Медведева разбудили птицы.

В первое мгновение он не мог понять, где находится, и лишь наслаждался сладким чувством покоя, красоты и восхищения, родившимся еще в полусне, а потом, приоткрыв глаза, вдруг разглядел сверкающие серебряные пылинки, которые под музыку небесного оркестра из тысячи звонких птичьих голосов плясали в широком веере тонких лучей яркого солнца, рвущихся сквозь все щели старой рассохшейся баньки; и постепенно это тихое чувство покоя стало сменяться все нарастающим приливом необъяснимой радости и восторга, особенно когда он вышел наружу и увидел ослепительную бель сотен березовых стволов, плотной стеной окружавших его двор, вдохнул густой аромат буйно растущих трав, который легкий утренний ветерок разносил и смешивал с журчанием воды, шумом леса и гомоном невидимых птиц — все это разом обрушилось на него, оглушило, подхватило, понесло — и тогда без всякой причины он закричал во весь голос, засмеялся счастливым, беззаботным смехом, потом кликнул Малыша и, раздевшись догола, но не забыв опоясаться мечом, вскочил на упругую спину коня, и оба они рухнули прямо с обрыва в ледяную воду разбухшей от весеннего паводка Угры, и Василий выкрикивал бессвязные слова, и Малыш отвечал ему ликующим ржаньем, но потом устал и направился к берегу, а Медведев выплыл на середину реки, перевернулся на спину и увидел в бесконечно глубоком синем небе длинную вереницу диких гусей — весна царила вокруг во всем извечном буйстве пробуждения и неумолимого стремления к жизни.

Во время завтрака, состоящего из зажаренной на вертеле дикой утки, подстреленной после утреннего купания, Василий обдумал во всех мелочах план сегодняшних дел. Затем он тщательно затушил костер, разведенный так, чтобы дым не был виден издалека, и приступил к исполнению разработанного плана.

Прежде всего, надо было внимательно осмотреть покойника.

При дневном свете Медведев сразу обнаружил смертельную рану, нанесенную, скорее всего саблей. Удар был очень сильный, с близкого расстояния, сзади, точно под левую лопатку. Клинок прошил тело, вышел из груди, и был тотчас вынут, — он пробил сердце насквозь, и смерть наступила сразу. Все указывало на подлое убийство в спину. Судя по характерным мозолям на ладонях, убитый прекрасно владел холодным оружием и часто фехтовал, а его могучее телосложение и высокий рост говорили о недюжинной силе. Такие люди обычно не позволяют застигнуть себя врасплох — стало быть, покойник, вероятнее всего, знал убийцу и доверял ему, не ожидая предательского удара.

После смерти с убитого сняли сапоги, вероятно, часть одежды и драгоценности (на пальцах остались следы от колец или перстней), на ноги накинули петлю аркана и протащили несколько верст по кряжистым лесным дорогам, местами по камням и песку. Это страшное последнее путешествие полностью изувечило покойника — лицо стерто до костей черепа, кожа на спине и груди ободрана, от одежды осталось несколько лохмотьев, пропитанных кровью и прилипших к обезображенному телу. Относительно сохранились лишь кисти рук и ноги до колен. Медведев подумал, что даже если бы он был знаком с этим человеком при жизни, вряд ли сейчас узнал бы его.

Осмотр аркана ничего не добавил — крепкий, добротный, хорошо сплетенный — такой можно купить на любом торге в любом городке у первого встречного татарина, торгующего лошадьми и сбруей.

Медведев оставил покойника на скамье в доме, снова прикрыв его тело полуистлевшими тряпками, вышел на свежий воздух и, усевшись на лавочку, углубился в чтение свой жалованной грамоты. Сейчас его особенно интересовало место, где говорилось о рубежах имения Березки.

