Лео выбрал место, где его будет хорошо видно с балкона, рядом с кустами и фонарными столбами. Хассе подбегает туда первым, дышит тяжело, как и Лео. Они смотрят друг на друга. Хассе без куртки. Рослый Хассе глядит на Лео сверху вниз.

Расставить ноги. Руки повыше.

Последний взгляд на балкон седьмого этажа. Феликс подпрыгивает, хватается, подтягивается, пока не повисает на перилах, рядом с папой.

Один-единственный удар. Правой. Прямо в нос.

Хассе не успевает понять, что произошло. Просто падает на колени, из глаз брызжут слезы, кровь течет по губам, подбородку, шее. Вот так же лежал Лео.

Подбегает Кекконен, он запыхался, дышит шумно и часто.

Ростом он намного меньше Хассе, но сильнее, крепче. Первый его удар – промах, едва не задевает щеку Лео, но коленки у Лео мягкие, пружинистые, а ноги быстрые, и второй и третий удары Кекконена не достигают цели.

А вот первый удар Лео – попадание. Не совсем в нос, больше по щеке и подбородку. Приземистая фигура удерживается на ногах.

И бьет в ответ.

Продолжая пританцовывать, мягко и быстро, Лео достает Кекконена в висок, потом в плечо, потом по другой щеке, и тот, пошатнувшись, падает, причем даже взгляд меняется – въедливые, злые глаза стали растерянными и испуганными.

Лео уже поворачивается к балкону, к папе и Феликсу, и тут ситуация опять меняется. Он не видит, как и почему, но папа вдруг начинает кричать и показывать рукой, словно предостерегая его.

Кто-то хватает его сзади. Лео вырывается. Изо всех сил. Он должен освободиться! И почти вырвался из хватки…

… когда она выпадает из кармана.

Папина финка.

Он не успевает. Наклоняется поднять, а ножа нет. Кекконен оказался шустрее, размахивает финкой.

Когда у тебя перед глазами мелькает нож, обычно видишь только лезвие.

Особенно если оно в тебя вонзается.

– Мочи его, блин! – кричит Кекконену Хассе, лежа на грязном асфальте и прижимая обе руки к носу, словно чтобы удержать его на месте.

Первый удар – нож глубоко протыкает левое плечо Лео. Точнее, левое плечо его толстой стеганой куртки. Из большой дыры вылезает пушистый белый синтепон.

Когда Кекконен бьет второй раз, Лео слегка наклоняет корпус, поворачивает вбок, и нож пронзает воздух. Тотчас же третий удар, быстрый, резкий, снова вспарывает куртку, рукав, но прореха поменьше.

– Мочи его! Мочи! – орет Хассе, и Кекконен сверлит Лео злобным взглядом, который глумливо ухмыляется всякий раз, как он выбрасывает лезвие вперед. Он метит в лицо Лео и еще дважды царапает его, прежде чем у них за спиной распахивается дверь.

Лео не оборачивается, лезвие слишком близко, обернись он – и ему нипочем не увернуться от очередного удара.

Потом он слышит. И понимает.

Шаги по асфальту, шаги босых ног.

Папины шаги.

И папино дыхание.

И папин голос:

– Бросай нож, гаденыш!

Кекконен подчиняется. Нож со стуком падает на землю. И они удирают. Хассе, зажимающий руками нос, и Кекконен, ссутуливший квадратные плечи, мчатся через парковку, сквозь кусты и через дорогу, к школе, меж тем как звонок вызванивает начало следующего урока.