От ворот поворот
Сразу за протокой, спрятавшись за зарослями убогих ив, начинался посад. Его кривые улочки неровным строем сбегали вниз, к самой воде. Многие хоромины были разбросаны по широкому полю и напоминали хутора, а у бугра тесно жались, словно сироты, дома-пятистенки. Избы были крепкими, отменного теса, выложенные из добрых сосновых стволов. Казанцы строились надолго, во всем чувствовалась основательность.
Полки правой и левой руки, растянувшись на добрую версту, неторопливо миновали посад, который сейчас казался вымершим, и воеводы, стараясь не отстать от передовой дружины князя Микулинского, истошно орали на посошную рать:
— Пошибче ступай, лапотники!
Дружина двигалась вверх, под самые стены кремля, а когда передовой полк уперся головой в глубокий заболоченный ров, Микулинский повелел спешиться.
Совсем рядом он заприметил колодец, который высоким журавлем протыкал небо. Девушка-татарка опустила его долговязый нос, и ведро плюхнулось в колодезную воду. Боярин в сопровождении рынд направился прямо к колодцу. Девушка не отвела карих глаз, а только краем белого платка, который аккуратно ложился на ее узкую спину, прикрыла свежее личико.
— Красавица, водицы бы мне испить, — попросил боярин.
Девушка отцепила ведро и протянула его князю.
Боярин сделал несколько глотков и вернул ведро:
— Спасибо тебе, дивчина. А теперь, дружина, через мост поехали, может, отопрут нам ворота татарове.
Некоторое время девушка смотрела вслед удаляющемуся воеводе, а потом, зацепив ведра коромыслом, неторопливо пошла к дому.
— Смотри не расплескай, — обернулся воевода Микулинский. — Примета плохая.
Из Казани доносился лающий звук карная.
«Помоги, Господи, не дай сотвориться злу!» — молился украдкой боярин, поглядывая на угрюмых стрельцов.
Ханские врата оказались заперты. Через толстые чугунные прутья Семен Микулинский видел выложенную белым камнем дорогу, которая уводила прямиком ко дворцовой мечети. Стены кремля все более наполнялись народом, казанцы что-то кричали и показывали перстами на полки князя. Боярин Микулинский не понимал.
— О чем лопочут татары? — спросил воевода у Ивана Черемисинова, который ехал у правого стремени.
Тот невесело повел плечами, а потом признался честно:
— На наше воинство хулу наводят. Необрезанными называют. Тебя помойными словесами поносят.
Семен Микулинский нахмурился и с досады поддал плеткой по крутому крупу коня, который, вырвавшись вперед, понес боярина через ров по шаткому дощатому мосту.
Навстречу головному воеводе выезжали эмиры Чура Нарыков и Нур-Али Ширин.
Чура держался прямо, будто вместо позвонков имел негнущуюся жердь. Конь смоляной масти, под стать самому хозяину, вышагивал горделиво, и ветер охотно ласкал его густую длинную гриву.
Нур-Али Ширин, напротив, был вял, и его огромное тело слегка покачивалось при каждом шаге кряжистой лошадки.
— Здоровьица вам желаю, — произнес боярин.
Нур-Али Ширин лишь слегка наклонил голову: перед ним был равный.
— Да продлит твои дни Аллах, — отозвался Чура Нарыков.
— Татары твои изменили, — посмотрел боярин на Чуру, сердясь. — Сначала все на верность государю шапки ломали, а сегодня Ивана Черемисинова за ворота взашей выперли.
Чура Нарыков приласкал пятерней жеребца. Подвижные пальцы эмира глубоко зарылись в лохматую гриву, и конь благодарно заржал.
Боярин Микулинский как можно дальше упрятал злобу. «Татарин скаредный! И рот ему лень открыть, словно и не слышит, о чем боярин царский молвит. Вон зенки свои к небу повыставлял, видать, богу своему молится!»
— А все потому, эмир, что в Казань тебе дороги нет!
— Вот как оно повернулось! Чуял я, что так выйдет. Нельзя было государю вам доверять. Но разве не ты просил Ивана Васильевича сместить с казанского стола Шах-Али? Разве не ты с мурзами просил поставить на Казани русского князя? Не простит государь обмана, большая война может быть.
— Нас не пугает большая война, эмир, — вмешался Нур-Али Ширин. — Мы или победим… или погибнем. А теперь прощай, нам нужно готовиться к войне.
— Что делать-то будем, боярин? — спросил тысяцкий.
Позади, ощетинившись копьями, стоял головной полк, впереди — Казань.
— Расставляй посты. Ждать будем. Авось одумаются.
