В 1603 году Япония решила, что остальной нецивилизованный мир не может предложить ничего, кроме религиозных распрей, недовольства и смуты. Поэтому власти закрыли двери в Японию для иностранцев. Во всяком случае, таковы были намерения. Почти 250 лет спустя эти двери были распахнуты под дулами дымящего трубами флота американских кораблей, настолько современных, что многие японцы приняли их за драконов.

8 июля 1853 года американский адмирал Мэтью Перри прибыл с флотом из четырех вооруженных военных кораблей в Японию, не подготовленную к этому ни с культурной, ни с технологической, ни с военной точки зрения. Теоретически его миссия была дипломатической. Он привез верительные грамоты от американского президента, а также договоры о мире и торговле.

Но в реальности каждое действие было намеренной демонстрацией силы. Сёгунат Токугава, феодальное военное правительство Японии, настолько агрессивно ограничивало контакты страны с остальным миром, что одно лишь присутствие американских кораблей ясно давало понять: сотрудничай или… Американцы хотели, чтобы Япония была открыта для торговли.

Пока незваные гости не убрались восвояси, японцам пришлось подписать унизительный и однобокий договор о свободной торговле, промежуточные соглашения и несколько договоров о мире. Они просто проиграли. Пока ошеломленный сёгунат Токугава смотрел вслед уплывающим кораблям, японцы поклялись, что они обязательно догонят и обойдут Запад, чего бы им это ни стоило. Они никогда не будут ничьей колонией.

Итак, на заре двадцатого века японцев силой вернули обратно на мировую арену. Им пришлось отказаться от вековой, в высшей степени традиционной и феодальной культуры и попытаться ликвидировать 250-летнее отставание от социального и технического прогресса. Толпы студентов отправились учиться в Европу и США. За границу направили эмиссаров, чтобы они узнали как можно больше о современной промышленности, науке и торговле. Специалистов из Европы импортировали в Японию, чтобы они давали советы по всем вопросам, начиная со строительства железных дорог и заканчивая банковским делом. Иностранные «эксперты» даже переучивали самураев, чтобы те превратились в современную западную армию.

Во время этой быстрой модернизации в Японии появилась промышленность, включая мощные верфи и текстильные фабрики. Но ничто не может сравниться с изобретением Кокити Микимото, придумавшего, как выращивать натуральные жемчужины. С этого изобретения началась индустрия биотехнологий. Оно стало выстрелом из стартового пистолета для японской технологической революции и помогло Японии превратиться в мировую сверхдержаву.

Кокити Микимото, человек, который принес жемчуг в массы, родился в 1858 году. В том же году Япония наконец открыла двери остальному миру. Старший сын в семье обедневшего торговца лапшой, он жил в рыбацкой деревушке Тоба. Хотя Реставрация Мэйдзи (или реформы Мэйдзи, о них поговорим позже), от которой страну трясло следующие десять лет после визита Перри, сделала экономическую мобильность возможной в теории, бедность мешала этой мобильности на практике. Когда Микимото исполнилось одиннадцать лет, его отец заболел, оставив старшего сына единственным кормильцем большой семьи. Весь день Микимото продавал овощи и делал лапшу, а бóльшую часть ночи развозил лапшу на тележке.

Единственным преимуществом такой жизни в рыбацкой деревушке был доступ к морскому побережью. Когда Микимото стал старше, у него появилась одержимость жемчугом. Или девушками-ныряльщицами ама, которые веками топлес доставали раковины с морского дня. Микимото понял, что даже крошечные жемчужные зернышки имеют большую ценность, потому что их можно было отвезти в город на рынок, где их превращали в порошок и продавали как лекарство или косметическое средство. Но юношу завораживали идеальные жемчужины. Его интересовало все: как они растут, почему их так мало и может ли человек принять участие в этом процессе. Ему захотелось вырастить идеальную жемчужину. Микимото мечтал о жемчужной ферме, где жемчуга будет много и он станет доступным для всех. Позднее он скажет, что мечтал украсить ниткой жемчуга шею каждой женщины в мире. Когда его компания уже работала, Микимото заявил: он надеется на то, что когда-нибудь жемчуга будет столько, что он сможет продавать нитку за два доллара каждой женщине, которая сможет себе это позволить, и отдаст ее даром тем, кому и два доллара не по карману.

В двадцать три года Микимото все еще работал от заката до рассвета, продавая лапшу, но женился на дочери самурая. Ее звали Умэ, и она так же верила в успех выращенного жемчуга, как и ее муж. Она была не только главой семьи, когда муж уезжал в далекие деревни – он искал бухты, проверял урожай и пытался выращивать жемчуг, – но и управляла семейной лавкой, торговавшей лапшой. Это была немыслимая ситуация для предыдущих поколений, как немыслимым был бы и ее брак с простолюдином. Умэ не уставала уверять мужа, что его мечта исполнится.

Микимото грезил о жемчуге и красоте, но у него были другие, скрытые амбиции, которые десятью годами ранее считались бы еще более фантастическими. Он хотел стать ученым.

Одним из главных событий его жизни в более поздние годы стала встреча с Томасом Эдисоном в 1927 году. Эдисон принимал Микимото в своем доме, показал ему свою лабораторию и восхвалял большой вклад гостя. Эдисон сказал ему: «Это не культивированный жемчуг, это настоящий жемчуг. Есть две вещи, которые невозможно сделать в моей лаборатории, – бриллианты и жемчуг. Это одно из чудес света, что вы смогли выращивать жемчуг. Это считается биологически невозможным».

Но пока Микимото поднимался по политической лестнице и в середине 1880-х годов стал председателем Ассоциации улучшения морского производства в Симе. Там он познакомился с Нарайоси Янаги, генеральным секретарем Японской ассоциации рыбаков. В 1890 году Янаги пригласил Микимото на третью Национальную промышленную выставку. Там он познакомился с известным специалистом в области морской биологии Какити Мицукири. Мицукири оказался одним из немногих, кто не считал планы Микимото сумасшедшими, и поделился с ним своими знаниями и информацией.

Шли годы, успеха не было, но проекты Микимото и связанные с ними ставки становились все крупнее. Катастрофа произошла в 1892 году, когда, взглянув на бухту, Микимото увидел, что вода стала кроваво-красной. Это был «красный прилив», разрастание ядовитых красных водорослей, который уничтожил все, что было у Микимото, убив пять тысяч устриц. Это могло бы стать концом проекта по выращиванию жемчуга. Микимото уже готов был сдаться. Но его жена напомнила ему о нескольких изолированных устричных садках, которые могли уцелеть, и она все-таки вытащила мужа к морю, чтобы посмотреть, так ли это.

На самом деле именно Умэ достала первую выращенную жемчужину из устрицы после того, как ее муж уже оставил всякую надежду. В тот день в изолированном устричном садке она нашла пять жемчужин. Это был ее последний вклад в проект. Вскоре она умерла. Первые пять жемчужин были найдены в июле 1893 года, и это были полукруглые жемчужины мабе. Но для Микимото этого было достаточно, чтобы доказать, что его система работает, и получить патент в 1896 году. Он продал первые полукруглые культивированные жемчужины и использовал вырученные деньги для продолжения исследований. Микимото был не первым человеком, попытавшимся выращивать жемчуг. Но будучи по натуре ученым, он понимал, что секретом успеха будут повторные, хорошо задокументированные, систематические эксперименты, которые необходимо проводить в течение нескольких лет. И у него ушло на это много лет. Более двадцати лет Микимото пробовал и терпел неудачи, пока не сумел вырастить идеально круглую жемчужину.

Микимото был уверен, что он сможет положить в раковину предмет или ядро, который устрица покроет перламутром. И у него уже получились полукруглые жемчужины мабе. Но он не мог сделать так, чтобы ядро начало раздражать ткань устрицы и та начала покрывать его перламутром и не отторгла. Микимото испробовал ядра из разных материалов: мыла, металла, дерева. Однажды ему пришло в голову, что можно использовать зернышко из раковины. Эта попытка оказалась успешной, но ненадежной. Устрицы лишь изредка окутывали такие зернышки перламутром.

После многолетних неудачных попыток создать сферические жемчужины Микимото придумал новый метод. Он оборачивал все ядро живой тканью другой устрицы. Это было долго и дорого, и изобретатель не имел ни малейшего представления, почему прием «полного обертывания» работает, но на этот раз у него все получилось. В 1896 году Микимото запатентовал свой метод обертывания ядра жемчужины донорской тканью.

