ГЛАВА 21
Квентин, Джош и Элиот внесли Бенедикта по сходням. Смерть налила мальчишечье тело тяжестью, и носильщики спотыкались самым неподобающим образом. Стрела в горле, которую никто не осмелился вынуть, качалась туда-сюда.
Квентин принес из каюты одеяло и укрыл им сложенного на палубу Бенедикта. Бок пульсировал в такт с биением сердца, но Квентин только приветствовал боль.
Стрелу в конце концов извлек Бингл, отломив оперение. Пошел дождь; капли стучали по застывшему лицу Бенедикта, и юношу перенесли в лазарет, хотя никакой лекарь уже не помог бы ему.
— Снимаемся, — проронил Квентин, непонятно к кому обращаясь.
— Ночью-то? — сказал Элиот.
— Не хочу больше здесь оставаться. Ветер попутный — снимаемся.
Квентина не заботило, что официально здесь командует Элиот. Корабль принадлежал ему, и задерживаться на этом острове он не желал. Когда кому-то всаживают в горло стрелу, становится не до игр.
— А пленные? — спросил кто-то.
— Да кому они нужны, отпустите.
— А курс? — поинтересовался Элиот.
— Не знаю, просто хочу убраться отсюда! А ты?
Элиот признался, что тоже не прочь.
Мог ли Квентин лечь в теплую постель теперь, когда Бенедикта уже ничто не могло согреть? Да и к отплытию следовало готовиться. Квентин чуть ли не злился на Бенедикта за то, что тот взял и погиб — ведь как хорошо все было. Но делать нечего: чтобы герой победил, где-то на заднем плане должны пасть тысячи пехотинцев. Арифметика, как сказал тот мертвец в замке. Подбиваешь итог, и все.
Поэтому Квентин, король Волшебников и воинский начальник, помог согнать пленных в кучу и отрядил команду за водой и провизией, хотя стояла темная ночь и лил дождь. Курс без Бенедикта предстояло прокладывать кому-то другому, но это не имело значения, поскольку они все равно не знали, куда идти. Квентин вообще не видел больше смысла продолжать это плавание. Да, им удалось достать шесть волшебных ключей, но поможет ли это Джулии? Восстановит ли Нигделандию? Прекратит ли бурю, качающую часовые деревья? Какая от них польза, от этих ключей? Квентин все время видел перед собой Бенедикта, свернувшегося калачиком, как пытающийся согреться ребенок.
Всю ночь они трудились не покладая рук. Джулия сидела с покойником; человеческий облик медленно возвращался к ней, и траурное платье в кои веки пришлось как раз кстати. Бингл, чья всегдашняя мрачность тоже соответствовала случаю, нес караул на носу «Мунтжака», съежившись под плащом, как подбитая птица.
Квентин, совершая обход, услышал, как он бормочет:
— Нет, хватит. Надо уходить, чтоб никому вреда больше не было. — И счел за благо оставить Бингла в покое.
Когда ненастное небо стало бледнеть, Квентин, промерзший и смертельно усталый, вышел на площадь. Должно быть, живой труп в библиотеке чувствовал себя точно так же. Он еще ни разу не делал того, что ему предстояло, но поручить это не мог никому. С молотком и долотом, взятыми у корабельного плотника, он встал на одно колено у обелиска.
Можно было бы применить чары, но он сейчас не помнил, как это делается, и к магии не хотел прибегать. Хотел сделать это собственными руками. Он приставил долото к камню и начал долбить. Плодом его трудов стали два корявых, но разборчивых слова:
ОСТРОВ БЕНЕДИКТА
На корабле он отдал приказ идти на восток, что и так всем было ясно. Уже в каюте он услышал, как выбирают якорь. Мир накренился, закачался, и Квентин наконец-то уснул.
«Мунтжак» бежал, подгоняемый ледяным шквалом, через пустой океан. Паруса, поддаваясь напору ветра, лишь ускоряли бег, изумрудно-зеленые валы подталкивали корабль под днище, точно им не терпелось наконец избавиться от него. Раньше, если верить Элиоту, чудесные острова попадались на пути чуть ли не ежедневно, теперь ничто не обещало тайн и чудес.
