Шагая вдоль ревущей Влтавы, Катарина вспомнила, что прошлым летом видела неподалеку заросли черемши, и свернула с монастырской тропы в лес. Она потрогала пальцами лицо и шею, где кожа еще горела от поцелуев возлюбленного. Поцелуи были такими пылкими, что на коже вполне могли остаться выразительные следы. А если отец, увидев их, заподозрит, что она провела день отнюдь не за сбором луковиц и кореньев?

Ну и пусть. Катарина вызывающе тряхнула волосами, сохранившими свое золото даже при скудном зимнем солнце. Как он может ее наказать? Она и так уже практически пленница в собственном доме. Даже мать уже начала беспокоиться.

– Пожалуйста, поешь чего-нибудь, доченька, – умоляла она утром. – Ты же просто таешь на глазах – посмотри, как висит на тебе платье!

– Я не хочу есть, мама. У меня нет аппетита, – вздохнула в ответ девушка. – Ни к еде… ни к жизни.

Печаль дочери – беда для матери. Элишка уже не могла думать о чем-то другом.

Этим утром она решила – надо что-то менять. Дочке необходимо погулять – и не просто пройтись по двору. Но старшие братья работали с отцом на мельнице, и сопровождать ее мог только младший Иржи.

Элишка смилостивилась, отправив Катарину и Иржи накопать кореньев для рагу и супов вдоль дороги к старому монастырю. Она надеялась, что свежий воздух и красота заснеженных лугов и искрящихся озер взбодрят захандрившую дочь.

Рано поутру Катарина вышла из дома в суровой зимней накидке, неся в руке соломенную корзину. Согласно полученным указаниям, ей надлежало вернуться засветло, чтобы помочь с приготовлением обеда. Иржи шагал рядом, недовольный своим положением сопровождающего при старшей сестре в таком скучном деле.

Какое-то время девушка устало тащилась по улицам, но ближе к городской площади, рядом с которой находилась лавка кузнеца, поступь ее стала легче.

– Ох, Иржи! – сказала она, опустив глаза. – Я забыла взять маленькую лопатку, чтобы выкапывать коренья. Сбегай быстренько домой за нею. Обещаю, что буду стоять здесь, у колодца, пока ты не вернешься.

Мальчик недоверчиво посмотрел на сестру.

– Беги! – приказала она. – Что со мною может случиться посреди городской площади?

И Иржи помчался к мельнице по Панской улице, стуча по мостовой подошвами поношенных башмаков.

Дожидаясь брата возле колодца, Катарина впервые за несколько месяцев вдохнула воздух свободы.

Работавший в кузнице Дамек наблюдал за каждым ее движением. Вот она наклонилась попить из ковша в колодезном ведре… Вот поднесла ковш к губам… Сын кузнеца постучал молотком по раскаленной подкове.

– Ох, хотел бы я быть тем ковшом! – тихо пробормотал он.

Увидев, что его возлюбленная уходит, парень с силой потер глаза. Отец, заметив печаль в глазах сына, грубо его одернул.

– Будь мужчиной и забудь девчонку, – прорычал он, передавая раскаленную заготовку из кузнечной печи. – Пан Млынар найдет ей в мужья богача.

– Просто сажа в глаз попала, – дерзко отозвался Дамек и, отвернувшись, принялся стучать по раскаленному железу и стучал так, пока пытка не стала невыносимой.

Тогда он выскочил из кузни и побежал через площадь к своей возлюбленной, не заботясь уже о том, увидит его кто или нет.

– Куда ты идешь? – спросил он горячим шепотом. – Я должен тебя увидеть!

– Ты должен оставить меня в покое! – зашипела на него в ответ красавица. – Через минуту вернется Иржи и расскажет отцу, что ты подходил ко мне.

– Плевать мне на твоего отца… Куда ты идешь?

Катарина посмотрела через плечо парня на дорогу, ведущую к мельнице. Иржи все еще не было видно.

– В горы, на дорогу к монастырю. Собирать луковицы и коренья, – ответила она.

– Придумай, как улизнуть от брата, – сказал сын кузнеца, метнув взгляд в сторону таверны, из которой за ними мог наблюдать случайный посетитель. – Я приду и найду тебя.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и зашагал к кузнице, чтобы закончить работу.

Спустя несколько минут к колодцу подбежал запыхавшийся Иржи с лопаткой в руке.

Улизнуть от Иржи оказалось не трудно. Брат и сестра договорились держаться на расстоянии крика друг от друга, а потом, когда проголодаются, сойтись в условленном месте и перекусить хлебом с маслом и сыром, узелочки с которыми они захватили с собой.

Дамек нагнал подругу на тропинке через луг, и та взвизгнула от радости, а потом от страха, что их могут увидеть.

Он затянул ее в заиндевелую траву за рощицей и заключил в объятия, заверяя в своей любви и покрывая ее лицо поцелуями, от которых на ее светлой коже оставались черные пятна.

Сын кузнеца вел себя благородно, и хотя ласки их были страстными и бурными, никогда не переходил последнюю грань с девушкой, которую поклялся сделать своей женой.

Они лежали в объятиях друг друга, и замерзшая трава оттаивала от жара их тел. Пара планировала будущее жаркими ахами и обещаниями на ушко. Если придется, они вместе сбегут в Ческе-Будеёвице и начнут все заново. Катарина не представляла жизни без любимых родителей, но не могла и подумать, что выйдет замуж за кого-то другого, кроме Дамека.

