Прямо вперед.

Лео знал, где они находятся – посреди района необитаемых летних домов, – но не знал, как из него выбираться. Впрочем, выбраться можно всегда.

Голос одинокого полицейского умолк. Но даже по рации легко было понять, что произошло.

Открылась дверца машины: он вышел. Шаги по снегу: он пытался убежать. Глухой удар: он бросился в укрытие.

Затем еще четыре выстрела. Один за другим. Очередь.

И – только ветер.

– Уехали. Прямо вперед.

Жив. Судя по голосу, даже не ранен. Но пока что лежит, вероятно, на обочине и, похоже, начал понимать, что на самом деле произошло.

– Он… просто вышел из машины. Целеустремленно. Решительно. Я был уверен, что сейчас умру.

Могло быть и так.

– Он стрелял по машине и по двигателю. АК-4. Я видел.

Это они. Та самая сила, энергия, даже радость. Они! Бронкс выбежал в коридор, помчался к лестнице, гаражу и машине. Больше полугода ни единого признака жизни. Последний вечерний звонок по телефону, чтобы их выманить. Безрезультатно. Еще несколько писем и несколько газетных объявлений, после чего контакт внезапно оборвался и Бронкса начали одолевать сомнения. Вероятно, он принял неверное решение, недооценил Старшего Брата. Хотя от общественности по-прежнему поступали конфиденциальные подсказки, а к расследованию подключились профайлеры и еще несколько оперативников, прорыва так и не случилось. Когда же весна сменилась летом, а лето – осенью, он все чаще чувствовал на себе взгляд Карлстрёма: десять лет доверия дали трещину.

Накануне сочельника весь Стокгольм, казалось, разбежался по домам. В каждой квартире зажжена елка. Через несколько минут он на полной скорости миновал кассовые будки у моста Альвиксбру, направляясь на запад, к магистрали Е-18.

– Это Бронкс.

– Я велел тебе идти домой, – сказал Карлстрём, в трубке слышались рождественские песни и детские голоса. Джон Бронкс вспомнил последнее Рождество, свой визит в этот красивый дом в красивом районе. Год назад. И до сих пор расследование не завершено.

– Я в машине, направляюсь в Хебю, сейчас проезжаю Ринкебю.

– Джон, черт побери…

– Это они.

На перекрестке Рутебру – красный сигнал светофора, и он проехал прямо на красный. Карлстрём молча ждал. Потом повернул трубку в комнату, рождественские песни стали громче.

– Слышишь, Джон?

Старомодный патефон. Иголка царапает по винилу. “I’m Dreaming of a White Christmas”.

– Рождественские песни, Джон. Ветчина. Глинтвейн.

– Мне нужна группа спецназа по борьбе с терроризмом.

– Джон?

– Я знаю, это они.

– По словам одного из свидетелей, человек, стоявший на стреме возле банка, значительно старше остальных, медлительнее и неповоротливее тех, что находились внутри.

– Это они.

– Раньше среди них не было пожилых мужчин. Так?

– Леннарт?

Впервые за десять лет он назвал Карлстрёма по имени.

– Да?

– Мы никогда еще не были настолько близко. Но коллегам в Хебю нужно подкрепление. Они уже обстреляли одну из патрульных машин.

“White Christmas” наконец-то кончился. Теперь веселый детский хор радостно затянул “Frosty the Snowman”.

– Джон, сегодня вечером я никак не могу связаться с начальником полиции и просить ее насчет спецназа, накануне сочельника это исключено. Да и вообще, раз округ не наш и ничто пока не говорит о том, что это они.

– Быстрее, Аннели!

– Раньше я здесь не ездила. Мы не тренировались…

– Быстрее! Надо убраться отсюда, прежде чем они перекроют дороги!

Снег плясал в лучах фар посреди темного леса.

Поверх винтовки Лео развернул на коленях карту и вел пальцем вдоль дороги, по которой они сейчас ехали, когда машина вдруг резко подпрыгнула и он ударился головой и плечом в боковое окно.

– Я не знаю, где мы, Лео, я…

– Только не останавливайся!

Она не остановилась, но как бы отключилась от реальности, была там, в том мгновении, когда семь пуль ударили в полицейскую машину. Они стреляли. А те, кто стрелял, могли сами стать мишенью.

– За этими домиками будет съезд на шоссе. Четыре километра. Езжай дальше, как я говорю!

Она знала, что оружие можно использовать по-настоящему, но никогда не позволяла себе думать об этом.

– Аннели!

Теперь не думать нельзя. Оружие уже использовано.

– Аннели, стой!

Оружие, которое может убить.

– Стой! Я сяду за руль!

Теперь она услыхала его крик. Остановиться здесь? В лесу? Зачем? И пока она смотрела в зеркало заднего вида, выискивая расстрелянную полицейскую машину, поворот приблизился и руль заскользил у нее в руках.

– Сворачивай! – одновременно закричали трое мужчин.

Слишком поздно. Она всем телом навалилась на педаль тормоза, но машина пошла юзом, все четыре колеса беспомощно съехали в канаву, резко уткнулись в склон и, взвихрив снег, с упрямым вздохом утонули в сугробе. Машина замерла. Внутри удар почти не ощутили.

Тишина, чуть ли не осязаемая, подтвердившая: то, чего не должно было случиться, случилось. Они остались без машины, на которой можно скрыться.