Может быть, острова просто разбегались с дороги, не желая, чтобы неприкасаемые их оскверняли. С корабля ни разу не видели землю — пустота, великая пустота.
На борту, впрочем, одно чудо все-таки состоялось — маленькое, но очень реальное. Через две ночи после гибели Бенедикта Поппи зашла навестить Квентина и осталась у него до утра.
Время для приятных событий было крайне неподходящее… хотя, с другой стороны, кто может это определить? Глубиной их эмоции не отличались. Квентин, застигнутый врасплох, осознал, что хочет Поппи со страшной силой. А что? Она красивая и интеллектом не уступает ему — может, и поумнее будет. И добрая, и весело с ней, когда она чуть-чуть отпускает вожжи, а ее длинные ноги чудесней всего, что Квентин наблюдал в любом из миров.
Кроме того, она обладала тем, в чем Квентин нуждался почти не меньше, чем в физическом забытьи — хотя и его, видит бог, хватило бы: чувством перспективы. Приключения не захватывали ее до конца, и на Филлори ей в глубине души тоже было плевать. В детстве она не мечтала об этой стране и чувствовала себя в ней как туристка. Квентину стало как-то легче в присутствии человека, не принимающего Филлори слишком всерьез. Секс он себе воображал только с Джулией, но ей он в этом отношении не был нужен — и ему, как выяснилось, тоже нужна была не она.
После смерти Элис он не обрекал себя на воздержание, но и не увлекался особенно. То, что он занимался этим не с Элис, делало ее еще более бесповоротно ушедшей. Это означало признать, что она никогда уже не вернется. С Поппи это сознание должно было углубиться и ранить еще больнее, но боль, как ни странно, уменьшилась.
— Может, останешься? — спросил он ее как-то раз. Они сидели на его койке с ногами и ели ланч — рыбу, само собой. — Поживешь с нами в замке. Я знаю, ты на Филлори не помешана, не то что я, но разве тебе не хочется побыть королевой?
Гипотетическое возвращение в Белый Шпиль, с последним ключом или без него, триумфа не обещало. Хорошо, если Поппи будет рядом для моральной поддержки — и аморальной тоже.
— М-мм. — Поппи, вечная сибаритка, посолила и окропила лимонным соком еще трепыхающуюся рыбку. — Романтично звучит.
— Ясное дело. Что может быть романтичнее жизни в замке.
— Ты так говоришь потому, что не жил при монархии. В Австралии вот до сих пор королева есть. Напомни как-нибудь рассказать тебе о конституционном кризисе 1975 года — ровно ничего романтичного.
— Даю слово, что в Белом Шпиле конституционного кризиса не случится. У нас и конституции, кажется, нет — а если и есть, то никто ее не читал.
— Я не знаю, Квентин, надолго ли смогу здесь остаться.
— Но почему? Зачем тебе возвращаться?
— Потому что тот мир реален. В нем вся моя жизнь, все люди, которых я знаю.
— Этот тоже реален. — Квентин прикоснулся губами к ее губам. — Вот, чувствуешь?
— Я не это имела в виду. — Она поставила тарелку на пол, попыталась лечь и стукнулась головой о стену. Койка не была рассчитана на высокого человека, тем более на двоих.
— Знаю, что не это. — Что толку спорить, все равно она не останется. Их отношения, возможно, были такими легкими как раз потому, что он заранее знал исход. Знал, что слишком тесная близость им не грозит. Играл на проигрыш. — И все-таки, что ты там забыла, если серьезно? Диссертацию по дракологии, или как ее там? Не говори только, что у тебя бойфренд есть. — Он положил ее ступню себе на колени. Поппи натерла мозоли, расхаживая по судну босой. Квентин ковырнул одну, и она отдернула ногу.
— Бойфренда нет, а диссертация есть. По драконологии. Извини, если тебе это кажется скучным — меня моя наука вполне устраивает.
— В Филлори, кажется, тоже драконы имеются… хотя не знаю. Ни одного не видел пока.
— Ты не знаешь?
— Не-а. Вот и займись поисками — имеешь шанс получить королевский грант. Твое прошение будет рассмотрено благосклонно, слово даю.