Выяснилось, что на севере и востоке лежат медынские земли и граница с ними: на севере — какое-то Черное болото, а на востоке — Черный ручей (ага, это там, где его вчера так любезно встретили). В пяти верстах к юго-востоку проходит граница с владениями Преображенского монастыря и прямо за межой сам монастырь (вот откуда доносился вчера звон колокола!). Южный и юго-западный рубеж — река Угра, на том берегу которой все земли относятся к Великому княжеству Литовскому, и, согласно грамоте, принадлежат князю Бельскому (без указания имени). Ну и, наконец, землями на северо-западе владеет некий Федор Лукич Картымазов, а земли пожалованы ему за верную службу удельным князем Борисом Васильевичем Волоцким, младшим братом Великого Московского князя, и до раздельной межи семь верст расстояния, причем особо отмечено, что владения дворянина Василия Медведева кончаются у брода через Угру, «каковой брод обоими вышеназванными дворянами может быть употребляем на равных правах для перехода через рубеж по государевой надобности».

Оттуда ночью доносился лай собак, и вчерашнее зарево пылало именно там — на северо-западе.

Медведев оседлал Малыша, заботливо осмотрел свое боевое снаряжение и направился в ту сторону по хорошо утоптанной дороге, идущей вдоль берега реки. По этой дороге проскакал вчера туда и обратно конный отряд, и Медведев подумал, что, быть может, человек, которого он едет навестить, лежит сейчас на черной обгоревшей скамье в оставшемся позади доме.

Совсем недалеко, в какой-то половине версты, он обнаружил остатки деревни, где, должно быть, некогда жили те самые «люди тяглые, слободичи и данники». Деревня была сожжена, видимо, прошлой осенью вместе с господским домом и теперь выглядела, как большой квадратный пустырь среди обгоревшего леса, где еще угадывались пять-шесть прямоугольников бывших изб, чуть позади простиралось довольно большое поле, отвоеванное у дикой пущи живущими здесь когда-то крестьянами, которые, вероятно, выращивали на нем все, что нужно для пропитания, да вдали, плавно опускаясь к Угре, тянулся большой заливной луг; где они пасли свой и хозяйский скот. Все выглядело заброшенным, диким, и казалось, никогда уже ничто не возродится в этом пустынном месте, но Медведев осматривал свои владения с невозмутимым спокойствием — он не раз видел в донских степях начисто разоренные поселения, в которых уже через год снова кипела и бурлила жизнь, — стоило только вернуться людям.

Мрачный горелый лес, куда даже птицы не залетали, тянулся еще с полверсты, а за ним от основной дороги, по которой ехал Медведев, направо, в непроходимую лесную чащу уходила еще одна, та, что остановила когда-то полыхавший здесь пожар, — дальше живой лес снова щебетал птичьими голосами. Эта неизвестно куда ведущая дорога не была упомянута в грамоте, но ею пользовались довольно часто, и колея обоза, проехавшего под утро, сворачивала именно сюда.

Главный путь по-прежнему тянулся вдоль берега Угры, которая, оправдывая свое название и извиваясь угрем, то далеко убегала от дороги, то внезапно поблескивала рядом за деревьями, и спустя час Медведев достиг брода на северо-западной границе своих владений. Неглубокая в этом месте река разлилась широким плесом и затопила большой луг. Василий направился прямо по мелкой воде, завидев впереди на пригорке продолжение дороги.

На том берегу Угры, на землях Великого княжества Литовского, виднелось несколько изб среди леса, поднимался дым из труб и бродили берегом стреноженные кони.

За лугом пошел пригорок — здесь начинались владения Картымазова, и Медведев на всякий случай поехал осторожнее. За пригорком потянулись обработанные поля, затем снова лес, но нигде не было видно ни души, и Василий стал уже подозревать, что вчерашней ночью здесь перебили всех жителей, как увидел впереди с полдюжины мужиков, которые рубили сосны и, очистив от веток, грузили на телеги. Завидев незнакомого всадника, они сразу бросили работу и сбились в кучку, держа наготове острые топоры.

Медведев спокойно подъехал ближе, дружелюбно поздоровался, узнал от них, что до хозяйского дома осталось всего две версты, и, ни о чем больше не спрашивая, двинулся дальше. Он ни разу не оглянулся, но хорошо слышал, как мужики негромко переговорили, быстро выпрягли одного коня, и кто-то поехал лесом в обход, очевидно, предупредить о приближении незнакомца.

Через полчаса Василий въехал в дубраву. Где-то впереди лаяли собаки, и ветер доносил запах дыма и гари.

