Глава десятая
"Самое грязное и кровавое дело…"
Медведеву показалось, что еще не успел сомкнуть глаз, как его уже разбудили, хотя на самом деле прошло около шести часов.
Со стороны Картымазовки к дому медленно приближался большой обоз, и его никак нельзя было принять за разбойничий — казалось, просто богатый литовский вельможа переезжает на лето с семьей и слугами из одного своего имения в другое. Впереди на черном коне в дорогой сбруе степенно и неторопливо ехал одетый богато и нарядно Антип, за ним двое молодых людей в роли оруженосцев, потом изящная, запряженная четверкой лошадей карета, изготовленная, несомненно, одним из лучших фряжских каретников, а в карете — Варежка, казавшаяся намного старше из-за прически и роскошного парчового платья, которое не постыдилась бы надеть королевская дочь, и рядом с ней какая-то разбойничья жена, ни дать ни взять, придворная дама. Следом чинно двигались две дюжины всадников, одетых как мелкие дворяне и слуги, затем с десяток груженных доверху тяжелых возов с каким-то скарбом, плотно упакованным и тщательно прикрытым от любопытных глаз плотной декоративной тканью, и совсем позади, отстав на приличное расстояние, тащились как бы ничем не связанные с богатым караваном пять скромных крестьянских телег, телег же, впрочем, нагруженных доверху и тщательно прикрытых; на телегах этих кроме скарба находились еще женщины и дети, некоторые из них держали в руках плетенные из прутьев клетки с домашней птицей, а в одной такой клетке, на коленях у девочки, Медведев увидел даже кошку с целым выводком котят. К телегам были привязаны вожжи, или неторопливо двигались верхом небогато, но добротно одетые, вполне приличные и почтенные бородатые мужики, которых никак нельзя было бы заподозрить в каких-либо незаконных, нечестивых или не угодных Господу делах.
Вот эти-то пять телег и въехали во двор медведевского дома — разумеется, через ворота — и скромно расположилась тут же, как бы опасаясь подъехать ближе, в то время как основной обоз миновал двор и остановился подальше на дороге.
Антип отдал какие-то распоряжения и спешился у колодца.
Он вежливо поклонился Картымазову, который ответил на его поклон сдержанным кивком, и обратился к Андрею:
— Я хочу попросить у тебя прощения за все неудобства, которые тебе пришлось перенести, — сказал он. — Знакомство с тобой — честь и удовольствие; из всех пленников, которые когда-либо у меня были, ты оказался самым мужественным, порядочным и благородным. Кроме того, ты оказал мне огромную услугу, занимаясь с Варежкой, — тебе известно мое намерение отдать ее на учебу и воспитание в хороший женский монастырь и теперь, благодаря тебе, она к этому блестяще подготовлена. Позволь мне отблагодарить тебя за это, — Антип зубами снял с пальца своей единственной руки золотой перстень с ярко блеснувшим на солнце камнем и протянул Андрею. — Это один из пяти самых дорогих камней во всем Литовском княжестве, оправленный в чистейшее золото, остальные четыре находятся в королевской казне. Прими его от меня в знак признательности.
— Твоя дочь — умная, способная девочка с тонкой и чувствительной душой. Я хотел помочь ей лучше понять окружающий мир, чтобы она могла вырваться из того ужасного окружения, в котором она сейчас живет и где ей совершенно не место. А что до этого, — Андрей небрежно кивнул в сторону протянутой с перстнем руки Антипа, — я не считаю для себя возможным принимать какие бы то ни было подарки от вора и убийцы, единственно достойное место которого — виселица.
Антип несколько секунд внимательно смотрел в суровые глаза Андрея, потом медленно отвел притянутую руку в сторону.
— Насчет единственно достойного места ты, быть может, и прав, — сказал он, — но все же я хочу, чтобы ты поверил, что моя благодарность по отношению к тебе искренна и столь же глубока, как этот колодец.
Он разжал пальцы, и в наступившей тишине было слышно, как из глубины колодца донесся легкий всплеск.
Антип улыбнулся князю Андрею и повернулся к Медведеву.
— А теперь, если позволишь, Василий Иванович, я хотел бы переговорить с тобой наедине.
— Прошу, — указал Медведев на крыльцо и поднялся первым. Тяжелая стрела все еще торчала в дверном косяке, и с нее белыми сережками свисали две ленточки бересты.
— А ты, я вижу; не прочел ответ на свое послание, — лукаво прищурившись, сказал Медведев.
