4. Как важно быть знаменитым
Колье, с которого началась Великая французская революция
(1786)
Слухи – это когда вы слышите то, что вам нравится, о том человеке, который вам не нравится.
Герцог Вильсон
Я всегда полагал, что если бы не было королевы, то не было бы и революции.
Томас Джефферсон
До наших дней Мария Антуанетта остается главным символом Версаля в период расцвета. Она оставила о себе память как о тщеславной и алчной женщине, чья любовь к роскоши и разврату могла сравниться разве что с ее равнодушием к человеческим страданиям. Не важно, что большинство из всего этого не было правдой, ненависть французского народа к его в равной мере очаровательной и презираемой королеве превратила Марию Антуанетту в катализатор революции.
Что вызвало Великую французскую революцию? Множество причин. Чем хуже становилась обстановка, тем более неумелым становилось французское правительство. Народ страдал и голодал, наблюдая за все более сюрреалистическим поведением аристократии, пудрившей свои парики той самой мукой, которой людям не хватало на хлеб. Безумие богатых росло, создавались условия для бунта.
Но как для любого взрыва необходим катализатор, так для революции требуется искра, чтобы она вспыхнула. В случае с Великой французской революцией такой искрой стала «афера с колье». Это был скандал вокруг тщательно спланированной кражи самого большого в мире бриллиантового колье. Марию Антуанетту обвинили в растрате государственных (и, вероятно, церковных) средств, в измене королю и в том, что она соблазнила кардинала и составила против него заговор. Все это исключительно для того, чтобы заполучить колье. В действительности ничего подобного королева не делала. Мария Антуанетта знала о колье, но в течение нескольких лет она неоднократно отказывалась покупать его или согласиться на то, чтобы ей его купили, утверждая, что она «находит королевские шкатулки с драгоценностями достаточно богатыми».
В конце концов с тех, кто на самом деле замыслил кражу, сорвали маски, и королева оказалась невиновной. Но к этому моменту урон и ее репутации, и монархии был уже нанесен. Мария Антуанетта стала символом всего Версаля, а бриллианты олицетворяли собой все ее порочные излишества. Королева (и колье) стала воплощением того, из-за чего страдала и чем возмущалась вся Франция. Мадам Дефицит, как ее называли, оказалась виновной в глазах общественного мнения, где слухи становятся фактами, даже если последствия исторические.
Обычный слух может стать фактом, украшения могут стать каноническими, людей можно превращать в символы. Именно вокруг таких символов и строятся наши идеи о стоимости и «заслуженности». История аферы с колье – это рассказ о том, как главы государства повели себя плохо, словно тинейджеры; история о слухах, обмене записками, позерах, кликах; история аристократической одержимости внешними приличиями и одержимости народа этой аристократией. Но самое важное – это то, что это история о власти символов и символах статуса.
Из пешек в королевы
Мария Антуанетта, наивысшее воплощение французского декаданса и разврата перед революцией, по иронии судьбы даже не была француженкой. Она родилась 2 ноября 1755 года в Вене, в сильной, но суровой семье Габсбургов. Тот факт, что она была австриячкой, гарантировал ей подозрительное отношение, неприязнь и грубое прозвище при вовсе даже не дружественном французском дворе в Версале.
В это время расширяющейся Австрийской империей мудро и безжалостно железной рукой правила императрица Мария Терезия, мать Марии Антуанетты, одна из самых сильных и несговорчивых правительниц этой эпохи. У нее было шестнадцать детей. Ей приписывают слова о том, что она сама бы пошла воевать как простой солдат, если бы не была постоянно беременна. Мария Терезия всегда говорила о своих детях – те, как и ее подданные, боялись ее так же сильно, как и любили, – как о «пешках» на шахматной доске Европы. Любимый женой и детьми ее муж, император Священной Римской империи Франциск I, был в высшей степени декоративным правителем. Никто не сомневался, что именно императрица Мария Терезия сидела на троне Габсбургов и контролировала Австро-Венгерскую империю.
Мать Марии Антуанетты не была плохой. Она была «просвещенной абсолютисткой». Это значило, что она, как и Екатерина Великая в России, провела некоторые либеральные реформы, включая всеобщее образование для ее подданных и отмену средневековой традиции крепостничества. Не поймите превратно, она не была «народной» правительницей. Мария Терезия, в отличие от ее несчастной дочери, была просто мудрой императрицей. Она заранее знала, в какую сторону подует ветер. Но Мария Терезия верила в то, что монархия абсолютна и необходима. Эту веру от нее унаследовала Мария Антуанетта.
Она была самой красивой дочерью Марии Терезии, но при этом самой невыразительной. Она не унаследовала дар своей матери к управлению. Ей не хватало не только дальновидности матери, но и ее банальной, но пугающей серьезности. Как почти забытый пятнадцатый ребенок, Мария Антуанетта не получила хорошего образования, так как предполагалось, что она будет блистать исключительно в музыке и танцах. Да и это было сомнительно. О хорошенькой Марии Антуанетте было сказано: «Она танцует не в такт, но если и так, то в этом определенно виноват такт».
Мария Антуанетта была веселой и очаровательной, но никто не принимал ее всерьез. Мать вообще не обращала на нее внимания, хотя именно ее одобрения дочь добивалась всю жизнь. При таком количестве старших и более ярких братьев и сестер на Антуан, как ее называли, никто не обращал внимания до тех пор, пока одна из ее старших сестер внезапно не умерла от оспы и не освободила место на шахматной доске матери.
Австрия и Франция традиционно были врагами. В середине восемнадцатого века их объединило еще более сильное неприятие некоторых других стран во время конфликта, который стал известен как Семилетняя война. Но когда война, а вместе с ней и временный союз закончились, Австрии потребовался более надежный способ укрепления только что обретенных сердечных отношений с Францией. Например, бракосочетание. Мария Терезия не собиралась отказываться или как-то иначе ставить под вопрос выгодный брак, пусть даже невеста была всего лишь полуграмотным ребенком. Никто не принимал в расчет личные склонности дочерей или другие ограничения, поскольку «принцессы рождены для того, чтобы повиноваться». Поэтому юную, очаровательную и не имеющую жизненного опыта принцессу отправили в такое место на земле (или, во всяком случае, в Европе), где она меньше всего могла почувствовать себя как дома.
Версаль.
Подлинные хозяйки Версаля
В апреле 1770 года четырнадцатилетнюю Марию Антуанетту собрали в дорогу и отправили во Францию, чтобы она стала женой такого же неуверенного в себе и слишком молодого Людовика XVI, внука правящего развратного короля Людовика XV и наследника престола. Мать строжайше наказала дочери понравиться королю, его внуку и всему французскому двору. Любой ценой.
На границе двух государств состоялась краткая церемония. Французский посланник, встречавший Марию Антуанетту, мгновенно освободил девушку от всего ее имущества, включая одежду, домашних любимцев, компаньонок и сентиментальные сувениры. Все заменили французскими аналогами, хотя бы символически превращая ее из австриячки во француженку.
К сожалению, этот неожиданный поворот событий по-настоящему не сработал.
Есть невероятная ирония в том, что Мария Антуанетта стала символом разврата, излишеств и карикатурной женственности. Когда принцесса покинула Вену, ее скорее можно было бы назвать настоящим сорванцом. На самом деле у Марии Терезии, часто писавшей дочери в Версаль и советовавшей ей одеваться во французском стиле, был любимый портрет Антуанетты, для которого та позировала перед выездом на охоту в своем лучшем охотничьем наряде. Скромный наряд и замашки сорванца подходили для Вены, где Мария Терезия утверждала, что «простота наряда более подходит для высшего ранга». В Вене сочетание власти и респектабельности было важнее гламура.
В Версале ситуация была противоположной. Люди демонстрировали свое богатство, причем в буквальном смысле слова. Судить о том, насколько важная персона перед вами, можно было по высоте его или ее прически и, разумеется, по размеру его или ее драгоценных камней. Ничего нового. Драгоценные камни всегда были символом богатства, а богатство часто использовали (вспомните Клеопатру) для доказательства силы и власти. Законы, разрешающие или запрещающие носить что-либо из одежды или украшений, будь то пурпурная тога или кольцо с бриллиантом в знак помолвки, создавались исключительно для того, чтобы визуально выделить доминирующий класс.
Но, как и во всем остальном, обитатели Версаля и в этом дошли до крайности. В каком-то смысле они перевернули эту традицию с ног на голову. Не влияние определяло доходы, а доходы и их демонстративное выставление напоказ влияли на положение в обществе.
Весь двор был вовлечен в неумеренное потребление, сплетни и «злобные интриги». Там, где не было настоящих интриг, их выдумывали. Не забывайте, что монархия и знать, как правило, невероятно скучали. Чем еще им было занять свое время? Они же не работали и, разумеется, не правили.
В каком-то смысле реалити-шоу изобрели в Версале, хотя там, разумеется, не было телевидения. Скорее, это был реалити-театр. По протоколу Мария Антуанетта каждое утро должна была одеваться в присутствии десятков чужих людей и знакомых. Трапезничала она в обществе Людовика и гостей, но сидела лицом к галерее со зрителями, которым было разрешено смотреть и слушать. В письмах домой Мария Антуанетта жаловалась на то, что ни на минуту не остается одна, даже когда наносит румяна. Это за нее делала какая-нибудь дама.
Остававшаяся в душе австриячкой, принцесса считала этот странный, эксгибиционистский версальский протокол смешным и открыто заявила об этом. Должно быть, она пожаловалась на это не тому, кому следовало, потому что ее реакция не снискала ей друзей при дворе и лишила той минимальной поддержки и доброжелательности, которые она до этого имела. Ее единственный австрийский «друг», граф Мерси, советник из Вены, на деле шпионил за принцессой по поручению ее матери и докладывал Марии Терезии о каждой оплошности дочери.
В многочисленных письмах императрица требовала, чтобы Мария Антуанетта лучше одевалась, постаралась стать своей и вела себя как француженка. Она напоминала дочери о необходимости соблюдать французские традиции, пусть даже глупые, и быть милой с представительницами королевской семьи, определявшими придворный протокол. Что более важно, Марии Антуанетте следовало немедленно прекратить открыто насмехаться над распущенной и стервозной любовницей короля (Людовика XV) мадам Дюбарри.
На самом деле именно это стало самой большой из ранних ошибок Марии Антуанетты. Хотя никто, кроме влюбленного Людовика XV, не мог выносить Дюбарри, «бывшую актрису», они с королем были неразлучны. (Наиболее вероятная причина – его кошелек.) Все при дворе об этом знали и вежливо вели себя с любовницей и фавориткой его величества. Но Мария Антуанетта сочла Дюбарри особенно гротескной и, побуждаемая злобными сестрами короля, устроила целое представление по поводу отсутствия вкуса у любовницы короля. Когда Марии Терезии донесли о стратегической ошибке дочери, она потребовала от той немедленного примирения с фавориткой. Она напомнила Марии Антуанетте, что ее главная задача «понравиться», хотя бы только для того, чтобы передавать информацию домой и продвигать австрийские интересы за границей, в первую очередь с помощью задушевных разговоров в постели.
