Король Рудольф II не стал разговаривать с сыном перед его отъездом из Вены. Эта обязанность, в дополнение ко многим прочим, легла на плечи министра Вольфганга Румпфа. Все необходимые приготовления для приема дона Юлия на новом месте, в Чески-Крумлове, были закончены, но Румпф из осторожности ничего не говорил ему до самого последнего момента.

И вот министр получил официальный королевский приказ, скрепленный печатью Габсбургов. Вольфганг еще раз посмотрел в окно на стоящую в ожидании карету, тяжело вздохнул и, сделав знак стражникам, чтобы следовали за ним, вошел в отведенные королевскому сыну покои.

– Чески что?! – взревел дон Юлий в ответ на заявление министра и раздраженно потер виски – голова трещала от выпитого накануне, как случалось почти каждое утро. – Вы что, смеетесь надо мной?! Нет, не имею ни малейшего желания.

Румпф снова вздохнул. Из всех многочисленных неприятных поручений, исполнять которые ему приходилось в должности главного министра Рудольфа II, самым худшим было это – улаживать дела королевского бастарда.

– Я не смеюсь и не шучу, – ответил он спокойно. – Приказ отдал ваш отец, его величество король. И я сей приказ исполню. Вам надлежит незамедлительно отправиться в Южную Богемию.

– Заткнись, ничтожный германец! От твоего голоса у меня голова раскалывается.

Вольфганг с удовольствием плюнул бы на этого вечно недовольного грубияна, но поступил мудрее, сглотнув собравшиеся во рту соки. Рассматривая лицо молодого человека, министр находил за обрюзгшей наружностью и оплывшим вследствие неумеренности телом следы сходства с Анной-Марией да Страда, королевской любовницей. Дон Юлий унаследовал от матери прекрасную кожу и высокие скулы, а его голубовато-зеленые глаза были столь же уникальны и чисты, как редкие бриллианты. Не распухни он так от чрезмерного потребления напитков и еды, его даже можно было бы назвать красивым.

А вот от Рудольфа Джулио достались разве оттопыренные губы Габсбургов, красные и полные, как будто он только что ел кровавое мясо.

От созерцаний и размышлений министра оторвала летящая ему в голову фарфоровая ваза. Румпф вовремя пригнулся, и ваза, ударившись о стену, разбилась на кусочки.

– Отправляйся в ад! – проорал Юлий. – Я там не выживу, в этой Богом забытой чешской дыре, где они, наверное, и по-немецки-то не говорят, а у их шлюх из ушей торчат волосы. Проваливай, Румпф! Мне пора завтракать, а от твоего лепета только портится аппетит.

– И еще одно, дон Юлий. – Донося эту новость, министр испытал особенное удовольствие. – Ваш отец распорядился, чтобы вы принимали пищу не чаще трех раз в день. Так было и с ним самим, когда он в таком же, как вы сейчас, возрасте находился при дворе дяди, испанского короля Филиппа. Так что вам предстоит привыкнуть к жизни аскета.

– Будь ты проклят со своими приказами! – крикнул бастард и, почесывая в паху, махнул рукой стражнику. – Ты, несчастный, скажи поваренку, чтобы обслужил меня.

Стражник в нерешительности посмотрел на Румпфа, уже кривившего от нетерпения рот.

– Дон Юлий, вы под стражей. Никакого отдельного повара, никакого слуги, никакого лакея больше не будет, – заявил Вольфганг. – Приемы пищи сокращаются с двенадцати до трех, вы не будете общаться с женщинами, и в дороге вас будет сопровождать священник, которому по прибытии в Чески-Крумлов вы сможете исповедоваться в тамошней часовне.

– Исповедоваться? – Налитые кровью глаза уставились на министра. – Я не стану исповедоваться перед каким-то папистом!

В воздухе потянуло ароматом бекона.

– Видишь! Когда дон Юлий приказывает, слуги только что с ног не падают, спеша угодить мне, как и подобает в отношении старшего сына их короля. Принеси мой завтрак, ты, ничтожный навозный жук! – крикнул Джулио.

Румпф отступил в сторону, и подошедший стражник поставил на столик тарелку с постным беконом и кусочком черного хлеба.

Сын Рудольфа скривил недовольную физиономию.

– Это для кого такое?! Где сыры? Где курица? Селедка? Где мой эль, черт бы вас побрал! Мне нужен эль – от головы.