Антип размотал обе ленточки и прочел вслух поочередно:
— "Если до рассвета ты навсегда не покинешь этих мест, следующего восхода тебе уже не видать. Антип Русинов". "Когда наступит следующий восход, Татьего леса уже не будет. Василий Медведев". — Антип покивал головой и снисходительно улыбнулся. — Мне не нужно было это читать. Я был уверен, что ты поступишь именно так. Ну, не ужели ты всерьез думаешь, что мы успели собраться за эти несколько часов? Да мы уже месяц как готовились к отъезду, но мне мешали некоторые люди в моем отряде. Одни — слишком мягкие, другие слишком жестокие. Надо было как-то решить эту проблему. И ты блестяще справился с этим. Ты избавил меня и от тех и от других.
Медведев ощутил острый укол самолюбия.
Неужели это правда? Неужели так легко можно просчитать наперед все мои действия. Нет, не мог он знать, не мог! Просто проиграл, а теперь оправдывается…
Они вошли в единственную комнату дома с дырой в потолке, сквозь которую теперь падал пыльный луч полуденного солнца. Василий жестом предложил Антипу сесть на лавку, но тот отрицательно покачал головой, и Медведев тоже остался стоять.
— Один вдовец, один холостяк, четыре семьи, — сказал Антип. — Это те, кто захотел остаться здесь и служить тебе. Они все вольные люди в большинстве с разоренных порубежными войнами окрестных земель и пришли в мой отряд добровольно, но их тяготило наше ремесло, а потому они охотно приняли твое предложение. Я знаю, что ты человек словами посему прошу, чтобы ты пообещал мне следующее: пусть никто и никогда не узнает о том, что они были со мной, ибо их может ждать серьезное наказание вплоть до пыток и смерти. Кроме тебя, об их прошлом будут знать только Картымазов и князь Андрей, но я уверен, что они сохранят эту тайну.
— Да, разумеется, — кивнул Медведев, — насчет меня ты можешь быть спокоен, я уже передавал им такое обещание через Николу.
— Спасибо, — сказал Антип и протянул Василию несколько свернутых в трубку листов пергамента. — Здесь ты найдешь подробные сведения о каждом из этих людей, кто они, откуда и так далее, а кроме того, мои наблюдения и советы, как и где их лучше использовать.
— Благодарю, с удовольствием прочту. — Медведев принял сверток и спрятал за пазухой.
— И последнее, — сказал Антип. — Каждому из этих людей я справедливо выделил его долю добычи, которая заработана тяжелым трудом и постоянным риском своей жизнью. Чтобы избежать кривотолков, я выдал каждому его долю золотыми монетами. Ни у кого из них нет ни одной вещи, которую можно было бы опознать как похищенную. Кроме личного имущества, лошадей, кое-какой домашней живности и этих денег, у них ничего нет, Я надеюсь, ты не будешь возражать, — Антип окинул взглядом — запущенную полуразрушенную комнату, — деньги вам сейчас очень пригодятся.
— Мы поговорим с ними об этом, — сказал Василий. — А теперь я просил бы тебя ответить на несколько моих вопросов.
— Слушаю.
— Кто напал на Картымазова?
— Ян Кожух Кроткий со своими людьми.
— Что это за человек?
— Разбойник и тать, — невозмутимо ответил Антип. — Дворянин князя Семена Бельского и управляет имением от его имени.
— Есть у него там некий Степан. Что ты о нем знаешь?
— Степан? Нет, не слыхал про такого.
— В ту ночь, когда я приехал, ты был у них?
— Да. Нам донесли, что Кожух со своими лучшими людьми куда-то отправился, и мы решили немедленно воспользоваться случаем. Я не знал, что он двинулся в Картымазовку, и примерно в тоже время, когда они были здесь, мы напали на Синий Лог. Там остались не лучшие люди из его отряда, кроме того, многие были пьяны. Мы без особого труда перебили тех, кто сопротивлялся, остальных заперли и хорошенько потрясли имение. Правда, там ничего особо ценного не было. Так, мелочи. Плывем обратно на пароме, тихо вокруг, луна иногда выглядывает, и вдруг видим: переправляются люди Кожуха вплавь через Угру в двухстах саженях. Не заметили нас. Не знал я тогда, что они дочку у Картымазова увезли. А как узнал наутро, сразу понял: все! Надо немедля отсюда уходить. Началось.
— Что началось?
— Самое грязное и кровавое дело на свете. Политика.
— Не понимаю.
— Уж будто бы! Не видать Картымазову дочки, пока не перейдет со всей своей землей на службу к Семену Бельскому. А потом и к тебе с этим придут. На то ведь и дают такого покроя людям землю на рубеже, чтобы они у соседей по кусочку отщипывали и себе добавляли.
— Вот как?
Антип насмешливо прищурился.