Мария Антуанетта была несчастна. Она тосковала по дому, ее не любили. С самого начала она получила прозвище Австриячка, потом ее стали называть еще хуже – Отрюшьенн, что в приблизительном переводе означает «страусиха-сучка». Это был злобный каламбур французов, высмеивавших и ее иностранное происхождение, и ее чрезмерные усилия нравиться людям, особенно после того, как она начала отчаянно пытаться поменять свои вкусы в одежде, чтобы выглядеть француженкой.
А потом был еще ее муж.
Людовик XVI был, со всех точек зрения, милым мальчиком и ничем больше. Вот как его описывал придворный современник: «В его повадке нет ничего высокомерного или царственного. Он производит впечатление крестьянина, бредущего за своим плугом». У него не было ни интереса, ни способностей к управлению страной. Его социальные навыки были ограниченными, и самое странное (во всяком случае, для его семьи, известной своим распутством): он как будто совершенно не интересовался девушками, и в наименьшей степени его привлекала невероятно хорошенькая и очаровательная принцесса, на которой он только что женился. Помимо обязательной для королевских отпрысков охоты он был одержим изготовлением ключей и замков. Я не шучу.
Людовик признался своему деду, что он влюблен в свою молодую жену, но ему просто требуется «больше времени, чтобы преодолеть свою робость». Поначалу его дед, известный ходок, настаивал на том, чтобы все оставили Людовика в покое, когда его внук не исполнил супружеские обязанности. Но супружество оставалось девственным более семи лет, уже после смерти Людовика XV и коронации Людовика XVI. Причина семилетнего королевского воздержания до сих пор остается загадкой. Но, по мнению признанного биографа Антонии Фрейзер, Людовик XVI действительно имел «экстраординарные сексуальные проблемы», которые были поводом для злобных пересудов как в Версале, так и в Париже. Может быть, он предпочитает мужчин? Или она – женщин? Наверное, она во всем виновата, ведь всем известно, что австриячки фригидны… Домыслы, слухи, сплетни – все это было похоже на то вмешательство в личную жизнь, от которого страдают знаменитости нашего века.
Когда Людовик XV внезапно скончался в 1774 году, спустя четыре года после приезда Марии Антуанетты, все еще остающуюся девственницей королеву-тинейджера короновали вместе с ее социально неуклюжим мужем. Ему приписывают эту пророческую фразу: «Храни нас, Боже, поскольку мы слишком молоды, чтобы править».
Безусловно.
Все сразу же покатилось по наклонной плоскости. Всего лишь несколько месяцев спустя в Париже произошел первый хлебный бунт. Голодающие крестьяне собрались, чтобы попросить помощи после очередного страшного неурожая. Что оставалось делать одинокой молоденькой девушке, оказавшейся в окружении пассивно-агрессивных враждебных чужестранных придворных, вынужденной участвовать в унизительных публичных спектаклях и терпеть неудавшийся брак без секса и постоянный, пусть и в письмах, контроль матери?
Веселиться как рок-звезда
У Марии Антуанетты не было никакой реальной политической власти. В действительности от нее требовалось быть привлекательной, и не более того. Но что бы она ни делала, ей не удавалось понравиться никому. Ее называли бесплодной, фригидной, но при этом упорно обвиняли в супружеской неверности. Марию Антуанетту подозревали в том, что она шпионит в пользу австрийцев. В некотором смысле так оно и было, вот только шпионкой она оказалась никудышной. Мата Хари из нее не получилась, да и на мужа, не заглядывавшего в ее спальню, ей никоим образом влиять не удавалось. Поэтому и австрийцы были ею не слишком довольны. Мария Антуанетта разочаровала всех, о чем ее мать не уставала напоминать ей.
Поэтому она поступила так, как поступила бы на ее месте любая несчастная пятнадцати– или шестнадцатилетняя девочка, оставшаяся без присмотра и с пустой кредитной карточкой. Мария Антуанетта проигнорировала ненавистников и отправилась на вечеринку вместе с теми, кого историк Саймон Шама называл «неким подобием подружек-старшеклассниц». Потом еще одна вечеринка, и еще одна, и еще одна. В действительности Мария Антуанетта в течение пяти-шести лет практически не возвращалась домой с вечеринок. Она восстала, как нелюбимый, униженный подросток. Шама утверждает, что «она не хотела слушать… тетушек, определявших королевский протокол в Версале». При поддержке своих новых «лучших подруг», принцессы де Ламбаль и графини де Полиньяк, она лишь смеялась над выговорами или неодобрением королевской семьи, поступая так, как ей нравилось. Биограф Антония Фрейзер утверждает, что Мария Антуанетта таким образом «компенсировала», хотя историк Саймон Шама списывает ее поведение на незрелость. В любом случае она закружилась в водовороте вечеринок и трат, решив перещеголять версальский двор в его собственных опасных играх. И Мария Антуанетта никогда не спрашивала, кто и как будет оплачивать счета.
Многие истории о Марии Антуанетте – ее неоплаченные долги, упоенное участие в пирушках и готовность принять и интерпретировать французскую моду – правда. Но все перечисленное выше представляет собой всего лишь малую часть краткого периода ее жизни, примерно с шестнадцати до двадцати двух лет.
Мария Антуанетта повзрослела и стала преданной матерью, женой, которая тепло и по-дружески (пусть и без страстной любви) относилась к своему мужу. То время, которое она не проводила со своей семьей, королева тратила на искреннюю благотворительность и продолжала поддерживать искусство. Да, Мария Антуанетта не обращала внимания на экономику и политику, Марии Терезии из нее не получилось. Но бóльшую часть своей жизни она была хорошей матерью, милым человеком и бесполезной, но совершенно безобидной королевой.
Но когда она бывала плохой, то становилась ужасной. Ее подростковый бунт оказался весьма дорогостоящим. Она устраивала пиры, которые продолжались несколько дней и запомнились на века. Именно Мария Антуанетта усовершенствовала прическу дня, «французский помпадур» высотой в один фут, и увеличила ее высоту до трех футов, добавив к ней страусовые перья и драгоценные камни, а однажды и модель военного парусника. И хотя все придворные в Версале округляли глаза, они отчаянно пытались подражать ей.
Императрица Мария Терезия, которой так хотелось, чтобы дочь стала настоящей француженкой, начала настаивать на том, что не стоит вести себя столь фривольно и не обращать внимания на экономические заботы французского народа. Посылая письмо за письмом, она писала дочери о том, что «заставить народ любить нас – это талант, которым ты великолепно овладела. Не потеряй его…». И Мария Терезия предупреждала дочь о том, что, хотя глупое поведение – развлечения с подругами, игнорирование придворных, трата тех денег, которые она не успела проиграть или оплатить ими наряды, на любого художника, попавшегося на ее пути, – можно простить молоденькой девушке, в конце концов дочери придется за это заплатить. Пророческие слова…
Мария Терезия обладала политическим чутьем и проницательностью, которых так не хватало ее дочери. Она писала, что Мария Антуанетта «идет к пропасти». И мать никак не могла взять в толк, почему ее упорной, обходящейся в кругленькую сумму дочке, не обладающей никакими явными талантами, кроме красоты и очарования, никак не удается заманить мужа-тинейджера в постель. Неужели это настолько трудно? В конце концов, ведь исключительно ради этого ее и отправили во Францию.
Когда же через семь лет после свадьбы муж все же исполнил свой супружеский долг и Мария Антуанетта родила девочку (она назвала ее Марией Терезией в честь своей матери), она внезапно перестала вести себя словно испорченная, безразличная, прожигающая жизнь и деньги постоянная участница вечеринок.
У нее появилась новая навязчивая идея: простая жизнь.
Пусть они едят пирожные
Давайте прервемся на секунду и посмотрим на не столь уж простую культуру Версаля. Символы и канонические образы вне контекста – это всего лишь абстракции. Мария Антуанетта стала символом – и афера с колье стала символом этого символа – своего правления и его упадка. Чтобы по-настоящему расшифровать этот символ, нам необходимо понять более широкий контекст французской ярости в этот период.
Как я уже говорила, Версаль – это не Вена. У Марии Антуанетты было относительно нормальное детство, насколько оно могло таким быть при матери-императрице. Австрийская королевская семья и двор были относительно сдержанными. Мария Антуанетта выросла в достаточно скромной и в некотором смысле обыденной для принцессы атмосфере. Придворные дела оставались придворными делами, а частная жизнь королевской семьи оставалась частной. Формальный протокол, презираемый практичной Марией Терезией, соблюдался в очень редких случаях. Во дворце было два крыла (очень похоже на Белый дом). В одном вели официальные дела, в другом жила королевская семья. Дворец Хофбург, в котором родилась Мария Антуанетта, сейчас является резиденцией президента Австрии.
Версаль же со своими зеркальными коридорами, граненым хрусталем и позолотой везде был аналогом Грейсленда в восемнадцатом веке, только более декадентским и нарочитым. Он был результатом пожеланий и безумств не одного человека, а целой нации. Помимо всего прочего, во французской культуре того времени ценили внешние проявления богатства и власти. В итоге проблема оказывалась намного серьезнее, когда они сравнивали внешность с реальным положением дел.
Пусть австрийский двор был менее шикарным, чем французский, но если Габсбургам не хватало гламура, то они компенсировали это авторитетом и влиянием. Если Вену можно было бы назвать округом Колумбия, то Версаль играл роль Голливуда во всем его блеске.
Разумеется, Австрия была монархией восемнадцатого века, а монархии по природе своей жесткие и несправедливые. Но, в отличие от Франции, в Австрии был работающий класс и функциональное правительство. Во Франции, напротив, социальное и экономическое неравенство было неотъемлемой частью французского общества. Эта иерархическая структура не была изобретена Марией Антуанеттой или французской королевской семьей. Ничего подобного. В течение столетий Франция существовала как система трех сословий. Первое сословие – представители церкви, второе сословие – знать, а к третьему сословию, как вы уже догадались, относились все остальные жители Франции.
По мнению историка Саймона Шамы, «реальная проблема Франции заключается в том, что она на самом деле оседлана антикварным набором правительственных институтов». Представительство трех групп населения было в высшей степени неравным, да и оно не играло никакой роли. Веками три сословия и их неравное представительство не созывались для обсуждения чего-либо. Решения принимались привилегированной элитой, и никому не позволялось их оспаривать. Огромные богатства и власть концентрировались в руках малого числа людей. Это был общепринятый и глубоко укоренившийся образ жизни во Франции. Что же оставалось третьему сословию? Остатки. В отличие от Австрии, во Франции не было работающего класса. И все же третье сословие каким-то образом умудрялось существовать на протяжении столетий.