За дубравой на излучине реки ему открылось печальное зрелище. В центре широкой овальной поляны, окруженной лесом, еще дымились остатки большого дома, несколько соседних крестьянских изб и небольшая церквушка тоже обратились в пепелище, по всей поляне валялись обуглившиеся бревна, — наверно, долго их растаскивали, чтобы преградить огню путь к лесу и остальным жилищам, — а среди беспорядочно разбросанной повсюду домашней утвари сновало множество псов и бегали ребятишки. Несколько домов, стоящих подальше, уцелели.

Медведев проехал мимо пятерых покойников, — их тела оплакивали женщины, мимо двух мужиков, строгавших доски, и еще двух, что сколачивали очередной свежий гроб, и, наконец, приблизился к телеге с бревнами, которую разгружали человек шесть.

Ими командовал невысокий сухонький лысый мужчина лет сорока с коротко подстриженными седыми усами и, вопреки московскому обычаю, без бороды.

Медведев поздоровался, но никто ему не ответил — все делали вид, что поглощены работой и не замечают его.

Василий подождал, пока сгрузят последнее бревно, и обратился к лысому мужчине, который стоял к нему спиной:

— Мне надо повидать Федора Лукича Картымазова.

В то же мгновенье несколько людей выхватили спрятанные за бревнами самострелы, у остальных откуда ни возьмись тоже появилось оружие, и теперь на Медведева со всех сторон смотрели острые наконечники копий, стрел и рогатин.

Лысый мужчина медленно повернулся на каблуках.

— Я Картымазов.

Лицо усталое, в чуть прищуренных, покрасневших от бессонницы и дыма глазах кроется страдание, но взгляд холодный и твердый, а голос спокойный и слегка насмешливый.

— А я — ваш сосед, хозяин Березок, — просто сказал Василий. — Не надо ли чем-нибудь помочь?

Картымазов помолчал, пристально разглядывая Медведева, потом холодно сказал:

— Мой сосед, хозяин Березок, а также его жена и дети покоятся вон там, на моем кладбище, за церквушкой, что сгорела сегодня ночью. Я схоронил их своими руками прошлой осенью.

Медведев осторожно, не делая резких движений, вынул из-под кожана грамоту и протянул Картымазову.

Картымазов тщательно рассмотрел великокняжескую печать и подпись, внимательно прочел грамоту от начала до конца, аккуратно свернул и протянул обратно, кивнув головой своим людям. Те отложили оружие и молча продолжили прерванную работу.

— Рад познакомиться, Василий. Надеюсь, ты не обижен. Такое время и такое место… Впрочем, скоро сам все поймешь. Пойдем.

Медведев спешился и направился следом за Картымазовым. Возле одного из уцелевших крестьянских домов стоял под деревом грубо сколоченный стол с двумя лавками по обе стороны.

— Прости, что не могу принять в своем доме, — ночью его сожгли.

Он жестом предложил Медведеву сесть и окликнул проходившую мимо заплаканную девушку:

— Зинаида! Меду кувшин. Да поживее. И перестань реветь — слезами горю не поможешь.

Девушка кивнула и побежала, вытирая на ходу слезы. Картымазов, глядя ей вслед, вздохнул и повернулся к Василию:

— Видел свои владения?

Медведев кивнул.

— Что намерен делать?

— Для начала очищу свою землю от всякого сброда, а там поглядим.

Картымазов насмешливо улыбнулся.

— Сколько у тебя людей?

— Ни одного.

Картымазов перестал улыбаться и теперь смотрел на Медведева как-то странно.

— Откуда приехал?

— С южного рубежа.

— Что делал?

— Дрался.

— Долго?

— Десять лет.

Взгляд Картымазова стал недоверчивым.

— Тебе от роду едва семнадцать.

— Мне двадцать. Скоро будет. И с десяти я в седле.

— Знатные родители?

— Нет. Сирота.

— За что пожалован Березками?

— Был в новгородском походе.

— А зачем пожалован?

Медведев слегка пожал плечами.

— Не знаю.

Картымазов прищурился.

— Ясно. Приехал сегодня?

— Вчера.