Лео открыл дверцу, но она тотчас спружинила о сугроб и опять закрылась. Он повернулся, уперся спиной в приборную доску, собрался с силами и начал толкать дверцу, каждый раз открывая ее чуть шире. Выбрался наружу и выше колен утонул в снегу.

– Яспер, бери оружие. Папа, понесешь деньги. Все выходите!

Один за другим они вышли в снежную метель. Яспер закинул кофр с оружием себе на спину, как рюкзак, Иван тащил в спортивной сумке три с половиной миллиона. У Аннели из носа текла кровь.

– Вот, возьми, – сказал Иван, протягивая носовой платок. Она промокнула кровь и умыла лицо снегом.

– Себастиан? Лео…

– Успокойся.

– Что он скажет? Что… он же приедет завтра, к нам домой.

– Аннели, посмотри на меня. Мы сейчас пойдем домой.

– Он приедет завтра. Будем праздновать Рождество. А мы… мы стреляли в человека.

Она плотнее запахнула тонкое пальтецо, вылезла из канавы на дорогу и остановилась. Лео открыл багажник, выбросил в снег все аккуратно запакованные подарки и достал сумку с куртками и брюками, в которых происходило ограбление.

– Будет холодно.

Куртка для Аннели, которая даже не пробовала подхватить ее, куртка для Яспера, который надел ее прямо поверх той, что уже была на нем, и куртка для Ивана, который взял ее, но тотчас опять уронил в снег. Он не мерз.

– Три километра до шоссе в любую сторону. Если сумеем пройти через лес, ни один местный легавый не рискнет с нами связываться, а подкрепление явится минимум через полтора часа. Надо держать такую дистанцию.

По-прежнему валил снег, но уже не стеной, а скорее медленно колышущейся мягкой завесой. Видеть легче. Но легче и быть увиденным. Они зашагали через поле к лесной опушке, как вдруг Аннели остановилась и рухнула на колени в глубокий снег.

– Я не пойду, – сказала она.

– Черт побери, Аннели!

– Не хочу. И никогда не хотела. Я хочу… домой.

– Вставай, сию минуту!

Она сидела в снегу. И плакала.

– Я сказала “да”. На вопрос, который ты даже не задал! И теперь вот… я здесь.

Он взял ее за руку, пытаясь поднять, но она сопротивлялась, и он оставил попытки.

– Аннели!

– Я не хочу.

– Мы не можем торчать тут!

Решение принято. Она останется здесь. И будет ждать.

Яспер вернулся к ним.

– Я тебе говорил, Лео! – прошипел он. – Говорил, что она слабое звено! Она проболтается! Мы не можем оставить ее здесь, Лео, не можем оставить живой!

Лео сгреб его за куртку, притянул к себе.

– Какого черта ты надумал?

– Они подберут ее, и она сдаст всех, одного за другим! Всех! И твоих братьев тоже!

Яспер прав. За считаные минуты метель отняла у Аннели все силы, сейчас жили только ее отрешенные глаза, не желавшие смотреть на Лео и на реальность, которая настигнет ее, как только она окажется в теплом полицейском автомобиле.

– Ты хочешь… ее застрелить? Да? Ты об этом говоришь?

– Да.

Яспер схватил винтовку, висящую на плече, снял с предохранителя. Но Лео думал только об одном: долго ли Аннели продержится на допросе – час, два, три, – как далеко он сможет уйти, если оставит ее в живых, и что будет, если Яспер ее застрелит.

Внезапно голова прояснилась, и Лео бросился между взведенным Ясперовым оружием и женщиной, которую выбрал себе в подруги.

– Аннели!

Он присел на корточки рядом, так, чтобы его спина все время находилась между нею и стволом.

– Послушай меня! – крикнул он. Она едва взглянула на него. – Когда сообща грабят банк, друг друга не бросают, никогда!

Он снял перчатки, стер с ее щек холодные слезы, взял в ладони худенькое лицо, стараясь перехватить ее взгляд.

– Ну, вставай, ради бога, у тебя хватит сил! Вставай!

Но она не шевелилась, все глубже проваливаясь

в сугроб. Женщина перед ним была совсем чужая, не его Аннели, на которую он всегда мог положиться.

– Она нас сдаст!

Теперь кричал Яспер, просовывая левую руку в кожаную лямку, чтобы стабилизировать ствол.

– Лео, я жду! Приказывай – и я выстрелю!

Лео видел, как Яспер медленно двигается вокруг него по дуге, чтобы занять позицию для стрельбы, потом обходит его отца, который все это время так и стоял не шевелясь, не делая ничего, чтобы хоть как-то помочь Лео. Не говоря ни слова. Огромная неподвижная фигура, вокруг которой плясали тысячи снежинок.

– Нет!

Он планировал ограбление. Он – главарь, он принимает решения.

– Поставь оружие на предохранитель, Яспер!

Лео схватился за ствол, отвел его в сторону.

– Ты что, не понимаешь, Лео? Она тебя сдаст!

– Она не умрет.

Так уж получилось. Они оказались здесь, потому что он одинаково доверился отцу и Аннели.

– Если тут кто и умрет, так это я и Иван, потому что мы друг с другом не закончили.

Потому что на месте преступления опять оставлен след.

– Мы уходим, слышишь? Она останется здесь, а мы уходим.

Он поцеловал ее, но она не ответила. На холодном ветру он отчетливо ощутил ее теплое дыхание.

Странно, но порой просто знаешь, когда настает последний раз.