Оказалось, что перенос эпителиальных клеток с зубчатого края раковины на внутреннюю часть устрицы приводит к образованию жемчужного мешка. Именно поэтому при размещении чужеродных предметов во внутренней части устрицы было неэффективным, а их размещение между раковиной и устрицей приводило к образованию полукруглых жемчужин.

Как впоследствии выяснил Микимото, кусочек живой ткани от другой устрицы был необходимым ингредиентом. И он был на грани того, чтобы вообще ничего не узнать. Он оказался почти без денег, поставил все на свои «обернутые» жемчужины и терпеливо ждал, пока они созреют. Но в 1905 году снова произошла катастрофа, когда очередной «красный прилив» уничтожил весь запас Микимото, 850 000 устриц на этот раз. Микимото не успел собрать урожай. Не желая сдаваться или просто потому, что он был на грани нервного срыва после нескольких непростых лет, Микимото целыми днями сидел на берегу среди куч гниющих устриц и открывал их одну за другой. Хотя большинство устриц погибли, среди многих тысяч раковин он все-таки нашел пять идеальных сферических жемчужин.

Как только Микимото придумал систему выращивания жемчуга, он начал делать это в огромных количествах. Причем он не только стал первооткрывателем в выращивании жемчужин, но и придумал и усовершенствовал жемчужные фермы, которые были совершенно новым концептом. Ныряльщицы доставали для него дикие устрицы Акойя. Далее начинался процесс отбора, похожий на селекцию скаковых лошадей или роз. Микимото отбирал устрицы для своей фермы, оценивая все характеристики, от цвета и твердости до производительного потенциала и в создании жемчуга, и в размножении. Как только жемчуг был «посеян», Микимото помещал раковины в корзины и опускал их на веревках с гигантских плотов вдоль побережья его собственного острова.

В 1916 году он получил второй патент на культивированные круглые жемчужины. Эти жемчужины были довольно высокого качества, их можно было производить в большом количестве, поэтому Микимото задумался о маркетинге и продаже жемчуга по всему миру. К 1920 году большие урожаи жемчуга можно было экспортировать, и Кокити Микимото был назван одним из десяти лучших ученых Японии.

Культивированный жемчуг положил начало слиянию технологий и природы в двадцатом веке. Жемчуг Акойя стал первым промышленным продуктом, выращенным в живом организме. Продавали весь жемчуг, но по разной цене. Даже жемчужины неудовлетворительного качества, которые не годились для украшений, измельчались в порошок и использовались для добавок с кальцием и косметических средств компании Mikimoto Pharmaceuticals.

В некотором отношении период Реставрации Мэйдзи, когда Япония бросилась догонять весь остальной мир после столетий намеренного сопротивления этому, послужил Микимото, как и он послужил ему. Он родился торговцем лапшой, и у него не было бы возможности для создания собственного бизнеса до эпохи модернизации Японии. Японская индустриализация во многом походила на алмазную лихорадку в Южной Африке, но ее успех в большей степени опирался на науку и упорный труд, а не на везение и колонизацию. Вместо того чтобы думать о собственном обогащении – Микимото до самой смерти вел спартанский образ жизни, – он работал на благо Японии. С его точки зрения, культивированный жемчуг решал насущную проблему страны. Малые размеры Японии и дефицит природных ресурсов привели к созданию экономики торговли, при которой ресурсы импортировались, а готовые товары экспортировались. Чтобы показать, что он всю жизнь работал ради Японии, а не ради самого себя, Микимото отдал свой первый большой урожай жемчуга со словами: «Я посвящаю и дарю этот урожай императору Японии».

К тому времени, когда Реставрация Мэйдзи завершилась, Япония была единственным экспортером миллионов совершенных жемчужин.

Такова история триумфа Микимото или, во всяком случае, его начала. Но давайте вернемся к самому началу. Именно в этот момент сажают первое крохотное зернышко.

Многие страны утверждали, что намеренно выбрали политику изоляционизма, но большинство из них на самом деле не отказывались целиком и полностью от связей с внешним миром. Обычно изоляционизм – это всего лишь уловка, позволяющая не делать того, чего не хочется, с другими странами или ради них. Но когда средневековая Япония приказала западному миру выйти вон и держаться подальше, она имела в виду именно это. Более того, эта политика только крепла в следующие несколько веков.

За много-много лет до Микимото, культивированных жемчужин и двадцатого века Японией правили крупные военные феодалы, называемые даймё. Им подчинялись многочисленные частные армии самураев. Не имеющий никакой реальной власти императорский двор наблюдал за тем, как эти даймё сражались за территорию, власть и влияние. Они постоянно воевали и с нежеланными европейскими торговцами и миссионерами. Децентрализация власти, постоянные войны между феодалами и дестабилизирующее влияние агрессивных христианских миссионеров ввергли страну в хаос. В результате в пятнадцатом и шестнадцатом веках Япония вела бесконечную войну сама с собой.

В 1600 году все это привело к битве при Сэгикахаре, после которой победивший самурай Токугава Иэясу захватил власть над всей Японией. Он правил из своего отлично укрепленного замка в Эдо, или Токио, как мы называем его сегодня. К 1603 году император окончательно лишился власти, но он не был абсолютно слеп. Император понимал, куда дует ветер, поэтому Токугава Иэясу получил из его рук титул «Великого сёгуна завоевателя варваров». Так появился сёгунат Токугава, династия, которая правила Японией следующие два с половиной века. Это был классический период Японии.

Как сёгун и неофициальный правитель, Токугава первым делом постарался объединить страну после века гражданской войны, военной агрессии и религиозных распрей. Он считал своим долгом вернуть страну к традиционным ценностям Бусидо и синтоистским и буддийским верованиям. Токугава верил, что если ему это удастся, то настанут экономическое процветание и мир. И первое, что сделало его самурайское правительство – сёгунат – в этом направлении, это выбросило из страны всех иностранцев.

Японцы видели, что христианская церковь веками вела глобальные религиозные войны. И консервативным властям Японии не нравилось то, что христианские миссионеры появляются на их территории. Более того, эти миссионеры представляли собой угрозу фундаменту феодального общества. В Японии, как и в феодальной Европе, большинство населения составляли крестьяне, которые клялись в верности своему местному даймё. Само понятие, что есть высшая власть, которой человек может поклясться в верности, будь то священник или христианский Бог, было опасным и подрывным для тщательно выстроенной социальной системы Японии.

К тому же поведение европейских купцов многие японцы считали нечестным. Существовала и возможная военная угроза от иностранных, все более агрессивных колониальных держав. Все это вместе взятое вынудило сёгунат Токугава к 1636 году проводить самую пассивно-агрессивную внешнюю политику в истории страны. Акт об изоляции весьма эффективно обрубил все связи с западным миром. К 1639 году правительство начало проводить диктаторскую политику Сакоку, название которой означало «страна на цепи».

При такой экстремальной политике христианство оказалось вне закона, христиан сурово наказывали. Контакты с любыми иностранцами были строго запрещены, всех европейцев выслали из страны. Сакоку запрещала иностранцам въезд в Японию даже на короткий срок, а самим японцам запретили покидать страну. Сохранились свидетельства о том, что потерпевших крушение западных моряков, которых волны вынесли на японский берег, отправляли обратно в открытое море, убивали или брали в плен. Единственным исключением из этой политики был крошечный форпост – маленький островок Дэсима, очертаниями похожий на веер, в бухте Нагасаки. На нем жили немногочисленные голландские купцы. Их тщательно охраняли, и сёгунат явно считал их менее опасными, чем их европейских коллег. Но эти иностранцы были тщательно изолированы.

В этот период Япония поддерживала регулярные торговые и дипломатические отношения с Китаем и Кореей, но маленький контингент голландских купцов на острове Дэсима оставался единственным окном в Европу, больше похожим на замочную скважину.

Классический японский период Эдо длился с 1603 по 1867 год. Все эти годы страна оставалась беспрецедентно мирной и процветающей. Хотя за эти века сонной изоляции в Японии не произошло политической, научной или промышленной революции, другие области национальной гордости процветали. Японская экономика росла, как и сельскохозяйственное производство. Все время увеличивающееся богатство этого мирного периода позволило расцвести ремеслам и местной торговле. Это, в свою очередь, привело к подъему богатого и образованного торгового класса. Многие его представители оседали в растущих городах, таких как Осака и Киото.