— Я уже четыре главы написала. Не хочу все начинать заново.
— И что такого страшного в нереальности? Многие убить готовы, чтобы оказаться на твоем месте.
— С тобой в постели?
Он задрал ей рубашку, поцеловал плоский, покрытый пушком живот и уточнил:
— В Филлори.
— Знаю, — искренне вздохнула она. — Жаль, что я не из их числа.
Итак, они решили, что Поппи вернется в реальный мир. Прекрасно (то есть не прекрасно, но что поделаешь) — вопрос был в том, как отправить ее туда. Можно было смело положиться на то, что Эмбер когда-нибудь ее выдворит, как всех визитеров — но это могло произойти через много недель или месяцев, а Поппи ждать не хотела. Квентин блаженствовал здесь, как в раю, она томилась, как в ссылке.
Не попробовать ли ключи? Ключ с Крайнего, столь эффективно перенесший Квентина и Джулию на Землю, пропал, но остальные выглядели почти одинаково, отличаясь только размером. Для начала они вышли на палубу с самым большим, найденным на острове Бенедикта — он так и лежал в шкатулке в каюте Квентина. Укладываться не требовалось: у Поппи только и было, что на ней. Джош (Квентин полагал, что тот когда-нибудь тоже захочет вернуться) пока не спешил и договаривался о комнате, которую займет в Белом Шпиле. Вот и хорошо: с Поппи Квентин хотел расстаться в интимной обстановке, наедине.
Ключ пролежал в ларце так долго, что оставил трехзубый оттиск на красном бархате.
— Осторожно, — предупредил Квентин, предлагая его Поппи, как редкостную сигару.
— Тяжелый. — Она повертела его в пальцах, взвесила на руке. — Ух ты. Это не просто золото, это магия. Плотность гораздо больше положенной.
Они посмотрели на ключ, потом друг на друга.
— В прошлый раз я просто поводил ключом по воздуху и нашел скважину. Проще сделать, чем объяснить.
— Ясно, — кивнула Поппи.
— Погоди. — Он взял ее руки в свои. — Я ведь тебя еще не просил как следует. Останься, пожалуйста. Не хочу, чтобы ты уходила.
Она потрясла головой и легонько чмокнула его в губы.
— Не могу. Звони, как будешь в реальности.
Он знал, что она так скажет, но для очистки совести должен был попросить.
Поппи несмело потыкала ключом в воздух. Интересно, знает ли волшебный предмет, что он находится на идущем по морю корабле. Вдруг он застрянет в двери, вырвется из рук Поппи и останется вместе с дверью где-то посреди океана? Квентин наполовину надеялся, что так все и будет, но вышло иначе.
Такие нехитрые штучки древняя магия, как видно, давно отработала. Квентин не слышал щелчка, но рука Поппи встретила какое-то сопротивление в воздушной среде: ключ вошел в скважину. Не отпуская его, Поппи подарила Квентину еще один поцелуй — сладкий-пресладкий — и повернула ключ. Другая ее рука нащупала ручку двери.
Воздух хлынул в открывшуюся щель, уравновешивая давление. Солнце за дверью, как в прошлый раз, не светило — там было темно. Странно было видеть на палубе средь бела дня ломтик ночи. Квентин, стоя за Поппи, попытался что-нибудь разглядеть и ощутил морозное дуновение. Поппи оглянулась: ну как, мол, нормально пока?
Непонятно, который на Земле теперь месяц, который год. Что, если потоки времени разладились и Поппи окажется на апокалиптической Земле далекого будущего, в холодном мертвом мире, крутящемся вокруг погасшего солнца? Руки Квентина покрылись гусиной кожей, на теплой палубе таяли летящие в дверь снежинки. «Я видел сон… Не все в нем было сном». Старина Байрон всегда найдет что сказать к случаю.
Поппи отпустила ключ, пригнулась под низковатой для нее притолокой, переступила через порог, поежилась — одежда на ней был летняя. Квентин увидел в щели мощенную камнем площадь, и дверь начала закрываться. Ключ, вероятно, счел нужным отправить Поппи на последнее место постоянного жительства, то есть в Венецию. Резонно; комфорт и безопасность в палаццо Джоша ей обеспечены.
