16
Как только Анна ушла, Сандра сняла резиновые перчатки, вылила в унитаз грязную воду из ведра и вышла на балкон. Там она закурила и стала смотреть в сторону Эльбы.
К острову плыл паром. За ним, описывая широкие круги, летели чайки.
Внезапно на острове зажглись огни. Это было очень красиво. Сандра представила нарядные витрины магазинов, гуляющие по улицам пары, представила гомон туристов на набережной. Все рестораны забиты, играют уличные оркестры… Сколько же денег надо иметь, чтобы жить такой жизнью: путешествовать, бронировать номера в дорогих отелях, сидеть в ресторанах?…
Сандра была на Эльбе только один раз, когда ей было двадцать.
Едва сойдя с парома, Артуро стал названивать своему другу, некоему Паскуале, которого хотел увидеть во что бы то ни стало. Переубедить его не удалось, и весь день они провели сначала в подсобке какого-то склада, а потом в кафе, набитом игровыми автоматами. До самого возвращения Сандра просидела в углу и не увидела ничего, даже дома Наполеона.
Стало темнеть, и Сандра швырнула окурок за перила. Ей предстояло развесить целую гору белья.
Она прошла в ванную. Шаркаю, как старуха…Ей было сорок четыре года. Прошло то время, когда мир казался открытым для любых свершений. Стоит только подрасти — и все получится… И куда все эти мечты ее привели?
Хватит, о другом надо подумать. Пора заняться организацией праздника Коммунистического преобразования и на следующей неделе пригласить сенатора Мусси, чтобы тот прочитал лекцию о семейном положении.
Было без пятнадцати девять вечера.
Анна и Франческа шли по улице. Большинство семей все еще ужинали. В открытых окнах светились голубые пятна телевизионных экранов.
Миновав пустую парковку перед супермаркетом, затем квартал Саливоли, девочки оказались в районе, похожем на тот, где они жили: такие же огромные серые дома-коробки и залитые цементом дворы. Вскоре дома сменились деревянными бараками и огородами. Ветви персикового дерева за невысокой оградой гнулись под тяжестью плодов. Анна сорвала два персика и один протянула Франческе.
С тех пор как девочки вышли из дому, они и парой слов не обменялись. Впрочем, проходя мимо здания старого детского сада, Анна улыбнулась Франческе, и та взяла ее за руку.
Тем временем солнце почти израсходовало запас своих лучей. Не было ни машин, ни прохожих. В редкой для города тишине приятно было думать, что весь этот квартал принадлежит им. Франческа вдруг остановилась и жестом указала подруге на площадку с каруселями.
— Помнишь? — улыбнувшись, спросила она.
Девочки, не сговариваясь, пересекли газон. Ржавые карусели были в таком состоянии, будто стояли здесь со времен этрусков.
«Сколько же лет прошло?» — подумала Анна. Погладив ржавый поручень, она толкнула карусель, и та со скрипом стала вращаться.
— Иди сюда! — окликнула подругу Франческа.
В глубине площадки все еще стоял полуразвалившийся деревянный домик. Девочки подошли к нему.
Внутри все было перемазано землей, плюс ко всему трухлявые бревна облюбовали муравьи. Но по-прежнему пахло сырой древесины — этот запах так нравился им раньше. Чтобы протиснуться внутрь, девочкам пришлось согнуться в три погибели, а ведь еще совсем недавно этот домик казался огромным. Посмеявшись, они выбрались наружу и стряхнули с себя труху.
— А помнишь, мы с тобой собирались здесь жить! — сказала Анна.
— Ну да, только для этого теперь надо уменьшиться в два раза, — улыбнулась Франческа.
Обменявшись заговорщическим взглядом, девочки направились к качелям. Франческа не стала раскачиваться, а Анна, наоборот, взлетела к самой перекладине.
На минуту им показалось, что они вернулись в детство. Правда, оно было не таким уж безоблачным. Даже на эту площадку они набрели не от хорошей жизни. Все дело в том, что однажды они решили убежать из дому. Франческа уже тогда боялась отца, и Анна сказала, что знает хорошее местечко, где можно спрятаться от родителей. Им было лет по шесть, и они впервые зашли так далеко — добрались до квартала Диаччони и обнаружили вот этот райский уголок.
Потом они часто приходили сюда. Играли в домике, где еще не было никаких муравьев, готовили куклам еду, стирали, развешивали кукольные платья, воображая себя семейной парой. Так продолжалось до тех пор, пока Сандра, мать Анны, не забила тревогу: дети куда-то уходят и возвращаются не раньше восьми вечера, а вокруг бродят толпы педофилов! Им тогда всыпали по первое число.