Но потом все изменилось. К худшему. Начиная с «короля-солнца» Людовика XIV и заканчивая неудачливым Людовиком XVI и Марией Антуанеттой, плохо функционирующая культура аристократической Франции совершенно вышла из-под контроля. Все было позолочено и засахарено. Драгоценные камни сияли на прическах аристократок. Известна история (возможно, подлинная, но возможно, и нет) о том, что Мария Антуанетта, потратив ради бала почти целое состояние (даже по меркам Версаля) на пару атласных туфелек, украшенных драгоценными камнями, пришла в негодование, когда на другой день обувь развалилась на части. Она вызвала к себе перепуганного обувщика и пожелала узнать, почему туфельки ценой в дом развалились после того, как она их надела. Обувщик, запинаясь, ответил: «Мадам, вы же в них ходили». Угощения, подаваемые каждый вечер на роскошных банкетах, надкусывались и выбрасывались. Крестьянских детишек держали в комнатах с дырками в полу на верхнем этаже. Эти голодающие дети должны были через эти крошечные дырочки посыпать мукой тонкого помола парики красивых людей, когда те проходили из одной комнаты в другую.
Последние король и королева стали свидетелями нескольких суровых зим и сырых и холодных летних месяцев. Урожаи были плохими, собранное зерно покрывалось плесенью, и его приходилось выбрасывать. Продукты исчезли. Люди голодали. Чума свирепствовала в деревнях. Третье сословие почти ничем не отличалось от нынешнего третьего мира.
В это же время начинала зарождаться новая индустрия. Мы называем ее таблоидами. Совершенно новые компании, работающие в Лондоне и в Голландии, распространяли грубые политические карикатуры, выдававшие секреты и эксплуатировавшие (а иногда и провоцировавшие) скандалы. Ненавистная королева-австриячка, некомпетентный, если не сказать слабоумный, король, огромные суммы денег, отправляемые из Франции в Америку для поддержки – ирония судьбы – американской революционной войны против Англии, которую во Франции презирали. Все эти рисунки сопровождались статьями, шокирующими, щекочущими нервы и пожароопасными.
На протяжении всей предыдущей истории Франции три сословия и их строгая иерархия представляли собой общепринятый порядок. Но в 1780-х годах, после того как три поколения монархов довели страну до вопиющего экономического неравенства, выставляя напоказ богатство избранных и поощряя неумеренное потребление, зреющее недовольство, подогреваемое преувеличениями и разоблачениями новой прессы, вылилось в открытый бунт.
Простая жизнь
На протяжении всей жизни Мария Антуанетта оставалась ярой потребительницей и меценаткой. Она никак не участвовала в управлении страной, с энтузиазмом занималась благотворительностью. Но после рождения первого ребенка гламурная, любящая выпить и устраивать пышные балы с фейерверками, экзотическими животными и фонтанами из шампанского Мария Антуанетта осталась в прошлом.
Людовик XVI отвел жене маленький дворец – Малый Трианон, – который его дед построил для одной из своих любовниц. Он и стал основной резиденцией Марии Антуанетты. Она отремонтировала Трианон (за большие деньги) и превратила его в идиллический вариант деревни. Королева проводила в этом дворце время со своими детьми, подругами и избранными гостями. Они собирали цветы, устраивали пикники, играли с овечками и наслаждались сверхшикарной «простой жизнью» в стиле Руссо.
Королева по-прежнему устраивала праздники, но скромные, только для самых близких и дорогих людей. (Удивительно – или неудивительно, – что ее муж бывал там лишь изредка.) Можно возразить, что эта искусственно созданная простая жизнь была столько же дорогой и сибаритствующей, как и жизнь в Версале. Но стоит подчеркнуть, что Мария Антуанетта в Трианоне была совсем не той королевой, какой многие ее себе представляют.
Уединение Марии Антуанетты в Трианоне бесило придворных в Версале куда сильнее, чем ее чрезмерные усилия произвести на них впечатление, в большей степени потому, что их на праздник не приглашали. В конце концов, всем хочется быть в А-списке, даже если им невыносима личность, возглавляющая его. Единственное, что не изменилось в Марии Антуанетте, так это ее пренебрежение протоколом. Это было заметно по ее нежеланию проводить больше времени при дворе или приглашать «важных» придворных в свою деревню в Трианоне. Точно так же она отказывалась следовать некоторым традициям Версаля (и, следовательно, неофициально уничтожила их), которые показались ей неприличными, когда она только прибыла в Париж. Это относилось к еде на публике, одеванию в присутствии посторонних и частным разговорам с мужем в присутствии любого, кто пожелал послушать.
Всегда первая в моде, Мария Антуанетта решила, что она покончила с той самой изысканностью, которой она прославилась. Королева начала носить большие широкополые шляпы и комфортные свободные муслиновые платья с шелковыми лентами, завязанными вокруг талии. Ее украшения стали (относительно) скромными. Как и прежде, все вокруг округляли глаза и выказывали недовольство, но это не помешало остальным подражать ей. Люди всегда поступают так по отношению к знаменитостям, которых им так нравится ненавидеть.
Не отставать от Бурбонов
Зачем мы это делаем? Откуда берется это желание копировать и соревноваться?
Зависть является, если можно так сказать, дьявольским близнецом позиционного товара. Мы уже выяснили, что позиционный товар – это кольцо с бриллиантом в знак помолвки у вас на пальце. А как насчет вашей машины, одежды, вашего дома, магазинов, в которых вы делаете покупки? Что, если ваше финансовое и социальное существование стало заложником позиционных товаров?
В своей книге «Дарвиновская экономика» (2011) экономист Роберт Г. Фрэнк из Корнелльского университета задается тем же вопросом. Он рассматривает модель, которую называет «каскады расходов». Поскольку «мы не просто пытаемся не отстать от соседей, мы пытаемся превзойти их», каскад расходов похож на гонку вооружений. Каждое действие (или покупка) встречается с все бóльшим и бóльшим противодействием, как в пинг-понге, когда шарик отбивается со все большей силой. Мы все боремся за место в бесконечной гонке, пытаясь не отстать. В конце концов, это выживание самого сильного, а не выживание умеренно сильных. Мы все буквально заряжены на борьбу. У женщины есть бриллиантовое колье. Ее сопернице необходимо бриллиантовое колье большей стоимости. В ответ первая женщина покупает бриллиантовые серьги. Второй женщине необходимы более крупные серьги. Наконец, третья женщина, которая вообще не может позволить себе купить бриллианты, чувствует себя вынужденной купить хоть какое-нибудь украшение, чтобы не выбыть из гонки. Поведение – или одержимость – распространяется как лесной пожар, пока все не рухнут в одну и ту же финансовую пропасть. Помните луковицы тюльпанов?
Дэн Ариели и Алина Грюнайзен написали о модели каскада потребления: «Эта цепь событий может достичь кульминации в любых классах, тратящих больше, чем они [могут] позволить, что приводит к более высокой вероятности банкротства из-за увеличивающегося долга». Финансовый кризис 2008 года в США был следствием многих факторов, но система обрушилась именно из-за сочетания потребительского каскада трат и подобной же (пусть и обратной) одержимости организаций, которые их финансировали. Каскады потребления были ведущей социальной и экономической моделью в Версале и до некоторой степени в Париже. И они подталкивали страну к банкротству.
Яростное и отчаянное желание подобраться поближе к вершине аристократической пирамиды не исчезло, когда Мария Антуанетта отказалась от непрекращающихся увеселений при дворе. В каком-то смысле ее социальное отречение от Версаля лишь усилило это желание. До Трианона правила поведения были если не простыми, то хотя бы понятными. Но потом королева изменила правила игры. До этого все знали, что надо делать, чтобы оставаться модными, сильными и уважаемыми (эти три прилагательных были в те времена синонимами). Надо тратить. Выглядеть богатыми. Показываться на балах, сверкая драгоценными камнями с головы до ног. И тут женщина, стоящая на вершине этой социальной пирамиды, вдруг спрыгнула с нее и ушла прочь.
Она сняла свои роскошные наряды, парики и украшения. Надела соломенную шляпу и муслиновое платье, объявила простоту шикарной. Ей просто понравился этот тренд (Руссо был в ярости) или она давно мечтала вернуться к более обыденным условиям своего детства? Кто знает… Возможно, она все еще играла. Или искренне ненавидела двор. Или действительно любила овечек.
Куда важнее то, что представители аристократии, многие из которых никогда не любили Марию Антуанетту, начали испытывать досаду и раздражение. Их бесило то, что им приходится догонять Бурбонов. Тем временем крестьян все сильнее бесила сама абсурдность подобного соревнования.
Грязное французское белье
Леди Антония Фрейзер, наиболее признанный биограф Марии Антуанетты, выразилась так: «Зачем убивать королеву-супругу?» Фрейзер настаивает на том, что никто за пределами Франции, даже во времена Террора, не ожидал, что французский народ убьет королеву. Изгнать ее, покончить с ней, но убить? Объединить революционеров вокруг ее смерти?
Почему?
Она совершенно ни за что не отвечала. За двадцать лет во Франции она не приняла ни одного политического решения. Ее работой было производить на свет наследников. И когда ее супруг сдался, она сделала то же самое. Нет смысла винить ее за экономический кризис во Франции только потому, что в юные годы она веселилась и тратила деньги. Эта буря зрела в течение пяти десятилетий. Но пока налоги росли (в немалой степени из-за того, что Людовик XVI поддерживал американскую революцию), народ терял землю, временные изменения климата привели к неурожаям, и королеву обвиняли практически все. Понятно, что народ возненавидел правительство. Но почему королева стала козлом отпущения?
Таблоиды только подливали масла в огонь.
Существовала «огромная индустрия полулегальной или нелегальной литературы памфлетов, поставляемых из Голландии, поставляемых из Лондона, поставляемых из Швейцарии», как считает Саймон Шама. Новые компании образовывались с одной целью: как можно быстрее начать создавать скандальные листки и распространять их ради прибыли. Они чаще всего придумывали информацию, наносящую вред известным людям, в первую очередь Бурбонам в Версале. Слухи и домыслы выдавали за официальные факты. По большей части авторы брали мнение людей и возвращали его этим же людям, но в искаженном и преувеличенном виде, словно отражение в кривом зеркале. Они не только пропагандировали образ монархии как неэффективной, сибаритствующей и неумеренной в расходах власти, но и сделали критику монархии допустимой, превратив ее в тему разговоров публики.
Памфлеты, и это вежливое название тех скандальных листков, циркулировали по всему Парижу, по всей Франции и даже в остальной Европе. Эти так называемые памфлеты состояли в основном из рисунков – некоторые с подписями, другие без них, – представлявших собой жестокие, непристойные и оскорбительные карикатуры на монархию. Они были злонамеренными и клеветническими, но королевский цензор ничего не мог с ними поделать, даже после требования короля: «Любыми средствами остановите эти злобные листки». Но проблема оказалась глубоко укорененной, а поток подобной литературы слишком большим и интернациональным для королевского цензора старой школы. Количество казалось бесконечным благодаря печатным прессам, а желание населения прочитать их было огромным.
