46
Лопасти вертолета. Сперва едва слышно, потом громче, ближе. Лео посмотрел в небо, которому полагалось быть черным, но тут темноту под деревьями прорезал луч прожектора-искателя.
– Феликс! Винсент!
Они стояли перед запертой дверью автозаправки, в одежде, в которой только что ограбили два банка. С тремя килограммами наличных. Стокгольмская полиция имела два вертолета, задействованных в районе бомбовой угрозы. Но этот вертолет военный, его он в расчет не принимал.
– Брезент! На обе машины!
Если их заметят с воздуха, если обнаружат их нынешнее местоположение, то выход вправду всего один. Открыть огонь. Но у военного вертолета есть баллистическая защита, пуленепробиваемые пластины, прикрывающие жизненно важные агрегаты и людей, – фактически почти нет шансов сбить его прежде, чем экипаж сообщит о них.
Феликс уже добежал до строительной машины, отодвигал переднее сиденье, вытаскивал сложенный брезент, а сам Лео помчался к другой машине, подхватил с сидений и с полу четыре автомата, протянул один Ясперу.
– Следи за вертолетом!
Яспер прислонился плечом к стене заправки, стал на колено, занял стрелковую позицию, прицелился в прожектор.
– Брезент на обе машины!
Громкий шорох – они развернули мятый оливково-зеленый пластик. В складках застряли сухие и ломкие бурые листья из леса, окружающего арсенал.
– Вертолет на подлете! – крикнул Яспер, но рев мотора заглушил его голос.
Резкий рывок – и полотнище накрыло машины.
– Все внутрь заправки! – крикнул Лео на бегу к запертой двери. – Все внутрь!
Ключ от висячего замка – Феликс обыскал карманы комбинезона, нагрудные, задние, брючные. Ключа нет.
Он обыскал карманы еще раз. Чертов грохот над головой все громче и громче.
Он держал ключ в руке, собираясь отпирать замок, когда Лео перехватил его запястье, а Яспер выбил у него фонарик.
– Не могу найти ключ!
– Феликс, черт побери!
– Не могу найти! Но болторез в машине, под пассажирским сиденьем, я…
– Времени нет!
Этот треклятый, страшный грохот. Окаянный свет.
– Лео, может, я?..
Яспер. На колене рядом с ними, автомат целится в прожектор, луч которого шарит по земле, местами покрытой снегом, приклад прижат к плечу.
– Лео, я жду! Командуй, и я выстрелю!
Лео ждал. Серебряный глаз прожектора всего в нескольких сотнях метров. Если скомандовать “огонь!”, Яспер выстрелит. И если промажет, им конец.
– Под машины!
Он бросился к брезенту, отвернул угол, как отверстие пещеры.
– Вперед!
Винсент нырнул под брезент. За ним Феликс.
– Ты тоже!
Яспер вскочил, пробежал два шага с автоматом на изготовку, бросился наземь, закатился под машину. Лео последовал за ним, меж тем как поисковый луч вертолета приближался к автозаправке, асфальтированному двору, брезенту.
Живот прижат к земле, спина – к выхлопу и поддону картера.
Вот он. Над ними.
Вращающиеся лопасти ротора обрушили на брезент воздушную волну, он затрепетал, заплясал в неровном ритме. Свет прожектора сквозь брезент казался ярко-зеленым.
Потом они лежали молча, тяжело дыша. Плечом Лео упирался в Феликса. И знал, о чем думает младший брат.
Если б Феликс не остановил его… если б они поехали грабить третий банк..
Вертолет очутился бы там раньше, обнаружил бы их.
* * *
Глаз, глаз, нос.
Чуть пониже еще пять отверстий, полукругом.
Рот.
Улыбающийся.
Джон Бронкс считал. Восемь выстрелов. В ударопрочное стекло над стойкой кассы.
Он стоял посредине пустого банка – клиентов и сотрудников отвели в библиотечную читальню, в покой и тепло, там их опрашивала местная полиция. Одну молодую женщину увезли в больницу, она молчала, хотя, по словам свидетелей, все время кричала, вдобавок у нее было вывихнуто плечо и имелось несколько наружных повреждений, но физические травмы быстро заживут. А вот крик вернется.
Камеры наблюдения на полу. Осколки стекла. То же самое и в другом банке, за пуленепробиваемой стеной.
Три минуты, двойное ограбление, а затем исчезновение на автомобиле, который найдут в двух местах.
Блокирование дорог результатов не принесло. Военный вертолет тоже.
А вы – вы за пределами зоны поисков.