— Вот это да! — сказала Анна. — Посмотри, сколько здесь ежевики! Слушай, тебе не кажется, что здесь еще лучше стало?
Франческа сорвала травинку и сунула ее в рот.
— Да, ты права, — сказала она задумчиво. — А еще мне кажется, что это место настолько наше, что сюда никто и не заходит, будто оно заколдованное. Глупо, конечно. — Она села на скамейку и стала смотреть в небо. Где-то высоко над ними летел самолет. — Как подумаешь, время такая странная штука… В смысле — как быстро все меняется.
— Ты говоришь как старушка! — Анна засмеялась и толкнула подругу в бок.
— Я совсем не хочу взрослеть, — серьезно сказала Франческа.
Анна подсела поближе. Их волосы переплелись: светлые и темные. Они были и похожи, и не похожи друг на друга. От одной пахло абрикосом, от другой — каштаном; у одной — впадинка на подбородке, у другой — ямочки на щеках; и оттенок кожи разный, и цвет глаз, а вот маленькие носы и веснушки почти одинаковые.
Правда, у Анны веснушек было больше. Франческа однажды сосчитала — восемьдесят семь. Жаль, что она не умела рисовать, ей так хотелось запечатлеть эти черты. Анна меняется, взрослеет, но для Франчески она всегда останется идеалом. Совершенством…
— Анна, — прошептала Франческа, — давай потремся носами, как в детстве…
Анна кивнула и потерлась носом о нос подруги. Ближе Франчески у нее никого не было. Она знала о своей подруге все — и любила ее. Да, именно любила. Разве можно не любить существо, которое смотрит на тебя с таким участием, с таким обожанием? Но даже не это главное — они росли вместе. Нет, «росли» не точное слово — они срослисьза эти годы. Они — одно целое. Анна и Франческа, черненькая и беленькая.
— Анна, — пробормотала Франческа, — не знаю почему, но я хочу тебя поцеловать.
Анна наклонилась к лицу подруги и едва-едва притронулась губами к ее губам. Ей нравилось ощущать, как теплое дыхание Франчески смешивается с ее дыханием, как слюна Франчески смачивает ее губы. Это было приятно, и она не могла этого не признать.
Франческа закрыла глаза.
— Нет, мы не можем, — сказала Анна, но от подруги не отодвинулась. — Это нехорошо.
— Почему? — спросила Франческа, открывая глаза.
— Потому что мы больше не дети. Если мы целуемся, это совсем не то, что было в младших классах. Это значит совсем другое. — Анна слегка смутилась, но продолжила: — Со мной происходит кое-что такое, что не должно происходить, когда я… с тобой.
— Но со мной это происходит, только если я с тобой! — Франческа улыбнулась так, как никогда не улыбалась. — Мне не нравится Нино, мне нравишься ты!
Имя Нино, внезапно прогремевшее в маленьком раю, отрезвило Анну, которая тут же вспомнила о Маттиа, о празднике и обо всем остальном.
Франческа взяла Анну за руку и задала вопрос, который не решалась озвучить весь день:
— Тебе понравился этот новый парень, так? Парень, который с вами обедал?
— Да я его совсем не знаю! — буркнула Анна.
Ее голос звучал неестественно, но Франческа уцепилась за эту ложь.
— Но я тебе не нравлюсь, так ведь? То есть не нравлюсь в том самомсмысле?… — почти прошептала она.
Возможно, на Анну так повлияло это заколдованное место, но она вдруг ответила:
— Франческа, я, наверное, тебя люблю. Но с этим невозможно жить. Это разрушит все мое будущее. И даже если здесь и сейчас, пока я тебе это говорю, это правда — как только мы уйдем отсюда, я пойму, что этого не может быть, пожалею о том, что сказала, и мне будет до смерти стыдно…
Только тут обе заметили, что сгустились сумерки. Совсем близко слышалась ругань парней, направляющихся на праздник. Анна кусала губы. Ей уже расхотелось куда-то идти. А у Франчески было одно желание: добраться до порта, сесть на паром до Эльбы и никогда больше не возвращаться.
Девочки обнялись и зарылись лицом в волосы друг друга. Таким было их последнее «прощай».