Короля изображали тучным тугодумом, который съедает все продукты во Франции. Его называли импотентом и рогоносцем, а его детей – незаконнорожденными. Но главной целью оставалась королева. Последние десять-двадцать лет своей жизни она не исчезала со страниц таблоидов. Памфлеты придумывали для нее гротескные сценарии с невероятными подробностями, и королева совершала в них все мыслимые и немыслимые преступления, включая государственную измену, богохульство, кровосмешение и извращения. Королева представала перед читателями безбожным, развратным и жадным до денег чудовищем, нашептывающим советы на ухо неумехе-королю и разрушающим Францию изнутри. Известную и безразличную фразу о том, что крестьянам следует «есть пирожные», ей приписали напрасно. Эти слова принадлежат Марии Терезии, жене Людовика XIV. Согласно Антонии Фрейзер, «это было бессердечное и невежественное заявление, а Мария Антуанетта не была ни бессердечной, ни невежественной».
Поскольку, с финансовой точки зрения, добавить напалм в костер – это удачная идея, таблоиды принялись высмеивать новую фальшиво-пасторальную жизнь королевы, понимая, что фермеры от этого придут в ярость.
С этого времени отношение к монархии начало меняться. Она потеряла свое почти божественное происхождение. Вываляв принцев в грязи, новые средства массовой информации сделали их не просто уязвимыми, а в высшей степени ненужными. Это свойственно всем символам: они легко появляются и с такой же легкостью становятся бесполезными. Высмеивая монархов и их изъяны, средства массовой информации уничтожали их значение, размывали контекст непоколебимой и неоспоримой власти, на котором до этого времени базировалась монархия.
По мнению историка Шанталь Тома, «Мария Антуанетта стала козлом отпущения. Все шло не так, и в этом была виновата она, за все была в ответе… Новая мощная сила, общественное мнение, заявила о себе и создавала новый мир». Разумеется, человечество издавна использовало рисунки, чтобы рассказать историю и объяснить мир. Но неистовые репортажи и вуайеристский, почти похотливый интерес к жизни правящего класса были беспрецедентными и совпали по времени с развитием печатного дела и ростом международного сообщества. Они породили взрывоопасное сочетание гнева и презрения.
Трагическое королевство
Мария Антуанетта верила, что в Трианоне нашла святилище: дорогостоящее, целиком и полностью созданное руками человека, но все же святилище. Там была искусственная деревенька с реками, ручьями и мостиками. Там были коттеджи и птицы. На лугах росли цветы, среди высокой травы живописно паслись овцы с шелковыми голубыми ленточками на шее. Этакий вариант сельской Франции, только в стиле Диснейленда. По данным историка Эвелин Левер, Мария Антуанетта сказала: «Когда я в Трианоне, я настоящая. Я больше не королева». Очаровательное ощущение, хотя и обманчивое. К сожалению, она все еще была королевой. И даже если она полностью отказалась от участия в спектакле, каковым был двор в Версале, и жила в своем террариуме в Трианоне, ее оскорбляли сильнее, чем обычно.
Когда настоящие крестьяне Франции увидели рисунки Трианона в памфлетах, они испытали понятное отвращение. И не только они одни. Аристократы – те самые люди, которые еще недавно презирали Марию Антуанетту за прически в три фута высотой и украшенные бриллиантами туфельки, – тоже не остались в стороне. Они смеялись над ней у нее за спиной и одновременно отчаянно ждали приглашения, которое так никогда и не последовало.
Слухи и недовольство забурлили. И эти абсурдные истории нашли дорогу к обычным людям, которые возненавидели Марию Антуанетту еще сильнее, чем они ненавидели аристократов. И дело не в том, что их не пустили в комнату для VIP-персон: они даже не надеялись стать членами клуба. Королева высмеяла весь изнурительный уклад их жизни.
И тут случилась афера с колье.
Плохие отношения
Французская ювелирная фирма «Бомер и Бассанж» (Boehmer and Bassenge) получила заказ от Людовика XV (деда Людовика XVI) создать по-настоящему массивное и совершенно уникальное бриллиантовое колье, которое он намеревался подарить своей любовнице, ненавидимой всеми мадам Дюбарри. Она любила драгоценности – чем крупнее, тем лучше, – поэтому фирма потратила несколько лет, чтобы собрать 2 800 карат бриллиантов, которых требовал дизайн. Людовик XV ничего не оплатил заранее, он же был королем, сами понимаете. К несчастью, монарх умер незадолго до того, как колье было готово, и так и не заплатил за него. Когда Бомер и Бассанж неожиданно остались без покупателя, ювелиры, оказавшиеся на крючке в сотни миллионов, попытались продать его девятнадцатилетней, только что коронованной Марии Антуанетте. Массивное колье не пришлось ей по вкусу даже тогда, у нее была репутация любительницы изящных вещей. Но, говоря откровенно, у кого еще могли быть такие деньги? Ювелирам не повезло: Мария Антуанетта знала, что колье создавалось для ее старого врага, мадам Дюбарри. Она не хотела иметь с ним ничего общего, к огромному огорчению расстроенных ювелиров.
Колье предназначалось для шлюхи, для женщины, которую королева презирала, и оно сразу приобрело в глазах Марии Антуанетты морально отвратительные ассоциации. Точно так же впоследствии оно приобретет смертельно отвратительные ассоциации в глазах публики, презиравшей Марию Антуанетту. В обоих случаях драгоценные камни послужили эмоциональной подменой той женщины, которой они, по общему мнению, принадлежали, и всех ее неблаговидных поступков. По сути, так началось превращение колье из камней в символ.
Ваш выход, Жанна де Сен-Реми, графиня де Ламотт. Хотя ее воспитывала мать-крестьянка в относительной бедности, Жанна любила говорить о своем благородном происхождении по линии отца, очень и очень дальнего и при этом незаконнорожденного потомка короля Генриха II. Натяжка была чудовищная. Но Жанна сумела использовать этот факт в сочетании с природным очарованием и выйти замуж за мелкопоместного дворянина Никола де Ламотта. Это обеспечило ей доступ в Версаль.
Самым заветным желанием Жанны было подобраться поближе к королеве. Она надеялась, что ее шарма и весьма отдаленного родства с Генрихом II хватит для того, чтобы войти в ближний круг королевы. И тогда деньги и милости польются рекой. Встречалась ли Жанна де Ламотт с королевой, доподлинно не известно. Если и встречалась, то королева не обратила на нее внимания. Поэтому когда колье появилось при дворе – отчаявшийся Бомер годами пытался продать его королеве при каждом удобном случае, – Жанна увидела социальную возможность совершенно иного рода.
Графиня де Ламотт была, по сути своей, мошенницей. И как всякой великой мошеннице, ей требовался простофиля. Она нашла его в лице Луи Рене Эдуарда, кардинала де Рогана. Роган был принцем, потомком одного из старейших и богатейших аристократических семейств Франции. Прежде чем стать кардиналом католической церкви, он занимал несколько важных постов во французском правительстве, полученных им благодаря высокому рождению, а не уму. Роган был одновременно тщеславным и глупым.
И самое главное: он был готов на все ради славы. Роган сделал бы что угодно, лишь бы оказаться поближе к VIP-персонам и попасть в А-список, которым являлся внутренний круг Версаля. Он уже «промазал» в Вене, где был французским посланником перед тем, как Людовик XVI и Мария Антуанетта поженились. Роган поставил не на ту лошадь и высказался против этого брака. Свадьба все равно состоялась, и потому, что Мария Терезия этого хотела, и потому, что кардинал де Роган не был ни слишком умен, ни слишком влиятелен. Позднее он понял (и едва ли он ошибался), что из-за этого промаха он потерял расположение императрицы, а без этого в Вене ему было не выжить.
После внезапной кончины Людовика XV Мария Антуанетта стала королевой Франции, и кардинал де Роган понял, что у него появился не такой страшный, но более близкий враг. Миссис Годдард Орпен в 1890 году написала о скандале с колье и кардинале де Рогане: «Он был посланником в Вене, где поднял на смех Марию Терезию, мать Марии Антуанетты, а впоследствии при дворе в Версале критиковал дофину, саму Марию Антуанетту».
Переведем все сказанное выше на современный язык. Мало того, что кардинал де Роган возражал против брака Марии Антуанетты и Людовика, он же высмеивал ее мать и говорил гадости о той, которая теперь стала королевой, и все это в доме и первой, и второй. Орпен пишет: «Из-за этих двойных деяний его искренне ненавидела королева, которая, подобно всем молодым людям, доходила до крайности в своих симпатиях и антипатиях, а также страстно выражала свои чувства».
Иными словами, Мария Антуанетта была злой девочкой и прославилась тем, что наказывала людей социально, как она поступила в отношении Дюбарри, просто потому, что они ей не нравились. Это было все равно что казнить их. В Версале социальный статус был жизнью.
Когда Мария Антуанетта стала королевой, одержимость Рогана одной только Марией Терезией сменилась тревогой. Вполне вероятно, его никогда более не примут при дворе, и он не продвинется дальше в своей политической и профессиональной жизни, поскольку Мария Антуанетта, ее дочь, относится к нему враждебно. Роган отчаянно желал социального воскрешения. Тем временем шныряющая по королевскому дворцу Жанна де Ламотт узнала о бриллиантовом колье, о публичном отказе Марии Антуанетты купить его и об отчаянном желании ювелира это колье продать. Но Роган в ближний круг королевы не входил и ничего об этом не знал.
Ламотт увидела в Рогане необходимого ей идеального простофилю. Когда она поначалу сблизилась с ним (и возможно, соблазнила), она использовала его связи и вытягивала из него деньги, под предлогом того, что они нужны ее «кузине» Марии Антуанетте на благотворительность. Но Ламотт нужен был главный приз. Она вскоре убедила Рогана, что входит в ближайший круг подруг королевы и, вероятно, сможет устроить примирение, которого он так жаждал. И она сама, разумеется, получит от этого кое-что: деньги тут, услугу или парочку услуг там. По крайней мере, так думал кардинал. Но мошенничество Ламотт было долгим. Кардинал потерял бдительность благодаря очарованию мошенницы и надеялся на будущее примирение с королевой. А Ламотт тем временем разрабатывала тщательный план похищения гигантского колье. Рогану предстояло держать мешок.
Афера с колье
Как только Ламотт заручилась доверием кардинала, она уговорила его написать королеве. Поступок слишком смелый, но мошенница заверила Рогана, что подготовит для этого почву. (На самом деле ей не пришлось ничего готовить, поскольку все письма кардинала она просто выбрасывала.) У нее имелся секретарь и по совместительству любовник, Рето де Вийет (еще один мошенник). Он-то и подделал почерк королевы, поскольку ответы писала сама Ламотт. Они даже подделали подпись королевы, хотя в этом допустили ошибку. Ламотт подписывала письма «Мария Антуанетта Французская». Но монархи никогда не используют фамилию, фамилии только для обычных людей.