В противоударном стекле одного из кассовых окошек имеются пулевые отверстия в форме лица, по-видимому проделанные вполне намеренно.
Бронкс подошел ближе, посмотрел на это лицо, которое в свою очередь смотрело на него.
Ты закончил. Покинул место преступления. Потом вернулся и нарисовал смайлик, выстрел за выстрелом.
Знак.
Какого черта он означает? Почему ты улыбаешься? Потому что снова исчез без следа? Потому что совершил первое в Швеции двойное ограбление? Потому что в следующий раз намерен совершить кое-что еще покруче?
Он смотрел на лицо, а оно на него.
* * *
Еще не вечер, но уже стемнело. Со двора было хорошо видно, как Винсент и Феликс прошли из кухни наверх, в освещенную гостиную, к голубоватому экрану телевизора.
Лео и Яспер стояли возле гаража.
Ветер холодил горячие щеки, напряженные тела мало-помалу расслаблялись. Они сняли грабительское снаряжение, комбинезоны, и пот теперь испарялся.
После того как рев роторов поутих и свет прожектора потускнел, они вылезли из-под машин и убрали брезент. Замок пришлось перекусить второй раз, они переоделись и уехали на машине строительной компании, Феликс сел за руль, а Лео, Винсент и Яспер устроились в кузове под брезентом, за рулонами утеплителя. Никто не говорил ни слова. Восемь выстрелов по ударопрочному стеклу и взорвавшаяся бомба барьером стояли между ними.
– Клянусь.
Яспер беспокойно переминался с ноги на ногу.
– Когда я закрывал дверцу, предохранительное кольцо было на месте. Лео! Жизнью клянусь!
За забором – час пик, густой поток машин, народ на пути с работы домой.
– Яспер, ее собрал я.
Лео взглянул на дом. Феликс как раз встал, с пультом в руке.
– Я сконструировал ее и собрал. Вместе с Феликсом. И он прав. Она не могла взорваться самопроизвольно.
– Чтоб я сдох, Лео… знаешь, каково это? – Яспер тряхнул головой и стукнул себя кулаком в грудь, несколько раз. – Знаешь? Когда ты стоишь передо мной и не веришь мне? Это чертовски… больно. Больно!
Теперь Феликс сел на диван. А Винсент вроде бы сидит рядом.
– Тогда объясни. Как это случилось? Как она могла взорваться?
Новый удар в грудь, но не такой сильный.
– Да хрен ее знает. Я ее не строил. Лео… клянусь! Я все сделал, как ты велел.
Час пик с его бешеным движением продолжится, возможно, станет даже хуже – еще много времени пройдет, пока большинство людей доберется нынче до дома. Они вошли в дом, и Яспер скрылся на кухне.
Лео поднялся на второй этаж. Феликс и Винсент сидели на диване возле круглого столика, где в окружении стаканов и бутылок стоял полицейский сканер. Сидели точно так же, как после ограбления в Сведмюре, но на сей раз никто не смеялся, не говорил взахлеб, только виски в больших стаканах да безмолвные прихлебывания вместо шампанского и пенных пузырьков.
– Включи сканер, – сказал Лео.
– Нет.
– Феликс, я хочу послушать, что они говорят.
– Скоро по телевизору будут последние известия.
Лео сел в кресло, налил себе виски.
– Кончай дуться – у нас в сумках больше двух миллионов крон.
Феликс не ответил, направил пульт на телевизор и увеличил громкость.
– Хватит, черт побери.
– Хватит? – Феликс осушил полстакана виски. – Ты вернулся в банк… такой у тебя был план или просто хренова блажь?
– Нет, не хренова блажь. Просто я подумал, это… будет кайфово.
– А мне, блин, было не до кайфа! Ты шел к машине. Пора было смываться.
Звук телевизора изменился, когда начался вступительный обзор новостей.
– Можешь сделать погромче?
Из кухни пришел Яспер с четырьмя бутылками пива в каждой руке.
Бомба, заложенная в ячейку камеры хранения на стокгольмском Центральном вокзале, взорвалась в самом начале четвертого, когда робот-сапер пытался ее обезвредить.
Винсент, сидевший на диване дальше всех, наклонился вперед, чтобы лучше видеть. В кадре – столичный вокзал. Затем глухой грохот.
И торопливое увеличение – черные клубы дыма, рвущиеся из вестибюля, поднимающиеся вверх, тающие.