Праздник устраивали на площадке для катания на роликах. Подобраться к ней было непросто. Тротуары занимали брошенные скутеры, водители автомобилей судорожно искали место для парковки. Рядом с площадкой девочки заметили машину «скорой помощи», на капоте которой с недовольным выражением лица сидели двое парней из службы спасения. Какой-то тип мочился, прислонившись к дереву.
Но разве это имеет какое-то значение? Чудесный, долгожданный миг настал — они впервые как взрослыебудут отмечать Феррагосто. Сколько раз они обсуждали это! В маленьком домике на детской площадке, на пляже, в школе и дома. «Когда мы вырастем…» — шептались они, строя самые смелые планы. И вот сбылось… Сбылось наконец!
Зажатые толпой, девочки продвигались маленькими шажками. Их окружали пропотевшие майки и расстегнутые рубахи. И запах пива. Сверху на бесчисленные головы лился белый свет прожекторов. Музыка грохотала так, что можно было оглохнуть.
Каждая понимала, что через несколько минут им придется расстаться, чтобы самостоятельно пойти навстречу своему будущему, но пока они держались за руки.
Их появление на роликодроме не осталось незамеченным. Маттиа, к примеру, болтавший с кем-то, на мгновение потерял дар речи. Он знал, что Анна должна прийти, но до последнего не верил в это.
Все были в сборе: Массимо вместе с Нино; разумеется, Соня, Мария и Джессика. На трибуне сидела Лиза в окружении своих каракатиц, без Донаты. Шестнадцатилетняя Эмма с огромным пузом явилась в сопровождении мужа. Алессио и Кристиано устроились в баре, позже к ним присоединился и Маттиа.
Девочки пристроились в хвост длиннющей очереди за роликами. Им казалось, что они попали в сказку. Но если бы здесь была Сандра, она бы подметила совсем другое.
Площадка находилась в аварийном состоянии. Никаких ремонтных работ здесь не проводилось с тех самых пор, как ее открыли. Усилители для музыкальных колонок хрипели — понятно, что их надо было даже не менять, а просто выбросить. Бар, где за две тысячи лир можно было купить пиво, а за три — что-нибудь покрепче, смахивал на большую будку для собак. Гирлянды, украшающие трибуны, напоминали самодельные декорации школьной вечеринки. Но Сандра в это время смотрела телевизор, на городские праздники она не ходила уже больше двадцати лет. А молодежь… ей все равно.
Алессио пил пиво у барной стойки. Пиво было теплое, но на другое в собачьей конуре смешно было рассчитывать.
Народу все прибывало. Кто-то катался на роликах, кто-то ждал своей очереди. С правой стороны от трибун грохотала дискотека. В глубине бара какая-то компания лениво перекидывалась в картишки. У самой стойки сидел беззубый старик, притащившийся на праздник непонятно с какого бодуна. Глядя на него, Кристиано скривился.
— Слушай, — предложил он в какой уже раз, — может, свалим отсюда, а?
Парня можно было понять — после двух таблеток амфетамина его тянуло на подвиги. В «Джильде».
Голова Алессио была забита другим, но он ни с кем не собирался делиться своими мыслями.
Кристиано мрачнел на глазах. Какого лешего смотреть, как малолетки катаются на роликах! Им-то что, а ему завтра горбатиться с самого утра. Э… кажется, он во вторую смену. Или послезавтра?
— Еще раз повторяю: может, пора сваливать?
Алессио ни на секунду не выпускал из виду Марию, Джессику и Соню, которые сидели на скамейке под чахлым деревцем, обвитым плющом.
Кристиано между тем перешел на виски, и Маттиа сообразил, что дело плохо.
Не сказать, чтобы Маттиа был в восторге от праздника. Многие приперлись сюда, ожидая чего-то необычного, но необычной была только толкотня. Хорошо было только молодняку, впервые вырвавшемуся на ночную вечеринку. Вот они с удовольствием кружились на роликах, выписывая умопомрачительные пируэты. Особенно старались девушки — почти девочки, такие как Франческа с Анной. Они были уверены, что находятся в нужномместе — посреди катка, в самом сердце праздника.
Вокруг девчонок увивались юнцы и парни постарше. И те и другие с пропитанными гелем волосами, с кубиками пресса под расстегнутыми рубахами, с ожерельями из колючих ракушек на шее.
В стороне сидела только Лиза и злилась на весь белый свет. Впрочем, она была не одна, а в компании двух уродин. Но как раз это раздражало ее еще больше. Ей казалось, что сейчас она рухнет в пропасть.