Япония переживала золотой век, пик которого пришелся на 1700 год. Искусства процветали. Молодой театр кабуки и кукольный театр бунраку развлекали театралов, тогда как хайку и другие новаторские формы поэзии просвещали читателей. В эту эпоху появилось искусство гейш, а изящные гравюры на дереве, которые у нас ассоциируются с классической Японией, были доведены до совершенства. Япония Сакоку была страной порядка, безопасности и процветания. После изгнания христиан она объединилась вокруг единственной и удивительно мягкой религии.

К сожалению, как у любой социальной системы, у Сакоку были свои недостатки. По сути своей, Япония периода Эдо была жестким обществом, не допускавшим классовую мобильность. На вершине пирамиды Эдо располагалась императорская семья, не имевшая власти, но все равно почитаемая. На этой же ступени стоял и сёгун, реально контролировавший страну. Самым привилегированным классом были самураи, класс военной аристократии. Ниже располагались художники, исполнители и ремесленники, а также торговцы, без которых не могли обойтись растущие города. И уже в самом низу пирамиды находились крестьяне, составлявшие до 80 процентов населения.

Люди с рождения принадлежали к своему классу, изменить это было так же невозможно, как и покинуть Японию. Строгие правила запрещали любые виды деятельности, не соответствующие классу, что налагало на жизнь и торговлю еще более суровые ограничения. Классовые запреты должны были сохранить экономическую и социальную стабильность. Но в последние годы периода Эдо, как раз перед появлением Перри, система начала рушиться.

Не только крестьянам было запрещено заниматься чем-то, кроме сельского хозяйства. Самураям и знати так же не разрешали заниматься коммерцией, как и крестьянам. В результате среди торговцев и крестьян нарастало недовольство. За их счет существовала военная аристократия, которая в отсутствие войн жила в долг и не имела возможности расплатиться.

Достоинства и недостатки системы были настолько тесно переплетены, что они привели к рождению, расцвету и упадку классической японской культуры, и все в течение одной эпохи.

Пока Япония добровольно изолировала себя от остального мира более чем на два с половиной века, она кое-что пропустила: падение Испанской империи, эпоху Просвещения, Великую французскую революцию, глобализацию Британской торговой империи, образование Соединенных Штатов и промышленную революцию. Через маленькую голландскую замочную скважину горстка японских академиков узнавала о развитии мировой науки, которое они называли «голландские исследования». Но полученные ими знания не могли подготовить их к встрече с шокирующей реальностью, когда коммодор Перри и его вооруженный флот появились у берегов Японии.

8 июля 1853 года моряки и деревенские жители в Ураге увидели нечто ужасное и необъяснимое – гигантское черное облако на горизонте над открытым морем. Казалось, там что-то горит. Зрелище было настолько пугающим, что все рыбацкие лодки поспешили вернуться к берегу, а люди на суше начали искать укрытие, убежденные в том, что этот дым испускают драконы.

Все напоминало ночной кошмар. В деревне началась паника. Звенели колокола, раздавались сигналы тревоги. Некоторые в истерике кричали: «Гигантские драконы пускают дым!» Те, кто сохранил ясность ума или просто лучше видел, тоже кричали: «Чужие огненные корабли!» Прошло немного времени, и деревенские жители на суше увидели чудовища невероятных размеров, из-за которых рыбаки вернулись к берегу. К ним приближались четыре черных железных корабля, их трубы дымили, борта щетинились пушками. Настоящие драконы, вполне вероятно, были бы не такими страшными.

Черные корабли приближались, люди кинулись врассыпную. Некоторые укрылись в своих домах, другие устремились к холмам. Нашлись и те, кто побежал в столицу Эдо, распложенную неподалеку, чтобы рассказать о происходящем сёгуну. Самые рассудительные среди них поняли, что это могло быть только возвращение «южных варваров», которых давным-давно изгнали. И вот теперь они вернулись с оружием и ужасными машинами.

Корабли казались японцам такими же странными и пугающими, какими казались коренным жителям Нового Света гигантские деревянные галеоны Колумба. В течение всего периода изоляции японцы плавали только на небольшие расстояния вдоль своих берегов на маленьких деревянных джонках с одним парусом. Но западные моряки продолжали ходить вокруг света, как с военными, так и с коммерческими целями, на все более крупных, мощных и быстроходных кораблях. В 1600-х годах плавание через Тихий океан было делом опасным и трудным, и лишь немногие пускались в такой поход. В 1853 году путешествие из Сан-Франциско в Японию занимало всего лишь восемнадцать дней при попутном ветре.

«Флот» Перри состоял из двух массивных паровых фрегатов, «Миссисипи» и «Сускеханна», и двух парусных шлюпов несколько меньшего размера. На них прибыла почти тысяча человек. Каждый из фрегатов сжигал тысячи тонн угля в час. Когда более старый фрегат «Миссисипи» – он был меньше «Сускеханны» – спустили со стапелей в 1841 году, его гигантские паровые машины называли «железным землетрясением». Японцы стали называть американские корабли «черными кораблями», но не только потому, что они казались черными и выпускали странный грязный дым, но и потому, что для японцев эти суда были окружены аурой нависшей угрозы. «Черные корабли» олицетворяли собой и западные технологии, и угрозу западного колониализма. Для некоторых они были воплощением самого дьявола.

Перри со своим флотом намеренно вселял ужас в японцев. Игра военными и технологическими мускулами была продуманной тактикой, которая получила название «дипломатии канонерок». Чтобы усугубить произведенный эффект, Перри выждал еще неделю и только потом сошел на берег и явил себя затаившему дыхание японскому народу. Для начала он решил еще раз напугать японцев: на кораблях были подняты американские флаги, устроили ружейный салют и перезарядили пушки. Когда Перри наконец сошел на берег, вместе с ним высадились более трехсот до зубов вооруженных солдат и… оркестр.

Он привез письмо от американского президента и потребовал встречи с императором Японии. Он использовал тот факт, что из-за многовековой изоляции японская верхушка плохо разбиралась в западной иерархии, поэтому у коммодора была возможность преувеличить важность собственного ранга. Но и его самого подвело незнание японских реалий. Перри не подозревал, что император Японии к этому времени был сугубо символической фигурой, а вся власть принадлежит сёгуну и сёгунату. В конце концов навстречу Перри вышли представители сёгуната.

Переговоры, если так можно назвать требования, которые под угрозой применения силы выдвинул Перри, тянулись очень долго. Американцы требовали предоставить им один или два порта, чтобы туда могли заходить американские корабли; обеспечить доступ к углю, питьевой воде и провианту для пополнения запасов на кораблях, а также лучше обращаться с американцами, волею случая оказавшимися на японской земле. Все эти условия выглядели достаточно разумными на бумаге, но американская дипломатия канонерок превращала каждую просьбу во враждебное требование. После многодневных споров, затягивания и угроз американцы уплыли в Гонконг, объявив переговоры законченными. Они пообещали вскоре вернуться за ответом.

Как только «черные корабли» ушли, сёгунат совершил нечто беспрецедентное. Правительство попросило совета. Ситуация была настолько экстраординарной и на кону стояло так много, что сёгунат просто не мог поступить наобум. Письмо президента перевели и ознакомили с ним даймё, чтобы те могли что-то предложить. Некоторые требовали войны, другие предлагали смириться с неизбежным, но все боялись, что «торговля» означала колониализм.

Перри и его «черные корабли» – на этот раз их было десять – вернулись спустя шесть месяцев. Коммодор пообещал через двадцать дней вернуться к берегам Японии с сотней кораблей. Японцы отлично понимали, как понимали это и американцы, что спорить невозможно. В итоге японцы подписали несколько договоров о взаимной торговле.

К этому времени остальные страны Востока уже активно взаимодействовали с Западом, либо как торговые партнеры, либо как колонии. Учитывая процветающую торговлю с Китаем – пусть это и была однобокая торговля опиумом – и не менее полезную торговлю драгоценными камнями, пряностями и другими экзотическими товарами с Индонезией и остальной Юго-Восточной Азией, зачем США вообще понадобилась Япония?

Долгое время считалось, что ответа на этот вопрос нет. В тот момент истории Япония была изолированной недружественной страной, застрявшей в средневековье, всего лишь цепочкой из четырех островов в Тихом океане. Япония не была враждебной. Она никому не угрожала и никого не беспокоила, если ее оставляли в покое. У Японии, по имевшимся на тот момент сведениям, не было ничего уникального или желанного для торговли или продажи. Именно поэтому страна могла жить в самоизоляции достаточно долгое время.