За эту ошибку Ламотт в конце концов придется ответить в суде. Но глупый кардинал ничего не заметил. Люди верят в то, во что им хочется верить. А Роган был уверен, что ведет переписку с королевой, и был на седьмом небе от счастья. Он ни на минуту не усомнился в подлинности писем, даже когда они приобрели более интимный тон. Ламотт с помощью Вийета убедила Рогана в том, что Мария Антуанетта влюблена в него и держит его на расстоянии исключительно из-за переполняющего ее влечения к нему. И кардинал в это поверил, скорее всего потому, что, как написал историк Саймон Шама, он был «слишком тщеславен, слишком глуп… имел мозг размером с блоху».
Роган заверил королеву в ответных чувствах, и письма, которыми он, ничего не подозревая, обменивался с мошенниками, становились все более и более задушевными. Ламотт и Вийет зашли настолько далеко, что устроили настоящую встречу между кардиналом и Марией Антуанеттой. В действительности кардинал встречался с парижской проституткой по имени Николь д’Олива, очень похожей на королеву.
Роган и «королева» встретились поздним вечером в рощице Венеры, в укромном уголке в садах Версаля, где света практически не было (очень удобно). Она подарила ему розу. Он упал на колени и поцеловал подол ее платья, но заговорить «королева», разумеется, не успела. Свидание было прервано заранее оговоренным появлением Ламотт. Шум якобы напугал «Марию Антуанетту», и она убежала прочь, якобы боясь быть застигнутой с Роганом. Но ни о чем не подозревавший кардинал был безмерно счастлив.
Действительно ли он был влюблен в королеву? Кто знает? Вел он себя так, словно любил по-настоящему. Это понятно из писем кардинала. Но это, вероятно, и не важно. Он пал жертвой одного из самых великолепных позиционных товаров в мире – власти. Роган был отчаянно влюблен в идею любых отношений с королевой Франции. И был так счастлив, что перестал обращать внимание на детали. Он перестал задаваться вопросом о реальности или нереальности ситуации и был целиком во власти чар Ламотт.
Когда простофиля уже буквально ел у нее с руки, аферистка убедила кардинала в том, что королеве отчаянно хочется получить одно украшение, а именно массивное бриллиантовое колье, которое как раз продается. Хотя Мария Антуанетта прилюдно и неоднократно отказывалась покупать это колье, кардинала оказалось легко убедить в обратном. Ламотт заявила, что королева втайне желает получить колье, но не хочет, чтобы кто-нибудь знал об этой ее покупке, поскольку она совсем недавно превратилась из любящей развлечения королевы в любительницу пасторали. История глупая, но ничуть не глупее всей той лжи, которой мошенники кормили кардинала. И определенно она была более правдоподобной, чем свидание в темном саду с молчаливой проституткой.
Ламотт убедила кардинала купить колье от имени королевы, заявив, что впоследствии Мария Антуанетта отдаст деньги. Требовалась лишь долговая расписка от человека, пользующегося доверием королевы. К этому моменту ювелиры стояли на пороге банкротства, поэтому были счастливы после стольких лет бесплодных попыток найти человека, которому удалось уговорить неуступчивую королеву купить колье. Всем надо во что-то верить.
Все стороны сделали то, что говорила им Ламотт. Ювелиры передали колье Рогану, он написал долговую расписку и вручил колье личному лакею королевы. Но в роли лакея, разумеется, выступил верный друг мошенницы, мастер подделывать почерк Вийет. Как только колье оказалось в руках аферистов, Ламотт и Вийет вынули из него камни и продали их за границей, нажив огромное состояние.
Это колье больше никто никогда не видел.
Под судом общественного мнения
Афера вскрылась, когда ювелиры в конце концов потребовали заплатить им. Для начала они написали весьма любезное письмо Марии Антуанетте, заверяя ее в своем счастье по поводу того, что она все-таки купила колье. Когда письмо доставили королеве, она едва взглянула на него и бросила в огонь. Но, подумав немного, велела своей первой фрейлине мадам Кампан выяснить, чего это «безумец Бомер хотел».
Мадам Кампан отправилась к ювелирам, как ей было велено. Фирма предложила подождать с оплатой, если Мария Антуанетта не может заплатить сейчас, поскольку ювелиры не сомневались, что колье у королевы. Кампан возразила, что у королевы никогда не было этого колье и покупать его она не желала. Она сразу же поспешила к Марии Антуанетте, чтобы рассказать о том, что происходит нечто странное. «Она очень боялась скандала, в котором окажется замешанным имя королевы», и фрейлина была права. Ювелиры немедленно рассказали обо всем: о Рогане, о долговой расписке и лучшей подруге королевы графине де Ламотт, которая организовала эту сделку. К сожалению, к этому времени колье уже не существовало. Ювелиры раскрыли обман намного быстрее, чем бедняга кардинал, но все равно было уже слишком поздно.
Когда вся афера раскрылась, королева пришла в ярость. Не потому, что у нее украли колье – она им не владела и не хотела его иметь, – а потому, что ее обманули и, хуже всего, использовали. Особенно рассердил ее предполагаемый флирт с ней кардинала. Снова кто-то чернит ее доброе имя. Честно говоря, настолько доброго имени у нее не было, но королева в слезах бросилась к обожающему ее супругу и потребовала справедливости. Вместо того чтобы просто арестовать и казнить всех тех, кто участвовал в этом мошенничестве, король решил подвергнуть их публичному суду, чтобы вся Франция увидела: эта замечательная женщина, его жена, невиновна и подвергается напрасным нападкам.
Но все пошло не так. Это было предсказуемо, и процесс не принес счастья Марии Антуанетте.
Король и королева дождались того момента, когда кардинал готовился отслужить мессу в праздник Успения богородицы. Когда собралась толпа придворных, король велел гвардейцам арестовать кардинала. Рогана схватили и уволокли, обвинив в предательстве и воровстве. (Помните, я рассказывала о том, что Мария Антуанетта славилась своей склонностью публично наказывать тех, кто ей не нравился?)
Даже безнадежно одураченный кардинал в конце концов понял, что происходит, и сразу же «сдал» Ламотт и ее сообщников. Он признался королю и королеве, что его, должно быть, «обманули». Он даже предложил заплатить за пропавшее украшение. Ему удалось передать записку своему слуге, чтобы тот уничтожил оставшиеся письма, которые ему писала фальшивая Мария Антуанетта, до того, как их прочтет настоящая королева и разгневается еще больше.
Кардинал, графиня и ее предполагаемые сообщники – включая слуг и проститутку, изображавшую Марию Антуанетту, – оказались в тюрьме в ожидании суда. Суд стал своего рода цирком, который случается раз в столетие. Грязный кардинал, преступная королева, секс-скандал, дорогое ювелирное украшение, аферисты и проститутка. Не хватало только иностранного агента.
И публика сошла с ума.
Судили не королеву, но никто из французов того времени об этом не думал. Хотя Мария Антуанетта ничего не знала о событиях, предшествовавших краже, и винить ее было не в чем, большинство французов верило, что королева на самом деле спала с кардиналом Роганом, присвоила чужие деньги и пыталась украсть колье у ювелиров. Другие верили, что королева приказала украсть колье, чтобы погубить ее врага – кардинала. Публика (но не двор) считала поддельные письма настоящими и подтверждающими ее финансовые и сексуальные проступки, обвиняя Марию Антуанетту в организации заговора, в воровстве и нанесении вреда Короне. В конце концов, на суде больше внимания уделяли характеру и репутации королевы, чем украденному колье.
Рассказ о двух судебных процессах
Таблоидам афера с колье пришлась особенно по вкусу, частично потому, что французское слово «бижу» – «драгоценности» – составляет часть словосочетания «бижу индискре», эвфемизма, обозначающего женские половые органы. Во время суда вышел порнографический памфлет с рисунком, изображающим королеву с раздвинутыми ногами, демонстрирующую себя гостям-мужчинам в Трианоне, тогда как ее лучшие подруги держат над ними огромное бриллиантовое колье.
Скандальные листки становились все омерзительнее и абсурднее. Слухи превратились сначала в общественное мнение, а потом и в факт. Королева соблазнила и уничтожила кардинала. Она манипулировала королем и лгала ему. Мария Антуанетта потратила столько денег, что хватило бы накормить половину Франции, и все ради ненавистных побрякушек, предназначавшихся для шлюхи. А эта бедная, хорошенькая французская девушка, Жанна де Ламотт, трагическая героиня, попалась в паутину коррупции и греха, сплетенную королевой…
Ни в одном слове не было, разумеется, даже капельки правды. Интересный факт: вопреки распространенному мнению о ней, повзрослевшая Мария Антуанетта была весьма консервативна в финансовых вопросах. Ни в чем не нуждается? Да. Не подозревает о мрачной реальности французской экономики? Абсолютно. Наслаждается своим блаженным неведением? Вне всякого сомнения. Тем не менее, когда ей сообщили о том, что денег на благотворительность мало, а народ беден как никогда, она приказала придворным ювелирам более не присылать ей бриллианты и найти для денег лучшее применение.
Драгоценные камни играют множество различных ролей. Они могут быть украшением, валютой и иногда даже тотемом. Порой драгоценные камни перестают быть просто символом и становятся действительной заменой их владельца (вот почему мы называем короля и королеву «короной»). Мария Антуанетта была консерватором не только в финансовых, но и в сексуальных вопросах. Вы же помните, что она не захотела купить огромное бриллиантовое колье именно потому, что оно ассоциировалось с мадам Дюбарри, женщиной, которую она считала шлюхой. Драгоценности Дюбарри были для королевы столь же омерзительны, как и сама женщина.
Но такая история вам не пригодится, если вы пытаетесь продавать газеты. По мнению историка Шанталь Тома, «именно из-за того, что Марию Антуанетту считали легкомысленной женщиной, афера с колье могла существовать. Афера с бриллиантовым колье стала для Марии Антуанетты поворотным пунктом. Ее осудили по этому делу, и осудили навсегда». Хотя еще оставалось несколько коротких лет до того момента, когда Мария Антуанетта сложит голову на плахе, исход процесса о краже бриллиантового колье предопределил ее судьбу. Хотя во время судебных заседаний стала известна вся правда об этой афере, никого не интересовало, чтобы виновные понесли наказание. К этому времени люди были уверены, что королева купается в драгоценностях, и не имели ни малейшего представления о том, что она отказалась от ежемесячных предложений королевских ювелиров и намеревалась отдать деньги, которые за эти украшения платили, на пополнение похудевших благотворительных счетов. Не знала толпа и о том, что Бомер и Бассанж попытались было уговорить королеву купить колье после первого ее отказа, а потом предложили королю приобрести украшение в подарок жене. Когда Мария Антуанетта узнала об этом, она снова отказалась от колье, сделала королю выговор и предложила отдать эти деньги на покрытие растущего военного долга в Америке.
