Шах-Али, после долгого томления в Касимове, явился в Москву. Был самый канун великомученика и целителя Пантелеймона, и с кремлевского бугра раздавался развеселый перезвон колоколов.

Иван Васильевич обрадовался Шах-Али искренне, забавлял гостя соколиными охотами, устраивал в его честь пиры и, не стесняясь, предлагал спелых девиц.

— Вот эту отведай, касимовский царь, — говорил Иван Васильевич, хлопая девку по пышному заду, — пылкая дивчина, как раз для тебя!

Шах-Али не лишал себя удовольствия и как мог забавлялся на пирах: беззастенчиво хватал баб и попивал рейнское вино.

Иван Васильевич искал все большего увеселения: заставлял бояр надевать охабни задом наперед и без конца устраивал кулачные бои, на которых не прочь был помериться с челядью силушкой.

— Размахнись, плечо, — говаривал самодержец и крепко бил противника кулаком в грудь, сшибая его наповал.

Силен государь. В плечах широк, нравом крут. А когда Иван Васильевич устал от забав и спрятался от служилых людей в хороминах, Шах-Али решил поведать ему главное, из-за чего прибыл в стольную.

Касимовский царь предстал перед московским государем в нарядном облачении: длинный персидский халат умело скрывал его расплывшуюся фигуру, на голове — зеленая чалма, на коротких ногах — узорчатые сапоги. Не однажды Шах-Али бывал в государевых палатах, стены которых были расписаны библейскими сюжетами, а разноцветные витражи на окнах напоминали ему собственный дворец.

Шах-Али осмелился пройти до середины палат, а потом опустился перед двадцатилетним государем на колени, и лоб его почувствовал прохладу каменного пола.

— Сядь подле меня, Шах-Али.

Тот, опираясь дланью о холодный мрамор, выпрямился:

— Спасибо, Иван Васильевич.

— Дело у тебя ко мне есть, касимовский царь, али о соколиной охоте спросить решил?

Шах-Али коснулся ладонями безбородого лица.

— Спасибо, брат мой, государь всея Руси, что чтишь меня как равного. Верой служил я твоему батюшке Василию Ивановичу, правдой служу и тебе. Аллах знает, что я никогда не забывал твоей доброты.

— Ну так в чем же дело, Шах-Али? — указал Иван рукой на ступени, куда мог бы присесть касимовский царь.

— От своих верных друзей я узнал, что два дня назад на татарское подворье из Крымского ханства прибыл гонец. Он сообщил казанцам, что султан собирается на Русь послать корпус янычар и тьму Девлет-Гирея.

— Ишь ты! Вот оно как! — не сумел скрыть удивления московский князь. — Наперед моих воевод узнал.

— Поэтому ты бы не спешил выступать на Казань, государь. Лучше всего идти зимой. По снегу и льду двигаться будет легче и пушечный наряд волочить сподручнее. А если поведешь дружины сейчас, то Москва без защиты останется.

Царь из-под густых бровей, скрывая недоверие, посмотрел на Шах-Али. «Чего-то недоговаривает старый плут. Хитер, как сатана. Казань его улусом прежде была, вот, видно, и сейчас покровительствует ей. А может, прав митрополит Макарий? Запереть касимовского царя в острог, и дело на том решить. А грешки за ним водятся — ворота казанские не отворил перед русскими дружинами, дерзок был с боярами. Да милостив я! Простил все прегрешения, даже город на московской земле в кормление дал».

— Неведом мне страх. Как-нибудь отобьюсь от султана. Да и поздно уже! Со всей Руси на Казань рать великая идет, другие воеводы отпущены на многих судах со всем запасом до самого ханства.

Бог с нами, а он непроходимые дороги проходимыми делает, острые пути в гладкие претворяет. А теперь ступай. — И когда Шах-Али уже переступил порог, государь окликнул касимовского господина: — Царь! Знаю, что ты в Ливонии воевал славно. Как под Казанью все дружины соберутся, воеводой поставлю, будешь служилыми татарами командовать.