— Встретили?

— Да..

— И что?

— Двое остались на дороге.

— Хорошо. Будешь жить у меня.

— Спасибо, но откажусь. Надо заниматься своим имением.

— Значит, завтра пошлю мужиков хоронить твое тело. Если найдут.

— Федор Лукич, я ответил на все твои вопросы. Позволь теперь мне спросить.

— Отвечу прямо.

— Кто и за что убил прежнего хозяина Березок?

— Точно неизвестно. Свидетелей не было. Из тридцати семи обитателей, включая женщин и детей, волею Господа в живых осталось только двое: мужик, которого Михайлов — так звали прежнего хозяина — накануне отпустил в соседнюю деревню, но с тех пор никто его больше никогда не видел, да глубокий старик, который в то утро был в роще и, увидев сквозь деревья нападение, сразу бросился бежать через лес к нам, в Картымазовку. Он не успел распознать никого из напавших, а пока сюда дотащился, было поздно. Я быстро собрал людей, и мы помчались на помощь однако нашли только трупы. Были убиты все, даже дети.

Полагаю, что это дело рук людей Бельских. Причин хватало. Дело в том, что когда-то Михайлов был дворянином старого князя Ивана Владимировича — отца нынешних Бельских. Он-то и пожаловал его Березками. Рубеж в то время проходил чуть севернее, и это имение было в пределах Великого княжества Литовского. Когда старый князь умер, Михайлов, опасаясь, что наследники Бельского могут отобрать у него земли, ни слова им не говоря, отправился в Москву и поклялся служить нашему государю. Так Березки отошли к Великому княжеству Московскому. Это обидело детей Бельского. Конечно, вольный дворянин может служить кому хочет и распоряжаться своими землями как угодно, и если бы покойный Михайлов был человеком более тонким, гибким и дальновидным, он, наверно, сумел бы поддержать с детьми старого князя добрые отношения и разойтись с ними по-хорошему. Однако порой, — прости меня, Господи, что так усопшего поминаю, — бывал он весьма дерзок и самоуверен. Такие здесь долго не живут. Ну, в общем, я схоронил всех обитателей Березок на своем кладбище и отправил великому князю грамоту, в которой сообщил обо всем, что произошло…

Зинаида поставила на стол кувшин с медом, два серебряных кубка и, поклонившись, ушла. Картымазов наполнил кубки и тут же залпом выпил свой. Медведев отпил маленький глоток.

— В моей грамоте написано, что имение Синий Лог, лежащее напротив Березок по ту сторону Угры, принадлежит князю Бельскому.

— Князей Бельских двое. Старший — Федор и младший — Семен. И еще у них есть четверо сестер. Синий Лог принадлежал князю Федору Бельскому два года назад. Потом хозяйкой стала его сестра — Агнешка Ходкевич, А с прошлого года им владеет младший брат Федора — князь Семен Иванович Бельский. Скверный человек. Жестокий. Коварный. Изменчивый. Наверно, потому получил кличку «Иуда». Сам он здесь, по-моему, никогда не был — что Бельским какой-то жалкий клочок земли на Угре! — у них огромные владения в глубине Литвы, не считая родовой отчины — Бельского княжества, что лежит в Смоленской земле. Однако за Синий Лог наследники старого князя почему-то постоянно между собой дерутся, отнимая его друг у друга. А уж когда его недавно стал держать именем князя Семена некий Ян Кожух Кроткий, так и вовсе сладу не стало. Раньше они между собой дрались, а теперь и на нас стали наезжать. Но такого, как сегодня ночью, давно не было. Пожалуй, с прошлого года, со времен гибели Михайлова.

Он замолчал.

Медведев внимательно смотрел на него.

— А ты, Федор Лукич, из людей этого Кожуха Кроткого многих знаешь?

— Некоторых. А что?

— Есть ли у них кто-нибудь по имени Степан?

Картымазов подумал.

— Нет, не припомню. Они там часто меняются. Приезжают, уезжают…

На крыльцо вышла красивая женщина лет тридцати пяти, а следом пятнадцатилетний мальчик.

— Это Василий Медведев, отныне владелец Березок, наш новый сосед. Моя жена — Василиса Петровна, мой сын Петр, — представил Картымазов.