Позднее, когда уже бушевала революция, афере с колье удалось стать одним из самых гневно осуждаемых «фактов» о Марии Антуанетте. Во время суда над ней, за несколько дней до ее казни, хотя этот процесс и был абсурдной формальностью, зрелищем, а не торжеством справедливости, снова всплыл этот скандал. Слухи и общественное мнение стали настоящими уликами.
Странно, но, пожалуй, неудивительно, что ее обвинили еще в одной краже драгоценностей, случившейся, когда Мария Антуанетта находилась в тюрьме, да и воры были уже найдены. Все остальные обвинения были взяты прямиком из старых таблоидов, а сами памфлеты стали доказательством.
Выражение «сфабрикованная правда» никогда еще не имело настолько буквального значения.
В июне 1786 года процесс века подошел к концу. Были зачитаны приговоры всем, замешанным в афере с колье. Лишь несколько недель спустя, в августе, министр финансов проинформировал Людовика XVI о том, что французская монархия неплатежеспособна и подобное положение дел продолжаться не может. К концу года, 29 декабря, была созвана ассамблея нотаблей, а потом распущена, когда выход из кризиса так и не был найден.
Афера с колье, как это дело называли в прессе, не только исчерпала терпимость французского народа по отношению к той, кого он начал называть «королевой долгов». Она положила начало краху монархии.
Колье, с которого началась Великая французская революция
Колье, ускорившее падение французской монархии, существовало совсем недолго не только потому, что Бомер и Бассанж не могли найти покупателя для этого шедевра (или уродства, в зависимости от точки зрения), но и потому, что воры сразу же распотрошили его и продали камни по одному. Миссис Годдар Орпен цитирует описание так называемого колье из первых рук в своей книге «Истории о знаменитых драгоценных камнях», написанной веком позже, в 1890 году:
«Первый ряд из семнадцати великолепных бриллиантов размером с американский лесной орех лежит вокруг шеи, но не слишком близко к ней. К первому ряду изящно прикреплен второй ряд, более свободный, из трех фестонов из бриллиантов и бриллиантовые подвески (простые грушевидные, в виде звезд или бесформенных кластеров). Самый свободный из всех, начинающийся сзади и мягко спускающийся вниз двойной цепочкой ряд состоит из двух широких рядов по три бриллианта. Они как будто завязываются в узел на груди, затем снова разделяются и спускаются вниз. Одни лишь кисточки на их концах могли бы быть состоянием для некоторых мужчин. Но есть и еще два ряда по три бриллианта, каждый со своей кисточкой, которые соединяются сзади, когда колье надето, в неописуемый двойной ряд из шести бриллиантов и устремляются вниз (вместе или порознь) по спине, подобно сверкающему созвездию зодиака или северному сиянию».
Выражусь яснее: так называемое колье было прежде всего предметом одежды, украшенным драгоценными камнями. Оно весило 2 800 карат, состояло из 647 отдельных бриллиантов. Первый ряд представлял собой короткое колье из семнадцати крупных бриллиантов. К этой нити крепились три полукруглых ряда бриллиантов с пятью огромными грушевидными бриллиантами в точках соединения. Колье драпирует грудь и спину, от шеи до талии, бриллиантовые ленты располагаются крест-накрест, с акцентами из крупных кластеров, бантов и монументальных камней в форме капли. Эти ленты заканчиваются несколькими бриллиантовыми кисточками на талии и локтях.
Это не было колье в традиционном смысле слова. Это был своего рода бриллиантовый наряд. Одни только камни весили полтора фунта. Это было самое дорогое украшение того времени. Возможно, это было самое дорогое колье из всех созданных до наших дней.
Или нет?
Несравненное?
В настоящее время «самым ценным бриллиантовым колье в мире» является работа швейцарских ювелиров из ювелирного дома Mouawad. Оно не сравнится со злосчастным колье Бомера и Бассанжа размерами или сиянием бриллиантов, камни весят 637 карат, но его можно носить.
Современное украшение называется L’Incomparable Diamond Necklace («Несравненное бриллиантовое колье»). Совсем даже не креативным своим названием оно обязано тому факту, что в нем использован L’Incomparable Diamond (бриллиант «Несравненный»), самый крупный и безупречный бриллиант весом в 407,48 карата. 9 января 2013 года колье L’Incomparable Diamond Necklace ювелирного дома Mouawad официально было признано самым ценным колье в мире. Его примерная стоимость 55 миллионов долларов.
Сам по себе L’Incomparable Diamond, некогда хранившийся в Смитсоновском музее, – это третий по величине алмаз, подвергавшийся огранке. Камень размером почти с кулачок ребенка. У него насыщенный желтый цвет и уникальная огранка: угловатая капля, немного напоминающая гроб. Редкий камень прикреплен к двум длинным сверкающим нитям, похожим на ветки. Вместо бутонов или листьев на этих нитях расположены девяносто безупречных белых бриллиантов разной формы общим весом 229,52 карата.
Это красивое колье, но своей ценностью оно обязано L’Incomparable Diamond, камню, который, по некоторым оценкам, стоил бы столько же, даже если бы его использовали как пресс-папье. Красота, возможно, в глазах смотрящего, но цена – это то, на что вы можете – и должны – повесить ценник. Так какое же колье действительно является самым дорогим в мире?
А вот на этот вопрос, оказывается, невероятно трудно ответить.
Что такое цена камня?
На первый взгляд сравнить стоимость этих двух колье просто. Достаточно выяснить обменный курс и учесть инфляцию. Одно колье было создано во Франции в 1768 году, другое – в 2012 году в Швейцарии. Чтобы сравнить стоимость этих двух украшений, достаточно понять, сколько стоило французское колье в свое время и сколько это составит в современных ценах. Верно? Нет. Джон Стил Гордон, бизнес-писатель, назвал конвертацию исторических ценностей в современные цифры «одной из самых неразрешимых проблем, с которой сталкивается историк». Это все не так просто.
Ценность – это весьма подвижное понятие. Как мы уже видели в истории с изумрудами Нового Света, драгоценный камень может стоить целое состояние сегодня и ничего не стоить завтра. Чтобы упростить вопрос, давайте предположим, что у гипотетического камня была определенная долларовая цена в 1772 году. Всего лишь камень, а не непристойные бриллиантовые доспехи. Но, сколько бы ни стоил этот камень, его цена неразрывно связана с тем, сколько стоило все остальное в конкретный момент времени. Сколько стоили яйца, сколько стоил дом, сколько зарабатывал человек в день? И сколько этот человек жил, сколько дней работал, ел яйца и жил в своем доме? Сколько дней нам надо было бы работать, чтобы купить дом?
Возьмем в качестве примера цену лошади во Франции в 1772 году и сравним ее с ценой в долларах схожей по физическим данным современной лошади. Это основа сравнения, верно? Но проблема в том, что действующие цены – это отражение принятой ценности, правда, исключительно в контексте. Вырвите эти цены из контекста, и они не будут практически ничего значить. Пример с лошадью не верен, поскольку лошади как таковые, если даже не говорить о них как о средстве транспорта, не имеют той цены, которую они имели в 1772 году. Двести сорок три года тому назад лошадь была автомобилем. И многие из лошадей были автомобилями класса люкс. Л. П. Хартли сказал об этом так: «Прошлое – это чужая страна».
Адъюнкт-профессор экономики Рональд У. Миченер из Университета Виргинии в одном из интервью говорил о проблеме сопоставления цен разных веков: «Специалисты не могут ответить на этот вопрос. Различия между сегодняшним днем и тем временем слишком велики, чтобы сравнивать их. С точки зрения двадцать первого века жизнь в колониальной Америке напоминала жизнь на другой планете». Хотя он говорил о товарах, производимых в колониальной Виргинии, то же самое можно сказать о драгоценном украшении из дореволюционной Франции. Похожая проблема возникает и в том случае, когда мы пытаемся понять ценность тех бусин, за которые купили Манхэттен. Бессмысленно пытаться подсчитать проценты за пятьсот лет. Деньги не просто изменились, изменилась ценность бусин и ценность Манхэттена. Все эти ценности органически переплелись, они никогда не поднимались и не опускались по прямой или независимо друг от друга.
Теперь мы поговорим об экономической стоимости драгоценного камня, противопоставляя ее психологической или социологической стоимости. Бессмысленно спрашивать, сколько те самые стеклянные бусины стоят сейчас. Столь же мало нам дает и знание того, что колье после торга было в конце концов «продано» кардиналу де Рогану и графине де Ламотт примерно за 2 миллиона ливров. За эту сумму можно было построить и обставить небольшой дворец или вооружить военный корабль. Это стоимость в контексте.
Но есть и еще кое-что. Истинная проблема колье заключалась в том, что никому во Франции не хватило бы денег, чтобы его купить. Даже Мария Антуанетта, отказавшись несколько раз купить его, предложила ювелирам разделить его и продать по частям. Это было самое дорогое ожерелье, созданное в мире, настолько дорогое, что ни один человек в мире не смог бы (или не захотел) приобрести его. Так сколько же оно стоило в действительности? Если следовать философии старого хозяина ломбарда, где я однажды работала, вещь всегда стоит ровно столько, сколько человек соглашается за нее заплатить. Нет покупателя? Значит, вещь не стоит ничего.
Опять-таки невозможно подсчитать цену одержимости. Во Франции в 1780-х годах колье стоило революции.
Позиционная зависть
Признанное определение зависти пришло к нам из труда У. Джеррода Парротта из университета Джорджтауна и Ричарда Смита из университета Кентукки: «Зависть возникает в том случае, когда человеку недостает более высокого качества другого человека, его достижений или имущества, и он либо желает этого, либо хочет, чтобы другой этого не имел». Но, как выясняется, существуют два вида зависти. Зависть первого вида, которую еще называют «белой завистью», – это когда вы восхищаетесь тем, что есть у другого человека, и хотели бы иметь это сами. Второй вид зависти – это «черная зависть», психологический феномен, когда вы восхищаетесь тем, что есть у другого человека, но вместо того, чтобы желать получить то же самое, вы просто хотите, чтобы другой человек это потерял. Вы не хотите получить желаемое (автомобиль, дом, работу, жену) для себя, нет, вы хотите украсть, уничтожить, заставить это раствориться в воздухе.
Не слишком приятно, верно? Белая зависть имеет инстинктивный психологический смысл. Вы видите что-то – вы это хотите. Какими бы злонамеренными ни были деяния Жанны де Ламотт, она страдала от белой зависти. Ей хотелось получить высокое положение в близком кругу королевы, а когда у нее ничего не вышло, она просто захотела денег, которые позволили бы ей купить более высокий социальный статус. У нее не было цели обобрать или наказать своих жертв. Черная зависть, с другой стороны, – это явление более сложное. Именно она сыграла свою роль во время Великой французской революции. Доказательством этого служит тот факт, что революционеры не носили украденные диадемы во времена Террора. Когда перед революцией происходили хлебные бунты, люди хотели хлеба. Они требовали справедливости. Да, некоторые добивались равного представительства в парламенте. Но ни один человек из этих разъяренных толп не требовал лучших украшений. Народ хотел наказать короля, королеву и аристократию, отобрав у них их богатства.