Но пока Япония спала, ландшафт изменился. США освободились от британского колониализма, объявили о своем «предначертании судьбы» и начали расползаться по Североамериканскому континенту, словно кровавое пятно. К концу девятнадцатого века заводы и фабрики работали днем и ночью, железные дороги пересекали страну, паровые суда плавали по Атлантическому и Тихому океанам. Экспансии помогал уголь и… жир.

Это была эпоха больших китобойных судов. Мелвилл написал в своем романе «Моби Дик»: «Если когда-нибудь эта запертая на все засовы земля, Япония, и станет гостеприимной, то благодарить за это можно будет только китобойное судно». Годами западные китобойные суда плавали рядом с северным островом Японии, чтобы добыть китов. Хотя этим кораблям японцы не радовались, но у них не было ни желания, ни возможности им противостоять. Вместо этого они просто запретили китобоям подходить близко к берегу даже за продовольствием и водой и сделали все возможное, чтобы попавшие на берег после кораблекрушения моряки пожалели о том, что оказались в Японии.

Но китобои все равно охотились в этих водах, потому что это приносило им большие деньги. В середине девятнадцатого века электричество еще было в пеленках, но все же города в Соединенных Штатах были освещены, двигатели прогресса работали, и все это зависело от китового жира. На нем работали и уличные фонари, и лампы на заводах и фабриках, в конторах и жилых домах. Так вот у Японии кроме очень удобного местоположения для пополнения запасов топлива и провианта тех судов, которые направлялись в Восточную Азию, была процветающая китобойная отрасль. Именно это сыграло одну из главных ролей в насильственном открытии Японии для торговли наравне с дипломатией, обороной или «предначертанием судьбы». Это был огромный рынок китового уса, без которого невозможно было шить корсеты, сдавливавшие ребра миллионов американских и европейских женщин. По иронии судьбы, вскоре после того, как Японию вынудили торговать с Соединенными Штатами, корсеты вышли из моды и электричество стало доступным, значительно уменьшив ценность китов. Но к этому времени у Японии появилась монополия на кое-что куда более ценное, чем китовый жир. Люди всегда этого хотели и всегда будут хотеть.

Жемчуг.

Миллионы совершенных сияющих жемчужин вылавливали из того же холодного Тихого океана, что и китов, но они не были его плодами. Сначала они появились в мечтах Кокити Микимото. В Японии эпохи Эдо он так бы и остался крестьянином. Но после вмешательства Запада все изменилось.

Сёгунат Токугава, правительство, подписавшее «мирные» договоры с США под давлением силы, вскоре пал. После переворота 250-летний сёгунат вернул всю полноту власти императору. Во всяком случае, так было сказано. В действительности императору Мэйдзи было всего четырнадцать лет, и вместо него правили даймё, которые и стояли за сменой режима.

Хотя страна была вынуждена подписать унизительные соглашения, новое правительство поклялось, что Япония будет готова к возвращению Запада, и взялось проводить серьезные реформы. Этот период, известный как Реставрация Мэйдзи (в честь императора Мэйдзи), продолжался с 1868 по 1912 год. Именно благодаря этим реформам Япония в начале двадцатого века стала современной нацией с точки зрения культуры и технологии.

Реставрация Мэйдзи была не столько реставрацией, сколько национальным преображением почти эпического масштаба. Это, пожалуй, самая быстрая, самая удивительная и самая решительная модернизация в истории. Мужчины и женщины всех классов стали носить западную одежду, приняли западные обычаи и начали перестраивать города в соответствии с западными стандартами. За очень короткое время японский народ безжалостно отверг вековые, глубоко укоренившиеся культурные традиции, чтобы догнать и перегнать весь остальной мир.

Реставрация Мэйдзи принесла невероятные перемены в жизнь каждого человека, как хорошие, так и плохие. Феодальная система была разрушена. Крестьяне перестали быть навеки связанными с тем классом, к которому они принадлежали. Знать больше не считалась априори выше остальных. Самураев распустили, волосы им отрезали. Гейши учились печатать на машинке. Самурай Ивасаки Ятаро послал агентов за границу, чтобы посмотреть, как еще можно использовать сталь для мечей. Он назвал свою компанию «Мицубиси». (Намек: самурай стал стальным магнатом и сделал состояние на транспорте.)

Но нет более яркого примера этого периода, чем Микимото, который женился на дочери самурая, изобрел, усовершенствовал и сделал коммерчески выгодным выращивание жемчуга. Он прославился и как ученый, и как бизнесмен. Родившись бедным крестьянином, Микимото умер жемчужным королем мира.

В отличие от многих стран, которые пытались это сделать – Россия, я смотрю на тебя, – Япония преуспела в этом спринте в направлении модернизации. За несколько десятилетий ей это удалось до такой степени, что страна не только участвовала в Первой мировой войне (которая имела весьма отдаленное отношение к Японии, да и ко всем остальным тоже), но и превратилась в жесткую колониальную империю. Япония даже попыталась отобрать у США деньги во время Второй мировой войны. И все это всего за пятьдесят лет. Отличный результат, Япония.

Но в Реставрации Мэйдзи были и не такие замечательные моменты. Япония эпохи Эдо оказалась в уникальном положении. Когда страна закрыла свои двери, застыв на месте, словно макет корабля в бутылке, это произошло на безопасных, маленьких, географически изолированных островах, что позволяло культивировать не только мир и процветание, но и цивилизацию. Помимо кодекса Бусидо у японцев были свои уникальные приоритеты. Красота считалась превыше всего, искусство было священным и неприкосновенным. Японцы ставили во главу угла совершенство исполнения задачи, большой или маленькой. Именно вопрос качества повлиял и на Микимото, пытавшегося создать совершенную жемчужину, и на то, как он подошел к выполнению своего плана.

Реставрация Мэйдзи принесла не только перемены, но и разрушение. Тот день, когда «черные корабли» Перри появились в Японии, нанес стране глубокую психологическую травму. Все японцы, от сёгуната до рисовых фермеров и рыбаков, по-настоящему ощутили, насколько они уязвимы. Потрясенные до глубины души, они начали вооружаться как можно быстрее. Их общество переживало переходный период, и отчаянная игра в догонялки обернулась планомерным уничтожением целой культуры. Япония снова воевала сама с собой, но на этот раз гражданская война шла между древним и современным.

Официальный девиз периода Мэйдзи гласил: «Обогащай страну и укрепляй экономику». Но негласный диктат велел догонять и обгонять Запад. Всего за два года Япония построила железные дороги, которые пересекали острова, и мощные паровые корабли. В стране появилась промышленность, готовая поспорить с промышленностью США. Она обзавелась колониями, как Британская империя, и вела торговлю наравне со Средним Востоком и Азией.

Япония догнала Запад, а потом благодаря выращиванию жемчуга и обогнала его. Благодаря компании Микимото жемчужный центр мира переместился с традиционного Среднего Востока и из более позднего Мексиканского залива в Восточную Азию. Предприятие было настолько успешным, что мы все забыли: жемчуг не всегда приходил к нам из Азии. К 1930 году Япония доминировала в мировом производстве жемчуга так же, как Южная Африка доминировала в добыче алмазов. В Японии появился первый главный продукт для экспорта.

И что это был за продукт! Один из самых ценных драгоценных материалов в истории человечества был теперь запатентован и выращивался эксклюзивно в Японии.

Так что же такое культивированный жемчуг? Сам Микимото в 1904 году в одном из интервью сказал об этом так: «Культивированный жемчуг… получается в результате того, что устрицу-жемчужницу заставляют создавать жемчуг после того, как семена жемчуга, маленькие круглые кусочки перламутра, помещают в живую устрицу с помощью секретного метода. Потом устриц отправляют обратно в море, по меньшей мере, на четыре года, чтобы за это время они покрыли помещенную в них частичку своим секретом и образовали жемчужину».

Иными словами, культивированная жемчужина – это всего лишь перламутр, подсаженный в устрицу, словно зерно в грядку. Как собиратели плодов ходили по лесам в поисках съедобных растений, а потом уносили их домой, так и ловцы жемчуга многие тысячи лет рисковали жизнью, разыскивая раковины-жемчужницы на дне океана. Если им везло – примерно один раз из сорока, – в раковине оказывалась жемчужина. И лишь малая толика этого жемчуга оказывалась ценной.