Лиза тоже впервые была на празднике. Весь день она провела перед зеркалом, но добилась лишь того, что увеличила число комплексов. В конце концов она натянула бесформенные джинсы и растянутую майку. Скромная черная стрелка на глазах давно размазалась, и видочек у нее был еще тот.
Исподлобья взглянув на своих подруг, она и подумала, что с такими, как они, ей всегда быть на обочине жизни. «Никакая я не неудачница», — повторила она про себя, как учил школьный психолог. Но какой-то придурок на входе назвал ее жабой, и теперь ей хотелось умереть. Пусть она не красавица, но она живой человек и тоже хочет кататься на роликах, и танцевать, и целоваться. Пусть она одета, как пугало, но внутриона прекрасна. Как… как Анна. Как Анна, которая стояла в десяти метрах от Лизы. Там, где у нормальных людей бывает майка, у Анны бросалось в глаза что-то яркое, не больше квадратного сантиметра, а там, где положено быть юбке, наблюдался символический розовый лоскут!
Распаляясь все больше, Лиза подумала о сестре. Доната уж точно не стала бы кипятиться. Если бы только Лиза собралась с духом и привезла сестру на праздник, Доната повеселилась бы от души. Она бы припевала, шевелила руками, вертела бы головой на своей инвалидной коляске. Но Лиза не взяла с собой Донату, потому что в очередной раз постеснялась своей больной сестры — без Донаты ей было гораздо спокойнее.
Лиза не отводила глаз от длинных ног Анны и от злости прокрывалась пятнами. Доната сидит дома, а она киснет тут в углу, вместо того чтобы кататься на роликах. И почему? Потому что мир несправедлив к дурнушкам? Но кто сказал, что дурнушки не имеют права на свой кусочек счастья?!
Не вытерпев, Лиза вскочила на ноги. Весь вечер она покрывалась плесенью на этой чертовой скамейке, и теперь, в половине одиннадцатого, с нее было достаточно! Вся ее сущность восстала против этого сволочного мира, и в частности против гнусного типа, который обозвал ее жабой на входе. Да, она толстая и страшненькая — ну и что? Ведь внешность не самое главное в жизни!
Собрав всю свою смелость, Лиза решительно заявила подругам:
— Знаете что? Я пошла кататься!
Впервые в жизни она со всех ног бросилась к яркому свету, туда, где, как ей казалось, ключом била жизнь. Стянув резинку с волос, она быстро натянула ролики, чтобы не растерять ни грамма своей храбрости.
Потом она выехала на площадку, где кружились ее ровесники, и влилась в общий поток, стараясь не думать о своей неуклюжести.
Маттиа тоже хотел покататься, но вместо этого, как дурак, сидел в кошмарном баре и плоско шутил, чтобы развеселить Алессио и заодно присмотреть за Кристиано — парень вот-вот сорвется с катушек, и лучше бы этого не допускать.
На них посматривали девчонки — как же, такие кадры пропадают, — но парни прочно приросли к шатким стульям.
— Мать твою… Издали кажется, что телок полно. А как подойдут — хоть мешок им на голову натягивай, — вздохнул Кристиано. — Отстой, а не вечеринка.
Маттиа с надеждой глянул на Алессио, но тот и бровью не повел. Бог знает, что за мысли роятся у него в голове.
— Алессио, послушай, может быть, действительно стоит… — начал Маттиа издалека.
— Нет, мы еще долго здесь будем торчать? — прервал его Кристиано. — Мы, конечно, подождем, тачка-то твоя!
Алессио бросил взгляд на скамейку под деревом. Джессика, Мария и Соня все так же оживленно трепались. Правда, Соня бросала на него тревожные взгляды, но в этом не было ничего необычного.
Затем Алессио посмотрел на Кристиано. Ну и рожа, точно кирпича просит.
— Шел бы ты в задницу, Кристиано! — сказал он.
Кристиано не обиделся, просто покрутил пальцем у виска. С самого начала он не хотел ехать на каток — он, как обычно, собирался в «Джильду». Сюда его притащил Алессио, обещал, что оторвутся на полную катушку, а сам уже больше часа сидит и таращится на чертову скамейку. Зная его, можно предположить, что парень что-то задумал. Точно, будет буза…
Маттиа ерзал как на иголках. Ему неприятно было сидеть тут, но ради Алессио он готов был потерпеть. В этой дыре ничего не меняется — ни люди, ни завод, который выматывает всех по полной. Все было таким же, как до его побега, — за исключением Анны.