Через какое-то время девушка услышала голос Иржи.

– Я должна идти! – сказала она и, быстро поцеловав любимого, поспешила к дорожному святилищу, где мальчик уже приступил к трапезе.

– Ты ешь. Мне что-то не хочется, – сказала ему сестра.

– Не хочется? – удивленно переспросил тот с набитым ртом. – Значит, я могу и твою половину съесть?

– Да, конечно, ешь. Мне не повезло с кореньями, почти ничего не нашла. Пройду чуть дальше и поищу в другой стороне.

– Только не заходи далеко, – предупредил Иржи.

Девушка бросила на него раздраженный взгляд и зашагала прочь.

Катарина понимала, что ей надо побыстрее наполнить корзину, чтобы наверстать упущенное время. Она знала одно место в глубине леса, где дикий лук рос в тени высоких сосен. Идти было не близко – до горной речушки, и хотя туда крики Иржи наверняка бы не долетели, она могла запросто наполнить корзинку.

Девушка шла под ярким зимним солнцем, чувствуя, как горит ее кожа от страстных поцелуев Дамека. Улыбаясь, она опустилась на колени под деревьями и стала разгребать пальцами смерзшийся слой опавших листьев. Каждую весну здесь вырастал густой и сочный дикий лук, и тот, что не успевали собрать за лето, лежал спрятанным сокровищем до худых зимних месяцев.

Пальцы ныли от холода, и дочь мельника, вооружившись лопаткой, стала копать стылую землю. На небольшой глубине, похожая на длинный белый палец, пряталась продолговатая луковица. Рядом, под слоем веточек и листьев, таились еще несколько помельче.

Катарина как раз выкапывала луковицы, когда ощутила дрожание земли под коленями и услышала стук лошадиных копыт, приближавшихся по лесной дороге. Подняв глаза, она увидела трех всадников, одетых в яркие шелка и бархат и сидящих на прекрасных лошадях. Один натянул поводья и остановился рядом. Он был белокур и говорил по-немецки. Девушка ахнула, когда поняла, кто это.

– Ты на коленях молишь о моем появлении, красавица? – усмехнулся блондин. Катарина вскочила и сделала книксен, потуже завязав платок под подбородком.

– Я собираю коренья для своей семьи, – заикаясь, пробормотала она.

Два других всадника поравнялись теперь с Хайнрихом, и в одном из них девушка узнала габсбургского принца. Сердце ее заколотилось.

– А кто подберет тебя? – ухмыльнулся светловолосый австриец. Он спешился, бросил поводья приятелю и, похотливо ухмыляясь, подошел к юной горожанке.

– Иржи! – пронзительно закричала она, хотя и понимала, что это бесполезно. – Иржи!

– Кого ты зовешь, девушка? Похоже, никто не отзывается, – усмехнулся блондин.

– Добрый господин, пожалуйста, не трогайте меня! Я дочь мельника, и мой отец отблагодарит вас за мою защиту.

– Отблагодарит меня! К чему венскому придворному признательность какого-то богемского крестьянина? Но ты красавица, хоть и простолюдинка…

– Прекрати! – крикнул дон Юлий, сдерживая приплясывающего под ним коня. – Не тронь ее.

Хайнрих досадливо наморщил лоб, однако остановился.

Бастард спрыгнул с коня, и третий всадник, Франц, подхватил и его поводья. Сын короля отрывисто пробормотал что-то, словно спорил с кем-то невидимым, а потом потянул себя за спутанные волосы дрожащими от злости руками и уставился на Хайнриха, стоявшего рядом с испуганной девушкой.

– Возьми ее! – подначил королевского сына Франц. – Она излечит тебя от демонов.

Дон Юлий уставился на девушку. Взгляд его блуждал в зимнем свете, просачивавшемся сквозь сосновые ветки. Катарина так испугалась, что ее затрясло от страха.

Хайнрих, стиснув зубы, эхом подхватил за приятелем:

– Возьми ее! Возьми ее!

Голоса звучали у бастарда в голове, накатывая шумными волнами. Он зажал уши руками и заревел на весь лес.

«Возьми ее! Возьми ее!» — требовали голоса.

– Она моя!!! – прорычал он и стал надвигаться на Катарину, развязывая шнурки на штанах. В глазах его появилась осмысленность и сосредоточенность, свирепая и беспощадная.

– Вот мы и встретились снова, красавица!

Ее девственность забрали грубо и бесцеремонно, на холодной, усеянной прошлогодней листвой луковой поляне, прижав ее к шершавому стволу. За изнасилованием наблюдали двое улюлюкающих скотов, свято веривших, что, овладев девицей таким мерзким образом, королевский сын избавится от преследующих его демонов.

Что-то умерло в душе Катарины в тот день. Услышав стук удаляющихся в глубь леса копыт, она кое-как поднялась с земли. Листья и ветки прилипли к ее влажной от испарины коже, а там, где ее прижимали к земле, к ней прилипли листья и прутики.

Лицо у нее болело, на губах чувствовался солоноватый привкус крови. В складочках кожи, там, где раньше собиралась сладкая сахарная пыль, теперь держался вонючий запах мужского пота и семени.

Дочь мельника натянула на грудь разорванную кофточку и заковыляла туда, где рассталась с Иржи.

Облизывая окровавленные губы, она думала, что уже никогда, наверное, не сумеет ощутить сладкий вкус жизни.