Культивированные жемчужины почти ничем не отличаются от природных, но только их рост начинается не с паразита или противной инфекции, а с зернышка, как у пшеницы в поле. В каждую из многочисленных устриц, выводимых десятилетиями ради идеального цвета и максимального блеска и сияния будущего жемчуга, имплантируют «ядро-затравку» или раздражитель, который за два-три года превратится в жемчужину.

В роли ядра могут выступать различные материалы. Но чаще всего используют отполированные сферические частички раковины устрицы или мидии. Современный и более дешевый вариант, который никогда бы не потерпел Микимото, заключается в том, что крупную пластмассовую бусину покрывают очень тонким слоем перламутра. Эти фальшивые выращенные жемчужины чаще всего производят на фабриках в Китае. Настоящие культивированные жемчужины выращивают в больших устричных садках, слои перламутра покрывают их годами. Подлинный выращенный жемчуг – это настоящий жемчуг, от и до.

То, как это делается, выглядит грубее процесса, придуманного матерью-природой. Виктория Финли называет эту процедуру «хирургическим изнасилованием», полагая, что лишь немногие за пределами отрасли догадываются о том, что «почти каждая жемчужина, которая есть сегодня в продаже, появилась на свет в результате планового сексуального насилия над маленьким созданием, а нити жемчуга – это воплощенное страдание». Красиво отполированные, тщательно имплантированные сферы из раковин звучат, возможно, не так отвратительно, как паразит или инфекция, но уверяю вас, сама процедура от этого лучше не становится.

Процесс называется ядерным выращиванием. Сначала в жертву приносят устрицу-донора, выбранную за то, что она дает изысканные жемчужины. Потом берут тонкую ткань вдоль края раковины, которая называется мантией. В ней содержатся клетки, которые вырабатывают перламутр. Полоску мантии вырезают из донора и режут на крошечные двухмиллиметровые квадратики. Стандартная практика предполагает, что предназначенных для процедуры живых устриц, которым пересадят имплантат, сначала расслабляют в теплой воде, иногда с добавлением анестетика. Когда устрицы раскрываются, между половинками раковины вставляют клин, чтобы они не закрылись, когда устрицу вынут из воды. Для следующего этапа используют инструменты, похожие на хирургические, чтобы сделать надрез в половой железе (гонаде) и образовать карман. Один квадратик мантии от принесенной в жертву устрицы соединяют с отполированной бусиной, а затем помещают эту пару в разрез на открытом половом органе устрицы. Клин убирают, устрица закрывается.

Многие устрицы умирают от травмы. Другие отторгают ядро. После нескольких месяцев в инкубаторе оставшиеся в живых устрицы отправляют в море на передвижных полках и оставляют в неглубоких устричных садках. В результате иммунной реакции устрицы вокруг ядра образуется «жемчужный мешок», похожий на кисту. Со временем эта киста начинает вырабатывать перламутр, который равномерно покрывает ядро. Через несколько лет раковины открывают и вынимают из них жемчуг. Только 5–10 процентов этих жемчужин оказываются ценными, их сортируют, подбирают одинаковые по цвету и форме, а затем выставляют на продажу.

Деньги не растут на деревьях, но они растут в устрицах. И растут они очень быстро, особенно по сравнению с драгоценными камнями, на создание которых у природы уходят миллионы или даже миллиарды лет и только при определенных условиях. Микимото не первым заметил этот факт, увидел его финансовый потенциал и попытался вырастить натуральный жемчуг. И не он первым добился успеха. Многие ученые, колдуны и охотники за сокровищами веками пытались заставить устрицу вырастить жемчуг, как алхимики искали способ превратить свинец в золото. К тому времени, когда Микимото добился успеха, просвещенные умы пытались это сделать в течение тысяч лет.

Первый факт культивирования жемчуга зафиксировал Аполлоний из Тианы в I веке н. э. Он написал о том, как арабы с берегов Красного моря «делали» жемчуг. В процессе острым инструментом прокалывали открытые устрицы до тех пор, пока из ран не начинала течь жидкость, которую потом наливали в специальные свинцовые формы, где она застывала, превращаясь в бусины. Есть и другие свидетельства об этом, но нет ни одной жемчужины, которая могла бы служить доказательством. Но отчеты очевидцев свидетельствуют и о желании людей владеть жемчугом, и об их стремлении к инновациям. Успешными были эксперименты тех арабов или нет, но они нашли важную часть головоломки. Именно повреждение внутренней ткани устрицы и последующий иммунный ответ создают перламутр.

Китайцы также старались приложить руку к производству жемчуга. Они сосредоточились на перламутровом слое самой раковины и ее потенциале роста. Китайцы научились выращивать только жемчужины мабе, круглые с одной стороны и плоские с другой. Мабе растут не в мягкой ткани устрицы, а прикрепляются к внутренней поверхности раковины. Древние китайцы приклеивали пуговицы к раковине изнутри или вкладывали плоские свинцовые медальоны с изображением Будды в устрицу между раковиной и живой тканью. В результате раздражения клетки мантии начинали вырабатывать перламутр. Когда медальоны с Буддой покрывались достаточным слоем перламутра, их вырезали из раковины и полировали. Такие жемчужины высоко ценились и продавались в Китае в течение тысячелетий. Хотя китайцы не первыми начали выращивать жемчуг, они оказались самыми последовательными.

Карл Линней, шведский естествоиспытатель и автор классификации растительного и животного мира, подхватил вирус выращивания жемчуга в 1750-х годах. Он любил придуманные им деревья эволюции, но еще больше он любил жемчуг. Линней даже заявил, что предпочел бы прославиться как человек, изучающий жемчуг, а не как автор классификации. Он долгое время пытался понять, как образуются жемчужины и как их выращивать.

Его самый успешный метод заключался в следующем. В раковине просверливали маленькую дырочку, помещали в устрицу известняковую сферу, которую подвешивали на Т-образной серебряной булавке так, чтобы она не касалась раковины и не получилась полукруглая жемчужина. Линней смог вырастить несколько сферических пресноводных жемчужин среднего качества, и в 1762 году он продал свое изобретение Петеру Багге. Хотя Багге получил монополию от короля Швеции, он ею не воспользовался. Этот факт говорит не только о трудностях и дороговизне процесса, но и о том, что выращенные жемчужины не считались натуральными и не ценились. Хотя Линней сумел вырастить круглый жемчуг и, возможно, был в этом первым, но он не оставил после себя рецепт успеха, который был утерян на 144 года. Только в 1901 году «потерянные бумаги» были найдены в здании, в котором располагается Линнеевское общество.

К этому моменту Микимото уже запатентовал технологию выращивания жемчуга и никому не требовались жемчужины с известняком внутри. Хотя Микимото в конечном итоге победил, все же в конце девятнадцатого века он не был первым среди своих современников, которые выращивали жемчуг. По крайней мере, еще два человека преуспели в этом, хотя и выращивали только жемчужины мабе. Когда Микимото узнал, что эти люди тоже подали заявки на патент, он купил эти заявки и включил их в свой патент. Только ему удалось выращивать идеальные круглые жемчужины в больших количествах. И только добившись совершенства жемчужин, Микимото добился самой впечатляющей победы. Он заставил мир принять выращенные жемчужины как натуральные.

Если изумруды олицетворяют деньги, а бриллианты привлекают внимание, жемчуг нашептывает об эксклюзивности. Своей привлекательностью жемчуг частично обязан тому, что он ассоциируется с королевской властью, уникальностью и редкостью. Но еще важнее то, что жемчуг олицетворяет погоню за совершенством. Фантазия об идеальной жемчужине – неуловимой, редкой, недостижимой – долго определяла ценность всей индустрии.

Природные жемчужины, получившиеся случайно и найденные ныряльщиками, никогда не бывают совершенными, идеально круглыми и похожими друг на друга. Не бывает жемчужных копей или жил, каждая жемчужина – творение живого существа, поэтому их сходство – редкость. Генетика каждой устрицы определяет цвет перламутра, поэтому чтобы две жемчужины были похожи, они должны быть продуктом одной и той же раковины. Профессиональный ныряльщик за раковинами может за всю жизнь не найти достаточного количества подходящих друг к другу жемчужин, чтобы получилось колье. Хотя встречаются крупные жемчужины наподобие «Перегрины», о которых слагают легенды, природные жемчужины диаметром более 8 мм попадаются невероятно редко. Природный жемчуг обычно мелкий, менее 3 мм в поперечнике. Он вполовину меньше ластика на карандаше.