Только нет… это не Венеция, и она там совсем одна. Квентин проскочил в дверь следом за ней.
Поппи взвизгнула, когда он врезался в нее сзади. Квентин обхватил ее, не дав упасть, и хотел придержать дверь, но та уже растворилась. На морозном небе пылали незнакомые звезды. Это была не Земля — Нигделандия.
На миг Квентин даже обрадовался. Он не был здесь два года, с самого их перехода в Филлори, и чувствовал легкую ностальгию. Здесь он, возможно в последний раз, испытал счастье в его чистом виде — счастье, происходящее даже не от веры, а от знания, что все теперь будет хорошо. Не на ближайшие пару недель — навсегда.
Сознавал он это секунд пять, наверно, пока Элис не двинула ему по мордам за измену. Поняв, что счастье зависит от случая и даже магия не все может исправить, он научился жить с этим, как большинство знакомых ему людей, но испытанное тогда ощущение не забылось. Такие чувства, как правило, оставляют стойкий отпечаток в мозгу.
Но памятная ему Нигделандия была теплой, мирной и сумеречной. В этой было темным-темно, стоял жестокий холод и шел снег — в углах площади образовались уже сугробы. Изменилась и линия горизонта. Дома на одной стороне площади уцелели, но на другой наполовину разрушились и чернели неровными зубцами на небе. Груды битого камня заметал снег, и за этой площадью виднелись другая и третья.
— Квентин, — Поппи оглядывалась вокруг в полной растерянности, — зачем ты… Где это мы? — От холода она куталась в собственные руки, но панике не поддавалась.
— Это не Земля. Нигделандия. Промежуточный мир, связующий все остальные.
— Ага. — Про Нигделандию она от него уже слышала. — Красиво, конечно, но зверски холодно. Давай выбираться.
— Я не совсем понимаю, как это сделать. Чтобы пройти куда-то через фонтан, нужна пуговица.
— Так наколдуй что-нибудь! — Голоса на морозе звучали глухо. — Почему мы вообще оказались здесь?
— Кто его знает. У этих ключей своеобразное чувство юмора. — Думать и то было холодно. Поппи побрела к фонтану, и Квентин узнал филлорийскую площадь. Вот он, Атлас, согнувшийся под тяжестью мраморной сферы.
Над каменной кромкой фонтана горбом торчал лед.
— Какого хрена, — пробормотала Поппи голосом, непохожим на свой.
До Квентина понемногу доходило, что влипли они не по-детски. Мороз тут не меньше пятнадцати-двадцати градусов, а топлива для костра нет. Пенни, помнится, говорил, что колдовать здесь нельзя; придется это проверить.
— Пошли к земному фонтану, — сказал он. — Он недалеко, через пару площадей.
— Да что толку без пуговицы.
— Ну… вдруг там кто-то есть. Я не знаю, что еще делать, а двигаться надо, не то мы окоченеем.
Поппи, шмыгнув носом, кивнула. Сейчас она боялась куда больше, чем во время боя на острове.
С шага они перешли на трусцу, пытаясь согреться. Свет давали только звезды, но их глаза уже приспособились к мраку. Стояла полная тишина. Ничего не выйдет, вертелось в голове Квентина. Плохи наши дела. Термодинамические расчеты, которые он делал в уме, говорили, что гипотермия не за горами. В запасе у них несколько часов, если не меньше.
Они пересекли мост над замерзшим каналом. Пахло снегом и ничем больше. Дурацкая оплошность будет стоить им жизни.
Земная площадь была больше филлорийской, но пребывала в таком же виде. Звезды смотрели сквозь выбитые окна одного из домов, где сохранился только фасад — все остальное рухнуло.
Фонтан, естественно, тоже замерз, большой бронзовый лотос треснул под давлением льда. Поппи поскользнулась и чуть не упала.
— Все то же самое, — сказала она. — Если выбраться нельзя, надо поискать укрытие и что-нибудь на растопку.
Ее стойкость послужила примером Квентину.
— Двери в домах выглядят как деревянные, а внутри как будто должны быть книги.