На казанской стороне боярин Микулинский простоял еще двое суток. Князь засылал служилых татар в Казань, пытался склонить мурз на свою сторону, не жалел великокняжеского добра, однако ответ был всегда одинаков:
— Люди боятся тебя, боярин. А нас никто не слушает. Не пустят тебя в Казань.
«Что же государю отписать? — мучился боярин. — Бранными словами заругает, а то и совсем опальную грамоту отпишет. Государь-то хоть и молод, да уж больно крут. Давеча, когда на казанскую сторону шли, так трех воевод живота лишил. А ведь славные воеводы были, еще при Василии Ивановиче многие заслуги имели».
И Микулинский без конца крестил лоб, отгоняя от себя невеселые думы.
Посад за эти дни успел привыкнуть к шатрам русских воинников, и скоро казанцы вернулись к прерванным делам. На улицу повыскакивала чумазая ребятня, весело толкалась на задворках, играя в свои незатейливые игры. Угрюмо и настороженно поглядывали старики, бегали за водой девки-татарки, стараясь мигом проскочить мимо шатров дружинников, словно остерегались какого сглазу. А глазенки прелюбопытные да веселые. И отроков забирала в полон думка об оставленных в родимой стороне невестах.
На третьи сутки в шатер к боярину Микулинскому запросились несколько аксакалов. Князь Семен Иванович был не один, вместе с ним воеводы из других полков: Иван Васильевич Шереметев, Петр Серебряный да князь Ромодановский.
Старики почтительно замерли у порога и, подняв руки, попросили прощения у Аллаха за возможное прегрешение. А потом один из них, очевидно самый почтенный, приблизился, сделав два небольших шажка.
— Чего молвить желаете, уважаемые? — обратился Семен Микулинский к гостям.
— Твои люди, — заговорил старик — на удивление сильным голосом, — девок наших щиплют. Платки с лиц срывают. А на протоке стыд учинили. Кто же их теперь после этого замуж возьмет? — развел он руками.
Семен Иванович Микулинский посмотрел на знатных воевод. «А не шутят ли аксакалы? Скоро кровь ручьями польется, сеча впереди великая дожидается, а они о девках порченых пекутся…»
Лица князей остались равнодушными, не затронула их чужая беда.
— Ни в чем крестного целования не нарушу, — подумав, отвечал Семен Микулинский, — обещал мурзам казанских посадов не трогать, а стало быть, этот грех я с себя не снимаю. Виноватых накажу! Гаврилка, — окликнул воевода дьяка, который что-то скрипуче выводил пером на бумаге.
Тот отложил бумагу в сторону и спросил с готовностью:
— Чего изволишь, боярин?
— Сыщи виноватых. У татар то же, что и у нас: поруганных замуж не берут. Потом доложишь.
Аксакалы вышли, видно, не слишком надеясь услышать правды.
Дьяк вернулся и доложил воеводам, что пакостников оказалось пятеро, среди которых старшим был сотник Петр Студень. Семен Иванович повелел привести его.
Белолицый и белокурый детина в сопровождении двух стрельцов уверенно шагнул в шатер воеводы.
— Это ты и есть Петька Студень, сотник сторожевого полка?
— Он самый и есть, — добродушно отозвался Студень, наклонив мясистую шею.
— Пошто девок обижал? — строго спрашивал с воинника боярин.
— Да неужели я обидел бы? — возмутился Петр. — Не девка она, а баба безмужняя. Так что, боярин, за мной греха нет. Она сама мне в руки далась у протоки. А уж как из ивняка выходить стала, так на старика противного натолкнулась. Вот он, видимо, и наушничал.
— А сотоварищи твои кто будут? — опять задал строгий вопрос Семен Иванович.
Петр Студень только махнул рукой:
— Да и за ними грех не водится. Разве мы бы стали девок прижимать без твоего дозволения?! Ежели не веришь, так ты бы спросил у этих баб.
Боярин Микулинский смотрел на широкую грудь Петрухи Студня, упрятанную в чешуйчатую броню. «Рубака он отменный, нельзя такого терять», — принял решение воевода.
И, повернувшись к примолкшим князьям, изрек:
— Выпороть его батогами перед полком за ослушание. Пусть неповадно будет в другой раз!
Утром следующего дня большой полк князя Микулинского разбудил рожок.
Семен Иванович ополоснул бороду и лицо ключевой водой и, взяв из рук дьяка полотенце, с грустью произнес:
— Идем несолоно хлебавши. Что государю отписать, вот о чем думаю. Повинюсь перед самодержцем, отпишу все как есть. Авось смилостивится.
Большой полк собрался быстро и двинулся в обратную дорогу. Следом за ним шествовал передовой полк, и замыкала колонну сторожевая дружина князя Ромодановского.
Из-за плетней татары наблюдали за уходящей русской ратью.