Но ему хотелось увидеть и услышать другое, это он и так знал. Ему хотелось увидеть пострадавшего. Может быть, кровь на белой простыне или на черном асфальте. Может быть, человека на носилках, может быть, парамедика. Но нет. В новостях показали только обломки на лестнице, в зале прибытия и в зонах ожидания, ограждения, пассажиров в длиннущих очередях.
Полицейский сапер получил ранение средней тяжести и был отправлен в больницу Саббатсберг.
Вот. Наконец-то. В кадре скорая помощь.
Можно расслабиться. Полицейский не умер. Винсент даже тихонько засмеялся. Все это ужасно странно. Всё-всё, последние несколько месяцев казались нереальными. Больше похоже на кино, которое они обсуждали задним числом. Но сейчас он понял, что это было реально.
Феликс снова до половины наполнил стакан, снова выпил.
– Гордишься, Яспер? Бомба. В сердце столицы. Ощущение… приятное?
– Я, блин, не виноват, что вы неправильно ее собрали.
– Я знаю, это ты!
Феликс вскочил с дивана, сгреб Яспера за рубашку, поставил на ноги.
– Пусти!
Оторванная пуговица со стуком упала на пол. Тяжелое дыхание. Яспер вцепился в руки Феликса, а тот стиснул его еще сильнее.
– А ну сядьте, черт бы вас побрал! – сказал Лео, растаскивая их. – Какого дьявола вы завелись? Сядъте\
– Я знаю, он врет!
– Сядь!
– Не стану я сидеть в одной комнате с этим говнюком!
Феликс выпустил Ясперов ворот, Яспер тоже разжал пальцы и принялся застегивать уцелевшие пуговицы.
– Феликс, успокойся. – Лео смотрел на младшего брата: шея красная, челюсти сжаты. – Я верю Ясперу. Он поклялся, глядя мне в глаза.
– Ты ему веришь?
– Верю.
– Да ведь он абсолютно ненадежный. Совал ствол в рот инкассатору, замешкался в Шёндале и в Сведмюре, стрелял почем зря и… черт побери… сегодня… это прямо как зараза, и становится все хуже, Лео… Я ему больше не верю, а нам, черт подери, необходимо доверять друг другу!
– Но я верю Ясперу, раз он говорит, что не делал этого.
– Ну и катитесь оба к чертовой матери!
Опрокинув кресло, Феликс зашагал к двери.
– Послушайте меня, вы все: это не имеет ни малейшего значения! – воскликнул Винсент.
Три дня назад, увидев бомбу, Винсент впервые возразил человеку, который учил его ходить. И, пожалуй, все началось именно с него.
– Это уже не имеет значения, Феликс. Никто не погиб.
Все началось с него. Вероятно, он-то и способен все закончить.
– Забудем об этом. Больше не вспоминаем. А вы двое… кончайте ссориться.
Он обвел взглядом остальных: Феликс стоял в дверях, Лео поднимал опрокинутое кресло, Яспер, которому надоело застегивать отсутствующие пуговицы, снимал рубашку.
– Винсент прав, – сказал Лео.
Ненароком задев столик – бутылки, стаканы и сканер задребезжали, – он показал на телевизор, где сцены неразберихи на Центральном вокзале сменились кадрами из городишки в сорока девяти километрах к югу от Стокгольма – полицейское ограждение и любопытные зеваки возле двух банков, где все внутри изрешечено пулями, а двери хранилищ распахнуты настежь.
– Это не имеет значения. Значение имеет только одно: мы здесь, все вместе. А они там по-прежнему знать не знают, кто мы и что собираемся предпринять дальше.
* * *
Черный конь. С пышной развевающейся гривой. Стал на дыбы и смотрит на него. “Вранац”.
Вот что видят другие. Но этот конь свободен, его не укротить. Он это видит. А другие меж тем думают, что просто пьют недорогое красное вино, на вкус отдающее сливами и землей.
Иван сидел на лавке возле кухонного стола. Сидел почти весь день, иной раз так уж получалось, в холода. Вытащить пробку, вылить половину в кастрюльку, поверх трех-четырех столовых ложек сахару, который медленно расплавится, а потом в кофейную кружку, более-менее чистую. После первого десятка билетов лото, первой бутылки и первой сигареты он позвонил старшему сыну. Второй раз за несколько лет, он вообще не был уверен, что номер правильный. Но оказалось, номер правильный. Только голос не тот. Раздраженный, резкий и это его “У меня нет времени”. Потом подробный выпуск новостей по радио насчет бомбы в камере хранения в Стокгольме, которая взорвалась, когда ее пытались обезвредить. Бомба в центре столицы. Он прожил в Швеции три десятка лет; бомбы взрывались в других краях, там, откуда он уехал. Потом еще два десятка билетов лото, пожалуй, еще полбутылки, и парочка сигарет, и сообщение Стокгольмского радио – об ограблении банка, о двух ограблениях, прямо здесь, в Эсму, всего в пятистах метрах от его окна.