Медведев встал и поклонился.

Мальчик посмотрел на Медведева с любопытством и ответил вежливым поклоном, а Василиса Петровна лишь едва кивнула, и в ее глазах Василий заметил такое же, как у мужа, выражение боли и страдания.

— Феденька, — тихо сказала она, — я боюсь, у Филиппа началась горячка. Он впал в беспамятство, кричит в бреду и рвется на поиски. Мы с Петей не можем с ним сладить.

— Я сейчас вернусь, — сказал Картымазов Василию и вслед за женой быстро вошел в дом.

Медведев задумчиво вертел серебряный кубок, разглядывая чеканку.

Из дома донеслись приглушенные крики и как будто шум борьбы; сильный, молодой голос требовал: «Пустите меня!», Картымазов резко и повелительно крикнул: «Филипп!» — и все стихло.

Через несколько минут Картымазов вышел из дома спокойный, но побледневший, налил полный кубок меда и снова залпом выпил.

— Ночью увезли мою дочь, — тихо сказал он. — Я не знаю, как это могло случиться… О нападении нас предупредили. Казалось, мы были готовы. Приехал Филипп Бартенев со своими лучшими людьми. Это жених Настеньки… моей дочери. Всех женщин и детей мы спрятали в землянке на окраине леса. Их охранял Филипп. В начале атаки мы сразу убили двоих, и я был уверен, что основной удар придется сюда, если грабить — так хозяйский дом. Действительно, сперва все так и выглядело — они ударили всей своей мощью и стали швырять за частокол головешки, чтобы выкурить нас со двора. Я подумал, что сейчас начнется основной приступ, и собрал всех на защиту дома. Но тут они внезапно отступили и неожиданно обрушились на землянку, где были женщины и дети. Когда мы сообразили, в чем дело, и бросились на помощь, было уже поздно. Филипп не мог устоять против дюжины нападающих, хотя он очень смелый и сильный парень — на моих глазах он разрубил одного до пояса, и это со стрелой, которая застряла у самого сердца! Но долго так не могло продолжаться — Филипп упал, они ворвались в землянку, схватили Настеньку и тут же ускакали, никого больше не тронув и ничего не взяв. Только тогда я понял, что было истинной целью нападения. Но к этому времени мы были совершенно обессилены. В погоню пускаться не с кем — пятеро убитых и семеро с тяжелыми ранами… Дом пылает, женщины и дети кричат…

Картымазов замолчал и отвернулся.

Медведев обдумывал его рассказ.

Это не вся правда. «О нападении нас предупредили. Кто? И почему тогда не предупредили о цели нападения?»

— То были люди Кожуха?

— Не могу утверждать точно. Из тех, кого разглядел в бою, никого прежде не видел. У четверых убитых не нашли ничего, что подсказало бы, кто они. И все же я уверен — это его люди.

— Почему?

— Больше некому.

— А это не могли быть… те, из лесу, что меня встречали?

— Нет, что ты! — убежденно возразил Картымазов. — Они нас не трогают. Даже иногда помогают.

Медведев внимательно посмотрел на него. Вот как?

— А кто они… эти люди в моем лесу?

— В твоем? — насмешливо переспросил Картымазов. — Даже Михайлов с его гордыней не смел считать этот лес своим. Вначале, правда, делал попытки выкурить их оттуда, но потом смирился. Как все в округе. Это Татий лес, Василий, — не твой. И так, видимо, будет, пока они сами не уйдут.

— А кто там командует?

— Некий Антип Русинов. За его голову государь наш, великий князь, назначил высокую награду, но уже пятый год как Антип здесь, а я как-то не встречал охотников получить эту награду. Нам, мелким дворянам, самим не справиться, а из Медыни слать людей на верную гибель не хотят, и правильно делают. У Антипа большой, сильный отряд, его люди знают здесь каждую кочку и каждую тропку — попробуй разыщи их в непроходимых топях Черного болота да в непролазной гуще Старого бора! — Картымазов помолчал. — Есть и другие причины — со временем сам поймешь. Мы их не трогаем, и они нас сильно не обижают, если не считать, что осенью собирают с каждого имения в округе дань хлебом, мясом, солью, мехами, вполне, впрочем, умеренную.