– Садитесь и ешьте, дон Юлий, – сказал министр, бросая взгляд на свои карманные часы. – До полдника еще далеко, а у нас много дел. Стража доставит вас к карете, как только вы закончите трапезу. Прощайте, мой господин.

Возмущенные вопли Юлия разносились по полям и лугам, мимо которых, следуя по старой дороге в Богемию, тащилась королевская карета. Во избежание повреждений членов и дряблой плоти, поскольку узник метался в карете, его связали мягкими полосками холщовой ткани.

Мужчины при виде его плевали на дорогу, а женщины крестились за занавешенными окнами.

Сопровождать дона Юлия министр Румпф не смог – его внимания требовали более важные государственные дела: пока король со всем двором веселился в Праге, управлять империей приходилось Вольфгангу. Вместо него в неблизкий путь отправился священник-иезуит Карлос-Фелипе. Младший сын в дворянской семье Ронда, он вырос в Мадриде и со временем стал духовником некоторых весьма влиятельных особ при испанском королевском дворе, хотя так и не поднялся до самой монаршей семьи.

Когда короля Рудольфа и его брата Эрнста отправили в детском возрасте ко двору их испанского дяди, Карлос-Фелипе был одним из их наставников. Он понимал, что сумасбродство – фамильная черта Габсбургов, но этот бастард, дон Юлий, был хуже всех, кого ему довелось повидать. Да, двоюродный брат бастарда, дон Карлос, сын короля Филиппа II, тоже слыл чудаком и частенько задерживался в подвалах Эскориала, предпочитая живым общество умерших предков. Но безумие испанского принца было по природе своей болезненным, и он никогда не демонстрировал такой ярости и агрессивности, как Юлий.

Священник поежился, вспомнив рассказы о Хуане Безумной и ее любви к телу умершего супруга, Филиппа Красивого. Хуана была прапрабабушкой обоих мальчиков.

Карлос-Фелипе знал, что дон Юлий одержим теми же демонами, что и его испанские родственники, и потому представляет опасность не только для самого себя, но и для всей династии Габсбургов. Священник поклялся королю, что сделает все возможное и невозможное, чтобы очистить душу молодого человека от вселившегося в нее дьявола.

– Вы знаете, конечно, об иезуитском монастыре в Чески-Крумлове, – сказал министр Румпф, объясняя священнику его миссию. – Постарайтесь заручиться помощью других братьев. Боюсь, совладать с доном Юлием будет совсем не просто.

Карлос-Фелипе поиграл пеньковой веревкой, охватывавшей его тонкую талию и служившей пояском для черной шерстяной сутаны. Ему уже приходилось иметь дело со странными привычками дяди дона Юлия, Филиппа II, и его слабого рассудком сына Карлоса.

Он чувствовал, что в состоянии справиться с бастардом. Восточная ветвь Габсбургов размякла и изнежилась. Столь ценимые ими австрийские манеры и обычаи допускали слишком многое и были терпимы к слабости – здесь требовалась строгость и суровая дисциплина испанского двора.

Словно прочитав мысли священника, министр Румпф сказал:

– Полагаю, вам достался не простой пациент, но потакать ему не следует.

– Потворство дурным привычкам лишь поощряет новые, – склонив голову, ответил иезуит. – И – да, я обращусь к моим братьям. Возможно, кто-то из них и пожелает оказать мне помощь в нашей работе.

Заканчивая разговор, Вольфганг добавил:

– Проследите за тем, чтобы дона Юлия не развязывали, пока он не будет помещен в надежное место в пределах дворца. Ему, однако, позволено бывать на свежем воздухе по меньшей мере три раза в неделю. Король полагает, что вы дадите ему возможность охотиться в окрестностях Чески-Крумлова для укрепления здоровья и выносливости. При этом его должны сопровождать конные стражники числом не менее полудюжины, дабы он не сбежал и не забрел в город.

Священник кивнул. Охота, преследование зверя с собаками – занятие полезное, дисциплинирующее как разум, так и тело.

– И еще одно. Будучи покровителем наук, король Рудольф считает необходимым послать в Чески-Крумлов также и лекаря, – продолжал министр. – Мне сообщили, что в скором времени к вам присоединится весьма почтенный член пражской Гильдии цирюльников и хирургов. Ему даны строгие указания наблюдать за состоянием сына короля и посылать в Прагу соответствующие отчеты. Король запретил кровопускание до тех пор, пока дон Юлий сам не даст на то согласия, но полагает, что упомянутый лекарь, Мингониус, может представить двору свои наблюдения и предложения относительно возможного курса лечения.