— Предупреждаю, я могу и рассердиться! — ни с того ни с сего буркнул Алессио.
Кристиано рассмеялся ему в лицо:
— Да ладно, сбрось пар, все равно эта фифане появится!
Что за фифа? Маттиа перестал что-либо понимать.
Лицо Алессио исказилось.
— Убирайся, — прошипел он сквозь зубы.
— Да, а куда? Надеюсь, ты меня подвезешь?
— Убирайся, сказал! — взревел Алессио.
Кристиано, чье отупевшее от «колес» лицо ничего не выражало, не сдвинулся ни на сантиметр.
Беззубый старик, наблюдавший за ними, крикнул:
— Да врежь ты ему!
«Шутки кончились», — промелькнуло в мозгу Маттиа.
— Да не явится она! — развязно завопил Кристиано. — Я что, должен себе праздник испоганить из-за того, что эта твоя потаскушка никак не приедет? Она сейчас на другом скачет, ты что, не догоняешь?
Вскочив, Алессио схватил Кристиано за шею и стал душить. Он бы его убил, если бы не Маттиа.
— Кончайте, придурки, ведь сейчас точно кто-нибудь карабинеров вызовет!
Кристиано, потирая шею, попятился.
— Правильно! Отваливай, никто тебя не держит! — крикнул ему Алессио. — Вместо того чтобы со шлюшками развлекаться… вместо того чтобы заделать ребенка очередной пятнадцатилетней, ты бы лучше зашел посмотрел, как твой собственный сын выглядит!
Сын.
Кристиано побледнел. Губы его задрожали. Глядя на него, Алессио пожалел о своей вспышке. В другое время он бы никогда такого не сказал. Просто он заметил, что к трем грациям на скамейке присоединилась четвертая. Дженнифер. Та самая Дженнифер, которая забеременела от Кристиано в пятнадцать лет. Она пришла позже, потому что не с кем было оставить маленького Джеймса, но потом ее родители сжалились и отпустили юную мать погулять.
Та, которую втайне ждал Алессио, все-таки появилась на празднике. Она подошла к скамейке, на которой сидели девушки, и легонько похлопала Марию по плечу.
— Привет, — вежливо сказала она.
У неене было ничего общего с ними. Она никогда не носила джинсовые юбки по самое не могу, массивные клепаные ремни и килограммы дешевой бижутерии на шее. Садясь, она не раздвигала ноги, разговаривая, не использовала бранные слова. Даже глядя на ткань, из которой было сшито ее лиловое платье-футляр, можно было определить, какая неодолимая пропасть лежит между ее миром и миром девушек с улицы Сталинграда.
Она еще до школы умела читать и считать до ста. Ее родители привили ей любовь к книгам и объяснили, какие существуют профессии. В пять лет она не шаталась без присмотра по улицам, в одиннадцать — не пряталась в подвалах, чтобы сделать первую затяжку и первый глоток крепкого спиртного. Она не позволяла себя лапать, и ей никто никогда не залезал под юбку за просто так.
Однако сегодня вечером она появилась на роликодроме, и ее лицо лучилось обезоруживающей улыбкой.
Она дружелюбно сказала, что не могла не подойти поздороваться. Но… ее уже ждут, поэтому, к сожалению, она не может присесть, чтобы поболтать.
По отношению к ней девушки испытывали сложные чувства. Что-то среднее между ненавистью, завистью и восхищением. Тот день, когда онвпервые привел ее в их квартал, все отлично помнили. Она осторожно ступала по асфальту, стараясь не попасть каблучком-шпилькой в щель канализационного люка. Тогда ее дружно высмеяли. За глаза, конечно. Еще бы, ведь эта цаца церемонно протянула им руку и сказала: «Добрый вечер, рада с вами познакомиться!» Добрый вечер? Рада познакомиться? Да не то что местный почтальон — даже врач из поликлиники никогда так не выпендривался!
Но она оказалась проще, чем они думали. Вот и сейчас она стояла и терпеливо отвечала на их расспросы. Да, приехала на каникулы. Да, в сентябре она будет искать работу, может быть, в Пизе или даже в Пьомбино.Понятно, что ееработа будет не такой, как у них. Она не станет за мизерную плату пробивать чеки в супермаркете. И на завод она не пойдет.
Мария под конец все же решилась прошептать ей на ухо, что онтоже здесь. Она с удивлением и тревогой глянула в указанном направлении и сразу заметила его белокурую голову.
— Как он поживает? — спросила она.