Черный конь, ставший на дыбы. Ему вспомнилась белая лошадка, которую он получил в подарок от восьмилетнего Лео на свой тридцать пятый день рождения. Белая фарфоровая лошадка, которая лежала, отдыхая. Его сын столько раз видел этикетку на бутылке, вот и решил, что Иван любит лошадей.
Еще несколько глотков. Земля и слива. И тепло из горла в грудь.
Окно было открыто, но пальбы он не слышал, ему ли не знать, как звучат выстрелы – их легко отличить от петарды, ружейный выстрел смолкает намного быстрее. Он бы услыхал, если б стреляли.
На узком радиаторе в ванной висели две пары носков, выстиранные вручную. Вино унимало боль в колене и теперь, когда он сунул ноги в старые, изношенные полуботинки, помогало забыть о сырости носков.
Две куртки на вешалке. Он помедлил, выбирая – светло-серая или темно-серая. Остановился на светло-серой.
Засунув руки поглубже в карманы, так что куртка на спине натянулась, он вышел из дома, спустился с крыльца, прошагал за калитку. Конверт с деньгами по-прежнему мешал застегнуть нагрудный карман рубашки, хотя и стал потоньше. Карманные деньги. От сорока трех тысяч осталось двадцать девять пятьсот. “Роллинг”, “Ризла”, “Вранац” и масса билетов лото.
Вниз по сонной улице мимо вилл и таунхаусов, вниз по холму, вокруг автобусной остановки у библиотеки – там он увидел первый полицейский автомобиль. Дальше оцепленная площадь, где расхаживали полицейские в форме и дурацких шапках, разговаривая со всеми желающими под рождественскими фонариками в виде снежинок, гномов и елочек. Чертово Рождество. Обжорство. Люди, откармливающие сами себя, – мертвые свиньи, скормленные живым свиньям. Фальшивая радость, все смеются, пока дети не завопят. Но на сей раз эти рождественские лампочки хотя бы служат для дела, освещают место преступления. Ярче всех горел самый большой гном, его свет заливал самодовольные физиономии; сейчас им было что рассказать, и на минуту-другую они могли почувствовать себя уникальными.
Иван вытянул голову над толпой. Теперь он видел их отчетливее, фасады банков и людей, толпящихся внутри.
Ищейка.
Вон он. Один из них. Иван не сомневался.
Паршивый ищейка, который совал ему под нос свой значок да намекал, что, мол, Иван Дувняк – паршивый крысеныш, лазящий по чужим домам.
Он растолкал зевак и стал смотреть, как ищейка расхаживает в помещении банка, глядя на разбитые камеры наблюдения, опрокинутые стулья и перевернутые контейнеры для наличных. Рядом с ним женщина в плотном белом пластиковом комбинезоне и в пластиковых перчатках, сидя на корточках, собирает гильзы. Иван стоял там, пока ищейка не повернулся и не посмотрел на зевак, глазевших на него.
Не мешало бы тебе меня узнать. Ты меня разыскал, ты меня провоцировал. А теперь глядишь как на пустое место. Потому что разыскивал меня не затем, чтобы спросить о каких-то хреновых взломах.
Потом ищейка зашел за стойку, должно быть, двинул в хранилище. И тогда Иван разглядел, на что смотрел полицейский, смотрел и не понимал.
Восемь пулевых отверстий в ударопрочном стекле.
В совокупности они изображали… лицо. Два глаза, нос и рот с кривой ухмылкой.
Хреновая ухмылка. Адресованная ищейке и его коллегам.
Стоя в вечерних потемках возле банка, Иван видел лицо среди гильз и осколков стекла и старался не слышать окружающих, которые все талдычили об увиденном, а оно уже начало меняться, расти. Он думал о комбинациях. О событиях, вроде как не связанных друг с другом, однако на самом деле связанных, в точности как числовые последовательности на билетах лото. Думал об ищейке, и о конверте в нагрудном кармане, и о двух ограбленных банках всего в пятистах метрах от его дома, и о смайлике, который был ухмылкой, ухмылкой по адресу полиции, а заодно и по адресу публики, что стоит здесь и смотрит, по его адресу.
Он выбрался из толпы, и с каждым шагом ощущение, что за ним наблюдают, усиливалось, два пустых немигающих глаза буравили ему спину.