— Значит, пять лет вы покорно позволяете себя грабить?

Картымазов побагровел.

— Вот что, Василий, — ты еще очень юн и потому я тебя прощаю. Ты первый день в этих краях, а мы здесь жизнь прожили. Ты еще многого не понимаешь. Вот поживешь с годик, и коли жив будешь, мы с тобой об этом потолкуем.

Искорки гнева сверкали в глазах Картымазова.

Медведев улыбнулся.

— Ладно. Поживу с недельку, тогда и потолкуем. Глядишь, к тому времени и Татий лес опустеет…

Картымазов с досадой пожал плечами. Медведев переменил тему.

— Скажи, Федор Лукич, а из твоих людей никто вчера не пропал?

— Кроме дочери — никто.

— Значит, все люди твои и Филиппа как живые, так и мертвые, остались здесь?.

— Да, конечно. Мы бы сразу заметили, если б кого-то недоставало. А почему ты спрашиваешь?

— Те, кто на тебя напал, возвращались обратно мимо моего дома, когда я туда приехал. Меня они не видели, но я разглядел их хорошо. Один из них вез девушку, закутанную в покрывало.

Картымазов схватил Медведева за руку.

— Ты их видел? Они проехали мимо Березок?

Значит, переправились через Угру где-то в границах твоей земли и тем же путем вернулись. Я так и думал! Они повезли ее в Синий Лог и там спрячут. Рано утром я послал туда нашего священника, отца Дмитрия. Разумеется, ему сказали, что ничего не знают о ночном набеге, а войти за ворота не позволили, но он успел разглядеть во дворе нескольких раненых и уверен, что они были из числа нападавших. Я с минуты на минуту жду письма с условиями выкупа — это единственное объяснение ночного набега. Честно признаться — я сперва принял тебя за их гонца с письмом о выкупе…

— Это еще не все, — продолжал Медведев. — У ворот моего дома они оставили тело мертвого мужчины. Но он был убит гораздо раньше ударом сабли в спину.

— Вот как? — удивился Картымазов. — Это странно. Впрочем, они вполне могли бросить кого-то из своих. У Кожуха-Кроткого служит всякий сброд, возможно, и свели меж собой при случае какие-нибудь старые счеты…

Медведев задумался.

В доме раздался грохот и короткий женский крик. Внезапно резко распахнулась тяжелая дубовая дверь, с силой ударилась о стену и упала, сорвавшись с петель. На пороге появился молодой человек огромного роста и могучего телосложения. Он стоял, упираясь головой в притолоку, и казалось, хотел мощными руками раздвинуть тесную раму двери — рама затрещала, а на белом полотне, плотно обтягивающем его широкую грудь, стало быстро расплываться огромное кровавое пятно. Невидящими, воспаленными глазами он глядел в пространство, хрипло, тяжело дыша, и вдруг яростно крикнул голосом, от звука которого зазвенели серебряные кубки на столе:

— Коня мне! Коня!

И рухнул с крыльца.

Картымазов и Медведев едва успели подхватить тяжелое, бесчувственное тело; выбежали Василиса Петровна и Петр, бросились на помощь люди со двора, и человек пять с трудом отнесли раненого обратно в дом.

Через несколько минут вернулся угрюмый Картымазов.

— Нельзя отойти от Филиппа. Я боюсь за него. Рана нехорошая — пробита грудь. Петруша, — обратился он к сыну, — отыщи Аннину, если она вернулась, и скажи, чтобы шла к Филиппу.

Они подошли к дереву, у которого был привязан Малыш. Несмотря на массу забот, люди Картымазова не забыли покормить и напоить коня.

Медведев расстегнул один из многочисленных мешочков на своем поясе, достал оттуда небольшой, твердый шарик и протянул Картымазову.

— Разотри в порошок, сделай мазь на жиру и нанеси по краям раны. Это дал мне один грек — большой мастер по всем военным делам. Отменное средство при таких ранениях. На себе испытал. А что до моего покойника… Кем бы он ни был, я хочу схоронить его, как подобает. Не можешь ли ты прислать ко мне своего священника, о котором упоминал?