— Будя прикидываться. Сам-то каков? Думаешь, я не знаю, зачем тебя сюда великий князь Иван Васильевич, государь наш родимый, прислал?! Да ведь за тем же. Я сразу это понял, как только ты ручей пересек и мне донесли, что ты там натворил. И то удивляюсь, что так поздно спохватились московиты. А ты думаешь, почему я так вольготно тут жил? Неужто всерьез можно поверить, что я был так неуловим в этих болотах? Да стоило им послать из Медыни один хорошо вооруженный отряд — и мне конец. А почему же они не посылали, не слыша многочисленных жалоб на бесчинства и грабежи этих злых разбойников, поступающие с той и другой стороны? А? Угадай. Им было выгодно мое здесь присутствие! Так что хочешь не хочешь, а выходит теперь таю я — на ту сторону в Литву, а ты, стало быть, потихоньку за мной.
Ссора за ссорой, стычка за стычкой, имение за имением, глядишь, и как-то незаметно рубеж верст на двадцать уже отодвинулся. Вот какая политика уже много лет царит в этих краях. А будешь неисправно действовать, чуть что неловко исполнишь — пожалуется на тебя король Казимир великому князю, великий князья тут же тебя как разбойника и убивца на плаху, а сам лицемерно обнимать короля — да ведь братья мы с тобой, ибо все короли — братья, и никакого зла я против тебя не держу, да вот людишки мне скверные попались — видишь, что творят, негодные. Но мы их накажем, ох, накажем. Двадцать лет назад я был точно таким, как ты сейчас, Василий. И это, — Антип потряс обрубком руки, — на службе великому князю. И жену любимую потерял тоже на службе, а за то, что дочь, когда еще младенцем была, спас — казнить собирались. Но в последнюю минуту удалось мне бежать, и тогда я поклялся, что больше никому, кроме себя самого и своей дочери, служить никогда не буду. Ну да ладно, пора мне. А тебе теперь, Василий, за подвиги, которые ты тут ежедневно творил, самому расплачиваться придется. Я ухожу, и отныне Яна Кожуха Кроткого и ему подобных ничего больше удерживать не будет. Так что — держись.
Медведев слушал Антипа очень внимательно.
Неужели он прав? "Убежден, что Господь наш всемилостивый вразумит заблудших, и они вскоре сами поймут, где и с кем им надлежит быть. А если рядом с ними в трудную минуту выбора окажется добрый человек, который поможет мудрым советом," И неужто Картымазов тоже прав? "Меч живет хмельной минутой схватки, меч не думает о завтрашнем дне. Погоди немного, позже сам все поймешь…"
Много лет спустя, вспоминая эту минуту, Медведеву пришло в голову, что, наверно, именно тогда он впервые начал понимать, что весь его огромный воинский опыт, его искусство убивать, оставаясь самому живым, весь неисчерпаемый арсенал хитростей, уловок и приемов оказывается порой совершенно беспомощным перед ежедневной будничной обязанностью обыкновенно по-человечески жить в этом невероятно сложном, запутанном и полным противоречий мире, где все на самом деле оказывается совсем не таким, каким кажется на первый взгляд.
— Я подумаю обо всем, что ты сказал, — произнес Медведев, — И знай если тебе или твоей дочери понадобится помощь, рассчитывай на меня.
— Давно я не слышал добрых слов и, честно говоря, от тебя их ждал меньше всего. Вдвойне спасибо. И ты на меня всегда можешь положиться. Никогда не известно, что может произойти в этой жизни. А пока прощай.
— Я провожу тебя до парома, но сперва поговорим с людьми, которые остаются.
Они вышли из дома и приблизились к телегам у ворот. Мужики сняли шапки и поклонились в пояс, некоторые женщины взволнованно перекрестились. Медведев внимательно оглядел своих первых подданных и негромко заговорил:
— Я еще раз подтверждаю свое обещание сохранить в тайне известную часть вашей жизни, никогда не попрекать вас за нее и не упоминать о ней. В ответ я хочу, чтобы вы все присягнули мне на верность и безусловное выполнение всех моих приказов.
— Будем тебе на том торжественно крест целовать, государь наш, — от имени всех ответил, низко поклонившись, Епифаний.
— С сегодняшнего дня вы начнете новую жизнь. Быть может, опасную — вы лучше меня знаете, что это за место; наверняка полную тяжелого труда — оглянитесь и увидите, сколько предстоит сделать; но, безусловно открытую, честную и благородную. Однако вы, кажется, намерены начать ее с помощью золота, добытого разбоем. Хорошо ли это?
Медведев поймал себя на том, что повторил риторический вопрос великого князя.
Лица мужиков вытянулись, и они напряженно переглянулись. Медведев продолжал:
— Полагаю — так негоже. Я совсем не против богатства, но оно праведно лишь тогда, когда нажито честным трудом, без ущерба ближним нашим. Потому первое мое для вас испытание такое: со мной останутся только те, кто откажется от своей разбойной доли.