Не владеть этими богатствами, а отобрать их.
Так что же превращает белую зависть в черную? Когда мы думаем, что мы можем соревноваться, мы это делаем. Так поступали придворные, копировавшие все, что делала Мария Антуанетта. Как выразилась ее фрейлина мадам Кампан: «Королеву ругали, но слепо подражали ей». Но если мы точно знаем, что не можем соревноваться, или догадываемся об этом, в нас возникает желание другими средствами расчистить поле для игры. Мы оказываемся во власти черной зависти, заставляющей нас отобрать то преимущество, которое есть у нашего соперника. Это не так мило, как получить желаемое самому. Но все мы в конечном итоге оказываемся равными, правда?
Дефицитный товар – это сильная вещь. Он может создавать иллюзию цены и даже ее реальность. Но когда товары необходимы (как еда) и дефицит реальный (как десятилетие голода), появляются совершенно новые экономические правила, и последствия становятся не просто социальными, но политическими.
Как крошится макарун: диаграмма
Каким же образом афера с колье спровоцировала жестокую революцию? Что произошло в эти три года между 1786-м и 1789-м? Многое. Французская корона не смогла платить по счетам, практически объявив о своем банкротстве. Биограф Антония Фрейзер признает, что король «не слишком хорошо реагировал на давление» (это могло быть явным преуменьшением этого или любого другого века), и утверждала, что «в 1787 году с ним случилось то, что мы могли бы назвать нервным срывом».
К 1788 году выход из экономического кризиса так и не был найден. Стало ясно, что ни о каком заметном движении вперед не может быть и речи, если не будут созваны Генеральные штаты, которые проголосуют за реформы, необходимые больной стране. До конца года Генеральные штаты препирались с ассамблеей нотаблей, которая требовала, чтобы Генеральные штаты не нарушали традиции и согласились голосовать по прежней схеме: один голос у каждого сословия. Мнение третьего сословия, к которому относились 99 процентов населения страны, вообще не учитывалось. В конце концов, весной 1789 года король приказал распустить Генеральные штаты.
Все начало лета он предлагал различные реформы, но они не имели никакого значения, так как монарх отказывался позволить Генеральным штатам голосовать. Дело кончилось тем, что представители третьего сословия стали называть себя Национальным собранием. Так появилась революционная партия с совершенно новыми требованиями.
А потом, как это всегда и бывает, положение ухудшилось.
Божья воля и чаша терпения
Осень 1788 года не принесла ничего хорошего. Урожай опять оказался ужасным. К апрелю 1789 года нехватка продовольствия и жалкие гроши, которыми оплачивался труд работников, привели к бунтам в Париже. Крайнее напряжение, катастрофическая зима и очередной неурожай привели Людовика XVI, скажем так, в «хрупкое» состояние. Так кто же управлял страной? Да, вы не ошиблись, самая ненавидимая женщина во Франции! Фрейзер утверждает: «Мария Антуанетта поняла, что ради будущего ее сына, будущего ее детей, ради монархии, в которую она верила, потому что ее так воспитали, ей придется быть сильной». Мария Антуанетта была милой женщиной и, возможно, исторически оболганной, но ей куда лучше удавалось устраивать праздники и играть в пастушку, чем управлять глубоко разделенной и экономически нестабильной страной. Королева попыталась взять вожжи вместо своего супруга, но у нее не было опыта, необходимого образования и ни малейшего авторитета.
Ее усилия только ухудшили ситуацию. Циркулировавшие в стране памфлеты оставили на время в стороне ее неестественные сексуальные наклонности и ее диеты из еды, украшенной бриллиантами, и начали изображать лицо королевы над телом монстра, пожирающего Францию или устраивающего порку своему толстому дураку-мужу.
Это был критический момент в истории Франции, но все же другая монархия, другой лидер могли бы успешно миновать его. Национальное собрание еще не призывало насадить головы на пики. Оно требовало принять конституцию, лишить аристократию привилегий, то есть обустроить страну по принципам конституционной монархии.
Мария Антуанетта отказалась наотрез. Ее муж занимал выжидательную позицию, частично потому, что это была его любимая позиция по всем вопросам, и частично потому, что он был (да поможет нам Бог) более интеллектуальным, чем его жена. Но в конце концов он оказался в настолько неустойчивом психологическом состоянии, что ей пришлось принимать решение самой. Как и ее мать, Мария Антуанетта искренне полагала, что между порядком и хаосом находится монархия. Уверенная в том, что собирающиеся в Париже толпы угрожают стабильности страны, она потребовала мобилизовать войска, чтобы заблокировать город и перекрыть дорогу в Версаль.
Историк Шанталь Тома написала о Марии Антуанетте, что она была «слепа к переменам во Франции». Когда она запаниковала и потребовала поставить войска между городом Парижем и дворцом в Версале, королева не пыталась начать конфликт, она старалась его избежать. Но ее действия привели к противоположному результату. Демонстрация силы не испугала народ и не напомнила ему о высшей власти монархии. Вместо этого Национальное собрание сочло появление войск агрессивным государственным переворотом против народа.
Французский тост
14 июля 1789 года люди вышли на улицы Парижа и «освободили» заключенных из Бастилии. Эта тюрьма являла собой мощный и страшный символ того, что во Франции Бурбонов все они были пленниками. Взятие Бастилии стало символической победой над абсолютной и непререкаемой властью монархии. В десяти милях от Бастилии, в Версале, Людовика XVI в 2 часа ночи разбудили по требованию главного постельничего, герцога Ларошфуко Лианкура, который и сообщил королю, что Бастилия пала. Комендант тюрьмы убит, его голову разъяренная толпа насадила на пику и пронесла по улицам.
Людовик спросил: «Это мятеж?» И услышал ответ: «Нет, сир, это революция».
Спустя неделю прессу объявили свободной. Королевские цензоры (едва справлявшиеся со своими обязанностями) перестали существовать, и начала распространяться новая волна злобных газет. Большинство историй были посвящены королеве и ее безнравственному поведению, что неудивительно. Все более грубые и порнографические, эти истории оказывались дальше и дальше от реальности. Шанталь Тома описывает их как «мир темных фантазий, полный ненависти». Примерно через две недели толпа из семи тысяч женщин направилась в Версаль и – беспрецедентное явление – сумела войти во дворец. Пока они шли по залам, разыскивая королеву, убивая гвардейцев и аристократов, не обращая внимания на окружающее их богатство, они думали только об одной цели – о королеве. Ей удалось ускользнуть всего за несколько минут до того, как разъяренные испачканные кровью женщины ворвались в ее покои. Пиками, ножами и всем тем, что подвернулось под руку, они распотрошили ее кровать, на тот случай, если королева прячется в матрасе.
Тем временем Жанна де Ламотт сумела убежать из тюрьмы, переодевшись юношей, и упорхнула в Лондон. В том же году – 1789-м – она сделала то, что станет уделом многих расставшихся со славой знаменитостей. Ламотт опубликовала книгу, свои «Оправдательные мемуары». В этих мемуарах она в очередной раз подвергла резким нападкам королеву и рассказала еще более продуманную (сфабрикованную) версию аферы с колье, чем та, которую она поведала на суде. Мошенница даже опубликовала некоторые из поддельных писем.
Народу это понравилось. Ламотт стала героиней, новое правительство принесло ей официальные извинения.
Пока вся Европа объединялась против восставшей Франции, Марию Антуанетту «намеренно очерняли, чтобы связать Францию своего рода кровавым узлом». Как пишет Антония Фрейзер, не было причин убивать королеву-супругу, не обладавшую властью. Даже суд не нашел никаких действительно совершенных ею преступлений.
Шанталь Тома назвала Марию Антуанетту козлом отпущения. Но к моменту начала процесса, на котором ей предъявили неслыханные обвинения, взятые прямиком из старых таблоидов, она была скорее жертвенным ягненком.
Эпилог: проклятия, проклятия
Колье вызвало множество слухов в свое время: куда оно исчезло? у кого оно? – и породило множество легенд, благодаря которым оно заняло свое место в кунсткамере истории. Как это было со многими другими украшениями Марии Антуанетты, люди объявили, что бриллианты прокляты. Они были готовы поверить в то, что на всех драгоценностях королевы лежит проклятие. И кто стал бы их за это винить? Она плохо кончила. Но многие разделили ее участь.
Почему людям было так легко поверить в то, что именно ее украшения окружает мистический ореол? Драгоценности не ее мужа, не ее подруг, не ее куда более одиозных предшественниц? Почему же они поверили в то, что бриллианты Марии Антуанетты (и многие другие ее драгоценные камни) были каким-то образом магически запятнаны?
Это просто. Она не была личностью, она была символом. На самом деле Мария Антуанетта до сих пор является главным символом излишества. Люди согласны с тем, что в мире должно быть естественное равновесие. Когда это равновесие нарушается, это вызывает тревогу. Мысль о том, что у кого-то чего-то слишком много, не просто неприятна. Такое излишество ощущается как моральный дефект. Драгоценные камни олицетворяют моральные категории в еще большей степени, чем королевы. А когда добытое нечестным путем сокровище приводит к гибели его владельца, это удовлетворяет нашу потребность в моральном возмездии, даже если и то, и другое плод воображения.
Как же сложилась судьба всех этих прóклятых бриллиантов после того, как Ламотт и ее любовник продали их? Большинство оказалось в руках ювелиров Лондона и Парижа. Когда речь идет о скупке краденого, записи быстро теряются. По мнению Антонии Фрейзер, «нельзя узнать наверняка, что случилось с этими камнями. Некоторые из них, возможно, были приобретены герцогом Дорсетским и оставались в его семье согласно традиции». Но единственные бриллианты, которые можно с уверенностью принимать в расчет, – это двадцать два «самых великолепных бриллианта», составивших «простую цепочку [короткое колье] герцогини Сазерленд. Эту цепочку демонстрировали на выставке в Версале в 1955 году». Бриллиантовое колье Сазерленд – это все, что осталось от массивного колье, закончившего целую эпоху.
Но бриллиантовое колье от Бомера и Бассанжа было не единственным предположительно прóклятым роскошным украшением, связанным с именем Марии Антуанетты.
После того, как Людовика обезглавили – с куда большим достоинством и гуманностью, чем его жену и детей, – сокровища Версаля, включая драгоценности короны, были перевезены в Париж, в королевское хранилище мебели, которое считалось надежным. Как оказалось, ни о какой надежности речь не шла.