В отличие от алмазов и драгоценных камней, которые ждут своей очереди в земле, жемчужины рождаются, они растут. И они умирают. А еще их часто проглатывают, в основном осьминоги. (О рубинах такого не скажешь.) Даже если вам повезет и вы найдете природные жемчужины, вы не сможете сделать это в один день и на одном месте. Так как жемчуг растет в живом организме, в некоторых раковинах его еще нет или уже нет. В отличие от алмазов и других драгоценных камней, которые попадали в руки к тем, кто давал за них лучшую цену, особенно крупные или красивые жемчужины были предназначены для монархов, просто потому, что такие жемчужины – редкость.

Устрицы живут недолго, поэтому срок выращивания жемчуга короткий. У устриц Акойя этот срок составляет от шести до восьми лет. Жемчуг растет столько, сколько живет устрица. И потом устрицы – вкусные, но очень уязвимые создания, страдающие и умирающие от «красных приливов», паразитов, стресса, изменения температуры. Они хуже орхидей. Но со временем Микимото придумал способ наносить защитный слой на раковины устриц, чтобы они стали крепче и смогли прожить десять-одиннадцать лет.

Выращенные жемчужины имеют преимущество в размерах. То самое ядро-затравка, которое дает сигнал устрице начать выработку перламутра, определяет и размер будущей жемчужины. Жемчужный мешок в этом случае образуется не вокруг крошечного паразита, а вокруг ядра диаметром несколько миллиметров. В течение десятилетий устрицы подвергались селекции, как домашние животные или зерно, чтобы они давали самые большие, самые белые, самые сияющие и переливающиеся жемчужины. Культивированный жемчуг не только натуральный, он лучше природного, если не принимать во внимание количество загубленных ради его производства жизней. Этот жемчуг настоящий, выросший в настоящей устрице в настоящем море. Он просто круглый, блестящий и одинаковый.

Звучит замечательно: идеальный жемчуг по требованию. Но дефицит определяет ценность, и деньги заставляют мир вертеться. И этот мир изменился, когда Микимото представил свои круглые, идеальные, идентичные жемчужины Западу в 1920 году.

«К. Микимото и Ко.» стал первым ювелирным магазином, в котором всегда продавали только жемчуг. Ни у кого никогда не было столько жемчуга, чтобы заполнить им магазин. Была и еще одна причина, чтобы заняться ретейлом. Микимото искал не просто место для продажи своего жемчуга, он искал имидж, который поможет его продать. Чтобы убедить мир в том, что культивированные жемчужины – это настоящая драгоценность, а не поддельная, лучше всего было презентовать их как ювелирные украшения. И Микимото знал это.

В 1919 году Микимото, в распоряжении которого теперь было достаточное количество жемчуга, решил завоевать мир. Он открыл филиалы своего токийского магазина в столицах и крупных городах по всему миру, включая Лондон, Париж, Нью-Йорк, Чикаго и Лос-Анджелес. Кроме ниток жемчуга дизайнеры по его поручению создавали современные западные украшения и потрясающие произведения искусства, как, например, ягурума («колесо из стрел»), брошь-трансформер. Для ее изготовления использовались бриллианты, сапфиры, изумруды и сорок одна идентичная удивительная жемчужина Акойя. Хотя украшение было выполнено в современном стиле ар-деко, в ней было что-то исключительно японское. Брошь можно было разобрать и собрать, превращая в двенадцать различных украшений.

Когда мировые дилеры жемчуга увидели безупречные сферические жемчужины Микимото, каждая диаметром 6–8 мм, они буквально сошли с ума. Но только не так, как рассчитывал Микимото.

Тысячелетиями жемчужная отрасль строилась на принципе «совершенство недостижимо, но к нему надо стремиться». А жемчужины Микимото были совершенными. Более совершенными, чем «настоящие жемчужины». Жемчуг, предлагаемый Микимото, был не только менее дорогим и безупречным, его было много. Культивированный жемчуг хлынул из Японии, словно приливная волна, и утопил конкурентов. Даже если бы жемчужины Микимото были схожи по качеству с природным жемчугом, одно только количество японских жемчужин означало крах существующей жемчужной отрасли. На пике развития в 1938 году в Японии жемчуг производили 350 ферм, давая десять миллионов культивированных жемчужин в год. Количество же природных жемчужин, которые находили каждый год, составляло от нескольких десятков до нескольких сотен.

Микимото не только увеличил поставки жемчуга, он начал конкурировать на рынке ювелирных украшений и стал пионером вертикальной интеграции. Микимото делал собственные украшения, выставлял их и рассылал образцы по всему миру. Для жемчужной отрасли на Западе это было абсолютной катастрофой.

В Европе и в Америке началась паника, как среди продавцов жемчуга, так и среди покупателей. Крах рынка жемчуга в 1930 году ограбил ювелиров. Цена упала на 85 процентов за один день. С учетом того факта, что жемчуг был самым ценным минералом в мире, круги от краха разошлись по всей экономике.

На самом деле собственно культивированный жемчуг сыграл очень маленькую, если не сказать незначительную роль в этом крахе, который стал результатом Великой депрессии. Но это не помешало тем, кто работал с природным жемчугом, винить во всем Микимото и всю отрасль культивируемого жемчуга. Поток жемчуга лучшего качества, который хлынул в предыдущие десятилетия с Востока, довел дилеров до края. Когда рынок жемчуга рухнул, у них почти ничего не осталось. Единственным выходом было уничтожение конкуренции, и единственным способом сделать это было раздуть дискуссию о том, что считать натуральным, а что нет.

Когда речь заходит о дефиците или о позиционном товаре, у людей обычно весьма подвижные представления и о ценности, и о реальности. Это фундаментальная структурная слабость нашего мировосприятия, которой всегда пользовались поставщики красоты (и не только). В этом случае у доведенных до крайности торговцев природным жемчугом оставался один выход, чтобы вернуть себе прежнее положение. Нужно было доказать, что культивированные жемчужины не натуральные.

В тот год европейский жемчужный синдикат обратился с иском против Кокити Микимото. Было заявлено, что его жемчуг поддельный и его следует изъять с рынка. Поначалу Микимото попытался отбиться с помощью науки. Профессор Генри Листер Джеймсон из Оксфордского университета выступил свидетелем в его пользу. Бывший президент Стэнфордского университета профессор Дэвид Старр Джордан предоставил официальное заключение о том, что «выращенный жемчуг – это точно такая же субстанция с таким же цветом, что и природный или не выращенный жемчуг, поэтому нет никакой причины, которая не позволяла бы культивированному жемчугу иметь такую же стоимость, что и природный жемчуг». Было предоставлено, разумеется, и свидетельство самого знаменитого ученого того времени Томаса Эдисона, который уже назвал жемчужины Микимото «настоящим жемчугом».

Микимото процессы выиграл, и его культивированный жемчуг оставили на рынке, не обязав его указывать происхождение этого жемчуга, чтобы отличать его от «природного жемчуга». Но жемчужная отрасль еще не сложила оружие. Была предпринята попытка установить такие высокие импортные пошлины на жемчуг Микимото, что они превосходили его стоимость. Пытались также найти научный способ отличать один вид жемчуга от другого, хотя бы только для того, чтобы поставить воображаемое клеймо позора. В отчаянной попытке сохранить занимаемые позиции собрался консорциум европейских ювелиров и потребовал, чтобы жемчуг Микимото получил любой ярлык – «культивированный», «японский», – который, как надеялись, покажется покупателям непривлекательным. Ничего не помогло.

В 1930-х годах кошельки у большинства покупателей похудели, и люди были рады и снижению цены, и новой ценовой категории. В конце концов, при миллионах жемчужин в год, из которых можно было выбирать, вместо сотен или тысяч, культивированные жемчужины не только можно было идеально подобрать, их можно было оценивать с точки зрения разных степеней совершенства, как бриллианты. Эмансипе эпохи джаза и их страсть к украшениям уже заложили основы для массового спроса на жемчуг. Люди с новыми деньгами, которые через несколько поколений станут старыми деньгами, хотели иметь свои собственные аристократические жемчуга. Для каждого рынка находились свои покупатели.