Наступила мертвая тишина.
Наконец высокий чернобородый мужик крепкого телосложения, которого Василий раньше не видел, сделал несколько шагов вперед.
— А ты куда это, Гридя? — взволнованно спросил его Епифаний.
Гридя вынул из-за пазухи довольно объемистый тяжелый кожаный мешочек и, бросив его на землю, вернулся к телегам. За ним последовали остальные. Епифаний, кряхтя и сопя, последним избавился от своего мешка и виновато развел руками.
— Видишь, вот оно как выходит, Антипушка… Так что извиняй да забирай наши доли обратно, — он горестно вздохнул. — Пущай робятам больше будет. — И вернулся на место, вытирая глаза полой длинного кафтана.
— Нет, — спокойно сказал Антип. — Это ваши деньги, и вы вольны делать с ними что угодно. Хоть в Угру бросьте.
И вдруг в голове Епифания забрезжила мысль.
— А позволь, государь наш хозяин Василий Иванович, слово молвить. Что ж это у нас тут получается, ежели рассудить? Вроде как ничьи выходит деньги-то немалые эти? А ничьи деньги — они ведь чьи? — Он огляделся, но никто не ответил. — Вот то-то. Ничьи деньги — деньги Боговы. Давайте мы Господу нашему да пресвятой заступнице Богородице и Сыну и Духу Святому их и отдадим. Давайте-ка наймем мастеров славных, и пусть они нам прямо вот тут на холме, на берегу Угры, добрую церковь для спасения душ наших сирых построят. Чтоб было нам где грехи наши тяжкие замаливать да за будущее детей наших заступников святых просить.
— Ну что ж, — после секундного колебания сказал Медведев. — Может, это и неплохое решение, тем более что служителя нам уже обещали. Назначаю тебя, Епифаний, казначеем. Деньги пересчитай при всех, сложи вместе да храни как зеницу ока, потому что, как ты сказал, они уже не ваши — Боговы. А теперь попрощайтесь с Антипом и разгружайтесь, а я провожу его до парома.
Те, кто оставался с Медведевым, гурьбой подошли вместе с женщинами и детьми, и каждого крепко обнял и расцеловал разбойничий атаман. Тем временем, отойдя чуть в сторону, Медведев увидел издалека другую, не менее трогательную сцену прощания. Дверцы роскошной кареты распахнулись, оттуда стремительно выбежала одетая, как маленькая принцесса, Варежка и помчалась через луг, увидев гуляющего там князя Андрея. Он присел на корточки, открыв ей навстречу объятия, она бросилась в них и что-то горячо говорила, а он улыбался и кивал головой. Следом за Варежкой из кареты выкатилась кругленькая пухлая женщина; сердито крича и размахивая руками, она бросилась к ним, а Варежка, в последний раз крепко обняв за шею Андрея и весело, звонко смеясь, побежала обратно, увертываясь от толстушки, и так они бегали по лугу, пока не раздался резкий разбойничий свист и все поняли, что настала окончательная пора ехать.
Через час Медведев с Антипом были уже у парома возле монастыря. Василий обратил внимание, что, несмотря на все угрозы Иосифа, игумен беспрепятственно пропустил за рубеж весь разбойничий отряд, который был так тяжел и многочислен, что парому пришлось совершить пять ходок. Правда, еще не успел паром отчалить от берега в третий раз, как из монастыря выехал верхом монах и спешно отправился по медынской дороге. Наблюдая за всем этим и вспоминая разговор Иосифа с игуменом, Медведев подумал, что Иосиф очень скоро узнает о том, что Антип Русинов и его люди покинули земли Великого княжества Московского.
— У нас в лесу землянки остались, — сказал на прощанье Антип. — Могут тебе когда-нибудь пригодиться. Из моей есть подземный ход за линию просек. И еще — там, у болота, кладбище наше. Хоть грешники да разбойники — а все ж люди были. Я просил тех, кто с тобой остался, чтоб присмотрели за могилками, так ты им в том не препятствуй.
— Будь спокоен.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом оба кивнули головой, и Антип присоединился к своим людям, поджидавшим на пароме.
Медведев наблюдал, как паром медленно переплыл Угру, Антип выехал вперед во главу колонны, и теперь это снова был обоз богатого литовского вельможи, которому вздумалось по весне перебраться в другое имение.
Медведев, стоя на вершине холма, еще долго различал красный платочек, которым махала ему Варежка, высунувшись из окна кареты, и долго махал ей в ответ рукой, пока не поглотил эту маленькую алую точку дремучий и таинственный синий лес на той стороне…