Однажды сентябрьской ночью 1792 года, когда Мария Антуанетта в тюрьме ожидала казни, пьяные грабители умыкнули королевские сокровища. Они «набрались такой смелости за три ночи нераскрытого воровства, что на четвертый вечер пятьдесят из них явились с едой и вином». Это так по-французски… «На другое утро, когда Национальная гвардия обнаружила пропажу, были найдены и воры, лежавшие на полу в алкогольном опьянении».
Многие драгоценности нашли, но бесценный «Голубой бриллиант французской короны», или «Голубой француз», так и не был найден.
«Голубой француз»
«Голубой француз», один из самых ценных камней короны в казне, был огромным бриллиантом сапфирового цвета. В солнечном свете он приобретал едва заметное зловещее красноватое сияние. Как и почти все остальные драгоценности Марии Антуанетты, он тоже считается проклятым. В середине семнадцатого века французский авантюрист и торговец драгоценными камнями Жан-Батист Тавернье предположительно оказался в индуистском храме в джунглях Индии. Он украл гигантский голубой алмаз из центрального третьего глаза индийского идола, вероятно Шивы Разрушителя, чей танец-вращение и создает мир, и разрушает его. Камень отправился с Тавернье во Францию, где его огранили, отполировали и продали французскому «королю-солнцу» Людовику XIV. Монарх превратил бриллиант в центральный элемент изысканного комплекта украшений и передал его своим наследникам, последними из которых были Людовик XVI и Мария Антуанетта.
Утверждают, что Мария Антуанетта часто надевала этот бриллиант. Большинство из тех, кто верит в проклятие «Голубого француза», полагают, что все началось с ужасной смерти Марии Антуанетты. Но во Франции дела пошли плохо еще во времена Людовика XIV, поэтому вполне вероятно, что алмаз привез проклятие из Индии. Я полагаю, такую награду люди и получают за грабеж и разрушение религиозных идолов. Первая жертва камня, Тавернье, продал много великолепных камней «королю-солнцу». Но после Нантского эдикта его изгнали из Франции как гугенота, и он умер нищим. Есть версия, что его растерзали собаки.
После кражи 1792 года камень в первоначальном виде никто не видел. Во всяком случае, целиком. Камень был удивительно редким и выдающимся, не столько из-за своего веса в 69 карат, сколько из-за необычного сапфирового цвета и странного красного сияния. Когда двадцатью годами позже, в 1812 году, такой же камень, но весом уже в 45,52 карата всплыл в Лондоне у дилера бриллиантов по имени Дэниел Элайсон, стало ясно, что это тот самый «Голубой француз», расколотый и сменивший форму, чтобы скрыть его более чем благородное происхождение.
Этот бриллиант сменил не одного владельца, пока не оказался в коллекции богатого голландского банкира, которого звали Генри Филип Хоуп. В 1823 году то, что осталось от «Голубого француза», впервые появилось под новым именем – бриллиант «Хоуп». Банкир передал камень своим потомкам, которым пришлось его в конце концов продать, чтобы избежать банкротства. Камень вернулся в Париж, когда обедневшие потомки Хоупа продали его Пьеру Картье в 1910 году. Как в свое время Бомер и Бассанж, Картье не смог найти покупателя для такого сокровища даже среди элиты Европы и Востока.
Пришедший в отчаяние от такого неверного вложения денег Картье продал бриллиант блестящей наследнице огромного состояния, американке Эвелин Уолш Маклин. Если говорить о любительницах развлечений, то Мария Антуанетта могла бы гордиться Эвелин. На пике эпохи джаза она веселилась без остановки, устраивая бесконечные вечеринки, разбрасывая деньги, словно конфетти, и ненадолго останавливалась только для того, чтобы искупаться в шампанском. На одном из праздников в Нью-Йорке она остановилась на верхней ступеньке лестницы, убедилась в том, что внизу стоят гости, и спустилась к ним. На ней был только бриллиант «Хоуп» и никакой другой одежды. Она даже позволяла своей собаке носить драгоценный камень на ошейнике.
Ее предупреждали о том, что бриллиант «Хоуп» проклят, но она только смеялась. Эвелин заявила, что коллекционирует проклятия и что бриллиант принесет ей удачу, даже если другим он приносил несчастья. К сожалению, она ошиблась. Спустя несколько лет после покупки бриллианта один из ее детей умер от лихорадки, именно в этот момент она с бриллиантом на шее присутствовала на дерби в Кентукки. Ее единственная дочь покончила с собой, муж, играя в азартные игры, потерял почти все их состояние, спился и закончил свои дни в сумасшедшем доме. Но на этом ее печали не закончились. Эвелин не снимала бриллиант. Она умерла в шестьдесят лет в одиночестве от «сочетания кокаина и пневмонии», по-прежнему цепляясь за темно-синий бриллиант.
Трагическая жизнь Эвелин Маклин уже сделала бриллиант «Хоуп» одним из самых знаменитых бриллиантов в мире, когда Гарри Уинстон купил его у наследников Эвелин. Но, как и его предшественникам, ему не удавалось найти покупателя для такого дорогого камня. И с этого момента история проклятия бриллианта «Хоуп» становится интересной. Не потому, что с Гарри Уинстоном что-то случилось. Нет, с ним все было в порядке. Дело в том, что история о проклятии стала популярной благодаря самому Гарри Уинстону. Когда никто не захотел покупать камень, Уинстон сделал его особенным. Помните, как De Beers придумала миф о кольце с бриллиантом в знак помолвки, чтобы сделать особенными мелкие бесцветные бриллианты? Как только вы объявите бриллиант эмоционально необходимым или мистически запретным, все захотят поучаствовать в этой истории.
Гарри Уинстон рассказал историю о Тавернье, семействе Хоуп, несчастной Эвелин Маклин и особенно Марии Антуанетте. Он отправил камень в турне, как будто сам бриллиант был знаменитостью. Богатые и знаменитые люди приходили и с восхищением, завистью и даже со страхом смотрели на это недоступное и даже опасное сокровище. И это сработало. Бриллиант превратился из практически непродаваемого в бесценный.
В конце концов все, что Уинстон смог сделать, – это подарить бриллиант Смитсоновскому музею, где он до сих пор сияет в прозрачном коробе. Ювелир назвал это «актом щедрости», призванным поощрить и других владельцев подарить свои лучшие драгоценные камни нации. В благодарность за этот дар он получил собственную галерею в этом знаменитом музее. А так как он заявил налоговой службе о том, что ценность камня не поддается определению, то Гарри Уинстон получил самое феноменальное освобождение от налогов в истории.
Единственное проклятие
В истории с проклятием интересно не то, что она не правдива (кто знает?), а то, что она не слишком оригинальна. Гарри Уинстон не сам придумал историю «Голубого француза», как не делали этого Тавернье и Картье. Это всего лишь вариант весьма распространенных рассказов о многих слишком крупных и драгоценных камнях.
Бриллиант «Черный Орлов», в первоначальном виде черный алмаз весом в 195 карат, был предположительно украден из глаза статуи идола – в этом случае Брахмы – неким наглым вором. Согласно стандартной легенде, бриллиант был проклят. В 1932 году первый дилер бриллианта Дж. У. Пэрис предположительно спрыгнул с небоскреба в Нью-Йорке, когда бриллиант находился в его собственности. Вскоре после этого две русские княгини, независимо друг от друга, якобы выбросились из окна именно в то время, когда камень принадлежал им.
Другой бриллиант «Орлов» – 194 карата, белый алмаз со слабым зеленоватым отливом – это совершенно другой камень с похожей историей. О его происхождении написал в 1783 году Луи Дютан, гугенот и служитель церкви. Предположительно его «вырвал из статуи Брахмы в храме в Шерингаме» дезертир из французского гарнизона в Индии. Солдат сделал вид, что принял индуизм, получил доступ во внутреннее святилище храма и украл один из глаз идола. Камень назван в честь графа Орлова, подарившего драгоценный камень русской императрице Екатерине II. Ее наследники потеряли русский престол и знаменитые драгоценности во время большевистской революции.
Но больше всего мне нравится история алмаза «Кохинур», бриллианта настолько крупного и такой ослепительной красоты, что один из его владельцев, султан Бабур, сказал о нем: «Стоимости его хватило бы, чтобы купить еды на один день для всех людей в мире». К сожалению, из-за его долгой, пропитанной кровью и трагической истории, об этом же бриллианте сказано: «Тот, кто владеет этим бриллиантом, будет владеть миром, но он же познает все несчастья мира».
Вы уже поняли, к чему я клоню?
Судя по всему, все крупные бриллианты прокляты, и большинство из них были украдены из глаз индуистских идолов. Индийскую часть легко объяснить. Исторически самые крупные и лучшие алмазы находили в копях Голконды в Индии. Те самые, с «водой». А как же история с идолом? Неужели подобная кража действительно случилась в какой-то момент? Или все эти пугающие легенды основываются на одном подлинном факте? Или это всего лишь заманчивая сказка об экзотических местных жителях и о пугающей религии дикарей, достаточно причудливая, чтобы побудить европейцев купить слишком высоко оцененные драгоценные камни? Ответить на эти вопросы невозможно, хотя оба варианта могут быть правдой.
Как мне кажется, наиболее провокационной частью всех этих историй является кража. Кто признается в том, что украл бриллиант? (Жанна де Ламотт этого не сделала, хотя была достаточно бесстыдной.) Но все эти истории – о краже, о желании владеть и о последующем проклятии – это всего лишь отражение тех чувств, которые мы испытываем при виде выставленного напоказ концентрированного богатства. В этом суть драгоценного камня: это сверкающее состояние, которое вы можете удержать в руке. Все истории о прóклятых бриллиантах похожи друг на друга по одной причине. Это поучительные истории. Возможно, мы просто не можем представить, что один человек обладает исключительным правом собственности на что-то настолько красивое или стоящее столько денег. Мы можем лишь предполагать, что есть еще и космическая, даже мистическая изнанка. Поэтому мы придумываем истории о прóклятых бриллиантах, чтобы объяснить несправедливое распределение ресурсов. В случае с бриллиантами, такими как бриллиант «Хоуп», они вдохновляют на создание историй о проклятиях, смертях и несчастьях. «Афера с колье» в свою очередь спровоцировала жестокий бунт и начало конца эпохи.
Так были ли прокляты бриллианты Марии Антуанетты? Возможно, прокляты все крупные бриллианты. Несчастья случаются с теми людьми, которые ими владеют, желают их иметь или ищут их. Что касается колье, из-за которого началась Великая французская революция, то Вийета выслали из страны; Ламотт сбежала из тюрьмы, написала книгу, но вскоре она то ли сама выбросилась в Лондоне из окна, то ли ее выкинули. Мария Антуанетта и мадам Дюбарри обе лишились головы. Ювелиры обанкротились, униженные стали теми, кто унижает, и революция совершенно неожиданно породила Наполеона.
Возможно, в конце концов, единственное истинное проклятие – это алчность.