— Он только что отправился в Боровск передать великокняжескому наместнику воеводе Образцу мое письмо о ночном нападении и нанять мастеров для постройки новой церкви. Но к вечеру вернется, чтобы отпеть наших усопших. Сделаем так: я пошлю своих людей, они привезут тело к нам, и схороним вместе со всеми.

— Этот человек упокоился на моей земле, — сказал Медведев, — и я хочу, чтобы он был там похоронен. Если можно, пусть твои люди привезут мне до вечера гроб и лопату.

— Хорошо, прикажу. А на ночь приезжай ко мне, слышишь!

Медведев улыбнулся.

— Спасибо, но пора привыкать к своему дому.

— Ты безумец, Василий! Не сердись, что зову без отчества — по годам ты как сын мне, и я буду огорчен, когда тебя убьют. Очень жаль! — быть может, стали бы хорошими соседями.

Медведев беззаботно рассмеялся и вскочил в седло.

— Не убьют. А хорошими соседями мы непременно станем — вот увидишь!

— Загляни завтра! — крикнул вслед Картымазов, но Василий уже скакал во весь дух…

Через час он был на своих землях.

День клонился ко второй половине, пора было подумать об обеде, и Медведев, свернув с дороги, углубился в лес, высматривая следы. Вскоре он обнаружил неприметную звериную тропку и, выбрав тонкую охотничью стрелу, подстрелил маленькую косулю.

Перекинув добычу через круп коня, он уже возвращался к дороге, когда его внимание привлек яростный птичий гомон невдалеке.

Василий тихонько подъехал к большой поляне и укрылся за густой разлапистой елью, наблюдая, как высоко в небе величаво кружит большой коршун, выбирая себе добычу, а внизу стая малых пичуг затеяла громкую свару, не подозревая о смертельной опасности. Эта сцена навела Медведева на философские размышления, но тут его внимание привлек тихий шелест веток в кустах справа: кто-то очень осторожно приближался к поляне. Густая ель хорошо скрывала Медведева, но одновременно мешала рассмотреть всадника. Этот всадник осторожно проехал с другой стороны ели, в двух шагах от Медведева, не заметив его, и, двинувшись чуть вперед на поляну, остановился, тоже наблюдая за коршуном. Хвост его лошади был всего в нескольких саженях от морды Малыша, ветви ели уже не мешали, и Медведев, по крайней мере со спины, мог хорошо разглядеть всадника.

По-видимому, это был совсем молодой человек, скорее всего мальчик. Он был одет в богатый литовский охотничий костюм из черного бархата с туго затянутым черным поясом, прошитым серебряной нитью, голову покрывала шапка из черного соболя; колчан с десятком стрел хорошей работы изготовлен из черной кожи, небольшая сабля пряталась в черных ножнах, ну и конь был тоже абсолютно черной масти, а по обе стороны крупа коня свешивалась привязанная к седлу убитая косуля, точно такая же, как у Медведева.

Коршун выбрал добычу и, сложив крылья, камнем обрушился вниз.

Всадник, стоящий впереди, одним точным движением опытного, хорошо тренированного стрелка выхватил лук одновременно со стрелой и туго натянул тетиву. Коршун, все убыстряя падение, летел вниз, тетива мелодично зазвенела, и точно на середине пути стрела пронзила коршуна насквозь. Он так и продолжал падать, пока не скрылся в кустах, откуда с криком вылетела испуганная куропатка.

— Прекрасный выстрел — прямо в сердце! — одобрительно сказал Медведев.

Всадник мгновенно поднял коня на дыбы, развернулся, уронив от резкого движения шапку, и пышные светлые волосы рассыпались по плечам.

Медведев остолбенел.

Это была девушка. Совсем молоденькая девушка.

Несколько секунд они стояли неподвижно, изумленно глядя друг на друга, потом девушка резко свесилась с седла, подхватила шапку, развернула коня, промчалась по поляне и скрылась в чаще.

Это случилось в первый же день пребывания Медведева на своей земле.

Это был прекрасный выстрел.

Прямо в сердце.