Одна из дверей, покосившийся готический монстр, еле держалась на петлях. Квентин отломил от нее щепку — да, вроде бы обыкновенное дерево, но магия в Нигделандии действует с взрывной силой. Пенни наказывал ни в коем случае ею не пользоваться.
— С какого расстояния можно разжечь огонь? — спросил он. — Лучше нам быть подальше, когда он загорится. — Застывшие губы плохо повиновались — холод делал свое дело быстрее, чем он ожидал. Долго им с Поппи не протянуть. Если они не воспользуются чарами в ближайшие пятнадцать минут — все, кранты.
— Сейчас посмотрим, — сказала Поппи, пятясь от двери. Это всего лишь остановка на пути к неизбежному, думал Квентин. Когда — если — они разведут костер, им понадобится пристанище, потом еда, а есть тут уж точно нечего. Для питья можно снег растопить, но сыт им не будешь. Разве что жевать кожаные книжные переплеты… или долбить лед и смотреть, нет ли в каналах рыбы. Даже если удастся как-то выжить (что вряд ли), разрушившая Нигделандию сила доберется когда-нибудь и до них.
— Все! — крикнула Поппи. — Иди сюда!
Квентин потрогал предполагаемое дерево. Если у них не выйдет зажечь костер за пятнадцать минут, то волшебную пуговицу они и за пятнадцать лет сделать не смогут.
В глубине дома виднелся голубой свет — звездный? Нет… он мигал!
— Погоди, — сказал он.
— Квентин! — вскричала Поппи, зажав руки под мышками. — Время идет!
— Я, кажется, что-то вижу.
Ни в перекошенную дверь, ни в окна он больше ничего не смог разглядеть. Может, с другой стороны? Позвав Поппи, он припустил через арку на соседнюю площадь.
Дом представлял собой дворец в итальянском стиле с расположенными через равные промежутки окнами. Голубой огонек, возможно, не сулил ничего хорошего, но какая разница, раз все равно помирать. Падет ли Квентин достаточно низко, чтобы перед смертью молить Эмбера о спасении? Может, и да.
С этой стороны дверей не было, но фасад на уровне второго этажа обвалился. Делать нечего, надо лезть. Ледяной ветер набирал силу. Что же здесь все-таки такое стряслось? Раньше этот мир как под стеклом сохранялся — кто позволил стихиям ворваться в него?
Квентин разбежался и запрыгнул на карниз первого этажа, благодаря Бога (Эмбера?) за барочные излишества нигделандской архитектуры. Он ободрал пальцы о камень, но ничего не почувствовал.
— Стань сюда, — попросил он Поппи. Опершись ногой на ее плечо, он перелез на выступ повыше, ухватился за лепнину под окном и подтянулся к пролому, сгибая пальцы одной силой воли.
Его взгляд упал на бледное лицо Поппи, с надеждой запрокинутое к нему. Он зацепился локтем, потом коленом и в первый раз посмотрел на Нигделандию изнутри.
Это очень напоминало фотографии разбомбленного Лондона. Крышу сорвало, почти весь второй этаж рухнул. Ветер носил по уцелевшим полам обрывки бумаги. Книги, большие и маленькие, громоздились повсюду — одни целые, другие растерзанные.
Среди аккуратных стопок, сложенных в дальнем конце помещения, стоял кто-то. Нет, не стоял — парил в футе над полом с раскинутыми руками.
Голубой свет шел от начертанных под ним рун. Либо этот деятель такой же беженец, как они, либо автор всех этих бедствий. Деваться некуда, придется рискнуть.
— Тут кто-то есть, — сообщил он Поппи и крикнул: — Эй!
Неизвестный не смотрел на него.
— Хей-хо! — Может, он филлориец?
— Квентин, — отозвалась Поппи.
— Погоди. Эй! Привет!
— Квентин, двери открываются.
Он глянул вниз — они и впрямь открывались.
— Ладно, сейчас спущусь.
Спускаться было не легче, чем лезть наверх: пальцы окончательно потеряли чувствительность. Он взял холодную руку Попии в свою. Похоже, у них остался всего один шанс.
— Идем? — Это прозвучало еще неувереннее, чем ему бы хотелось.