— А ты как думаешь? — ухмыльнулась Соня.
— А Анна?
— Прекрасно! Уже хвостом крутит…
— Да что ты говоришь… — Она попыталась улыбнуться, но красивое лицо исказила кислая гримаса.
— Пошла в лицей, как и ты.
— В лицей…
Она всегда надеялась, что эта милая девочка не окажется, как другие, за стойкой бара, где все кому не лень будут щипать ее за упругую попку.
— Кстати, Анна должна быть где-то здесь, — сказала Джессика и осмотрелась. — Надо бы присмотреть за ней, а то ее братец нам голову оторвет. Пойдем вместе, поздороваешься!
— Я правда не могу. Простите. Передавайте ей от меня привет.
— Даже к немуне подойдешь? — брякнула Соня.
Она грустно улыбнулась и отрицательно помотала головой. Потом сказала:
— Увидимся в сентябре, когда я вернусь.
— Без проблем! Ты нам открытку пришли.
В тот самый момент, когда она отошла, Алессио совершенно случайно посмотрел в сторону скамейки — и побелел. Решив, что другу плохо, Маттиа стал трясти его за плечи.
— Не надо, — рявкнул Алессио и, работая локтями, стал пробиваться сквозь толпу. Увидев это, Соня нахмурилась, а Мария подумала: «Да, это покруче, чем в кино…»
Алессио с ужасом думал о том, что может потерять ее из виду. Он хотел окликнуть ее, но не мог — язык не поворачивался.
Она уже была за воротами, у парковки. Алессио обливался холодным потом, опасаясь, что она уедет.
Девушка шагавшая впереди… это действительно была она. Это была ее походка, ее тонкая талия, ее спина, ее икры…
Водитель автомобиля с работающим двигателем конечно же ждал именно ее. Как только она приблизилась, дверца распахнулась. Она уже готова была сесть, когда в темноте громыхнуло ее имя:
— Элена!
Она замерла. В сгустившемся воздухе повисло эхо последнего «а».
— Элена… — теперь уже шепотом повторил Алессио.
Она медленно, будто ее тянули на веревочке, обернулась, и наконец прямо перед ним оказалось ее лицо, обрамленное каштановыми волосами. В памяти Алессио волосы были гораздо короче. Они слегка вились и на затылке были скреплены ажурной заколкой. Она стала старше… И еще красивее…
Он совсем обессилел, не чувствовал ни рук, ни ног. Стоял столбом, как дурак, посреди парковки. Все слова испарились, в горле было суше, чем в пустыне. Разве мог он хоть что-нибудь сказать, когда его сердце и легкие вот-вот собирались отказать.
Элена чувствовала примерно то же. Она не слышала окриков из машины. Колени ее дрожали. Она думала, что он ослепительно красив. Что прошло уже три года. Что она сделала свой выбор. Что она была права. Что она приняла дурацкое решение. Что она все сделала не так. Что… что… что…
Они смотрели друг на друга не замечая ничего вокруг. Потом Алессио улыбнулся. Его улыбка была какой-то детской. Элене вдруг показалось, что эти три года в разлуке не имеют никакого значения, что все еще можно изменить.
Но тут раздался настойчивый гудок клаксона.
Элена пришла в себя. Неправда, уже ничего не изменишь. И завтра ей уезжать…
Через силу, превозмогая себя, она махнула Алессио рукой и села в автомобиль… Ее спутник дал по газам. В воздух поднялся столб пыли. Затем все стихло, только сосны шумели.
Алессио, ничего не видя перед собой, сделал пару шагов, сел на бордюр и обхватил голову руками.
Неподалеку, среди деревьев, точно так же держался за голову Кристиано. Он думал о своем сыне Джеймсе и не отрываясь смотрел в одну точку.
Казалось, что на роликодроме собрался весь Пьомбино.
Колонки извергали знакомую мелодию. Франческа с Анной сто раз танцевали под нее в закрытой на ключ ванной.
You can feel the, you can feel the…
Но как же классно, когда за тобой не наблюдают старые ублюдки с улицы Сталинграда! Раньше им не приходило это в голову. В слепящих лучах прожектора каждая девчонка, каждый парень чувствовали себя неотразимыми. Франческа откинула назад белокурую копну и подмигнула Анне.
Lift your hands and voices, free your mind and join us… You can feel it in the air.
Здесь девушки вместе закричали:
— Ooh, it’sapassion! — уверенные в том, что их дружбе ничего не грозит.