Раз не удалось доказать, что культивированные жемчужины фальшивые, синдикату оставалось только намекать на это. Реальность, как и ценность, определяется менталитетом толпы, и одного намека на подлинность или ее отсутствие было достаточно, чтобы все так считали. Заронить крохотное зернышко сомнений в головы покупателей оказалось сродни имплантации ядра в устрицу. У некоторых покупателей это зернышко сомнений проросло, и они пришли к убеждению, что культивированные жемчужины не настоящие.

Поэтому Микимото решил бороться с пропагандой с помощью пропаганды.

Он согласился называть свои жемчужины культивированными – хотя по решению суда не был обязан это делать, – как будто это было достоинством, а не недостатком. Микимото приложил гигантские усилия, чтобы воспитать публику и объяснить ей, что такое культивированный жемчуг. Он публиковал статьи в экономических и обычных изданиях, объясняя процесс и его результат: откуда взялся его жемчуг, как это получилось и почему он ничем не отличается от природного жемчуга, а также почему его жемчуг может быть лучше природного.

У правды и лжи собственная выдуманная экономика.

Культивированный жемчуг – это забавная штука. Когда вы слышите «культивированный», вы думаете фальшивый. Но в нем не больше фальши, чем в яблоке, снятом с ветки в саду. Да, зернышко оказалось в земле не случайно и дерево росло под присмотром, но это не делает яблоко искусственным.

Оказывается, понятие настоящий такое же гибкое, как и понятие ценности.

У Микимото была любимая история, которую он неоднократно повторял. В ней говорилось о садовнике, который через много лет занятий садоводством решил сделать себе громкое имя. Он взял красивый, но обычный декоративный куст с красными ягодами и покрасил ягоды белой краской. Его белоснежные ягоды стали феноменом. Садовник прославился, преуспел и разбогател. Но все закончилось, когда пошел дождь. Белая краска стекла, он потерял свой бизнес, и, что хуже всего, этому человеку больше никто не верил.

В отличие от человека, продававшего красивые белые ягоды, Микимото всем говорил, что его жемчуг выращен. Он снабдил его соответствующим ярлыком, более того, он сделал достоянием гласности факты его происхождения. Микимото публиковал статью за статьей, давал интервью. В некоторых публикациях он представил даже диаграммы, объясняющие, как именно выращивается жемчуг. Не солгав ни в едином слове, Микимото лишил ложь ее силы. Никаких крашеных ягод. Никто не мог обвинить его в том, что он пытается пробраться с фальшивым жемчугом на рынок жемчуга натурального.

Микимото описывали как «почитаемую в Японии фигуру, что-то вроде Генри Форда и Томаса Эдисона в одном флаконе». Но он был еще и прирожденным шоуменом в духе цирка Барнума. Микимото знал: если люди увидят его жемчуг, стандарты будут переписаны и его преследователи будут повержены. Микимото ставил беспрецедентные спектакли, рассылая свой жемчуг по всему свету, чтобы каждый смог увидеть, как выглядят совершенные жемчужины. Для начала была создана модель Маунт-Вернона, семейного дома Джорджа Вашингтона, из 24 328 жемчужин и представлена на Всемирной ярмарке в Чикаго 1933 года. Без сомнения, это было самое большое количество жемчужин, которые можно было увидеть в одном месте, и каждая из них была безупречной. Модель стала сенсацией, публика заинтересовалась культивированными жемчужинами и запомнила имя Микимото. Он построил другие модели, включая пятиэтажную пагоду из 12 760 жемчужин и модель колокола Свободы для Всемирной ярмарки в Нью-Йорке 1939 года. На колокол ушло 12 250 совершенных белых жемчужин и 366 бриллиантов, а знаменитая трещина была воссоздана из невероятно редких (до этого времени практически недостижимых) голубых жемчужин.

Самым великолепным и действенным публичным спектаклем Микимото стал не акт создания, но акт разрушения. В 1932 году иностранные журналисты собрались перед Торговой палатой в городе Кобе, запечатлели увиденное на фото и рассказали об этом в своих статьях. Микимото заявил о том, что несовершенные жемчужины пятнают рынок, и зажег костер перед Торговой палатой. Как только собралась приличная толпа, он начал сжигать жемчуг. Микимото принес его целые корзины и опрокидывал их в огонь на глазах у изумленной публики. По словам Микимото, эти жемчужины, во многих отношениях превосходящие природный жемчуг, были недостаточно хороши для него. Совершенство достижимо, вещал он, но не в том случае, если рынок согласен на компромисс. Микимото объявил эти не совсем безупречные жемчужины не стоящими ни гроша и «достойными только сожжения». Он сжег 720 000 жемчужин. Горсть за горстью Микимото швырял их в огонь, сжигая миллионы долларов, словно опавшие осенние листья.

Интересно, когда фокусник распиливает женщину пополам. Но фокус становится удачным только тогда, когда он снова соединяет эти половинки. Выращивание жемчуга – это лишь первая половина фокуса. Другая половина – это убедить людей в том, что они хотят культивированный жемчуг.

Люди должны были быть уверены в натуральности выращенных жемчужин. Ювелирам пришлось публично признаться, что они не могут отличить природный жемчуг от культивированного. Ученые подтвердили тот факт, что выращенные жемчужины физически идентичны их уступающим в великолепии (но природным) родственницам. Даже Томас Эдисон подтвердил их идентичность.

Но все это не играло никакой роли, если жемчуг ценился за свою уникальность. Покупатель гордился тем, что сумел приобрести настолько безупречную жемчужину, насколько это было возможно. Знаменитый охотник за сокровищами Мел Фишер настаивал на том, что не само сокровище, а охота за ним придает жемчугу ценность. Бесконечный поток одинаково совершенных жемчужин нарушал экономику этой охоты. Жемчуг перестал ассоциироваться с недостижимым идеалом. А что делать нам, людям, если желать больше нечего?

Микимото нашел решение и для этой проблемы: Тайсо-рен, как называли это его служащие, или Жемчужная нитка босса. Микимото просто создал нитку жемчуга, не имеющую равных по красоте и качеству даже среди культивированных жемчужин. Это колье доказало, что есть недостижимые жемчужины, а следовательно, и ценность недостижимого жемчуга.

Отобрав лишь самые крупные, совершенные и идеально подходящие друг к другу жемчужины, Микимото собрал из них длинную нитку с самой крупной жемчужиной в центре и со слегка уменьшающимися жемчужинами к концам нитки. Диаметр самой крупной жемчужины – 14,5 мм. Она невероятно крупная даже для культивированного жемчуга, а природную жемчужину такого размера найти практически невозможно. На создание этого колье у Микимото ушло десять лет, хотя каждый год он мог выбирать из миллионов жемчужин. Получилось самое ослепительное жемчужное колье в истории. В мире, где природный жемчуг имел в поперечнике в среднем 2 мм и никогда более 8 мм и лишь немногие жемчужины можно было назвать совершенными, Тайсо-рен стало чудом современного мира.

У людей снова появилось что желать. И все действительно захотели это.

Если бы колье было выставлено на продажу, то это могло привести к войнам, распрям и политическому напряжению, о которых речь шла в предыдущих главах. Но оно не продавалось, несмотря на множество предложений, которые продолжал получать и отклонять Микимото до самой своей смерти. Жемчужный король скромно сказал, что колье принадлежит ему. Ему просто нравится носить его в кармане и, разумеется, показывать его людям.

Сожжение жемчуга можно считать рекламной кампанией для колье Тайсо-рен. Сжигая жемчуг на костре, Микимото показал, что не потерпит несовершенства. Колье доказало, что совершенство достижимо, но недоступно. Получив самые желанные жемчужины в мире, он просто отказался продавать их.

В результате Микимото стал символом совершенства, и не совершенства в духе «одна на миллион». Нет, это совершенство было недоступным и, следовательно, неизмеримо более ценным.

Разумеется, совершенство по определению недостижимый стандарт. Отличительной чертой многих драгоценных камней являются как раз их недостатки. К примеру, изумруды и рубины настолько редко встречаются в таком качестве, чтобы их можно было считать драгоценными камнями, что их несовершенства воспринимаются как должное. Это приемлемая часть уникального и неповторимого характера камня.

Идея безупречного драгоценного камня реально существовала только в алмазной отрасли. Но алмазов очень много, особенно белых. А жемчуг – это органический побочный продукт. Можно ли ждать от него совершенства? Оно невозможно. А целая нитка идеальных жемчужин – это фантазия.