– Для этого грешника лечение одно – воля Божья, – сухо ответил Карлос-Фелипе.

– Возможно, вы и правы. Но не забывайте, что молодой человек – старший сын императора, пусть даже и незаконнорожденный. Король не потерпит, скажем так, неподобающего обращения со своим отпрыском. Он также распорядился, чтобы вы вели каждодневные записи и отсылали отчеты с курьером в Прагу.

Прежде чем отпустить священника, которому предстояло отбыть в неблизкий Чески-Крумлов, министр Румпф уважительно поклонился ему, испытав при этом немалое облегчение.

Дон Юлий все еще выл от боли, только терзали его не легкие и мягкие путы, а клыки голода в желудке. Годами он не знал удержу в еде, потакая своей привычке к обжорству. Чрезмерность во всем – еде, любовных утехах, насилии – стала для него обыденностью, и никаких ограничений он не признавал.

В полдень карета остановилась в маленьком богемском городке. Не знавший немецкого трактирщик так удивился, увидев королевскую карету, что едва справился с обслуживанием потребовавших эля гостей. Возница распорядился очистить заведение, чтобы освободить место для дона Юлия и его свиты. Собравшиеся на пыльной улице изумленные горожане изо всех сил старались рассмотреть сына короля.

Высокородного пассажира развязали, но священник и два стражника остались рядом и следили за каждым его движением. Жена трактирщика притащила подносы, нагруженные рагу и жарким, квашеной капустой и жирными, истекающими соком колбасками.

При виде такого изобилия Джулио заметно оживился, и глаза у него заблестели.

– Подождите. – Карлос-Фелипе поднял руку. – Нужно проверить пищу.

Юлий пускал слюну уже от одних только ароматов доброй богемской кухни.

– Ну так поспеши, – проворчал он. – Если рагу отравлено, может, ты и умрешь быстрой смертью!

Жадный до еды, он частенько обходился без дегустатора ради того, чтобы поскорее набить рот, и теперь с нетерпением смотрел, как первый стражник осторожно пробует рагу.

– И просяные блинчики. Про них тоже не забудь. Потом утку и колбаски, – наставлял его иезуит.

– Хватит! – рявкнул королевский сын, грохнув ладонью по деревянному столу. – Обслужи меня. Это приказ.

Но священник еще не закончил.

– Вам следует научиться терпению, – возразил он Джулио. – Ваш отец попросил обучить вас многим добродетелям и, помимо прочего, терпению и умеренности. Он сам получал такие уроки при дворе вашего двоюродного дедушки Филиппа II.

Стражник замялся, но потом вспомнил строгий наказ министра Румпфа, передавшего распоряжение самого Рудольфа II: исполнять приказы Карлоса-Фелипе. Воодушевленный видом яств, он расположился за столом и принялся набивать брюхо.

Дон Юлий на мгновение потерял дар речи.

– Прочь, стервятники! – завопил он, опомнившись. – Вы не пробуете – вы меня объедаете!

– Не обращать внимания, – приказал священник.

Императорский бастард соскочил с табурета и опрокинул стол. Пенное пиво растеклось, а жаркое и колбаски полетели на земляной пол. Жена трактирщика вздрогнула от страха и позвала мужа, который, выглянув из кухни, в отчаянии всплеснул руками.

– Господин, вам не понравилась пища? Мы – люди простые и подаем, как умеем. Помилуйте нас!

– Все было прекрасно, – успокоил его иезуит. – Не так ли?

Он посмотрел на ошеломленных стражников и испуганного слугу, которые послушно закивали. А бедный конюх, воспользовавшись моментом, не побрезговал подобрать с пола гусиную ножку и тут же начал ее грызть.

– Мы заплатим вам за все, еду, питье и обслуживание, – пообещал священнослужитель. – И вот что еще, пока мы здесь… У вас есть хороший черный хлеб? Думаю, нашему королевскому сыну этого вполне хватит.

Дон Юлий сжал кулаки и угрожающе вскинул руки.

– Черный хлеб? Я буду обедать, ты, демон!

Карлос-Фелипе достал мешочек с золотыми монетами, полученный от министра Румпфа.

– Вот, возьми. – Он вложил пару золотых в руку сбитой с толку женщины. – И принеси нам кувшин с прохладной колодезной водой. Хлеб и воду мы заберем с собой.

С этими словами священник повернулся к стражникам и сделал знак связать подопечного.

Вот так для дона Юлия началась новая жизнь.