Во всяком случае, это было верно в течение тысячелетий, когда люди собирали эти сияющие сферы, боготворили их и сражались из-за них. До Микимото «круглая» жемчужина была всегда «почти круглой». Такой жемчуг можно увидеть в музеях и частных коллекциях. Обычно эти жемчужины имеют яйцевидную форму или представляют собой сферу с несколькими впадинами. В лучшем случае они кажутся круглыми и белыми, пока вы не посмотрите внимательнее. Шекспир называл эти дефекты «природы поврежденье». Мы с вами называем это генетическим разнообразием.

Но после того как Микимото разработал процесс выращивания жемчуга и занялся селекцией устриц ради особого цвета и сияния, стало проще получить сферическую жемчужину, чем найти природный жемчуг с дефектами. В каком-то смысле Микимото был Генри Фордом драгоценных камней. Он стандартизировал жемчуг, не уменьшив его ценности.

Хотя стоимость природного жемчуга действительно немного снизилась. Но не по той причине, о которой думали запаниковавшие дилеры. Они боялись, что Микимото наводнит рынок стандартными жемчужинами, что приведет к снижению их стоимости. Вместо этого японец наводнил рынок слишком большим количеством исключительных жемчужин, и на длительный срок сократился рынок более дорогих «природных жемчужин», которые при более низком качестве доставать было опасно и трудно. Лондонская паника, судебные иски, клеветнические кампании – все это было результатом страха. Боязнь конкуренции, боязнь перемен, боязнь совершенства и того, что оно станет прецедентом.

Но не все можно списать на психологию. Совершенство – это не продолжение позиционного товара. Как позиционный товар, жемчужина считалась бы хорошей или плохой в сравнении с другой жемчужиной. Люди превыше всего ценят симметрию. Исключительно по этой причине сферическая жемчужина всегда будет предпочтительнее других, безупречная – предпочтительнее жемчужины с пятном на поверхности.

Семир Зеки, профессор нейроэстетики в Лондонском университетском колледже, изучает то, как мозг видит красоту. По мнению Зеки, единственной константой в восприятии красоты мозгом является активность центра удовольствия в медиальной орбито-фронтальной коре. Увидев что-то красивое, вы реагируете. Но красота в мозгу смотрящего. Вы можете посчитать предмет красивым сначала, но как только его дефекты станут очевидными, удовольствие станет меньше. Зеки говорит об этом так: «Восприятие красоты может ослабеть, когда мы начинаем узнавать ее дефекты». Иными словами, когда люди видели лишь несколько жемчужин, все они казались магическими. Когда на нас хлынули миллионы идеальных жемчужин каждый год, недостатки стали фатальными.

До сих пор существует маленький рынок природных жемчужин, в основном рассчитанный на коллекционеров. За определенную цену вы можете получить жемчужину, за которую, вполне возможно, кто-то умер. Но, спрашивается, отчего у вас может возникнуть такое желание, когда культивированный жемчуг не менее натурален и бесконечно более привлекателен? Каждый год на рынке появляется лишь горсточка природных жемчужин (то есть тех, которые были созданы устрицами случайно и выловлены ныряльщиками), и большинство из них старинные. Даже самые лучшие, самые изысканные и самые дорогие жемчужины, поставляемые компаниями с наилучшей репутацией, являются культивированными.

Есть множество причин для такого преобладания культивированного жемчуга. Во многих странах необходимо получить разрешение – а это очень и очень непросто, – чтобы нырять за устрицами-жемчужницами. В Шотландии, к примеру, откуда раньше в изобилии поставляли речной жемчуг, собирать жемчужницы запрещено законом. На рубеже двадцатого века неограниченная добыча привела к сокращению устриц практически повсеместно. Если бы Микимото не освоил науку выращивания жемчуга и не убедил весь мир не только принять культивированный жемчуг, но и изменить свои стандарты совершенства, то устриц, возможно, вообще бы не осталось.

Продавцы жемчуга всего мира были в ужасе от того, что культивированный жемчуг наводнит рынок. Исчезнет дефицит, столь необходимый им для поддержания ценности их собственных запасов. На рубеже двадцатого века эта ценность была как никогда велика. Жемчуг пользовался таким спросом, что этот период считали вторым золотым веком жемчуга, не только потому, что цены взлетели, но и потому, что его популярность была огромной. Новая американская аристократия – промышленники, нефтяные магнаты, золотые миллионеры – знала, что жемчуг – это драгоценный камень королей, и требовала собственный жемчуг.

Чтобы удовлетворить спрос, жемчуга не хватало. Добыча природного жемчуга достигла опасно низкого уровня, и цены поднялись на беспрецедентную высоту. В 1916 году Картье за одну нитку жемчуга получил от Мортона и Мэй Плант один из их городских особняков рядом с особняком Вандербильтов на Пятой авеню, чтобы разместить в нем штаб-квартиру фирмы «Картье» в Нью-Йорке.

Продавцы жемчуга в Европе знали, что культивированный жемчуг достаточно хорош, чтобы смутить покупателей, не говоря уже о ювелирах, ученых и всех остальных. Поскольку рынок жемчуга всегда опирался на эффект дефицита и погоню за совершенством, все боялись, что изобилие таких убедительных драгоценных камней на рынке обрушит цену всего жемчуга.

В конце концов цены действительно упали, но не по той причине, которой боялись дилеры всего мира. Культивированный жемчуг не наводнил рынок и не обрушил цену природного жемчуга вместе со своей собственной ценой. Он обрушил спрос на природный жемчуг. Рынок природного жемчуга сократился, потому что культивированный жемчуг был лучше. Он тоже был натуральным, но при этом более качественным и дешевым.

Никто не мог купить Тайсо-рен. Но каждый мог приобрести жемчужины Микимото. Каждый. Задолго до того, как Микимото получил свою первую жемчужину, он написал в письме, что мечтает украсить ниткой жемчуга шею каждой женщины в мире. Поэтому он выращивал жемчужины любого размера, в любых количествах и по любой цене. Хотя в результате жемчуг перестал быть эксклюзивным украшением богатых, он сохранил свою ценность и остался драгоценным минералом. И все это благодаря Микимото, прирожденному шоумену, и его Жемчужной нитке босса, самой совершенной и недоступной нитке жемчуга.

В результате культивированный жемчуг стал жизненно важным аспектом спринта к экономическому и промышленному взлету периода Реставрации Мэйдзи, и Микимото знал об этом. Возможно, он был одержим совершенством и очарован мечтой украсить ниткой жемчуга каждую женщину, но он не был чужд коммерции. У него было чувство прекрасного, как у настоящего самурая, и душа поэта. Микимото воспользовался Реставрацией Мэйдзи и намеревался отплатить за это сторицей. Как бы Микимото ни любил Америку, он был националистом. Свой первый урожай сферических жемчужин Микимото посвятил императору Японии. И в каком-то смысле он посвятил всю жемчужную отрасль своей стране, поскольку 75 процентов мировой торговли жемчугом проходят через Кобе.

Микимото называли «самым блестящим примером эпохи, которая позволила простому человеку стряхнуть свои узы и быть свободным». Именно эта свобода позволила ему стремиться к чему-то большему. Микимото стал бизнесменом, ученым, жемчужным королем мира. Жемчуг стал первым (и последним) экспортным товаром, выращенным в Японии. Как и сам Микимото, страна нашла свою новую идентичность в двадцатом веке и стала авангардом технологии, которую двигают вперед ученые и новаторы. И эта идентичность не потребовала полного уничтожения прошлого.

Жемчужины Микимото позволили Японии сохранить свою идентичность, культурные и экономические отличия и противостоять напору колонизаторов. Да и деньги были не лишними. Доходы от культивированного жемчуга были столь велики, что всегда склонный к драматизации Микимото однажды с пафосом заявил: он «заплатит [своим] жемчугом компенсацию за проигранную войну».

К 1935 году в Японии было 350 жемчужных ферм, которые давали в год десять миллионов культивированных жемчужин. До сегодняшнего дня Япония остается самым крупным экспортером жемчуга в мире. Впервые в истории жемчуг Микимото эффективно демократизировал драгоценный минерал.

Цена на жемчуг снизилась благодаря изобилию, но он все равно воспринимается как драгоценность. Этой эмоциональной ценности в сочетании с доходом и коммерческими возможностями вполне хватило, чтобы заплатить за место Японии за международным столом.